Предисловие

Предисловие имеется только в двух экземплярах (Копии A и B). Блейк здесь выступает против модного тогда увлечения античным греческим и римским искусством и литературой, призывая вернуться к Библии как к подлинному источнику, из которого, по мнению Блейка (поддерживавшего мнение Мильтона, высказанное им в «Обретённом Рае») античные греческие и римские авторы похищали свои сюжеты, извращая их. В предисловие Блейк включает стихотворение «And did those feet in ancient time», («Ступал ли с горней высоты…»), основанное на мнении, что Иисус сопровождал Иосифа Аримафейского в Гластонбери (Англия). Стихотворение это показывает, что Блейк верил или был готов поверить в правдивость этой истории. Под названием «Иерусалим» или «Новый Иерусалим» оно было положено на музыку в 1916 году Хьюбертом Парри, и приобрело невероятную популярность. Песня стала вторым (неофициальным) национальным гимном наряду с «Боже храни королеву». Песня была оркестрована Эдвардом Элгаром в 1922 году для фестиваля в Лидсе.

Поэма делится на две «книги».

Книга I открывается эпическим обращение к музам, следуя классическим моделям Гомера и Вергилия, также использованным в «Потерянном рае» Джона Мильтона. Но музы здесь дочери не Мнемозины, древнегреческой богини Памяти, а Беулы – имеющей библейское происхождение, и олицетворяющей для Блейка вдохновение, которое он определяет как физический акт, вливающий силы в мышцы его руки. Блейк продолжает описывать деятельность Лоса, одого из своих мифологических персонажей, создающего сложную Вселенную, внутри которой другие блейковские персонажи обсуждают действия Сатаны. Как и другие пророчества Блейка, действие поэмы начинается с «Падения» (или «Грехопадения») и заканчивается «Апокалипсисом», гибелью этого мира и переходом в мир Вечности. В начале каждое из пяти чувств проваливается в Бездну и «блуждает» там в страхе и отчаянии — так показывается «Падение», ранний Век Деградации в мифологической системе Блейка. Ранние страницы главным образом посвящены «Пророческой песни барда» поющего на Небесах, и песнь эту слышит «безгрешный» Мильтон. Отношение «Песни барда» к остальному тексту поэмы является дискуссионным, и сложным по своему смыслу. Ссылаясь на доктрину кальвинизма, Блейковский Бард утверждает, что человечество делится на «избранников», «нечестивцев» (или «отверженных») и «искуплённых». В отличие от позиции кальвинизма, Блейк настаивает, что «нечестивцы» (или «отверженные») являются истинно верующими, а «избранники» скованы нарциссической моралью. Услышав песню барда, Мильтон решает вернуться на Землю, чтобы исправить ошибки своего лживого пуританства, отказаться от своей «Самости» и прийти к «Вечной смерти». Мильтон направляется в Ламбет[1], принимая вид падающей кометы, и входит в ногу Блейка. Нога здесь, представляет точку контакта между телом человека и внешним «вегетативным миром». И теперь обычный мир воспринимается пятью органами чувств, как сандалия сделанная из «драгоценных камней и золота», которую Блейк завязывает на своей ноге и, руководимый Лосом, входит в город искусства, вдохновленный духом поэтического творчества.

Книга II. Блейк находится в саду у своей хижины в Фелфаме. Некий дух по имени Ололона (Ololon) в женском облике спускается с нему. Блейк поначалу видит жаворонка, который превращается в двенадцатилетнюю девушку. Блейк принимает её за одну из своих муз и приглашает её к себе в хижину, чтобы познакомить её со своей женой. Девушка заявляет, что она на самом деле ищет Мильтона. Тут появляется Мильтон и встречается с ней. В апокалиптической сцене он соединяется с девушкой, которая оказывается Ололоной, его собственной женской частью или его шестерной эманацией. Ололона погружается в Тень Мильтона, объединяясь со «Звёздными Осьмью», и тем самым они становятся Спасителем (лист 42). Спаситель готовит себя к погружению в грудь Альбиона, прародителя человечества, а земля готовит себя к Страшному Суду. Поэма завершается видением окончательного объединения живых и мёртвых; внутренней и внешней реальности, мужского и женского начал и преображением всего человеческого восприятия.

[1] Район Лондона на южном берегу Темзы, гда Блейк жил до 1800 года.

Пер. Д. Смирнова-Садовского

Три отрывка из поэмы

I

На этот горный склон крутой
Ступала ль ангела нога?
И знал ли агнец наш святой
Зеленой Англии луга?

Светил ли сквозь туман и дым
Нам лик господний с вышины?
И был ли здесь Ерусалим
Меж темных фабрик сатаны?

Где верный меч, копье и щит,
Где стрелы молний для меня?
Пусть туча грозная примчит
Мне колесницу из огня.

Мой дух в борьбе несокрушим,
Незримый меч всегда со мной.
Мы возведем Ерусалим
В зеленой Англии родной.

II

Ты слышишь, первый соловей заводит песнь весны —

Меж тем как жаворонок ранний на земляной постели
Сидит, прислушиваясь молча, едва забрезжит свет.
Но скоро, выпорхнув из моря волнующейся ржи,
Ведет он хор веселый дня —
Трель-трель, трель-трель, трель-трель, —
Взвиваясь ввысь на крыльях света — в безмерное
пространство.
И звуки эхом отдаются, стократ отражены
Небесной раковиной синей. А маленькое горло
Работает, не уставая, и каждое перо
На горле, на груди, на крыльях трепещет от прилива
Божественного тока. Вся природа,
Умолкнув, слушает. И солнце на гребне дальних гор
Остановилось и глядит на маленькую птичку
Глазами страха, удивленья, смиренья и любви.
Но вот из-под зеленой кровли свой голос подают
Все пробудившиеся птицы дневные — черный дрозд,
Малиновка и коноплянка, щегол и королек —
И будят солнце на вершине от сладостного сна.
А там уж снова соловей зальется щедрой трелью,
Защелкает на все лады с заката до утра.
И всюду — в рощах и полях — с любовью, с изумленьем
Перед гармонией его умолкнет птичий хор.

III

Ты замечаешь, что цветы льют запах драгоценный.
Но непонятно, как из центра столь малого кружка
Исходит столько аромата. Должно быть, мы забыли,
Что в этом центре — бесконечность, чьи тайные врата
Хранит невидимая стража бессменно день и ночь.

Едва рассвет забрезжит, радость всю душу распахнет
Благоухающую. Радость до слез. Потом их солнце
До капли высушит.
Сперва тимьян и кашка
Пушистая качнутся и, вспорхнув
На воздух, начинают танец дня
И будят жимолость, что спит, объемля дуб.

Вся красота земли, развив по ветру флаги,
Ликует. И, глаза бессчетные раскрыв,
Боярышник дрожит, прислушиваясь к пляске,
А роза спит еще. Ее будить не смеет
Никто до той поры, пока она сама,
Расторгнув пред собой пурпурный полог,
Не выйдет в царственном величье красоты.
Тогда уж все цветы — гвоздика, и жасмин,
И лилия в тиши — свое раскроют небо.
Любое дерево, любой цветок, трава
Наполнят воздух весь разнообразной пляской.
Но все же в лад, в порядке строгом. Люди
Больны любовью…

Пер. С. Я. Маршака

5:19-26

О, слабые, заблудшие созданья, вы ползёте,
Как ящерицы по земле, ничтожны вы по форме;
О, как узки Глаза у Человека, как несовершенны,
Вам не узреть Великий Свет, что спорит с Пустотой,
И раковиной крошечной Ушной вам всех мелодий не объять,
Вам не дано постичь ни Диссонанса, ни Гармонии,
И каплей влаги, крошкой пищи ваш Язык перенасыщен,
Ваш Глас невнятен, крик истошный ваш нельзя услышать…

Пер. Д. Смирнова-Садовского