Герберт Спенсер как последний западноевропейский философ-энциклопедист

Знание низшего порядка есть знание необъединенное.
Наука есть знание отчасти объединенное, философия есть знание вполне объединенной.
Г. Спенсер. Основные начала. 5 37

Многие, кто читал Джека Лондона, очевидно, помнят, как Мартин Иден, герой одноименного романа, занимаясь самообразованием, с восторгом постигал философию Герберта Спенсера. Этот английский философ, «столп истины» викторианской Англии, «объединил, сделап выводы и представил изумленному взору Мартина конкретный и упорядоченный мир во всех деталях и с полной наглядностью, как те маленькие модели кораблей в стек­лянных банках, которые мастерят на досуге матросы. Не было тут ни не­ожиданностей, ни случайностей. Во всем был закон».

Этим духом Англии благополучных времен длительного царствования королевы Виктории (1837-1901) — Англии, гордой своими успехами в экономике и обустройстве общественной жизни, построении мировой ко­лониальной империи и распространении основ просвещения среди все 60лее широких кругов населения, смягчением нравов и неукоснительным соблюдением правопорядка, — и пронизана философия Г. Спенсера (1820-1903). В этом он близок по духу своим великим современникам и соотечественникам — Ч. Дарвину и Э. Тейлору, своим друзьям ученым — Т. Гексли, Дж. Тиндаллу и Дж.С. Милпю.

И не зря его часто называют первым философом викторианской Анг­лии — при том, что и после того, как к нему пришла заслуженная слава, он неизменно отклонял все официальные почести. Он в интеллектуально׳си־ стематической форме выразил викторианскую эпоху так же, как, скажем, Ч. Диккенс в литературно-художественной, однако, в отличие от великого романиста, не проходившего мимо язв и острых проблем своего времени, Г. Спенсер, нисколько не закрывая на них глаза, считал, что развитие зна­ний, успехи философии, науки и техники в конечном счете обеспечат по­беду над трудностями настоящего.

Сегодня мы, имеющие за спиной катастрофический опыт XX в. с его мировыми войнами и тоталитарными режимами, стоящие на пороге новых испытаний, связанных с нарастающими экономическими трудностями в странах третьего мира и на постсоветском пространстве, с прогр;сирующим экологическим кризисом, ростом терроризма и многим другим, что трудно было представить себе столетие назад, не можем смотреть в буду­щее с такой незамутненной сомнениями уверенностью в его лучшем исходе. Однако и у нас теплится надежда, что у человечества все же найдутся муд­рость и силы для того, чтобы преодолеть встающие перед ним трудности глобального порядка.

И совершенно понятно, что это невозможно без знаний, причем не разрозненных и фрагментарных, сколь бы глубокими они не были ם каждой отдельной предметной области, а обобщенных, интегрированных и синтези­рованных, образующих в полном смысле слова целостную Систему Науки. Над построением такой системы и трудился всю свою жизнь Г. Спенсер.

Г. Спенсер родился в семье учителя в городке Дерби (Средняя Англия). Слабое здоровье не позволяло ему систематически посещать школу, и учил­ся он преимущественно дома, сперва под руководством отца и дяди, а за­тем и самостоятельно. Это приучило его с юных лет к самообразованию и самостоятельному постижению, через обобщение и систематизацию, дан­ных различных наук. Впоследствии Г. Спенсер не без основания гордился тем, что одним из образованнейших людей своего времени он стал факти­чески благодаря собственным усилиям.

Его семья была небогатой, и потому с семнадцатилетнего возраста он, продопжая углублять свои познания в области математики и естествен­ных наук, с 1837 по 1841 г. работал техником, а затем и инженером на железной дороге, соединяющей Лондон и Бирмингем. Параллельно он открывает для себя британскую философскую традицию (в частности, Д. Юма и шотландскую школу «здравого смысла», а также своего старшего современника Дж.С, Милля, с которым затем сблизился и лично), работы Т.Р. Мальтуса и классическую политэкономию А.Смита, более бегло знако­мится с немецкой философией — кантианством и шелленгианством.

В начале 40-х годов Г. Спенсер начинает публиковаться в британской периодике и вскоре полностью переходит на занятие журналистикой и пуб­лицистикой, сотрудничая, в частности, в 1848-1853 гг. с солидным журна­лом «Economist». Однако журналистика не становится основным делом его жизни. Жанр статьи не позволял до конца раскрыть открывавшуюся перед его мысленным взором обобщаемую им систему научного знания. Поэтому в 1853 г., получив после смерти дяди наследство, достаточное для незави­симости от повседневного заработка, Г. Спенсер начинает скромную жизнь свободного кабинетного ученого. Тогда же он разрабатывает грандиозный план систематизации научно-философского знания, который последова­тельно реализовывал на протяжении всей последующей жизни.

К тому времени, когда у Г. Спенсера уже вполне сложилось свое фи­лософское миропонимание, он знакомится с гремевшей в те годы в Европе (в России его ярым поклонником и пропагандистом вскоре стал Д.И. Пись рев) «позитивной философией» французского мыслителя-систематизато­ра, основателя социологии как науки 0. Конта (пришедшего в философию, как и Г. Спенсер, после знакомства с точными науками).

Сам позитивистский, основанный на фактах и их обобщении контовский метод молодым английским мыслителем был полностью принят. Одна­ко в его сознании уже сформировалось учение об эволюции в качестве генеральной идеи всей его последующей творческой деятельности, в це­лом чуждое (при всем его «прогрессизме») 0. Конту.

Такая двойственность в отношении к учению 0. Конта нашла свое вы­ражение уже в первой, опубликованной в 1851 г., книге «Социальная ста­тика» (натчание, явно навеянное контовской терминологией). Воздавая французскому исследователю должное в части его способа понимания со­циальных явлений, он четко противопоставляет ему собственную мировоз­зренческую конструкцию:

«Какова цель, провозглашенная Контом? Дать связный отчет о прогрессе человеческах понятий. Какова моя цель? Дать связный отчет о прогрессе внешнего мира. Конт предлагает описывать необходимую и реальную филиацию идей. Я предлагаю опи­сывать необходимую и реальную филиацию вещей. Конт претендует на то, чтобы обьяснить генезис наших знаний о природе. Моя цепь — объяснить … генезис явлений, составляющих природу Одно субъективно, другое объективно».

Из приведенного отрывка видно, что, вопреки широко распростра­ненному в советских изданиях мнению, «позитивная философия» Г. Спен­сера, будучи во многом близкой контовской, принципиально отличается от нее по духу, прежде всего своим объективизмом и эволюционизмом. Ан­глийского мыслителя интересует внешний мир (в особенности биологический и социальный) в его эволюционном развитии, а развитие понятий, описы­вающих этот меняющийся мир, является подчиненным, хотя от того и не менее существенным, объектом исследования.

Однако после трудов Дж. Беркли, Д. Юма и особенно И. Канта наивно и даже просто абсурдно было бы утверждать, что видимый нами мир и есть копия того, что существует вне нас «на самом деле», что он, в качестве материи, как спустя полвека писал В.И. Ленин, «копируется, фотографиру­ется, отображается нашими ощущениями». Г. Спенсер, при всем его от­страненном отношении к великой традиции немецкой философии, все же прекрасно понимал, что об адекватности нашего понимания (тем более — чувственного восприятия) первооснов бытия говорить не приходится.

Поэтому английский философ исходил, во многом следуя здесь не­сколько упрощенно понятой кантианской традиции, из деления мира на «познаваемое» и «Непознаваемое» (приблизительно соответствующие «миру явлений», «феноменов» и «миру вещей в себе», «ноуменов» канти­анства). Наука способна познавать лишь сходства, различия и прочие от­ношения между чувственно воспринимаемыми явлениями. Однако она не в состоянии проникнуть в их сущность, обобщенно характеризуемую как Непостижимое.

В таком случае «материя, движение и сила лишь символы Неведомой Реальности». При этом Г. Спенсер иногда считал возможным характеризовать это трансцендентное, непостижимое в его адекватном виде бытие поно^тиями «Сила», или «Мощь» («Power»), которая проявляется перед нашими взорами во Вселенной. Такое суждение имеет многочисленные аналоги, начиная с библейских параллелей, и, в частности, перекликается с кон­цепцией трансцендентного бытия как «Мировой Воли» у А. Шопенгауэра (труды которого остались Г. Спенсеру, судя по всему, неизвестными).

Признание тайны Непостижимого, стоящего за миром и раскрываю­щегося в нем,— последний вывод науки и первая интуиция религии. Не­постижимое, или Непознаваемое, выступает той первопричиной, в призна­нии которой сходятся наука и религия (ибо, как отмечали еще мудрецы древности, малое знание уводит от Бога, а большое — приближает к Нему).

Поэтому, как видим, спенсеровская философия, при всем ее сциен­тизме, не только не является атеистической, но и прямо разграничивает компетенции научного и религиозного опыта. Подобные взгляды широко представлены в интеллектуальной истории человечества. Их разделяли, к примеру, такие не похожие друг на друга мыслители, как И. Кант и А. Эйн­штейн, А.Дж. Тойнби и Р. Тагор.

Но вернемся к системе Г. Спенсера. Разграничив сферы компетенции религиозной веры, с одной стороны, и научно-философского познания, с другой, и понимая философию как максимально обобщенное знание зако­нов явлений природной и социальной жизни («философия — вполне объ­единенное знание»), английский мыслитель сосредоточивается на сфере «познаваемого». И здесь главным его прозрением, пронизывающим и обьединяющим всю предлагаемую им научную картину мира, оказывается уче­ние об эволюции. Не претендуя на конечное объяснение причин эволюции, он пытается раскрыть ее универсальные формы и закономерности проте­кания, в своих наиболее общих чертах присущие развитию неживой и жи­вой природы, общества и человеческого индивидуума.

Главным в спенсеровской трактовке эволюции является понимание ее как единства дифференционных и интеграционных процессов, протекающих при количественном возрастании элементов некой системы («агрегата») и усложнения ее структуры. По его убеждению:

«Эволюция есть интеграция (приведение к членораздельному единству) материи, сопровождаемая рассеянием движения, во время которой материя переходит от состоя­ния неопределенности, несвязной однородности к состоянию определенной и связной разнородности и во время которой неизрасходованное движение претерпевает анало­гичное же превращение»

Данное понимание эволюции стало, в сущности, классическим. Оно уже во времена Г. Спенсера было применено в биологии и социально-ис­торическом знании. Интересно, что Ч. Дарвин, самостоятельно разрабо­тавший свою эволюционную теорию происхождения видов, признавал, что в кон­цептуальном плане Г. Спенсер опередил его на семь лет. Г. Спенсер, в свою очередь, был одним из первых, кто приветствовал дарвиновскую концепцию.

В данном, весьма кратком, предисловии к публикации суммарного изложения спенсеровской научно-философской системы нет надобности останавливаться на обзоре его понимания основ биологии, психологии, социологии и этики. Все это читатель найдет сам в ясном и популярном изложении. Многое здесь, естественно, не соответствует современному уровню научных знаний.

Во времена Г.Спенсера еще только назревала революция в физике, так что положившая ей начало статья А. Эйнштейна, излагавшая основы специальной теории относительности, появилась через два года после смерти философа. Открытие чешским естествоиспытателем Г. Менделем еще в 1865 г. основных законов генетики не получило признания при жиз­ни ученого и оставалось практически не известным ученым и философам Европы вплоть до 1900 г., когда законы наследования признаков были вто­рично открыты X. де Фризом, К. Корренсом и Э. Чермаком. Аналогичным образом не мог Г. Спенсер оценить и того грандиозного переворота, кото­рый в последние годы его жизни произвела в психологии концепция бессо­знательного 3. Фрейда. В этих областях знания он остался сыном своего времени, положившим все силы для систематизации и обобщения имев­шихся ко второй половине XIX в. данных естественных наук.

Гораздо большее значение для всего XX в. имела спенсеровская трак­товка структуры и развития общества. Во всех изданиях по истории социо­логии учение Г. Спенсера об обществе занимает почетное место. Его эво­люционистский подход удачно сочетался со структурным анализом, из которого затем вырос системный подход. Уже Э. Дюркгейм увидел в его трудах предвестие функционализма, а при опросе, проведенном в 1927 г. среди американских социологов, абсолютное большинство из них признало Г. Спенсера крупнейшим европейским социологом. И поэтому не удиви­тельно, что он оказал огромное влияние на развитие социологии США в XX в. Можно констатировать также, что влияние Г. Спенсера с середины 60-х годов (с появления статьи Ю.И. Семенова о методологической роли катего­рии «социальных организмов» в историческом познании) возрастало и в СССР. Однако здесь, во многом используя идеи британского мыслителя, в положительном плане на него ссылались редко.

Особо следует отметить ключевое для социологии Г. Спенсера пони­мание отдельного автономного общества по некоторой метафорической аналогии с живым организмом. Такое сравнение старо как мир, и его можно найти еще у Платона. Однако недоброжелательные критики, придираясь к та­кой аналогии, поспешили обвинить Г. Спенсера в «органицизме», в непонима­нии различий между функционированием биологической и социальной систем.

Такого рода упреки были предвосхищены и отметены Г.Спенсером в его труде «Основания социологии». Зорко подмечая сходства между био­логическими и социальными организмами, он усматривает их в следующем:

1) общество, как и биологический организм, в отличие от неорганиче­ской материи, на протяжении большей части своего существования растет, увеличивается в объеме;

2)    по мере роста общества усложняется его структура так же, как ус­ложняется структура организма в процессе биологической эволюции;

3)    как в биологическом, так и в социальном организме дифференциация структуры сопровождается аналогичной дифференциацией функций;

4)    в процессе эволюции дифференциация структуры и функций биоло­гического и социального организмов сопровождается развитием их взаи­модействия;

5} как общество, так и биологический организм состоят из элементов (индивидов и клеточек), связанных между собой определенными системами отношений;

6) в обществе, как и в организме, даже когда жизнь целого расстроена, отдельные составные части, по крайней мере некоторое время, могут су­ществовать автономно.

Однако тот же Г.Спенсер, проводит непреодолимую грань между био­логическим и социальным организмами. Перечисляя ряд параметров их несходства, 8 частности то, что в первом случае элементы жестко рядоположены и сопряжены, а сознание есть достояние организма как целого, тогда как во втором они пространственно разделены и самостоятельны в движении, обладают индивидуальным сознанием, философ подчеркивает, что основное различие между этими двумя родами организмов состоит в следующем:

«Общество существует для блата своих членов, а не члены его существуют для блага общества. Следует всегда помнить, что как бы ни были велики усилия, направ­ленные на благосостояние политического агрегата, все притязания этого политического агрегата сами по себе суть ничто и что они становятся чем-нибудь лишь в той мере, в какой воппощают в себе притязания составляющего этот агрегат единиц».

В контексте опыта жизни при тоталитарных режимах, как и ввиду раз­дающихся и 8 наше время призывов жить ради государства, это предуп­реждение выглядит особенно актуальным. Следует подчеркнуть, что в со­знании Г.Спенсера индивидуальная свобода всегда оставалась высшей ценностью. Он писал:

«Все остальные требования не важны в сравнении с этим главным требованием — чтобы каждый жил, не обременяя других и не принося им вреда».

Или в другой работе:

«Каждому человеку должна быть предоставлена полная свобода деятельности, с тем чтобы он не нарушал такой же свободы всякого другого человека».

С учетом таких высказываний (которые можно было бы легко умно­жить) вполне правомерно было бы сказать, что Г.Спенсер, наряду со своими предшественниками — Дж. Локком или Д. Юмом, Ш. Монтескье или Воль­тером, является одним из ведущих представителей классического запад­ноевропейского либерализма — системы взглядов, которых так не хватало в нашей истории.

И опыт XX в. лишь подтвердил, какое огромное значение в общест­венной жизни принадлежит наличию в общественном сознании (английском, американском и пр.) укорененной ценности личной свободы. В этом смысле творчество Г. Спенсера имеет непреходящее значение.

Но не меньшее значение в наши дни имеет и попытка Г.Спенсера (в этом смысле его предшественниками можно назвать Аристотеля, Авиценну и Фому Аквинского) построить целостную систему знаний на основе пред­варительно продуманных и сформулированных базовых теоретико-мето­дологических принципов.

Конечно, как отмечалось, спенсеровская система (хотя и не во всех своих частях одинаково успешно) подводила итоги классической новоев­ропейской науки (как аристотелевская — классической науки Греции, а томистская — средневекового западноевропейского схоластичвского зна­ния). Однако труд такого масштаба не может не вызывать восхищения. И сегодня мы, к сожалению, не имеем подобной научно-философской систе­мы, подытоживающей научный опыт уходящего века. Сможет ли ее кто-то создать в наши дни?

На этот вопрос пока ответа нет. И потому мы можем оценивать Г. Спен­сера как последнего философа-энциклопедиста, подведшего столетие назад интеллектуальный итог нескольким векам западноевропейской науч­ной мысли.

д-р филос. наук, канд. ист. наук Ю.В. Павленко

ПРЕДИСЛОВИЕ ГЕРБЕРТА СПЕНСЕРА

Потратив несколько лет на добровольно избранный им труд по составле! ию указателя к моим книгам (за удачное исполнение которого я весьма благодарен), г. ф. Говард Коллинс решил предпринять гораздо большую и намного более трудную работу. Он выразил желание сделать сокращенное изложение «Синтетической философии» и спросил меня, дам ли я свое согласие на издание этой книги, если она будет составлена удо­влетворительно. После некоторого размышления я дал утвердительный ответ.

Перед путешествием по незнакомой стране полезно изучить ее карту; при этом гораздо легче получить ясное предварительное понятие по неболь­шой упрощенной карте, чем по большой карте, переполненной подробно­стями. Подобным же образом, перед чтением ряда томов, хоть и проникну­тых известными организующими идеями, но трактующих о разнообразных предметах, предварительное обозрение, предлагающее эти организующие идеи в книге меньшего объема и свободной от Выработки подробностей, едва ли кажется неспособным облегчить понимание предмета. «Изложе­ние», над составлением которого г. Коллинс трудился пять лет,» выполняет это назначение.

Плохое состояние моего здоровья лишило меня возможности прочи­тать эту книгу целиком, но я читал отрывки, взятые наудачу там и сям, и нашел, что они исполнены очень хорошо. Сокращенное изложение сдела­но точно и ясно. Действительно, я был даже несколько удивлен возмож­ностью сказать так много при таком небольшом обьеме, не жертвуя при этом понятностью. Конечно, эти извлечения из глав и отделов, будучи ли­шены всех пояснительных примеров, не могут привести ко вполне ясному и определенному пониманию, но то не совсем полное понимание, к кото­рому они приводят, готовит читателя к полному пониманию, которое можно вынести из чтения самих этих глав и отделов.

Писать введение к введению покажется странным, но и самому сокра­щенному изложению в одном томе, составленном г. Коллинсом из материала, наполняющего десять томов, можно предпослать сокращенное извлечение в трех страницах; конечно, это придется сделать в форме самых общих, отвлеченных положений.

Лет восемнадцать или более тому назад один американский друг про­сил меня дать ему в сжатом виде основные положения, развитые мною в последовательном ряде работ, как уже опубликованных мной, так и тех, которые я еще намеревался опубликовать. Я написал для него эти поло­жения и они затем появились в Англии, но в такой форме, которая не поз­воляла им получить большое распространение; теперь я воспроизведу их здесь, чтобы приготовить путь для работы г. Коллинса.

«1. Повсюду во вселенной, как в общем, так и в частном, происходит беспрерывное перераспределение материи и движения.

1. Это перераспределение явдяется эволюцией, когда в нем преобла­дает интеграция материи и рассеивание движения, но оно является разло­жением, когда в нем преобладает движение и дезинтеграция материи.
2. Эволюция будет простой, если процесс интеграции или образования связанного агрегата не осложняется другими процессами.
3. Эволюция будет сложной, если рядом с первичным изменением от бессвязного состояния к состоянию связному происходят вторичные изме­нения, вызванные несходством в положениях различных частей агрегата.
4. Эти вторичные изменения совершают превращение однородного в разнородное, — превращение, которое, подобно первичному изменению, обнаруживается и во вселенной как в целом, так и во всех (или почти всех) ее частях: в агрегатах звезд и туманностей; в солнечной системе; в земле как неорганической массе; в каждом организме, животном и растительном (закон Бэра); в собрании организмов в течение геологического периода; в духе; в обществе; во всех продуктах общественной деятельности.
5. Процесс интеграции как в частном, так и в общем проявлении со­единяется с процессом дифференциации, чтобы сделать это изменение не простым переходом от однородности к разнородности, но переходом от неопределенной однородности к определенной разнородности; и эта воз­растающая определенность, сопровождающая возрастающую разнород­ность, проявляется, подобно последней, как в общей совокупности вещей, так и во всех ее деяниях и подразделениях, до самых мельчайших.
6. Рядом с перераспределением материи, составляющей какой-нибудь развивающийся агрегат, происходит перераспределение сохраненного дви­жения его составных частей в отношении друг к другу: оно тоже становится, шаг за шагом, более определенным и более разнородным.
7. Из-за отсутствия бесконечной и абсолютной однородности это перераспределение, одну из фаз которого составляет эволюция, является неизбежным. Причины, делающие его неизбежным, таковы:
8. Неустойчивость однородного, которая есть следствие того свойства всякого ограниченного агрегата, различные части которого подвергаются неодинаковому действию внешних сил. Превращения, отсюда возникающие осложняются:
9. Размножением следствий. Каждая масса и часть массы, на которую действует сила, подразделяет и дифференцирует эту силу, которая, таким образом, производит разнообразные перемены, а каждая эта перемена дает начало новым переменам, множащимся подобным же образом: их размно­жение становится тем большим, чем разнороднее становится агрегат. Этим двум причинам возрастающей дифференциации способствует:
10. Разделение: процесс, стремящийся разъединить разнородные единицы и соединить единицы однородные и таким образом постоянно обостряющий или делающий более определенной дифференциацию, про­изведенную другими причинами.
11. Равновесия является конечным результатом превращений, испы­тываемых развивающимся агрегатом. Эти изменения совершаются до тех пор, пока не будет достигнуто равновесие между силами, действию кото­рых подвержены все части агрегата, и силами, им противопоставляемыми этими частями агрегата. По пути к окончательному равновесию процесс может пройти через переходное состояние уравновешенных движений (как в планетной системе) и уравновешенных отправлений (как в живом теле), но состояние покоя для неорганических тел и смерть в органическом мире есть необходимый предел всех перемен, составляющих эволюцию.
12. Разложение есть процесс обратных изменений, которому, рано иг1 поздно, подвергается всякий развивающийся агрегат. Подверженный влиянию окружающих неуравновешенных сил, каждый агрегат постоянно может быть рассеян благодаря постепенному или внезапному возраста­нию заключенного в нем движения; и этому рассеянию, быстро претерпе­ваемому телами, которые еще недавно жили, и медленно совершаемому среди неодушевленных масс, подвергнется, в неопределенно отдаленный период, каждая планетная и звездная масса, которая в неопределенно отда­ленный прошедший период начала постепенно развиваться: таким образом закончится цикл превращений.
13. Этот ритм эволюции и разложения (завершающийся среди малых агрегатов в короткие периоды, а среди больших агрегатов требующий пери­одов, не измеримых человеческим умом), насколько мы можем судить, вечен и всеобщ — каждая из чередующих фаз процесса господствует в известный момент в одном месте, в известной — в другом, смотря по местные условиям.
14. Все эти явления, от самых крупных до самых мельчайших, суть неизбежные последствия сохранения (постоянства) силы в ее формах ма­терии и движения. Твк как они даны в пространстве и их количество не может изменяться — ни увеличиваться, ни уменьшаться, то неизбежным следствием этого будет постоянное перераспределение, характеризуемое как эволюция и разложение, со всеми его вышеупомянутыми характерными особенностями.
15. То, что остается количественно неизменным, но вечно меняет свою форму под чувственными проявлениями, представляемыми нам вселенной, — то превосходит человеческое познание и понимание и есть незнаемая и непознаваемая сила, которую мы должны считать не имеющей пределов в пространстве и не имеющей ни начала, ни конца во времени».

Возвращаясь теперь к сокращенному изложению, сделанному г. Коллинсом, я считаю нужным только заметить, что его нельзя с пользой читать большими отрывками и сразу. Длинный ряд отвлеченных положений, дан­ных без наглядных пояснений, вероятно, окажется утомительным и оставит только слабое впечатление. Для изучающего будет лучше прочитать сразу только один параграф и поискать самому пояснительных примеров, прежде чем приниматься за следующий.

Герберт Спенсер

В сокращённом изложении Говарда Коллинза

ГЛАВА I. НЕПОЗНАВАЕМОЕ

Делается шаг вперед в развитии учения, сформулированного Гамильтоном и Манселем; указываются различные пути, по которым наука приводит к тем же заключениям; показывается, что только вера в Абсолютное, превосходящее не только человеческое познание, но и человеческое понимание, может привести к согласию Религии и Науки.

I. Религия и наука

§ 1־. Какими бы ошибочными ни казались верования многих людей, мы имеем право принять, что они возникли из действительного опыта и что первоначально они содержали, а быть может и теперь еще содержат, небольшую долю истины. Мы должны предположить это особенно относительно тех верований, которые получили всеобщее или почти всеобщее распространение.

§ 2. То, что самые противоположные верования имеют всегда нечто общее, можно видеть хотя бы на примерах тех разнообразных мнений относительно происхождения власти и деятельности (функции) правительства, которые существовали в разное время, начиная с мнений самых первобытных до мнений обществ новейших и цивилизованных. Мы не можеи сказать, что только одно какое-нибудь из этих мнений (начиная с верований дикаря, что монарх есть бог, и кончая современным взглядом на правительство как на фактор, заведывающий нравственными принципами, лежащими в основе общества) вполне справедливо, а все остальные совершенно ошибочны. Тщательное исследование покажет, что каждое из этих верований содержит долю истины; все они поддерживают принцип подчинения индивидуальной деятельности потребностям общества; в этом они обнаруживают полное единогласие, хотя и расходятся сильно друг с другом в вопросах о происхождении, основании и объеме правящей силы. Постулат, заключающийся таким образом бессознательно в убеждениях различных обществ, которые в других отношениях расходятся между собой по бесчисленным направлениям и различным степеням, может, по своей достоверности, быть поставлен наряду с постулатами точных наук. Наш метод отыскивания этого постулата заключался: в сравнении всех мнений одного рода; в отбрасывании частных и конкретных элементов, в которых они друг другу противоречат; и в нахождении, в качестве остатка, того абстрактного выражения, которое пригодно для всех этих разнообразных мнений.

§ 3. Открытое признание этого основного правила и следование по указываемому им пути значительно облегчит нам рассмотрение вопроса о постоянном антагонизме между Религией и Наукой. Мы не будем считать, что суждения одних людей вполне хороши, а суждения других — вполне дур­ны; но лучше скажем, что никого нельзя считать вполне правым и никого — вполне заблуждающимся.

§ 4. Таким образом, как бы несостоятельны ни были некоторые из существующих верований, как бы ни были нелепы доводы, приводимые в их защиту, мы не должны забывать истины, которая, по всей вероятности, скрыта в них. Общее предположение, что широко-распространенные веро­вания не вполне лишены основания, в данном случае поддерживается еще вероятностью, основанной на вездесущности этих верований. В существо­вании религиозного чувства, каково бы ни было его происхождение, мы имеем второй факт, имеющий большое значение. А третий факт, приводя­щий к тому же выводу, мы находим, когда замечаем, что знание не может монополизировать сознание и что таким образом для нашего ума остается постоянная возможность заниматься тем, что лежит за пределами знания. Поэтому всегда должно найтись место для какой-нибудь Религии, Ибо Религия во всех своих формах отличалась от всего остального тем, что предметом ее было то, что лежит вне опыта.

§ 5. Что такое Наука? Чтобы показать всю бессмысленность предрас­судка, направленного против нее, мы должны только заметить, что Наука есть не что иное, как высшее развитие обыкновенного знания, что, отвер­гая Науку, нужно отвергнуть вместе с нею и все знание. Нельзя сказать, где кончаются указания здравого смысла и начинаются обобщения Науки. Ежедневная проверка ее предсказаний, рост и твердое положение таких больших ее разделов, как математика, физика и астрономия, и вечно про­должающийся успех тех искусств, которыми она руководит, — вот убеди­тельное свидетельство ее истинности.

§ 6. Если обе, и Религия и Наука, имеют основания в действительном положений вещей, то между ними должно существовать основное согла­сие. Не может существовать абсолютного и вечного противоречия между двумя порядками истины. Нашей задачей является понять, каким образом Наука и Религия выражают противоположные стороны одного и того же факта: одна — ближайшую или видимую сторону, другая — сторону от­даленную или невидимую. Как отыскать эту гармонию — как согласовать Религию и Науку, вот вопрос, на который нужно найти ответ. Мы должны отыскать конечную истину, которую обе стороны признают открыто и совершенно искренне.

§ 7. Мы не можем не прийти к выводу, что наиболее отвлеченная истина, заключающаяся в Религии, и наиболее отвлеченная истина, заклю­чающаяся в Науке, должны быть тем, в чем обе стороны согласны. Это должен быть конечный факт нашего познания.

§ 8. Теперь нужно немного запастись терпением: людям, незнакомым с метафизикой, три следующих раздела покажутся несколько трудными. Впрочем важность рассматриваемого вопроса могла бы оправдать и более трудное требование, предьявляемое вниманию читателя.

II. Конечные религиозные идеи

§ 9. Мы можем сказать о понятиях вообще, что они полны только тогда, когда предметы, охватываемые ими, обладают свойствами в таком коли­честве и такого рода, что эти свойства могут быть представлены сознанием в моменты, достаточно близкие друг к другу, чтобы считаться одновре­менными; когда величина, сложность или разобщенность предметов ста­новятся очень большими, тогда только небольшая часть свойав может быть мыслима одновременно, и понятия становятся настолько неполными, что являются простыми символами; тем не менее подобные символические понятия, необходимые для мышления, вполне законны, лишь бы мы могли убедиться, что они являются представителями действительности, чего мы можем достигнуть некоторыми косвенными приемами мышления или бла­годаря исполнению предсказаний, основанных на них; но когда наши сим­волические понятия таковы, что никакой косвенный процесс мысли не мо­жет дать нам удостоверения в том, что они соответствуют действительности, и не может быть сделано никакое предсказание, исполнение которого дало бы это удостоверение, тогда они становятся совершенно несостоятельными, иллюзорными и ничем не отличаются от чистых фикций.

§ 10. Приложение этой общей истины к вопросу о Вселенной покажет не только то, что все существующие гипотезы об этом несостоятельны, но еще и то, что состоятельная гипотеза и не может быть создана.

§11. Относительно происхождения Вселенной можно сделать три на словах понятных предположения. Мы можем считать ее или самосущест­вующей, или самосозданной, или созданной посторонней силой. Мыслимо ли[1] хоть одно из этих трех предположений? Нет. Ибо опыт показывает, что элементы этих гипотез не могут быть даже соединены в сознании. Или воз­вращаясь к первоначальной постановке вопроса, мы скажем, что они исхо­дят из незаконных и иллюзорных символических понятий. Нельзя избежать предположения самосуществования чего-либо; но будет ли это предполо­жение сделано открыто или оно будет тщательно замаскировано, оно всегда останется немыслимым. Ибо концепция самосуществования может быть образована только через присоединение понятия о безграничной продол­жительности в течение прошлого времени. А так как безграничная продол­жительность немыслима, то и все те идеи, в которые она входит, немысли­мы, и даже, если так можно выразиться, они тем более немыслимы, чем неопределеннее остальные элементы, входящие в них. Таким образом, как ни невозможно представить себе Вселенную самосуществующей, все-таки мы только увеличим число невозможных идей, когда попытаемся объяснить ее существование.

§ 12. Если от происхождения Вселенной мы перейдем к ее природе, то те же самые затруднения, хотя и в другом виде, возникнут перец нами. Окружающие нас предметы и деятельность так же, как и явления нашего сознания, принуждают нас искать причины, а это приводит нас к гипотезе Первой Причины, на которую мы непременно должны смотреть как на Бес­конечную и Абсолютную. Противоречия, заключающиеся в этой гипотезе, хорошо показаны Манселем в его Limits of Religious Tought, когда он говорит:

§ 13. «Понятие Абсолютного и Бесконечного, с какой бы стороны мы ни взглянули на него, окажется окруженным противоречиями. Предположе­ние, что нечто подобное существует, одно ли или в соединении с другими, заключает в себе противоречие; но и предположение, что оно не сущест­вует, тоже заключает в себе противоречие. Мы впадем в противоречие, если будем считать его единым; но допустим такое же противоречие, если будем считать его множественным. Нельзя считать его личным, но нельзя считать и безличным. Нельзя, не впадая в противоречие, представить его деятельным; но из-за опасения такого же противоречия нельзя предста­вить его и недеятельным. Нельзя рассматривать его как сумму всего бытия; но нельзя и смотреть на него как на часть этой суммы» (1858, р. 58-59).

§ 14. Какое значение имеют эти выводы для нашего вопроса? Они показывают, что Религии, будучи диаметрально противоположными в своих открыто исповедуемых догматах, все-таки совершенно согласны между собой в молчаливом признании того, что существование мира со всем его содержа­нием есть тайна, вечно требующая объяснения. Но разбор решений, предла­гаемых каждой из них отдельно, обнаруживает неудовлетворительность их ответов. И таким образом тайна, признаваемая всеми Религиями, оказыва­ется гораздо более трансцендентной, чем кто-нибудь из них подозревает׳ оказывается не относительной тайной, но тайной абсолютной. Если Религия и Наука должны быть согласованы, то основанием для соглашения должен по­служить тот глубочайший, обширнейший и достовернейший из всех фактов, что сила, проявляемая нам во Вселенной, совершенно непознаваема.

III. Конечные научные идеи

§ 15. Что такое Пространство и Время? Относительно этого существу­ют две гипотезы: одна считает их объективными, другая — субъективными; одна утверждает, что они находятся вне нас и независимы от нас, другая считает их внутренними, принадлежащими нашему собственному созна­нию. Но мы не можем постигнуть Пространство и Время как сущности, и, с другой стороны, мы одинаково не можем постигнуть их ни как атрибуты сущностей, ни как нечто не существующее. Мы принуждены мыслить о них как о существующих; и однако не можем подвести их под те условия, при которых существования представляются в уме. Утверждать, что они суть субъ­ективные реальности, значит только умножить несообразности. Таким обра30м из этого следует, что Пространство и Время совершенно непостижимы.

§ 16. Материя или делима до бесконечности, или нет: никакое третье предположение невозможно. Какую же из этих двух альтернатив мы при­мем? Если мы скажем, что Материя делима до бесконечности, мы приве­дем себя к предположению, которого нельзя реализовать в мысли. Ибо действительно постигнуть бесконечную делимость Материи значит умственно следовать за ее делениями до бесконечности, а для этого потребовалось бы бесконечное время. С другой стороны, утверждать, что Материя не бес­конечно делима, значит утверждать, что ее можно свести к частицам, которых никакая мыслимая сила не может разделить; а это словесное предположение также не может быть реализовано в мысли, как и предыдущее. Следова­тельно, Материя, по всей конечной природе, также абсолютно непостижи­ма, как и Пространство и Время. Какие бы предположения мы ни делали, мы увидим, при исследовании выводов из них, что они не дают нам ничего, кроме возможности выбора между противоположными нелепостями.

§ 17. Абсолютное Движение не может быть даже представлено в во­ображении, не только познано. Чтобы понять, какая иллюзия связана с дви­жением, достаточно вспомнить, что человек, находящийся в покое, всетаки движется по 1000 миль в час на восток и по 6Θ000 миль в час на запад. Движение, происходящее вне тех ограничений пространства, кото­рые мы обыкновенно с ним соединяем, совершенно немыслимо. То же нуж­но сказать и о передаче движения, т. е. о способности движущегося тела порождать движение тела, находящегося в покое. Подобным же образом переход от Покоя к Движению и от Движения к Покою есть изменение, которое не может быть представлено в сознании. Таким образом, Движение не может быть действительно познано, будем ли его рассматривать в связи с Пространством, Материей или Покоем. Все усилия познать его внутреннюю природу приводят нас только к выбору между двумя невозможными идеями.

§ 18. Едва ли нужно упоминать о том, что тяжесть стула вызывает у нас различные ощущения, смотря по тому, будем ли мы держать этот стул одним пальцем, всей рукой или ногой; а отсюда спедует, что так как она не может походить на все эти ощущения, то и нет вообще основания считать ее подоб­ной какому-нибудь из них. Для этого достаточно заметить, что так как сила, насколько она известна нам, есть впечатление сознания, то мы не можем представить под той же формой силы, существующей в стуле, не наделяя его сознанием. Таким образом, нелепо считать Силу самой-в-себе похожей на наше ощущение ее, и однако необходимо смотреть на нее таким образом, если только мы вообще реализуем ее в сознании. Невозможно составить себе какую-нибудь идею о Силе самой-в-себе или попять способ ее действия.

§ 19. Перейдем теперь от внешнего мира к внутреннему; от деятельностей, которым мы приписываем наши субъективные изменения, к самим этим субъективным изменениям. Не подлежит никакому сомнению, что наши состояния сознания возникают в последовательном ряде. Конечна или бесконечна эта цепь состояний сознания? Мы не можем дать ответа, ибо хотя мы не можем ни поверить, ни постигнуть бесконечной про­должительности сознания, мы равным образом не способны ни познать его конечным, ни мыслить его таковым.

§ 20. Не больший успех ожидает нас и тогда, когда, вместо вопроса о продолжительности сознания, мы займемся вопросом о его существе. Вопрос: что мыслит? — не допускает лучшего решения, чем тот вопрос, на который мы только что нашли одни немыслимые ответы. Таким образом, личность, сознание о которой находится у каждого человека и существо­вание которой есть для каждого самый достовернейший из фактов, эта са­мая личность есть нечто, чего на самом деле мы вовсе не можем познать; познание ее воспрещено самой природой мысли.

§ 21. Итак, конечные научные идеи соответствуют реальностям, которые не могут быть постигнуты. Объяснение того, что может быть объяснено, только показывает еще яснее необъяснимость того, что лежит позади объяснимого.

IV. Относительность всякого знания

§ 22. Таким образом, с какой точки зрения мы ни взглянем, мы придем к одному и тому же выводу. Теперь нам нужно показать, каким образом можно поддержать рациональными соображениями, также как и эмпири­ческими доказательствами веру в то, что действительность, лежащая позади всякой видимости, должна вечно оставаться непознаваемой.

§ 23. То последовательно все более и более глубокое объяснение при­роды, которое составляет прогресс науки, состоит только 8 последователь­ном включении специальных истин в истины общие, а этих последних — в еще более общие истины; но из этого очевидно следует, что самая общая истина, неспособная быть включенной в какую-нибудь другую истину, не может и быть истолкована. Очевидно, что так как самое общее познание, к которому мы приходим, не может быть сведено к еще более общему, то оно и не может быть понято. Таким образом объяснение необходимо приво­дит нас к необъяснимому. Для того чтобы конечный факт был понят, нужно, чтобы понимание сделалось чем-нибудь другим, а не пониманием.

§ 24. Вывод, к которому мы вынуждены прийти при анализе продуктов мышления, обнаруживающихся объективно в форме научных обобщений, одинаково неизбежен для нас и при анализе процесса мышления, обнару­живающегося субъективно в сознании. Для того чтобы Первая Причина, Бесконечное, Абсолютное были познаны, нужно, чтобы они были мыслимы принадлежащими к тому или иному роду. Но могут ли они иметь родовое сходство с чем-нибудь, данным в чувственном опыте? Конечно, нет. Различие между создающим и созданным должно превосходить всякие различия, существующие между разными подразделениями созданного. Но нельзя ли сказать, что Действительное, будучи немыслимым, если классифицировать его с Видимым, все-таки мыслимо благодаря классификации с самим со­бой? Это предположение также нелепо. Оно заключает в себе признание множественности Первой Причины, Бесконечного, Абсолютного, что заклю­чает в себе противоречие. Не может существовать более одной Первой Причины, ибо существование нескольких причин предполагало бы сущест­вование чего-то, обусловливающего эту множественность, а в таком случае это «что-то» и было бы истинной Первой Причиной. Насколько самоуничтожающе предположение о двух или более бесконечных, видно из того, что подобные Бесконечные, ограничивая друг друга, сделались бы конеч­ными. Подобным же образом Абсолютное, существующее наряду с други­ми Абсолютными, было бы уже не абсолютное, но относительное. Таким образом, Безусловное не может быть классифицировано с какой бы то ни было формой условного, ни с другим Безусловным; следовательно, оно вообще не может быть классифицировано. А предположение, что оно не может быть познано принадлежащим к тому или иному роду, равносильно предположению, что оно вообще непознаваемо. Всякая мысль предпола­гает отношение, различие, сходство. Поэтому мы можем сказать, что Без­условное, не допуская ничего подобного, не может быть и мыслимо.

§ 25. Наши простейшие знания состоят в установлении между субьективными состояниями известного соотношения, соответствующего извест­ному соотношению между объективными деятелями; каждое последова­тельно все более сложное знание есть установление некоторого более сложного соотношения между этими субъективными состояниями, соотно­шения, соответствующего некоторому более сложному соотношению меж­ду объективными деятелями. Отсюда ясно, что этот процесс, как бы далеко он ни шел, никогда не сделает доступным для ума ни самих субъективных состояний, ни самих внешних деятелей. Если каждый акт познания есть образование в сознании отношения, параллельного отношению в окружа­ющей среде, то относительность знания очевидна и становится трюизмом. Так как мышление есть установление отношений, то никакая мысль не мо­жет выразить ничего, кроме отношений. В глубине самой природы Жизни можно заметить относительность нашего знания. Анализ жизненных деятельностей не только приводит нас к заключению, что вещи-в-себе не могут быть нами познаны, но еще показывает, что подобное знание, если бы оно и было возможно, было бы бесполезно.

§ 26. Остается еще конечный вопрос. Что должны мы сказать о том, что переходит за пределы знания? Должны ли мы остаться всецело среди сознаваемых явлений? Должно ли исследование привести к полному из­гнанию из наших умов всего, кроме относительного? Или мы должны также верить в нечто, лежащее за относительным? Мы должны иметь положи­тельное, хотя и неопределенное сознание того, что лежит за пределами определенного сознания. Так как наше сознание безусловного есть в сущ­ности необусловленное сознание, или сырой материал мысли, которому в мышлении мы придаем определенные формы, то, следовательно, вечно присутствующее чувство реального существования есть истинное основа­ние нашего ума. Так как мы можем, в последовательных умственных актах, отделываться от всяких частных условий и заменять их другими, но не можем отделаться от того недифференцированного предмета сознания, который снова обусловливается в каждом акте мышления, то у нас всегда остается чувство того, что существует неизменно и независимо от условий. В то самое время, как законы мысли решительно предотвращают возможность образо­вания у нас понятия 06 абсолютном существовании, эти же самые законы мысли не дозволяют нам совершенно отделаться от сознания абсолютного существования, ибо это сознание есть оборотная сторона нашего самозна­ния. А так как единственная возможная мера относительной действительности наших верований есть степень их сопротивления усилиям изменить их, то, следовательно, то верование, которое существует во все времена, при всех обстоятельствах и не может исчезнуть, разве только с прекращением самого сознания, имеет наибольшую из всех действительностей. Говоря кратко, сушествование Неотносительного вытекает из следующих фактов: все наше знание относительно; Относительное само по себе немыслимо иначе, как относящееся к реальному Неотносительному; если Неотносительное или Абсолютное не будет постулировано, то само относительное станет Абсо­лютным; наконец существование Неотносительного вытекает из процесса мышления. Отсюда наша неуничтожимая вера в эту действительность.

V. Согласование

§ 27. Таким образом, мы вынуждены рассматривать каждое явление как проявление безграничной и непостижимой силы. Этим выводом Рели­гия согласуется с Наукой. Чтобы понять, насколько действительно согла­шение, достигнутое подобным образом, нужно рассмотреть относительные положения, которые Религия и Наука постоянно сохраняли касательно этого заключения.

§ 28. Что касается Религии, мы должны всегда помнить, что среди всех своих многочисленных ошибок и извращений она утверждала и рас­пространяла высшую истину, что все вещи суть проявления силы, лежа­щей за пределами нашего знания. Признание этой высшей истины, хотя бы в самой несовершенной форме, было с самого начала ее жизненным эле­ментом; и все ее недостатки (которые первоначально были очень велики, но постепенно уменьшались) происходили вследствие непризнания в це­лом того, что она признавала в частности. Истинно религиозный элемент Религии всегда был хорош, а то, что оказывалось несостоятельным в до­ктрине и вредным на практике, было ее иррелигиозным элементом; но от этою последнего она постоянно все более очищалась.

§ 29. Деятель, совершавший это очищение, есть Наука. Прогресс На­уки в группировании частных отношений явлений в законы, а этих специ­альных законов в законы все бопее и более общие, есть по необходимости движения по направлению к причинам все более и более абстрактным — все менее и менее понятным. Следовательно, самая абстрактная концепция, к которой Наука постоянно и постепенно приближается, есть та, которая погружается в непостижимое и немыслимое. И таким образом оправдыва­ется утверждение, что верования, к принятию которых Наука принудила Религию, были по внутреннему своему смыслу более религиозными, чем те, которые они заместили. Однако во всех фазах своего прогресса Наука допускала поверхностные решения. И эти ненаучные элементы Науки были всегда одной из причин ее столкновений с Религией.

§ 30. Итак, мы видим, что с самого начала ошибки Религии и Науки были ошибками неполного развития. Обе они были первоначально в зача­точном состоянии, обе достигли более полного развития; недостатки их обеих всегда заключались в их неполноте; разногласие между ними всегда было только последствием их неполноты, и по мере того как они прибли­жаются к конечной форме, между ними устанавливается полная гармония.

§ 31. Некоторые утверждают, что хотя Конечная Причина всех вещей не может быть мыслима нами обладающей определенными атрибутами, мы все-таки обязаны придавать ей эти атрибуты. Едва ли нужно говорить, что не этот вывод признается нами. Наш долг — подчиниться со всем смире­нием установленным пределам нашего ума, а не возмущаться против него. Весьма вероятно, что мы всегда должны будем рассматривать Конечную Причину как некоторый вид бытия, т. е. будем представлять себе ее в не­которой, хотя бы весьма неопределенной, форме мысли. И это не приведет нас к заблуждению, если только мы будем рассматривать каждое понятие, которое мы таким образом создадим, как простой символ, совершенно лишенный сходства с тем, что он представляет. Беспрестанное создание идей, требующих крайнего напряжения наших способностей, и беспрестанное признание, что эти идеи должны быть отброшены, как пустые призраки, этот процесс, более чем какой-либо другой, может показать нам величие того, что мы тщетно стремимся охватить. Подобные усилия и неудачи могут служить для поддержания в наших умах чувства несоизмеримого различия между Условным и Безусловным.

§ 32. Огромное большинство людей отвергнут, с большим или мень­шим негодованием, верование, представляющееся столь неуловимым и не­определенным. Так как они постоянно воплощали Конечную Причину на­столько, насколько это было им нужно для представления ее в уме, то они необходимо не признают такой Первой Причины, которая вовсе не может быть реализована в уме. Это сопротивление перемене в теологических воз­зрениях в значительной мере полезно, ибо при этом изменении неизбежно возмущаются сильные и глубоко укоренившиеся чувствования, а высшие нравственные чувства присоединяются к осуждению перемены, которая, по-видимому, подрывает их авторитет; нужно еще принять во внимание, что существует действительное приспособление между установившимся ве­рованием и природой тех, которые его защищают, и что упорство в защите пропорционально полноте приспособления. Формы религии, подобно фор­мам правительства, должны быть пригодными для тех, кто живет под ними; и как в одном случае, так и в другом пригоднейшая форма есть та, которой отдается инстинктивное предпочтение. Как достоверно то, что варварское племя нуждается в суровом земном правительстве и обыкновенно обнару­живает привязанность к деспотизму, способному на необходимую стро­гость, так же достоверно, что подобное племя нуждается в вере в столь же суровое небесное правительство и обыкновенно обнаруживает привязан­ность к такой вере. Таким образом, теологический консерватизм, подобно консерватизму политическому, имеет весьма важное значение. Он не до­пускает, чтобы постоянное движение вперед сделалось слишком быстрым.

§ 33. Чтобы наш дух терпимости был возможно более широким, мы должны постоянно помнить следующие три основных факта.

Существование основной истины во всех формах религии, как бы эта религия не была испорчена.

Конкретные элементы, в которые каждое верование воплощало эту истину, были относительно, хотя и не абсолютно, хороши.

Эти различные верования были необходимыми частями установленного порядка вещей; они были необходимой принадлежностью человеческой жизни, принадлежностью, особенно приспособленной к тем обществам, которые сами их выработали.

§ 34. Приведенные допущения не предполагают пассивного признания господствующей теологии. Хотя существующие религиозные идеи и учреж­дения достаточно приспособлены к характеру народа, среди которого они существуют, однако, так как этот характер вечно изменяется, то и приспо­собление постоянно становится недостаточным; поэтому идеи и учреждекия требуют изменений, частота которых должна быть пропорциональна быстроте изменений характера народа. Поэтому, хотя консервативным мыслям и действиям должна быть предоставлена свобода, но такая же сво­бода должна быть предоставлена и прогрессивным мыслям и действиям. Без взаимодействия обоих факторов не может существовать то постоянное переприспособление, которое необходимо для правильного прогресса.

ГЛАВА II. ПОЗНАВАЕМОЕ

Изложение конечных принципов, которые могут быть распознаны во всех проявлениях Абсолютного — тех высших обобщений, указанных наукой, которые истинны не для одного только класса явлений, но для всех классов и которые поэтому служат для объяснения явлений всех родов.

I. Определение философии

§ 35. Что было сказано о религиозных верованиях (§ 1—8), приложимо и к различным взглядам на природу философии. Ни один из них не ошибочен вполне; истина же заключается в том, в чем все они между собой согласны.

§ 36. Хоть существовало и до сих пор существует разногласие отно­сительно сферы, подчиненной ведению Философии, однако в действитель­ности существует хоть и молчаливое, но всеобщее соглашение называть этим именем знание, переходящее за пределы обыкновенного знания, во всех разнообразных воззрениях на философию, после исключения из них разногласящих элементов, остается общим признание, что философия есть знание наивысшей общности. Это молчаливо признается разделением философии как целой на Теологическую, Физическую, Этическую и т. д. Ибо то, что характеризует род, видами которого являются эти разделы, должно быть чем-то более общим, чем то, что отличает какой бы то ни было вид.

§ 37. Истины Философии относятся к высшим научным истинам так, как эти последние относятся к низшим научным истинам. Как каждое 60лее обширное научное обобщение охватывает и соединяет более узкие обобщения своего раздела, так обобщения философии охватывают и со­единяют самые обширные обобщения Науки. Это есть конечный продукт того процесса, который начинается простым собиранием сырых наблюдений, продолжается установлением положений, имеющих большую общность и более свободных от частностей, и кончается всеобщими положениями. Зна­ние в своей низшей форме есть необъединенное знание; Наука есть отчзсти-обьединенное знание; философия есть вполне-обьединенное знание.

§ 38. С этой точки зрения можно различить две формы философии и заниматься ими отдельно.

Это будут: Общая философия, в которой частные истины служат для уяснения истин всеобщих, и Частная философия, в которой признанные всеобщие истины служат для истолкования истин частных. Эта глава по­свящается философии первого рода.

II. Данные философии

§ 39. Всякая мысль предполагает целую систему мыслей и перестает существовать, лишь только будет отделена от своих разнообразных соот­ношений. Как мы не можем выделить один орган живого тела и рассматри­вать его, как будто он имеет существование, независимое от остального, так мы не можем и выделить из организованной системы нашего познания одну какую-нибудь мысль и считать ее сохранившей свою жизнь после этого отделения. Поэтому основные интуиции, необходимые для самого процесса мышления, должны быть временно признаны не подлежащими сомнению: это признание их несомненными должно быть оправдано результатами.

§ 40. Таким образом, задачей философии является: доказать спра­ведливость или несправедливость временно принятого нами положения о совпадении этих основных интуиций со всеми остальными данными сознания. И полное установление совпадения будет в то же время полным объедине­нием знания, в чем Философия и достигнет своей цели.

§ 41. Каково же это данное или, вернее, каковы эти данные, без которых философия не может обойтись? Это — признание, что подобия и неподобия существуют и могут быть нами познаны. Постоянство сознания сходства и несходства есть последнее оправдание веры в существование сходства и несходства. Сказать, что известное подобие или неподобие существует, значит, только утверждать, что сознание сравниваемых вещей постоянно сопровождается у нас сознанием этого подобия или этого неподобия. О са­мом существовании мы знаем только как о постоянном проявлении.

§ 42. Мы должны признать не только основной процесс мысли, но и основной продукт ее. Если знание есть соединение сходного и разъединение несходного, то его объединение должно указать антитезу между двумя крайни׳ ми классами опыта, от которых происходят все остальные. Какие это классы?

§ 43. Исходя из достигнутого уже нами положения, что все известное нам есть проявления Непознаваемого, мы находим, что эти проявления, как таковые, можно разделить на два больших класса: Живые и Слабые. Явления первого класса, имеющие место во время перцепции, суть ориги­налы. Явления второго класса, имеющие место при рефлексии, памяти, во­ображении, суть копии. Первые образуют ряд, или гетерогенное течение, которое никогда не прерывается; вторые также образуют параллельный ряд, или течение, которое никогда не прерывается, или, лучше сказать, никакой разрыв которого не может стать известным непосредственно. Меж­ду проявлениями живого класса существует неразрывная связь как в про­дольном направлении, так и в поперечном; подобная же связь в слабых проявлениях обыкновенно легко может быть разрушена. Между тем как члены каждого ряда так соединены друг с другом, что течение не может быть прервано, оба течения, хотя и существуют рядом друг с другом, имеют между собой только слабую связь; члены живого ряда совершенно неза­висимы от членов слабого ряда, а эти последние могут почти совершенно отделиться от живых. Условия, при которых возникают проявления каждого класса, принадлежат сами к этому классу; но в то время как в слабом классе эти условия имеются всегда налицо, в живом классе подобные условия часто лежат вне ряда.

§ 44. Очевидно, это деление соответствует делению на объект и субьект, на я и не-я. Силу, проявляющуюся в слабом ряде, мы называем sr, а силу в живом ряде мы зовем не-я. Это первичное деление на я и не-я есть накопленный результат пребывающего сознания сходства и различия меж­ду проявлениями. Вследствие того обстоятельства, что условия возникно­вения некоторых живых проявлений лежат вне течения живых проявлений, у нас образуется смутное сознание неопределенно обширной области силы или бытия, которая не только не имеет связи с течением слабых проявлений, образующих я, но даже лежит за течением живых проявлений, образующих непосредственно данную часть не-я.

§ 45. Говоря кратко, наши постулаты суть: Непознаваемая Сила; су­ществование познаваемых сходств и несходств между проявлениями этой Силы; возникающее отсюда разделение проявлений на проявления субъекта и объекта. В «Конечных научных идеях» было показано, что ничего нельзя узнать относительно некоторых наиболее общих форм проявлений Непозкаваемого, если рассматривать их самих в себе. Однако, так как мы всетаки должны будем употреблять слова, обозначающие их, то нужно указать, какой смысл следует придавать этим словам.

III. Пространство, Время, Материя, Движение и Сила

§ 46. Так как для нас реальность есть не что иное, как пребывание в сознании, то результат получится один и тот же, будет ли то, что мы воепринимаем, само Непознаваемое или только действие, неизменно произ­водимое в нас Непознаваемым. Раз пребывающие впечатления суть пре­бывающие последствия пребывающей причины, то практически они для нас то же самое, что и сама причина, и обыкновенно могут быть рассматриваемы как ее эквивалент. Наши зрительные восприятия, будучи только символами осязательных восприятий, все-таки до такой степени отожествляются с этими последними, что нам действительно кажется, будто мы видим твер­дость и плотность, о существовании которых на самом деле мы только за­ключаем; благодаря этому мы считаем предметами то, что есть только их знаки. Подобным же образом мы обращаемся с этими относительными ре­альностями так, как будто бы это были абсолютные реальности, а не одни действия абсолютной реальности. Теперь нам остается истолковать это общее заключение специально в приложении к каждой из наших конечных научных идей.

§ 47. Было уже показано (гл. I), что отношение есть всеобщая форма мысли. Отношения бывают двух родов: отношения последовательности, в которых термины не могут быть перемещены, абстрактно это — Время; отношения сосуществования, в которых термины могут быть перемещены, абстрактно это — Пространство. Наше сознание последнего возникает из накопленных опытов силы, опытов, частью лично наших, но главным образом переданных нам от предков, Мы можем утверждать только, что Простран­ство есть относительная реальность; что наше сознание этой неизменной относительной реальности предлагает равным образом неизменную абсо­лютную реальность, и что относительная реальность может быть без коле­бания принята как законный базис для умозаключений, которые, если они будут вестись правильно, приведут нас к истинам, имеющим такую же от­носительную реальность, истинам, которые одни только могут быть познаны нами. Подобное же рассуждение приведет к подобным же заключениям и относительно Времени, как относительного, так и абсолютного.

§ 48. Наше понятие Материи, сведенное к своей простейшей форме, есть понятие сосуществующих положений, обнаруживающих сопротивле­ние; этим последним оно отличается от понятия Пространства, в котором сосуществующие положения не обнаруживают сопротивления. Таким об­разом, опыты силы лежат в основе идеи Материи. Таково наше понимание относительной реальности; что же следует сказать об абсолютной реально­сти? Мы можем сказать только, что это есть особенный вид Непознаваемого, относящийся к известной нам Материи, как причина к следствию.

§ 49. Понятие Движения предполагает понятия Пространства, Време­ни и Материи и, следовательно, выработано из опытов силы. Нужно ли еще говорить, что эта относительная реальность соответствует некоторой аб­солютной реальности?

§ 50. Мы приходим, наконец, к Силе, конечному из конечных. Все ос­тальные виды сознания могут быть выведены из опытов Силы; но сами эти опыты Силы не могут ни из чего быть выведены. Отбрасывая все осложнения и рассматривая чистую Силу, мы неизбежно приходим, благодаря относи­тельности мысли, к неопределенному понятно некоторой неведомой силы, соотносительной известной нам силе. Нумен и феномен представляются здесь в своем первичном отношении как две стороны одной и той же пе­ремены, причем мы должны считать вторую сторону столь же реальной, как и первую.

§ 51. Неведомая Причина известных нам следствий, называемых фе­номенами (явлениями), сходство и несходство между этими явлениями и разделение явлений на субъект и объект — таковы постулаты, без которых мы не можем мыслить. Но то же самое основание, которое дозволяет нам утверждать, что субъект и объект сосуществуют, позволяет также и утверждать, что живые проявления, которые мы называем объективными, подчинены известным постоянным условиям, которые символизированы постоянными условиями, данными для проявлений, называемых субъективными.

IV. Неуничтожаемое™» Материи

§ 52. Если бы можно было показать, что Материя, в своих агрегатах или в своих единицах, когда-нибудь перестает существовать, тогда нужно было бы или указать, при каких обстоятельствах она перестает существо­вать, или признать, что Наука и философия невозможны. Ибо, если бы мы должны были иметь дело с количествами и тяжестями, которые были бы способны уничтожаться, то был бы введен элемент, не поддающийся ис­числению, гибельный для всякого положительного вывода.

§ 53. В возможность уничтожения материи легко верят люди, которые неспособны отличить исчезновение из сферы восприятия от совершенного исчезновения из пространства. Эта вера держится также до тех пор, пока сила интроспекции недостаточно велика, чтобы показать, что Материя не может быть уничтожена в мысли. Наша неспособность мыслить Материю несуществующей есть непосредственное следствие природы мысли. Мыш­ление состоит в установлении отношений. По никакое отношение не может быть установлено, и, следовательно, никакая мысль не может быть обра­зована, когда в сознании отсутствует один из относящихся терминов. Позтому невозможно думать о чем-нибудь, делающемся ничем, или ни о чем, делающемся чем-нибудь, ибо «ничто» не может сделаться предметом со­знания. Никакое опытное доказательство той истины, что Материя неуничтожаема, невозможно без молчаливого принятия этой самой истины.

§ 54. Под неуничтожаемостъю Материи мы, на самом деле, понимаем неуничтожаемость Силы, посредством которой Материя действует на нас. Подобно тому, как мы сознаем Материю только благодаря сопротивлению, оказываемому ею нашей мускульной энергии, мы сознаем постоянство Материи только благодаря постоянству сопротивления, доказанному нам опосредованно или непосредственно.

V. Непрерывность Движения

§ 55. Непрерывность Движения, или, говоря точнее, того, что обнару­живается в Движении как в одной из своих чувственных форм, лежит в основании возможности точной Науки и философии. Ибо, если бы движение, видимое или невидимое, массовое или молекулярное, могло начинаться из ничего или обращаться в ничто, тогда никакое научное его истолкование не было бы возможно.

§ 56. Говоря о непрерывности Движения, мы должны думать не об одном только перемещении в пространстве, ибо колебание маятника пока­зывает нам, что потеря видимой деятельности на высшей точке подъема сопровождается образованием невидимой и скрытой деятельности, порож­дающей последующее движение вниз. Прекращение Движения, рассмат­риваемого просто как перемещение, не есть прекращение существования, а только исчезновение известного закона существования, знака, появля­ющегося при известных условиях.

§ 57. Элемент-пространство в Движении сам в себе не есть вещь. Перемена положения не есть существование, но проявление существования. Это существование может перестать проявлять себя в форме перемеще­ния, но оно может сделать это, только проявив себя в форме напряжения. И только этот принцип деятельности, обнаруживающийся то в перемещении, то в напряжении, то часто в обеих формах одновременно, только он один составляет то, что можно назвать непрерывным в Движении.

§ 58. Проявляющийся то в форме перемены положения, то в форме неперемещающегося напряжения, этот принцип деятельности мыслится нами единственно в форме эквивалентного ему мускульного усилия. Таким образом, Непрерывность Движения так же как и Неуничтожаемость Материи, познается нами в терминах силы.

§ 59. Все доказательства непрерывности Движения заключают в себе следующий постулат: количество силы постоянно. Мы можем мысленно уменьшить скорость или элемент-пространство движения, распределяя ко­личество движения, или элемент-силу на большую массу материи; но ко­личество этого элемента силы, который мы рассматриваем как причину движения, неизменяемо в мысли.

Замечание. Нужно сказать, что некоторые слова, как, например, напряжение, употребляемые в этом разделе, взяты в несколько более ши­роком смысле, чем обыкновенно.

VI. Постоянство Силы

§ 60. Опыт приводит нас к различению двух видов силы: одного — не производящего перемены, и другого — производящего перемену, как дей­ствительную, так и потенциальную. Первый вид силы — вид, служащий при­чиной занятия пространства — не имеет специального названия. Второму же виду обыкновенно дается теперь название «Энергия». Это общее на­звание силы, проявляющейся как в движении масс, так и в движении моле­кул. Хотя мы и признаем основное различие внутренней силы, благодаря которой тела проявляются как занимающие пространства, и внешней силы, отличаемой как энергия, но обе они могут быть рассматриваемы вместе как постоянные.

§ 61. Постоянство какого-нибудь из этих видов силы не может быть доказано, ибо оно предполагалось бы во всяком опыте и наблюдении, по­средством которых вздумали бы его доказывать. Как уже было показано (§ 23), производные истины не могут быть включаемы во все более и 60лее обширные истины, из которых они выводятся, без того чтобы наконец не дошли до самой обширной истины, которая не может быть включена ни в какую другую, не может быть выведена из другой. Рассматривая отношение этой истины к научным истинам вообще, мы легко увидим, что истина, не допускающая доказательства, это — Сохранение (Постоянство) Силы.

§ 62. Но какой силе придаем мы предикат постоянства? Той Абсолютной Силе, которую мы неопределенно сознаем как необходимый коррелят извест­ной нам силы. И, таким образом, мы приходим еще раз к той конечной истине, в которой, как мы видели, Наука и Религия согласуются, к непрерывному сушествованию Непознаваемого как неизбежного коррелятива Познаваемого.

1. Постоянство отношений между Силами

§ 63. Первый вывод, который нужно сделать из всеобщей конечной истины постоянства силы, есть тот, что отношения между силами постоянны.

§ 64. Даны заряды пороха, равные количеством и качеством, зажжен­ные в одинаковых стволах и выбрасывающие снаряды, одинаково распо­ложенные и равные по весу, форме и объему; при этих обстоятельствах всякое различие в результатах было бы беспричинным — явилось бы след­ствием создания или уничтожения силы. И то, что имеет место здесь между сравнительно простыми антецедентами и следствиями, должно иметь место всегда, как бы ни были сложны антецеденты и следствия.

§ 65. Таким образом, то, что называется однообразием закона и сво­дится на постоянство отношений между силами, есть непосредственный королларий постоянства силы.

1. Превращение и Эквивалентность Сил

§ 66. Рассмотрим сначала факты, могущие служить примером пре­вращений физических сил. Остановка движения может породить: теплоту, как например, при трении; электричество, как например, при натирании сургуча; магнетизм, как например, при постукивании по железу; или свет, как например, при ударе кремня и стали. Теплота может быть превращена: в движение, как например, в паровой машине; в электричество, как например, в термоэлектрическом столбе; в свет, как например, в кислородно-водо­родном фонаре; наконец косвенно, через электричество, и в магнетизм. Превращение электричества в магнетизм, теплоту и свет известны всем. Существование магнетизма обыкновенно обнаруживается производимым им движением; электромагнитные машины показывают его связь с элек■ тричеством; а фарадей доказал его влияние на поляризованный свет. Зна׳ чительное количество веществ, простых и сложных, заметно изменяются под влиянием света. Наконец едва ли нужно указывать на происхождение всех остальных форм силы из химического взаимодействия. При всякой перемене сила испытывает превращение; а из новой формы, или новы> форм, которые она принимает, может получиться или старая форма, или какая-нибудь другая, в бесконечном разнообразии порядка и комбинации. Таким образом, очевидно, что физические силы количественно, как и ка­чественно, соотносительны.

§ 67. Чтобы понять точный смысл великого факта, что вечно превраща­ющиеся силы нигде не возрастают и не убывают, рассмотрим по порядку явления конкретных наук.

§ 68. Антецеденты тех сил, которыми располагает теперь Солнечная система, принадлежат к такому прошлому, о котором мы никогда не будем иметь непосредственных данных. Однако, если мы предположим, что ве­щество, составляющее Солнечную систему, существовало некогда в рас­сеянном состоянии, тогда тяготение его частей дает силу, достаточную для порождения имеющихся теперь движений.

§ 69. Геологические изменения происходят под влиянием неизрасхо­дованной теплоты, образовавшейся вследствие сгущения туманности. Это мы наблюдаем косвенно на спаивании осадочных отложений, на нагревании источников и на проникновении металлов в щели, где они и отыскиваются в качестве руды. Непосредственно же мы наблюдаем на поднятии воды ε форме пара, который сгустившись образует дожди, а следовательно, и реки. Таково же происхождение и местных различий в температуре, вызывающи» ветры, волны и океанические течения.

§ 70. Таково же происхождение сил, обнаруживаемых живыми деяте­лями. Жизнь растений всецело зависит от теплоты и света солнца, а жизне животных — от жизни растений. Сверх указания на качественное соотно­шение между органическими деятельностями животных и растений так же как между ними обеими и неорганическими агентами, мы можем отметить еще и количественное соотношение. Где изобильна растительная жизнь там обыкновенно изобильна и животная жизнь; переходя от жаркого кли׳ мата к умеренному и холодному, мы видим, что обе жизни одновременнс убывают. Говоря вообще, животные всех классов достигают больших раз­меров там, где растительность изобильна, чем там, где она скудна.

§ 71. Многие будут смущены утверждением, что силы, называемые нами психическими, подлежат тому же обобщению. Но совокупность раз׳ нообразных фактов показывает, что закон превращения, обнаруживающий׳ ся среди физических сил, имеет место также и в соотношениях сил физи׳ ческих с силами психическими. Те виды Непознаваемого, которые мь называем движением, теплотой, светом, химическим сродством и т. п., пре вращаются друг в друга, а также и в те виды Непознаваемого, которые мь называем ощущением, эмоцией, мыслью; а эти последние, в свою очередь могут быть превращены опосредованно или непосредственно в первона чальные формы. Что никакая идея или чувство не возникает, не будучи ре­зультатом какой-нибудь физической силы, потраченной на ее создание, это факт, сделавшийся в науке общим местом. Как происходит это превращение, каким образом сила, существующая в форме движения, тепла или света, может сделаться видом сознания, каким образом воздушные колебания порождают ощущение, называемое звуком, а силы, освобождаемые химиче­ским взаимодействием в мозгу, дают начало эмоции — все это тайны, в кото­рые нельзя проникнуть. Но эти тайны не глубже тайн превращения физи­ческих сил друг в друга. Они не более недоступны нашему пониманию, чем вопросы о природе Духа и Материи. Они просто представляют ту же нераз­решимость, как и все другие конечные вопросы. Мы можем только узнать, что здесь имеется одно из однообразий, принадлежащих к классу явлений.

§ 72. Соотносительность сил социальных с силами физическими, при посредстве сил жизненных, весьма ясно обнаруживается изменениями в количестве деятельности одного и того же общества, вызываемыми колебакиями в снабжении членов этого общества силами, взятыми из внешне­го мира. Это соотношение ежегодно иллюстрируется влиянием, обнаружи­ваемым хорошим и плохим урожаем. Значительный недород пшеницы быстро вызывает уменьшение дел, наоборот, необычайно обильная жатва способствует развитию уже существующих производительных и распреде­ляющих деятельностей и вызывает новые. Если мы спросим, откуда возника­ют эти физические силы, из которых развиваются силы социальные, ответ будет прежний: из солнечного лучеиспускания.

§ 73. Нам остается только указать, что всеобщая истина, иллюстри­рованная выше с различных точек зрения, есть необходимый коралларий постоянства силы. Исходя из положения, что сила не может ни появиться, ни исчезнуть, мы неизбежно придем к выше приведенным заключениям.

IX. Направление Движения

§ 74. Хотя мы и вынуждены принять, что силы притяжения и отталки­вания всюду сосуществуют, однако мы не должны считать их реальностями, но только нашими символами реальности. Это суть формы, под которыми действия Непознаваемого постижимы нами; виды Безусловного, представ­ленные под условием нашего сознания. Но, зная, что идеи, возникшие в нас подобным образом, не абсолютно истинны, мы можем без колебания довериться им как относительным истинам и сделать из них целый ряд вы­водов, которые будут иметь такую же относительную истинность.

§ 75. Из всемирного сосуществования сил притяжения и отталкива­ния вытекают некоторые общие законы движения. Мы должны теперь от­метить эти законы во всех разнообразных изменениях Космоса. Мы долж­ны показать, каким образом каждое движение происходит по линии наибольшего притяжения, наименьшего сопротивления или по равнодей­ствующей обеих; каким образом это установление движения по известной линии является причиной продолжения его по тай же линии; каким обра­зом изменение в отношениях ко внешним силам делает все-таки эту линию непрямой; и каким образом степень ее отклонения возрастает при всяком увеличении числа явлений.

§ 76. Равнодействующей центробежной и тангенциальной сил, управ­ляющих всякой планетой и всяким спутником, является та кривая, которую каждое это тело описывает; эта кривая, очевидно, образуется вследствие несимметрического распределения сил вокруг пути тела. Пертурбации поназывают, каким образом линия движения есть равнодействующая введен­ных в действие сил и каким образом она делается более сложной по мере увеличения числа сил.

§ 77. Смывание земли и отложение унесенных осадков, очевидно, обусловлено движением воды к центру Земли: путь определяется линиями наибольшего притяжения и наименьшего сопротивления. Что землетрясения постоянно повторяются в одних и тех же местностях; что вулканы распре­делены по известным линиям; что извержения происходят из одних и тех же отверстий — все это показывает, что надломанная часть земной коры первая уступает давлению.

§ 78. «Образование корня (растений) дает прекрасный пример закона наименьшего сопротивления, ибо корень растет, проникая, клеточка за кле­точкой, сквозь отверстия почвы» (J. Hiriton. Life in Nature, p. 104-105). Что сосуды, по которым движутся кровь, лимфа, желчь и все выделения, суть каналы наименьшего сопротивления, этот факт является почти черес­чур очевидным для того, чтобы служить иллюстрацией. С динамической точки зрения «естественный отбор» предполагает изменения строения по линиям наименьшего сопротивления. Размножение в благоприятных мест­ностях какого-нибудь животного или растительного рода есть рост в том направлении, в котором противодействующие силы слабее.’И сохранение разновидностей, которые лучше своих сородичей преуспевают в борьбе с окружающими условиями, есть продолжение жизненного движения в тех направлениях, в которых препятствия наиболее устранены.

§ 79. Этот закон не так легко установить относительно явлений духа. Однако уже один пример смеха (который состоит в самопроизвольном раз­ряжении чувства, причем нервный ток направляется сначала на мускулы рта, затем на мускулы голосового и дыхательного аппарата, потом на му­скулы конечностей и наконец на мускулы спинного хребта) достаточен для доказательства того, что сила, образовавшаяся в нервных центрах и не имеющая специально открытого для нее пути, порождает движение по ка­налам, представляющим наименьшее сопротивление; а если она чересчур велика, чтобы вылиться через них, то она порождает движение по капалам, представляющим последовательно большее сопротивление. Переход от специальных желаний к специальным мускульным актам согласуется с тем же принципом. Ибо воля сама по себе есть начинающееся разряжение по линии, которую предыдущие опыты сделали линией наименьшего со­противления. И переход хотения в действие есть самый акт разряжения.

§ 60. Если рассматривать общество как организм, то мы увидим, что его рост происходит в том направлении, которому, в среднем, силы лротиводействуют наименее. Сводя дело к конечным терминам, мы можем сказать, что социальные единицы должны соединенными и разрозненными усилия­ми оберегать себя и своих потомков от тех органических и неорганических сил, которые постоянно стремятся их уничтожить (опосредованно вследст­вие окисления и ненормального отнятия теплоты или непосредственно вследствие телесных повреждений); что эти силы или уравновешиваются другими, употребляемыми в форме пищи, одежды, жилища и орудий защиты, или же, насколько это возможно, устраняются; что население распростра­няется во всех направлениях, в которых оно легче всего избегает этих сил, или легче всего достигает возможности сопротивления им, или находит оба эти преимущества. Не менее очевиден этот закон и в ежедневных функционапьных изменениях. Прилив капитала к занятиям, дающим наибопьший доход; покупка на более дешевых рынках и продажа на более дорогих; нако­нец все изменения в направлении торговли, отмечаемые газетами, — все это примеры движения по направлениям, на которых встречается наименьшая сумма противодействующих сил.

§ 81. Общая истина, изложенная в этом разделе, есть необходимый вывод из постоянства силы. Если мы станем искать доказательства того утверждения, что из двух сталкивающихся сил та будет большей, в направ­лении которой произойдет движение, то мы не найдем другого основания, кроме сознания, что та часть большей силы, которая не была нейтрализо­вана меньшей силой, должна обнаружить свое действие, т. е. сознания того, что эта остаточная сила не может исчезнуть, но должна обнаружиться в какой-нибудь эквивалентной перемене, т. е. сознания постоянства силы. Мы не можем даже обнаружить существования движения в каком-нибудь другом направлении, кроме направления наибольшей силы, ибо наша един­ственная мера относительной величины сил заключается в их относитель­ном могуществе при порождении движения.

X. Ритм Движения

§ 82. Листья, ветки и сами деревья, дрожащие от порывов ветра; во­лнообразное движение травы и хлебных полей; отложения в русле реки и ее волнообразное, извилистое течение; дрожание парохода, вызванное движением винта; звуки, производимые струной скрипки; волнообразные колебания эфира при свете, теплоте и электричестве — все это примеры простого ритмического движения. Сложный ритм — вторичный ритм, вы­званный противодействием и совпадением первичных ритмов, — можно наблюдать на «ударении» музыкальных нот, интерференции света и двух­недельных убываниях и нарастаниях ежедневных приливов и отливов, что происходит вследствие попеременных совпадений и противодействий со­лнечного и лунного притяжений. Ритм возникает всюду, где происходит столкновение неуравновешенных сил. Ибо движущаяся материя не может сохранить неизменных отношений к источникам сил, помогающим и проти­водействующим ее движению: всякое перемещение в пространстве иэменяет отношение между этими силами. Существует бесконечно большая ве­роятность против возможности вполне прямолинейного движения или совершенно кругового ритма. Нет никогда полного возвращения к пред­шествовавшему состоянию.

§ 83. В астрономических явлениях ритм обнаруживается: спиральным расположением, столь обыденным среди туманностей; сменой увеличения блеска у переменных звезд; периодичностью планет, спутников и комет; колебанием количества света и теплоты, получаемого от солнца каждой частью земли.

§ 84. Те земные процессы, которые непосредственно зависят от сол­нечной теплоты, представляют, конечно, ритм, соответствующий периоди­ческому изменению количества теплоты, получаемого каждой частью зем­ли. Изменения количества осадка, отлагаемого реками, которые периодически разливаются и спадают, вызывают изменения в образуемых наслоениях — смену цвета или толщины последовательных пластов. Гряды, образуемые из остатков берегов, разрушенных и выброшенных волнами, должны также представлять периодические различия, соответствующие периодичности местных ветров. Мы имеем очевидные доказательства того, что изменения, производимые огнем в земной коре, представляют также известную периодичность.

§ 85. У растений обнаруживается периодичность, обусловленная вре­менами года и сменой дня и ночи. У животных мы встречаем: перистальти­ческие движения кишок, кровообращение в форме пульсаций, ритмические движения при передвижении, периодическую потребность в пище и отдыхе, смену большей и меньшей энергий, наконец перемежающийся характер некоторых болезней. Агрегаты живых организмов иллюстрируют эту общую истину иным образом. Палеонтология показывает, что виды появлялись, делались многочисленными и затем исчезали. Очевидные данные говорят, что жизнь на земле прогрессировала не однообразно, но с громадными колебаниями.

§ 86. Нет очевидных примеров того, чтобы изменения сознания были в каком бы то ни было смысле ритмическими. Однако и здесь анализ обна­руживает, что умственные состояния каждого данного момента не однооб­разны, но могут быть разложены на быстрые колебания, и что эти умствен׳ ные колебания проходят через долгие периоды увеличения и уменьшения интенсивности. Ток умственной энергии, проявляющийся в таких видах деятельности, как танцы, поэзия и музыка, не постоянен, но имеет пульси­рующий характер. Более длинные колебания можно наблюдать на примерах крайнего удовольствия или крайнего страдания. В течение тех часов, когда физическая боль в действительности ни на минуту не прекращается, она все-таки обнаруживает разнообразную интенсивность.

§ 67. В обществе номадов передвижения периодичны, так как они обыкновенно вызываются истощением или недостаточностью съестных при­пасов; весьма часто эта периодичность соответствует периодичности времен года. В торговле — в обмене, производстве и потреблении, спросе и пред­ложении, а также в диаграммах цен, рождений, браков, смертей, болезней, преступлений и пауперизма всегда обнаруживается волнообразное движение. Неправильность, происходящая вследствие комбинации многих причин, прекрасно иллюстрируется на примере социальных ритмов. В самом деле, хотя такое простое явление, как цена, и может повториться, но в более сложных явлениях никогда этого не бывает: политическая реакция никогда не приводит совершенно точно к старому порядку вещей.

§ 88. Единственные условия, под которыми было бы возможно отсут­ствие ритма, т. е. единственные условия, под которыми было бы возможно вечное непрерывное прямолинейное движение, — это бесконечность и бесконечность совершенно пустая, не заключающая ничего, кроме движу­щегося тела. Ко ни одно из этих условий не может быть представлено в мысли. Бесконечность немыслима; так же немыслимо и движение, которое не имело бы начала в каком-нибудь предсуществовавшем источнике силы. Таким образом, ритм есть необходимая характеристика всякого движения. Раз дано повсеместное сосуществование антагонистических сил (а это постулируется формой нашего опыта), то ритм есть необходимый королларий постоянства силы.

XI. Краткий обзор

§ 89. Положения, описанные и поясненные на примерах в предшестшжппших параграфах, шире всех подразделений науки. Это истины, которые оГн-пдиимкн конкретные явления, принадлежащие всем подразделениям природы, и полому должны сделаться составными частями той полной ашной концепции вещей, которую отыскивает философия.

§ 90. Но может ли какая-нибудь из них отдельно, или все они вместе, выразить идею Космоса — совокупность проявлений Непознаваемого? Нет. Ибо, будучи все аналитическими, они не могут создать того синтеза мысли, который один может истолковать синтез вещей.

§ 91. Конечное истолкование, которого должна достигнуть философия, есть всеобщий синтез, охватывающий и консолидирующий специальные синтезы наук. Вопрос, на который нужно ответить, таков: каков общий эле­мент всех конкретных процессов?

§ 92. Закон, отыскиваемый нами, должен быть законом непрерывного перераспределения материи и движения. Каждый предмет, не менее чем и агрегат всех предметов, испытывает время от времени некоторую перемену состояния. Поэтому наш вопрос таков: какой динамический при­нцип, истинный для всего превращения (как в целом, так и в его частно­стях), выражает эти вечно меняющиеся отношения? Изыскания, к которым мы сейчас приступим, начнутся с новой постановки вопроса, что приведет к ясному пониманию того, что философия, достойная этого имени, может возникнуть только после разрешения этого вопроса.

XII. Эволюция и Разложение

§ 93. Полная история чего-нибудь должна начинаться с появления его из неощутимого состояния и продолжаться до перехода его в неощутимое состояние. Каша теория вещей, рассматриваемых отдельно или в их сово­купности, будет очевидно неполной, пока какая бы то ни было часть их ощутимого состояния останется необьясненной. философия должна формупировать этот переход от неощутимого к ощутимому и обратно — от ощутимого к неощутимому.

§ 94. 8есь ряд перемен заключается в следующем: потеря движения и следующая за ней интеграция, после чего обыкновенно начинается приоб­ретение движения и следующая за ним дезинтеграция.

§ 95. Каков бы ни был специальный характер перераспределения (будет ли это поверхностное нарастание или отделение, общее расширение или сокращение, или перестройка), всегда это — шаг вперед процесса интег­рации или дезинтеграции. Это всегда так, хотя одновременно оно может быть и чем-нибудь иным.

§ 96. Всюду и всегда изменение, происходящее в какой-нибудь мо­мент, образует часть одного из этих двух процессов. В то время как общую историю каждого агрегата можно представить как переход от разреженно­го, неощутимого состояния к сгущенному, ощутимому состоянию, а затем опять к разреженному, неощутимому состоянию, каждую подробность этой истории можно определить как составную часть того или другого перехода. Таким образом, этот общий закон перераспределения Материи и Движения служит для обьединения как видимо различных групп изменений, так и всего хода каждой группы.

§ 97. Процессы, находящиеся повсюду в антагонизме, суть Эволюция и Разложение. Под последним мы всегда будем подразумевать поглощение Движения и дезинтеграцию Материи, а под первым — процесс, состоящий всегда в интеграции Материи и рассеянии Движения, но часто заключаю­щий в себе еще многое другое, как это мы сейчас увидим.

XIII. Эволюция простая и сложная

§ 98. Эволюция может быть двух родов: простая, когда она состоит только в интеграции, и сложная, когда сверх того происходят дополнительные изменения.

§ 99. Агрегат значительно разреженный, или мало интегрированный, включает в себя много движения; агрегат вполне интегрированный, или сгущенный, включает сравнительно мало движения. Но, при прочих равных условиях, количество вторичных изменений, сопутствующих первичному перераспределению, будет пропорционально величине движения и времени, в течение которого оно сохраняется.

§ 100. Вопрос о том, в какой форме существует присущее агрегату движение, не имеет значения; все равно, существует ли оно в форме чисто механической деятельности или такой механической вибрации, как звук, будет ли оно молекулярным движением некоторой жидкости. Посторонние силы производят вторичные перераспределения легче тогда, когда движение, заключающееся в агрегате, велико; затем они производят эти вторичные перераспределения тем труднее, чем более уменьшается движение, прису­щее агрегату.

§101. Химическая устойчивость подчинена тому же общему принци., Говоря вообще, устойчивые соединения обладают сравнительно небольшим молекулярным движением; по мере увеличения молекулярного движения неустойчивость возрастает. Подобно тем агрегатам, которые из них обра­зуются, сами конечные молекулярные агрегаты становятся более или ме­нее интегрированными, смотря по тому, теряют ли они ипи приобретают движение; и способность их претерпевать вторичные перераспределения наряду с первичным перераспределением зависит от того, много или мало содержат они движения.

S 1 Г)2. Теперь можно видеть, во-первых, каковы условия, при которых эволюции перестает быть простой и становится сложной; во-вторых, каким образом усложнение ее может произойти только при специальных условиях. Ибо, с одной стороны, большое количество вторичных перераспределений возможно только тогда, когда агрегат включает в себя много движения, а с другой стороны, эти перераспределения могут получить устойчивость только тогда, когда присущее агрегату движение станет небольшим. Таковы про­тивоположные условия, которые, по-видимому, уничтожают возможность многочисленных и прочных перераспределений.

§ 103. Можно, однако, примирить эти, по-видимому, противоречивые условия, благодаря чему громадные и прочные вторичные перераспределения становятся возможными. Характерной чертой живой органической материи, в которой эволюция достигает высокой сложности, является то, что она соединяет значительное количество внутреннего движения с такой степенью сцепления, которая делает возможной временную прочность распределения.

§ 104. Исследование показывает: во-первых, органические агрегаты отличаются от остальных агрегатов одновременно и количеством прису­щего им движения и величиной перераспределения частей, которое сопро­вождает их прогрессивную интеграцию; во-вторых, между самими органи­ческими агрегатами различие в количестве присущего им движения сопровождается различием в величине перераспределений. Существует множество доказательств, общих и частных, которые показывают, что жи­вые агрегаты отличаются одновременно как тем, что во время интеграции они претерпевают весьма замечательные вторичные изменения, чего не случается с другими агрегатами, по крайней мере в значительном масштабе, так и тем, что они обладают (при одинаковой величине с другими агрегатами) безмерно большим количеством движения, скрытого различными способами.

§ 105. Читатель достаточно теперь подготовлен, чтобы видеть, что первичное перераспределение, когда оно быстро, оканчивается обраэованием простых агрегатов и что эти агрегаты становятся сложными по мере того, как медленность этого перераспределения способствует накоплению вторичных перераспределений.

§ 106. Следующий отдел будет посвящен обзору эволюции в ее пер­вичной форме, причем вторичные формы будут молчаливо предполагаться лишь в той мере, в какой это будет необходимо для изложения.

XIV. Закон Эволюции

§ 107. Теперь дедукция должна быть проверена индукцией. Мы должны изобразить переход ныне существующих единиц от рассеянного состояния к состоянию более сгущенному, и сопутствующий переход каждой их части, получившей явственно индивидуальное состояние; затем мы отметим од­новременное возрастание сложности среди подобных индивидуализиро­ванных частей.

§ 108. Эволюция, в ее первичной форме, иллюстрируется яснее всего и проще всего переходом Солнечной системы от сильно рассеянного, бес­связного состояния к состоянию связному и плотному.

§ 109. История земли, воспроизведенная на основании строения ее коры, указывает на существование периода, когда земля была, в расплавлен­ном состоянии, что предполагается также и небулярной гипотезой. Изме­нения, называемые огненными, были спутниками прогрессирующего уплот­нения вещества земли и связанной с этим потери присущего ему движения.

§ 110. Далее мы только напомним читателю, что всякое растение растет благодаря тому, что концентрирует в себе элементы, бывшие до тех пор, в качестве газов, разреженными, и что всякое животное растет благо­даря вторичной концентрации элементов, входивших в состав окружаю­щих его животных и растений. Насколько организмы вообще зависят друг от друга и в этом смысле интегрированы, очевидно из следующего: вопервых, в то время как все животные живут опосредованно или непосред­ственно за счет растений, сами растения живут за счет углекислоты, выде­ляемой животными; во-вторых, среди самих животных плотоядные не могут существовать без травоядных; в-третьих, значительное число־растений не могут поддерживать своего вида без помощи насекомых, и весьма часто известные растения требуют известных насекомых. Флора и Фауна каждой местности образуют настолько интегрированный агрегат, что многие виды вымирают, будучи перенесены в среду растений и животных другой мест­ности. Нужно еще заметить, что эта интеграция возрастает с прогрессом органической эволюции.

§ 111. Социальный организм дает нам множество ясных примеров интеграции. Процесс, вследствие которого маленькие владения соединились в более крупные феодальные владения, эти последние — в провинции, провинции — в королевства и, наконец, смежные королевства — в большие империи, постепенно пополняется еще уничтожением первоначальных по­граничных линий. Существуют еще интеграции другого рода, происходящие: вследствие роста — как слитие Манчестера со своими предместьями; вследствие монополизации производства — как гончарное дело Стаффор­дшира; вследствие концентрации торговцев — как скопление издателей в Paternoster Row; вследствие установления общих центров — как ликвида­ционная контора.

§ 112. В интеграциях прогрессирующего языка отражаются известные интеграции прогрессирующего человеческого строения, индивидуального и социального. История нашего языка показывает, что при образовании высших языков из низших происходит прогрессивная интеграция, сводя׳ щая многосложные слова к двусложным и односложным: например, фраза «God be with you» (Да будет Господь с вами = Прощайте) сократилась в «Good bye». Многие фразы современных авторов представляют такую сте­пень интеграции, какой нельзя найти у прежних авторов; это достигается: известным числом придаточных предложений, сопровождающих главное; различными добавлениями к подлежащему и сказуемому; множеством вводных речений.

§ 113. История Науки представляет на каждом шагу подобные же факты. Наука стала высоко интегрированной не только в том смысле, что ее разделы состоят из взаимно зависимых положений, но еще и в том смысле, что самые эти разделы зависят друг от друга: они не могут предлагать своих истолкований, не прибегая ко взаимной помощи.

§ 114. Промышленные и изящные искусства не представляют исклю­чений в этом отношении. Мы видим прогресс интеграции в следующем: в переходе от грубых, простых и малых инструментов к совершенным, слож­ным и большим машинам; в контрасте, наблюдаемом между стенными ук­рашениями египтян и ассирийцев и современной исторической живописью; в переходе от простого каданса к оратории; в различии, наблюдаемом между простыми первобытными сказаниями востока и лучшими произведениями современной беллетристики.

§ 115. Таким образом, эволюция в своем первичном виде есть переход от менее связной формы к форме более связной, сопутствуемой рассеяни­ем движения и интеграцией вещества. Это — всеобщий процесс, которому подчинены все ощутимые существа, как индивидуально, так и во всей их совокупности, во время восходящего периода их истории.

XV. Закон Эволюции

(Продолжение)

§ 116. Было сказано, что интеграция каждого целого происходит одно­временно с интеграцией каждой его части. Но каким образом каждое целое приходит к разделению на части? Это — вторая точка зрения, с которой эво­люция должна быть изучена. Мы должны рассмотреть существование всех порядков с точки зрения обнаружения ими прогрессивной дифференциации.

§ 117. Припоминая, что планеты различаются наклоном своих орбит и своих осей, удельным весом, физическим строением, мы видим, как несо­мненна сложность, созданная в Солнечной системе теми вторичными пере­распределениями, которые сопутствовали первичному перераспределению.

§118. Если мы сравним землю в теперешнем ее состоянии, когда она имеет такую сложную кору, которую не могли еще описать ни географы, ни геологи, ни минералоги, если сравним мы ее с тем расплавленным шаром, из которого она развилась, то контраст в степени разнородности будет в достаточной мере поразителен. Одновременно происходила и постепенная дифференциация климатов, так что теперь каждая обширная область имеет свои метеорологические условия.

§ 119. В каждом животном и растении очевидные вторичные перерас­пределения сопровождают первичное перераспределение. Начинается раз­личием между двумя частями; затем с такой же ясностью обнаруживаются в каждой из этих частей новые отличия; и подобное возрастание отличий идет в геометрической прогрессии до тех пор, пока не достигнется полная степень сложности, характеризующая взрослую особь. Это — история всех живых существ. Развивая мысль, высказанную Гарвеем, Вольф и Бэр показа­ли, что всякий организм во время своей эволюции переходит от состояния однородности к состоянию разнородности. Уже прошло одно поколение с тех пор, как биологи приняли эту истину.

§ 120. Перейдем от индивидуальной жизни к жизни вообще и спросим, обнаруживается ли тот же самый закон в общем (ensemble) ее проявле­нии, т. е. обладают ли современные животные и растения более разнород­ным строением, чем древние, и являются ли современные флора и фауна более сложными, чем флора и фауна прежнего времени. Ответ будет та­ков: хотя наши данные относительно прежней жизни на земле слишком недостаточны, чтобы вполне оправдать утверждение о существовании эволю­ции от простого к сложному, однако то знание, которым мы обладаем, не только не противоречит подобному утверждению, но еще и поддерживает его.

§ 121. Переход от однородного к разнородному достаточно хорошо обнаруживается в прогрессе самого позднего и самого разнородного со­здания — человека. Не только человеческий организм сделался более разно­родным у цивилизованных членов вида, но даже сам вид как целое сделал­ся более разнородным благодаря размножению рас и их дифференциации.

§ 122. Переходя к человечеству как социальному телу, мы встречаем еще более разнообразные примеры этого общего закона. Переход от однеродного к разнородному обнаруживается равным образом и в прогрессе цивилизации как целого, и в прогрессе каждого племени; мало того, он еще совершается со все возрастающей быстротой. Начавшись с варвар­ского племени, почти, если не вполне, однородного по функциям своих членов, прогресс всегда стремился и теперь еще стремится к экономической агрегации человеческого рода, который становится все более разнород­ным вследствие несходства в функциях различных наций, вследствие мест­ных разнообразий в каждой нации и вследствие несходства в функциях каждого из работников, соединяемых для производства каждой полезности.

§ 123. С одинаковой ясностью этот закон обнаруживается и в эволюции всех продуктов человеческой мысли и деятельности, конкретных и абстракт­ных, реальных и идеальных. То же самое рассеяние по поверхности земли, которое привело к дифференциации расы, привело одновременно и к диф­ференциации языка. Прогресс языка согласуется с общим законом как в эволюции различных языков, так и в эволюции групп слав и частей речи.

§ 124. В то время как письменная речь проходила свои первые стадии развития, стенные украшения, давшие ей начало, дифференцировались в живопись и скульптуру. Как это ни странно, но это верно, что все формы письменной речи, живописи и скульптуры имели общий корень в полити­ко-религиозных украшениях древних храмов и дворцов. Изображения на наших монетах, вывески над лавками, цифры, наполняющие каждую счетную книгу, гербы на дверцах карет и объявления внутри омнибусов, а также куклы и бумажные обои — все это прямые потомки грубых скульптурноживописных фигур, служивших египтянам для изображения триумфов и чествования своих царей-богов. Быть может, нельзя найти другого примера, который яснее иллюстрировал бы множественность и разнородность про­дуктов, возникающих с течением времени, благодаря последовательным дифференциациям, из общего корня.

§ 125. В одинаковом происхождении и постепенной дифференциации Поэзии, Музыки и Танцев мы имеем другой ряд иллюстраций. Ритм в речи, ри1м в звуках и ритм в движении были вначале частями одного и того же явления; и только со временем они стали различными предметами. Переход от однородного к разнородному обнаруживается не только в отделении этих искусств друг от друга и от религии, но также и в многочисленных диффе­ренциациях, претерпеваемых каждым из них впоследствии. Взяв для при­мера музыку и не отмечая даже в подробностях возрастания сложности, происшедшего вследствие введения нот различной длины, вследствие умно­жения ключей, разнообразия темпов, модуляций и т. п., мы можем только сравнить современную музыку с музыкой прошлого, чтобы увидеть, как безмерно было возрастание разнородности.

§ 12В. Развитие Литературы, Науки, Архитектуры, Драмы, Одежды — все это единогласно показывает, что. начиная с самого отдаленного поошлого, какое только известно науке, и до самых последних новостей, всюду ха­рактерной чертой эволюции было превращение однородного в разнородное.

§ 127. Итак, Эволюцию, как мы ее теперь понимаем, можно опреде­лить как переход от бессвязной однородности к связной разнородности, сопутствующий рассеянию движения и интеграции материи.

XVI. Закон Эволюции

(Продолжение)

§ 128. Выражает ли это обобщение всю истину? Охватывает ли оно все существенные характерные черты Эволюции и исключает ли оно все остальные? Критическое исследование фактов покажет, что оно не депает ни того, ни другого. Следовательно, нужно отыскать еще другие отличия.

§ 129. Эволюция, будучи изменением однородного в разнородное, есть вместе с тем и изменение неопределенного в определенное. Вместе с переходом от простоты к сложности происходит также и переход от беспо­рядка к порядку — от неопределенного распределения к распределению определенному. Это и есть искомое отличие. Обнаруживается ли всюду этот переход от неопределенного к определенному?

5 130. Начнем, как и в предыдущем разделе, с гипотетического слу­чая. Мы можем отметить, что каждый шаг в эволюции Солнечной системы (предполагая, что она произошла из рассеянной материи) был шагом впе­ред к более определенному строению.

§131. Также совершенно очевидно, что переход от первобытного рас­плавленного состояния земли к теперешнему ее состоянию совершился через ступени, в которых характерные черты делались все более определен­ными; что различие климатов и времен года стало сравнительно более опре­деленным с того времени, как теплота солнца перестала смешиваться с тепло­той самой земли, и что образованию специфических условий каждой местности помогало возрастающее постоянство в распределении земель и морей.

§ 132. Вместо дедуктивных иллюстраций, вроде предыдущих, органи­ческие тела представляют многочисленные примеры, установленные индуктиеным путем и поэтому менее подверженные критике. Процесс разви­тия млекопитающих показывает, что изменения, благодаря которым общее строение проявляется с постоянно возрастающей определенностью, со­провождаются параллельными явлениями в эволюции каждого органа, как в его общих очертаниях, так и в частностях строения.

§ 133. Относительно возрастающей определенности Флоры и фауны земли нужно сказать то же, что и относительно возрастающей их разно­родности: недостаток фактов препятствует доказательству. Однако, если мы будем исходить из гипотезы, которая с каждым днем делается все 60лее вероятной, что виды произошли через изменения, то получится вывод, что должен был произойти прогресс от неопределенного к определенному.

§ 134. Бродячее племя дикарей, неустойчивое ни в своем местопре­бывании, ни во внутреннем устройстве, обладает гораздо меньшей опре­деленностью в относительном положении своих членов, чем нация. В по­добном племени социальные отношения одновременно и смутны, и неустойчивы. Политическая власть и не установлена хорошо, и неопределен­на. И, за исключением различия в занятиях мужчин и женщин,־ нет полного промышленного разделения.

§ 135. Все организованные результаты социальной деятельности прохо­дят через параллельные фазы. Будучи объективными продуктами субъектив­ных процессов, они должны обнаруживать соответствующие изменения. Что это так и есть, ясно видно на примерах Языка, Науки и Искусства.

§ 136. Утверждение, что существенной характерной чертой прогресса науки является возрастание определенности, покажется почти трюизмом, если мы вспомним, что наука может быть охарактеризована как определен­ное знание в противовес тому неопределенному знанию, которым обладают необразованные. Если же мы примем то бесспорное положение, что наука развилась с течением времени из этого неопределенного знания необразо­ванных людей, тогда постепенное приобретение той великой определенности, которая теперь ее характеризует, станет руководящей чертой ее развития.

§ 137. Быть может, еще более поразительные примеры встречаем мы в промышленных и изящных искусствах. Эта истина овладевает нами после того, как мы вспомним о переходах: от кремневого орудия к микроскопу, от грубого идола к современной статуе, от волшебных восточных сказок к правдивости хорошей беллетристики.

§ 138. Идея Эволюции, к которой мы теперь пришли, такова: Эволю­ция есть переход от неопределенной, бессвязной однородности к опреде­ленной, связной разнородности, сопровождающий рассеяние движения и интеграцию материи.

XVII. Закон Эволюции

(Окончание)

§ 139. До сих пор мы следили только за перераспределением материи и не обращали внимания на сопутствующее перераспределение движения. Хотя время от времени мы и говорили о движении, которое рассеивается, но мы ничего не говорили о движении, которое остается. Ритмическое движение, имеющее место во всяком агрегате, должно дифференцироваться и интегри­роваться одновременно со строением. Поэтому, чтобы дополнить нашу кон­цепцию Эволюции, мы должны рассмотреть во всем Космосе метаморфо­зы сохраненного движения, сопровождающие метаморфозы материи. Для сохранения места будем рассматривать одновременно различные виды ме­таморфоз.

§140. Материя в своем первоначальном рассеянном состоянии обла­дала беспорядочным, неопределенным движением, не имевшим строгой отчетливости; во время же Эволюции Солнечной системы она приобрела определенно-разнородные движения.

§ 141. То же нужно сказать и о движениях самой земной коры. Пока эта кора была тонка, ее поднятия и опускания были незначительны, много­численны, местны и сходны; но когда кора сделалась более толстой, они стали происходить на больших пространствах, продолжаться дальше в од­ном и том же направлении и должны были сделаться более несходными в различных областях вследствие местных несходств в строении коры.

§ 142. В организмах увеличение интеграции, разнородности и опре­деленности в распределении сохраненного движения составляет главным образом то, что мы понимаем под развитием функций. Что функции во время Эволюции становятся, подобно строениям, индивидуально более сплоченкыми, а также более скомбинированными друг с другом и, в то же время, более разнообразными и более определенными, все это станет очевидным, если мы вспомним, например, то, как дифференцируются и интегрируются движения, сопутствующие структурным дифференциациям и интеграциям пищеварительного канала.

§ 143. Явления, известные субъективно как перемена в состоянии сознания, известны объективно как первые побуждения и разряжения, рас­сматриваемые теперь наукой как виды движения. Поэтому можно ожидать, что прогресс сохраненного движения в интеграции, разнородности и опре­деленности обнаружится одновременно и в видимых нервно-мускульных действиях, и в соответствующих умственных изменениях; это в действи­тельности и происходит.

§ 144. После всего, что было сказано в предыдущих разделах, едва ли стоит указывать на то, каким образом в обществах движения или функции, порождаемые соединением индивидуальных деяний, возрастают в количест­ве, многообразии, точности и сложности.

§ 145. Следовательно, наша формула нуждается в дополнении, столь же важном, как и предыдущее. Несколько изменяя, ради удобства, порядок выражений, мы дадим ей такой окончательный вид: !Эволюция есть интегра­ция материи и сопутствующее ей рассеяние движения, причем материя переходит от состояния неопределенной, бессвязной однородности к состоянию определенной, связной разнородности, а сохраненное дви­жение претерпевает параллельные изменения.

XVIII. Истолкование Эволюции

§ 146. Мы должны теперь показать, что законы перераспределения материи и силы имеют тесную связь с раньше доказанными законами на­правления движения и ритма движения.

§ 147. Нам предстоит дать синтетическое объяснение явлениям Эво­люции. Другими словами, эти явления Эволюции должны быть выведены из постоянства Сипы.

§ 148. Рассмотрим различные виды разложения силы, сопровождающие перераспределение материи и силы. При этом мы должны помнить следу­ющее: из всей посторонней силы, влияющей на агрегат, действующей бу­дет та, которая останется после вычитания недействующей; величины сил, временно действующих и постоянно действующих, изменяются в обратном отношении; массовые и молекулярные изменения, произведенные посто­янно действующей силой, также изменяются в обратном отношении.

XIX. Неустойчивость Однородного.

§ 149. Хотя процесс перераспределения, испытываемого каждым раз­вивающимся агрегатом, по своему происхождению един, однако наш ум различает в нем несколько факторов. Эти факторы могут быть рассмотре­ны отдельно. Мы прежде всего останавливаемся на предположении, что некоторое перераспределение должно произойти, и именно, что состояние однородности есть состояние неустойчивого равновесия. Неустойчивость однородного (иллюстрируемая примерами вроде того, что равномерно до красна накаленное тело не может оставаться равномерно нагретым или что вполне уравновешенные весы не сохранят своего равновесия), оче­видно, есть следствие того обстоятельства, что различные части всякого однородного агрегата необходимо подвергаются влиянию различных сил и, по необходимости, изменяются различным образом. То обстоятельство, что есть стороны внутренние и внешние и что есть части, лежащие сравни­тельно ближе к источнику сил, предполагает существование воздействий, не одинаковых в качественном отношении, или в количественном отношении, или в обоих этих отношениях. Очевидно, что части, на которые производятся такие несходные воздействия, будут изменяться неодинаковым образом.

§ 150. Обращаясь к Солнечной системе, какова она теперь, мы заме­тим, что хотя, с первого взгляда, система Сатурна и противоречит тому положению, что состояние однородности есть состояние неустойчивого равновесия, однако, в конце концов, она весьма любопытным образом под­тверждает его. Ибо Сатурн не вполне концентричен своим кольцам; и мате­матический анализ показал, что если бы Сатурн и его кольца были распо­ложены концентрически, они не сохранили бы этого положения: так как однородное отношение неустойчиво, то оно стремилось бы перейти в раз­нородное. Это наводит на мысль, что подобные же факты встречаются во всей Солнечной системе. Орбиты всех планет и спутников более или менее эксцентричны — ни одна из них не имеет формы совершенного круга; а если бы им придали эту форму, они скоро все-таки превратились бы в эллип­сы. Взаимные возмущения неизбежно вызвали бы эксцентричность. Дру­гими словами, однородные отношения превратились бы в разнородные.

§ 151. В охлаждении и отвердении накаленной поверхности земли мы имеем самый простой и самый важный пример перехода от однообразия к многообразию, совершающегося в массе вследствие того, что различные ее части поставлены в неодинаковые условия. Дальнейшую иллюстрацию дают метеорологические процессы, возникающие в атмосфере земли. Они также показывают, как разрушается однородное состояние вследствие не­одинакового отношения посторонних сил.

§ 152. Самый общий факт, который можно утверждать относительно строения животных и растений, есть тот, что как бы ни были вначале сходны по форме и строению различные части внешней поверхности, они скоро становятся несходными под влиянием несходства в отношениях к окружа­ющим воздействиям. Покрытый ресничками зародыш зоофита в течение всего своего подвижного периода состоит только из внутренней и внешней ткани; он становится неподвижным только тогда, когда его нижний конец приобретает иное строение, чем верхний. Дисковые почечки (gemmulae) Marchantia, первоначально сходные с обеих сторон и обращающиеся чис­то случайно одной из этих сторон вверх, сейчас же начинают развивать на нижней поверхности корешки, а на верхней stomata; этот факт ставит вне сомнения, что подобная первичная дифференциация вызвана основным различием условий. Остается только заметить, что указанный нами прин­цип можно легко демонстрировать и на совокупности организмов, образую­щей вид. Переход вида от состояния однородности к состоянию разнород­ности является следствием того, что различные его части подвержены различным агрегатам сил.

§ 153. Чтобы показать удовлетворительно, каким образом состояния сознания, бывшие первоначально однородными, становятся разнородными силами, нам пришлось бы тщательно изобразить организацию первоначаль­ных опытов. Если бы это было сделано, то стало бы ясно, что развитие ума, с одной из главных своих сторон, есть разрешение некогда смутного агрегата познаваемых обьектов в такой агрегат, который соединяет край­нюю разнородность своих размножившихся групп с полной однородностью членов каждой из этих групп.

§ 154. Массы людей, подобно всем другим массам, обнаруживают такие же наклонности, обусловленные такими же причинами. Вследствие различия почвы и климата занятия сельских обитателей различных частей государства специализируются: они обращаются главным образом на произво дет во то рогатого скота, то овец, то пшеницы, то хмеля. Народ, живущий в местности, в которой открыты угольные копи, превращается в углекопов. Корнваллиец становится рудокопом, потому что Корнваллис богат рудами. А железное производство господствует там, где железная руда изобильна.

§ 155. То, что неустойчивость однородного есть коропларий постоян­ства силы, мы уже молчаливо утверждали, говоря, что однородная масса теряет свою однородность вследствие того, что ее части неодинаково под­вержены влиянию окружающих воздействий. К заключению, что измене­ния, благодаря которым Эволюция начинается, были вызваны именно так, нам нужно еще прибавить утверждение, что эти изменения должны про­должиться. Абсолютно однородное должно потерять свое равновесие, от­носительно однородное должно превращаться в относительно менее одно­родное. Что истинно для всякой целой массы, истинно и для всякой из частей, на которые она распадается. Однообразие каждой подобной части должно превратиться в многообразие так же неизбежно и на таких же основаниях, как и однообразие первоначального целого.

XX. Размножение следствий

§ 156. К только что указанной причине возрастания сложности мы должны прибавить еще одну. Так как действие и противодействие равны и противоположны, то, следовательно, внешняя сила, дифференцирующая части, на которые она влияет неодинаковым образом, должна при этом и сама соответственно дифференцироваться. Так, когда одно тело ударяется о другое, то, кроме механического результата, получаются еще: звук, воз­душные течения, взлом, нагревание и химическое соединение. Когда таким образом внешняя сипа разложена вследствие реакции тела на группу не­сходных сил (т. е. однообразная сила превращена в многообразную), то они становятся причиной возрастания многообразия в разложившем ее теле. Размножение следствий должно происходить в геометрической про­грессии. Каждая ступень Эволюции является прологом высшей ступени,

§157. Размножение следствий среди явлений Солнечной системы легко видеть при рассмотрении влияния одного из членов этой системы на осталь­ных членов. Сила, присущая всякой планете, вызывает неодинаковые послед­ствия в каждом члене системы; а эти несходные следствия в свою очередь влияют из каждого члена, как из центра, на всех остальных членов, вызы­вая у них меньшие несходные следствия, и т.д.; процесс распространяется по всей системе в форме все усложняющихся, но и все ослабевающих волн.

§ 158. Размножение изменений, возникающих вследствие беспрерыв­ного продолжения одной причины (уменьшения теплоты), легко показать на примере земной поверхности. Земля с понижением температуры должна сокращаться. Поэтому твердая кора, существующая в какой-нибудь дан­ный момент, становится слишком большой для сократившегося ядра; а так как она не в состоянии поддержать самое себя, то она и следует за ядром, что заставляет ее складываться в кряжи, подобно тому, как сморщивается кожица яблока, когда оно уменьшается вследствие испарения. По мере того как остывание усиливается, а кора толстеет, кряжи превращаются в холмы и горы. При этом более поздние цепи гор будут самыми высокими и длин­ными. Таким образом, даже оставляя без внимания другие изменения силы, мы видим, какая громадная разнородность поверхности возникает из од­ной причины — потери тепла. Телескоп показывает нам, что параллельная разнородность существует и на Луне, хотя там и отсутствовало влияние воды и атмосферы.

§ 159. Теперь мы поищем среди органической материи влияние этого всеобщего принципа. Заметим прежде всего, как многочисленны измене­ния, производимые каждым стимулом, например в человеке. Возбуждаю­щий тревогу вид или звук может вызвать усиленную деятельность сердца, прилив крови к мозгу, а у слабого человека и нездоровье с его длинным рядом сложных симптомов. Как на пример размножения следствий можно указать на влияния лекарств, хорошего воздуха и специального питания. Если мы вспомним, что многие изменения, производимые одной силой во взрослом организме, должны отчасти иметь параллельные явления в эмбриоорганиэме, то мы поймем, каким образом и здесь появление многих следствий под влиянием одной причины есть источник возрастания разно­родности. Внешняя теплота и другие факторы, обусловливающие первые усложнения зародыша, продолжая влиять на них, вызывают сначала дальней­шие усложнения, затем — еще более высокие и многочисленные изменения и т. д., беспрерывно, причем каждый орган, наскопько он развит, служит благодаря действию и взаимодействию с остальными органами источни­ком новых усложнений. Рост всякой ткани сопровождается извлечением из крови элементов в известной пропорции; это изменяет состав крови, а таким образом — и питание всех остальных тканей. Такое явление проис­ходит при образовании всякой новой части и при всяком изменении отно­шения между частями.

§ 160. Ощущение не расходуется возбуждением единичного состояния сознания. Возникшее состояние сознания образуется различными воспроиз­веденными ощущениями, связанными с данным ощущением сосуществова­нием или последовательностью. И легко показать, что число возникающих при этом идей будет пропорционально высоте умственного развития. Это по­казывает, что каждая перемена есть причина многих перемен, и усложнение возрастает по мере того, как объект воздействия делается более сложным.

§161. Если переход человека к более разнородному состоянию, как в телесном, так и в духовном отношении, можно отчасти приписать образо­ванию многих следствий одной причиной, то еще легче можно объяснить подобным образом переход общества к большей разнородности. Возьмем для примера локомотив. Первым же следствием работы железнодорожной сети стало изменение поверхности страны, течения торговли и привычек народа. Пропуская все многочисленные перемены, предшествующие со­зданию всякой железнодорожной линии и сопровождающие ее построе­ние, обратим внимание только на еще более многочисленные и сложные изменения, производимые в обществе действующей железной дорогой. Орга­низация всех дел более или менее изменяется. Быстрота и незначительная стоимость перевозки приводит к большей, чем когда-либо специализации производства различных округов: ограничивает каждое производство той частью, в которой, по местным условиям, оно может более всего преус­петь. Экономическое распределение уравнивает и понижает цены, а благо­даря этому оно делает различные товары доступными людям, не имевшим возможности прежде покупать их, и таким образом увеличивает комфорт этих людей и улучшает их привычки. Вместе с этим привычка путешествовать сильно увеличивается.

§ 162. Что одна из причин Эволюции есть размножение следствий и что это размножение возрастает в геометрической пропорции, по мере того как разнородность становится большей, это заключение не только установле­но индуктивным путем, но еще и может быть выведено из самой глубочайшей истины. Размножение следствий есть королларий постоянства силы.

XXI. Разделение

§ 163. Общее истолкование Эволюции еще далеко не закончено в предыдущих разделах. До сих пор еще ничего не сказано, почему Эволюция обнаруживает определенную разнородность, а не хаотическую, неопреде­ленную разнородность. Нам нужно еще отыскать причину той интеграции, которая сопровождает дифференциацию, т. е. причину постепенно выполня­емого разделения сходных единиц по группам, ясно отличающимся от сосед­них групп, образованных единицами другого рода. Возьмем горсть какогонибудь вещества, раздробленного на кусочки разной величины, и бросим его на землю, когда дует легонький ветерок. Большие куски упадут на землю почти под самой рукой; несколько меньшие куски будут отнесены немного дальше по направленно ветра; еще меньшие будут отнесены еще дальше; а частицы пыли пролетят далеко, прежде чем упадут на землю. Следовательно, посто­ронняя сила сообщает различным единицам неодинаковое движение, пропорци­ональное их собственному несходству, и таким образом стремится поме­стить их, соответственно этому несходству, в различных местах. Можно указать еще и на другую причину разделения. Если различные единицы од­ного и того же рода должны приобретать неодинаковое движение под вли­янием неодинаковых сил, то и единицы одного и того же рода должны при­обретать неодинаковое движение под влиянием неодинаковых сил. Укажем еще на следующую дополнительную истину; неоднородные силы отделяются друг от друга вследствие реакции однородной материи таким же образом, как неоднородные материи разъединяются действием однородных сил.

§ 164. Образование и отделение туманного кольца иллюстрирует этот общий принцип. Это — проявление того закона, что среди подобных единиц, находящихся под влиянием несходных сил, те, которые подчинены сходным условиям, отделяются от тех, которые подчинены несходным условиям.

§ 165. Если мы проследим историю какого-нибудь геологического от­ложения, то мы сейчас же увидим, что смесь различных кусков вещества, несходных по объему и весу, будучи подвергнута напору и трению воды, а также влиянию тяготения к земле, претерпевает своего рода сортировку, причем образуются группы сравнительно сходных кусков. И мы заметим, что, при прочих равных условиях, разделение совершается тем решительнее, чем различие между единицами более выражено.

§ 166. Подобно тому как осенью ветер вырывает пожелтевшие листья из среды окружающих их зеленых листьев, так и всякая внешняя однооб­разная сила влияет на отдельных членов какой-нибудь группы организмов сходно, насколько они сами сходны между собой, и несходно, насколько они сами несходны, и таким образом она отделяет сходные единицы, удаляя от них несходные. В данном случае для нас безразлично, уничтожаются ли эти удаленные члены, что обыкновенно и случается, или они продолжают существовать и развиваться как отдельная разновидность, вследствие их приспособленности к известным отчасти несходным условиям. Первый слу­чай соответствует тому закону, что несходные единицы агрегата соединя­ются в отдельную группу и удаляются, когда на агрегат действуют однооб­разно одни и те же силы; второй случай соответствует обратному закону״ сходные единицы агрегата разъединяются и распределяются различным образом, когда на них влияют несходные силы.

§ 167. Мы уже установили (§ 153), что умственное развитие, с одной из своих главных сторон, состоит 8 образовании групп сходных предметов и сходных отношений — в дифференциации разнообразных предметов, первоначально смешанных в общую массу, и интеграции каждого отдельного рода вещей в отдельную группу. Здесь мы должны только добавить, что если несходство внешних сил есть причина подобных дифференциаций, то сходство этих сил есть причина интеграций.

5 168. При той сложности, которую обнаруживают единицы, образую­щие общество, и силы, двигающие их, подбор и разделение должны быть гораздо более запутанными и менее определенными, чем в вышеприведенных случаях. Мо, хотя можно указать на многие аномалии, которые, с первого взгляда, противоречат указанному нами закону, однако более близкое изу­чение покажет, что это только более тонкие иллюстрации этого закона. Ибо сходства среди людей бывают разнообразных родов, поэтому и про­цесс разделения совершается по разным типам. Стоит только вспомнить о кастах, ассоциациях филантропических, научных и артистических, религи­озных и социальных партиях, и мы увидим, что единение их членов вызвано сходством какого-нибудь рода. Разделения, совершающиеся в обществе, подчинены тому же принципу, как и все другие виды разделения.

§ 169. Описанная общая истина, которую мы так разнообразно ил­люстрировали, может быть выведена из закона постоянства силы. Ибо, давая абстрактное выражение этому закону, мы можем сказать: во взаимодей­ствиях материи и силы несходство одного из факторов обусловливает не­сходство результатов, а при отсутствии несходства в обоих факторах резуль­таты должны быть сходны. Непосредственная зависимость этих положений от закона постоянства силы становится, таким образом, очевидной.

XXII. Равновесие

§ 170. К чему стремятся различные изменения? Возьмем ли мы коккретный пример или будем рассматривать вопрос абстрактно, мы все рав­но увидим, что Эволюция имеет предел. Всюду это — движение по направ­лению к равновесию. Всеобщее сосуществование антагонистических сил, обусловливающее повсеместное существование ритма и разложение каж­дой силы на расходящиеся (divergent) силы, в то же самое время приводит и к конечному равновесию. Эволюция каждого агрегата должна продол­жаться до тех пор, пока не установится подвижное равновесие; ибо имею­щийся в агрегате избыток силы, действующей в известном направлении, должен в конце концов израсходоваться на преодоление сопротивлений изменениям в этом направлении, после чего остаются только те движения, которые уравновешивают друг друга и образуют таким образом подвижное равновесие. Что касается строения, приобретаемого в это время агрега­том, то очевидно нужно, чтобы оно представляло такое распределение сил, при котором уравновешивались бы все силы, действующие на агрегат. Пока существует избыток силы в каком бы то ни было направлении (будет ли это избыток силы, направляемой агрегатом на окружающую среду, или же из­быток воздействия окружающей среды на агрегат), равновесие не может существовать, и поэтому перераспределение материи должно продолжаться. Отсюда следует, что пределом разнородности, к которому стремится вся­кий агрегат, есть образование такой специализации и комбинаций частей, которая соответствовала бы специализации и комбинации сил, подлежащих уравновешиванию.

§ 171. Последовательно изменяющиеся формы, которые, по учению небулярной гипотезы, возникали в продолжение Эволюции Солнечной сис­темы, были временными видами подвижного равновесия; они уступали место более устойчивым видам, находящимся на пути к окончательному равнове­сию. Так, принятие сгущающейся туманностью сплющенной сфероидальной формы было установлением временного и частичного подвижного равно­весия между составными частями, такого равновесия, которое постепенно делается все более прочным, по мере того как местные антагонистические движения рассеиваются. Таким образом, закон равновесия иллюстрируется движением масс, возникающим во время развития и постепенно вновь рас­сеивающимся в молекулярном движении эфирной среды. Как ни невообрази­мо отдаленно то время, когда все массовые движения будут превращены в молекулярные и эти молекулярные движения будут уравновешены, однако таково состояние полной интеграции и полного равновесия, к которому неиз­бежно стремятся все изменения, происходящие повсюду в Солнечной системе.

§ 172. С высшей точки зрения все земные изменения суть частные случаи космического равновесия. Ибо те из постоянных изменений, пре­терпеваемых корой и атмосферой земли, которые возникают не вследст­вие все еще продолжающегося движения вещества земли к ее центру тя­жести, обязаны своим происхождением до сих пор продолжающемуся движению вещества солнца к его центру тяжести; а этот процесс интеграции есть процесс превращения ощутимого движения в неощутимое, который кончается равновесием.

§173. Исследуемый нами процесс обнаруживается в живых организмах четырьмя способами: ежемгновенно — в уравновешивании механических сил; ежечасно — в уравновешивании функций; ежегодно — в изменении состояния, компенсирующем изменения условий; наконец, в полной оста­новке жизненных движений при смерти. Группы организмов обнаруживают очень явственно это всеобщее стремление к уравновешиванию. Ибо кажцый вид животных и растений постоянно претерпевает ритмическое коле­бание в численной величине, которая то возрастает выше среднего уровня благодаря обилию пищи и отсутствию врагов, то падает ниже этого уровня из-за возникающего затем недостатка пищи и обилия врагов. Между этими крайними величинами лежит та средняя численная величина вида, при ко­торой его стремление к распространению уравновешивается противодей­ствующим влиянием окружающей среды.

§ 174. Уравновешивания в нервных деягельностях, из которых обра­зуется духовная жизнь, могут быть классифицированы подобно тем, которые служат выражением телесной жизни. Быть может, некоторые будут со­мневаться в возможности классифицировать эти равновесия подобно предыдущим. Однако эти равновесия суть столь же истинно физические, как и всякие другие. Существование в индивиде эмоционального стимула, находящегося в равновесии с известными внешними требованиями, есть обычное проявление известной специализированной части нервной энер­гии, эквивалентное тем внешним сопротивлениям, с которыми ему обык­новенно приходится иметь дело. Таким образом, конечное состояние, яв­ляющееся пределом, к которому ведет нас Эволюция, есть такое состояние, при котором виды и величины умственной энергии, постоянно возникаю­щей и превращаемой в движение, будут эквивалентны, или будут уравно­вешивать разнообразные виды и степени окружающих сил, противодей­ствующих этим движениям.

§ 175. β обществе процесс уравновешивания можно видеть на примере борьбы Консерватизма (защищающего господство общества над индиви­дом) и Реформаторства (защищающего свободу индивида относительно общества), борьбы, которая постепенно входит во все более узкие пред­елы. Уже теперь этот процесс вошел у нас в такой период, когда колебания сравнительно невелики; но он будет продолжаться до тех пор, пока равно­весие между борющимися силами не сделается почти полным. Ибо при­способление человеческого строения условиям существования не может прекратиться, пока внутренние силы, известные нам в форме чувствова­ний, не придут в равновесие с внешними силами. Установление подобного равновесия равносильно созданию такой человеческой организации и та­кого общественного устройства, когда человек не имеет других желаний, кроме тех, которые могут быть им удовлетворены в рамках свойственной ему сферы деятельности, и когда общество не налагает других ограничений, кроме тех, которые индивид добровольно признает. Конечное уничтоже­ние всех ограничений свободы индивида, кроме тех ограничений, которые вытекают из подобной же свободы других индивидов, будет следствием полного равновесия между желаниями людей и поведением, налагаемым окружающими условиями.

§ 176. Из постоянства силы вытекают не только те разнообразные прямые и непрямые уравновешивания, которые всюду встречаются, не только то космическое равновесие, которое положит конец всем видам раз­вития, но также и те менее заметные уравновешивания, которые обнару­живаются в восприспособлении нарушенных подвижных равновесий. Пос­тоянство силы дает основание утверждению, что существует постепенное приближение к гармонии между духовной природой человека и условиями его существования. После того как мы нашли, что разнообразные харак­терные черты Эволюции вытекают из этого принципа, мы достигаем уве­ренности, что Эволюция может закончиться только установлением вели­чайшего совершенства и самого полного счастья.

XXIII. Разложение

§ 177. И после того как агрегат достиг равновесия, при котором его изменения оканчиваются, он остается подверженным влиянию всего окру­жающего, благодаря чему содержащееся в нем движение может возрасти; случится это либо внезапно, либо постепенно, но случится непременно так, что его части получат избыток движения, чем и вызовется дезинтеграция. Так как ход изменений при Разложении обратен ходу Эволюции, то мы будем иллюстрировать его в обратном порядке.

§ 17В. Очевидно, что разложение общества, следующее за нападени­ем на него другого народа, может быть изображено, если рассматривать дело с самой широкой точки зрения, как внесение нового постороннего движения; а если, как это иногда случается, завоеванное общество рассе­ивается, то его разложение есть в буквальном смысле прекращение тех движений, которыми обладало общество в лице своей армии и промыш­ленных организаций, и превращение их в индивидуальные или некомбини­рованные движения — движение единиц замещает здесь движение масс.

§ 179. При органическом разложении происходит превращение дви­жения агрегатов в движение единиц. Смерть кладет конец всем интегриро­ванным движениям Эволюции; процесс разрушения сопровождается воз­растанием неощутимого движения: газы, возникающие вследствие разложения, обладают большим движением, чем то вещество, из которого они развились. Что при разложении поглощается движение, это станет оче­видным, если мы вспомним, что без теплоты, без движения никакое орга­ническое разложение не может возникнуть.

§ 180. Волны катят небольшие обломки подточенной ими скалы, а во время бури опрокидывают и сталкивают друг с другом и большие глыбы, превращая их сначала в голыши, а затем в песок и ил. На примере многих берегов видно, что и самые конгломераты рано или поздно подвергаются тому же процессу: их цементированная масса разнородных элементов, лежа­щая на берегу, разбивается и растирается ударами и трением, т. е. внешним механическим движением.

§181. Земля как целое должна, подобно меньшим агрегатам, по окон­чании своей эволюции оставаться подверженной случайным влияниям ок­ружающей среды. В течение бесчисленных изменений, совершающихся во Вселенной, все части которой движутся, Земля должна в известный мо­мент подпасть под влияние сил, достаточных для ее полной дезинтеграции.

§ 182. Если читатель сделает крайний вывод из того положения, что Эволюция должна окончиться полным равновесием или покоем, и пред­положит отсюда, что наступившая таким образом смерть Вселенной будет продолжаться неопределенно долго, то мы будем иметь право показать, каким образом, продолжая вывод еще дальше, мы придем к предположению возобновления жизни Вселенной. Очевидно, что повсеместно существующие антагонистические силы притяжения и отталкивания, обусловливающие, как мы видели, ритмичность всех изменений во Вселенной, вызывают также и ритмичность всей совокупности ее изменений: приводят то к неизмери­мому периоду, в течение которого господствуют силы притяжения и происхо­дит концентрация вселенной, то затем к неизмеримому периоду, в течение которого господствуют силы отталкивания и происходит разрежение все­ленной, т. е. приводять к смене эр Эволюции и Разложения. Таким обра­зом, мы приходим к принятию концепции прошедшего, в течение которого были последовательные Эволюции, аналогичные той, которая совершается теперь, и — будущего, в течение которого должны последовательно про­исходить такие же процессы Эволюции, процессы — вечно тождественные по принципу и вечно различные по конкретным результатам.

§ 183. Итак, мы пришли к заключению, что совокупный ход вещей, каким он обнаруживается в агрегате видимой Вселенной, аналогичен со­вокупному ходу вещей, проявляющемуся в самомалейших агрегатах.

XXIV. Обзор и заключение

§ 184. Сделаем теперь обзор, чтобы видеть общий характер наших заключений и единство достигнутых нами общих истин. Таким образом, мы еще раз дадим пример интеграции при Эволюции.

§ 185. Признав положение, что интегрированная форма знания есть высшая форма и что цель философии — завершение этой формы, мы при­шли к рассмотрению данных философии: свойств Материи и Движения и той конечной истины, из которой вытекают все остальные. Мы увидели, что ее следствиями являются: однообразие Закона, соотношение Сил, Закон и Ритм Движения.

§186. Затем мы увидели, что философия может формулировать весь ряд изменений, испытываемых каждым видом существования при переходе из неощутимого состояния в ощутимое и обратно — из ощутимого в неощути­мое. Этот закон полного цикла изменений, претерпеваемых каждым видом существования, оказался таким: потеря движения и следующая за этим ин­теграция, затем — приобретение движения и дезинтеграция. Изменения первого рода мы назвали Эволюцией, которую впоследствии разделили на простую и сложную, а изменениям второго рода дали название Разложения.

§ 187. Затем мы рассмотрели проявление закона Эволюции среди всех видов существования, как в общем, так и в частном. Соединяя различные точки зрения, с которых рассматривался трансформизм, в единую концеп­цию, мы нашли, что перераспределение Материи и сохраненного ею Дви­жения состояло в переходе от разреженного, однообразного и неопреде­ленного состояния к состоянию концентрированному, многообразному и определенному.

§ 188. Здесь мы можем сделать добавление к нашему общему прин­ципу, резюмируя его в то же время. Мы многократно наблюдали, что при эво­люции какого-нибудь целого его части развиваются; но мы никогда не указы­вали, что этот процесс приложим и ко всей совокупности вещей, включаю­щей в себя все части — от самой большой до самой малой. Это уже не многие метаморфозы, совершающиеся одновременно, а единая всемирная мета­морфоза, совершающаяся всюду, где не началась обратная метаморфоза.

§ 189. Затем нам нужно было показать, каким образом из постоянст­ва силы необходимо вытекают те изменения, которые обнаруживаются при Эволюции. Мы увидели, что возрастание многообразия обусловливалось прежде всего неустойчивостью однородного, а затем размножением след­ствий; возрастание же определенности было следствием разделения сме­шанных единиц. На вопрос, имеет ли этот процесс предел, получился ответ, что он должен кончиться равновесием. Но здесь мы должны помнить главным образом то, что все эти законы перераспределения Материи и Движения могут быть выведены из закона Постоянства силы.

§ 190. Наконец, мы обратились к рассмотрению процесса разложения, составляющего дополнение к Эволюции и, рано или поздно, неизбежно уничтожающего то, что сделано Эволюцией. И этот процесс тоже вытекает из Постоянства Силы.

§ 191. Таким образом, мы пришли к выводу, совершенно согласному с заключением, достигнутым нами 6 главе 1, где, независимо от исследо­ваний, подобных предыдущему, мы рассматривали отношение между По­знаваемым и Непознаваемым.

§ 192. Пусть никто не предполагает, будто истинность учения об Эволю­ции зависит от истинности менее общих положений, которыми мы пользова­лись как иллюстрациями. Это учение основано на самых общих началах, и пока они не опровергнуты, оно имеет право претендовать на высшую истинность.

§ 193. Развитие знания в организованный агрегат выводов из Посто­янства Силы может быть выполнено только в отдаленном будущем, и даже тогда оно не может быть вполне закончено. Задачей следующих частей этой книги будет известного рода координация ныне накопленных уже фактов. Они будут подразделены соответственно указанным ранее подразделам Специальной философии.

§ 194, Прежде чем мы приступим к истолкованию подробностей явле­ний Жизни, Духа и Общества в терминах Материи, Движения и Силы, будет не лишним резюмировать вышеизложенное философско-религиозное учение. Истолкование всех явлений в терминах Материи, Движения и Силы есть не что иное, как сведение наших сложных символов мысли к простейшим сим­волам и не к чему иному, как к символам. Все предшествовавшие рассуж­дения не дают поддержки ни Материализму, ни Спиритуализму при решении вопроса о конечной природе вещей. Кто правильно поймет эту книгу, тот увидит, что хотя отношение субьекта и объекта делает необходимой анти­тезу концепций Духа и Материи, однако как тот, так и другая должны быть рассматриваемы как знаки лежащей под ними Неведомой Реальности.

[1] Слова: «мыслимо» и «немыслимо» следует понимать здесь (как и вообще во всей этой книге) не в смысле: «вероятно, возможно» и «невероятно, невозможно״, а в более строгом смысле — в смысле того, что можно или чего нельзя представить себе в сознании. (Прим. пер.}

Полный текст

Перевел Л. Алексеев.

Предисловие переводчика.

Книга Спенсера не нуждается в рекомендации и потому нашему предисловию быть длинным незачем. Русской публике Спенсер не безызвестен: большинство его сочинений переведено на русский язык и некоторые из них—давно уже, о нем писалось в наших журналах, на его основные положения часто делались ссылки, его цитировали. Рекомендовать настоящую книгу, указывая, что автор де великий мыслитель, один из тех, которые составляют гордость и красу человечества, что в современной западноевропейской научно-философской литературе он занимает одно из первых мест, что предлагаемая книга отличается серьезными научными достоинствами и глубиной философской мысли, что аргументация Спенсера обладает мощной силой и логической красотой— все это было бы повторением истин, ставших банальными. Дать же более или менее полную оценку значения Спенсера в современном движении мысли, оценку, которая невозможна без критики его идей и тех предшествовавших и современных учений, с которыми они связаны генетически,—дело не предисловия, а отдельного трактата. Подобный трактат был бы не неуместен в приложении к настоящей книге, но вовсе не необходим при ней, тем больше, что в нашей оригинальной литературе если и не часты, то все же попадаются статьи, посвященные критике идей Спенсера; укажем на статью г. Н. Михайловского: «Что такое прогресс».

Предисловие автора к первому изданию.

Познаваемое. Изложение последних выводов, которые могут быть познаны в проявлениях абсолютного, т. е. высшие обобщения новейшей науки, истинные не только для одного порядка явлений, но и для всех порядков и могущие, поэтому, служить для объяснения всех порядков явлений.

Логика рассуждений требует приложения этих основных принципов к природе неорганической. Но я счел уместным не касаться этого обширного предмета, во-первых потому, что и по устранении его, мой план остается слишком широким, и во вторых потому, что объяснение органической природы по установленным мною началам гораздо важнее.

ПОЗНАВАЕМОЕ.

ПЕРВАЯ ГЛАВА. Определение философии.

§ 1. Мы убедились, что не можем знать скрытой сущности окружающего нас. Теперь представляется три вопроса: что ,есть предмет нашего знания? Как мы знаем его? В чем состоит высшая степень доступного нам знания? Мы признали невозможной философию, берущуюся определять бытие отдельно от того, чем оно представляется нам и поэтому должны сказать в чем состоит истинный предмет философии; наша задача не ограничивается определением его границ, но необходимо также обозначить все, заключенное в этих границах. В области, в которой безвыходно замкнут человеческий интёллект, мы должны определить продукты его, могущие носить имя философии.

Для достижения этой цели мы можем удобно пользоваться методом, какой употребляли раньше, выделяя элемент истины из Понятий, частью или почти совершенно ложных. В главе, посвященной Религии и Науке мы видели, что религиозные верования, как бы ложны не были они в частностях, тем не менее содержат в себе существенную истину и что по наибольшей вероятности истина эта обща всем им; здесь мы намерены показать. что ни одно. из понятий о философии, отвергнутых или еще живущих, не вполне ложно и что пункт, в котором все они истинны—есть тот самый, в котором все они согласны. Так что в этой второй части нам предстоит тоже самое, что и в первой. Мы должны сравнить все мнения одного порядка. отбросить в сторону, как взаимно уничтожающиеся, частные и конкретные элементы, производящие несогласие мнений. и рассмотреть то, что остается после исключения дисгармонирующих элементов; наконец—найти для этого остатка отвлеченное выражение, которое оставалось бы истинным во всех расходящихся видоизменениях.

§ 2. Оставим в стороне первобытные умозаключения. У греков, прежде чем понятие философии вообще выделилось из частных систем, учения были лишь гипотезами о всемирном принципе, составляющего сущность конкретных вещей. На вопрос: «каково это неизменное бытие, которого конкретные вещи суть лишь изменяющиеся состояния —с различных сторон отвечали:. <Вода, Воздух, Огонь». После того. как были предложены эти гипотезы, предназначавшиеся для объяснения всего сущего. мог Пифагор определить Философию как знание, не имеющее практического приложения, как <знание вещей нематериальных и вечных». Для него причиной материального бытия вещей было число. Затем мыслители потребовали от философии законченного истолкования вселенной, которое они считали возможным, все равно достигали ли они его действительно или нет. Позднее умозрение приняло другое направление; скептики пошатнули веру людей, считавших возможным приобрести это знание трансцендентного. Последствием было гораздо более скромное определение философии. У Сократа и, особенно. у стоиков она была лишь теорией справедливости; задачей её было давать правила частного и общественного поведения. Это не значит, что правила поведения, составлявшие для последних греческих философов предмет философии, соответствовали тому, что понималось под поведением массой. Предписания Зенона имели очень мало общего с теми, которые управляли людьми с древнейших времен в их поступках, жертвах и обычаях и более или менее санкционировались религией; это были правила действия без всякого приложения к времени, людям и обстоятельствам. В чем же общий элемент различных несходных понятий древних о философии? Ясно, что черта, общая первому и второму из этих понятий в том, что в области своих изысканий философия преследует широкие и крупные истины, которые она отличает от бесчисленных частных истин, открывающихся в видимости вещей и действий.

Сравнивая между собой понятия о Философии в новейшие времена, мы приходим к тону же результату. Ученики Шеллинга.

Фихте и Гегеля единогласно поднимают на смех доктрину, носящую этот титул в Англии. Не без основания смеются, они со слов «философские орудия» и отказываются признать за философскими умозрениями право на это название. В ответ англичане могли бы опровергнуть фантастическую философию немецких школ; они утверждают, что раз мы не можем подняться выше сознания, то подтверждает ли сознание существование чего-то вне его или не подтверждает, все равно—оно не может никаким образом познать этого чего-то и следовательно, раз философия выдает себя за онтологию—она ложна. Эти две системы разрушают друг друга в большей своей части. Критикуя немцев, англичане вычеркивают из философии все, что считают абсолютным знанием. Критикуя англичан, немцы молчаливо предполагают, что, если философия сводится к относительному, ей нечего делать с тем изображением относительного, которое показывают дам математические формулы, объяснения физика, анализы химика, описания вида и отчеты о физиологических опытах. Что же есть общего между слишком широким понятием немцев и тем, какое принимается английскими учеными; понятие последних, без сомнения, узко и грубо, но не настолько узко и грубо, как то можно предположить на основании смысла, какой они придают философским терминам. Общего в этих двух понятиях то, что ни англичане ни немцы не прилагают слова философия к знанию, лишенному всякой систематической связи, не координированному с другими. Ученый, отдавшийся самой узенькой специальности, не назовет философским такого исследования, которое, исключительно ограничившись подробностями, показывает, что автор его чужд мысли об отношении этих подробностей к более широким истинам.

Можно придать большую точность неопределенной еще идее этой общей почвы, на которой сходятся различные понятия о философии. сравнивши систему, носящую в Англии имя естественной философии с развитой её формой, известной под именем положительной философии. Хотя Огюст Конт и допускает, что обе эти системы состоят из знаний в сущности тождественных. тем не менее ему достаточно было придать этим знаниям более связную форму, чтобы придать его системе более философский характер. Не касаясь вопроса об истинности предложенной им системы координаций, необходимо признать, что уже одним тем, что создал эту систему, он дал сорганизованному им знанию больше прав на имя философии, чем имеет на него группа знания, сравнительна лишенная организации, которую называют естественной философией.

Указанный выше вывод получается, если противопоставить друг другу или общему, составляемому ими, каждое из подразделений или частных форм философии. Нравственная философия и философия политическая сходствуют с философией вообще по широте их рассуждений и заключений. Хотя в нравственной философии мы рассматриваем человеческие действия как худые или хорошие, тем не менее мы не включаем сюда частных правил поведения с детьми или за столом или в делах; хотя политическая философия имеет предметом поведение людей в их отношениях к обществу, тем не менее она не занимается ни способами избирательства, ни подробностями администрации. Та и другая рассматривают частные случаи лишь как примеры, объясняющие более широкие истины.

§ 3. Таким образом каждое из этих понятий о философии включает в себе предположение, что есть способ познавать вещи более полно, чем они познаются путем простых опытов, механически нагромождаемых в памяти или собираемых в энциклопедиях. Если расходились и до сих пор еще сильно расходятся в определении величины той сферы, которую должна заполнить философия, то все согласны, хоть и не открыто все, давать имя философии лишь знанию превосходящему обыденное. По исключении из этих понятий всех дисгармонирующих элементов, остается общий им всем элемент, состоящий в признании, что философия есть знание наивысшей общности. Это именно выражается тем, что вводят в область философии Бога, Природу, Человека или тем, что разделяют философию на теологию, физику, этику и пр. Ибо то, что составляет характерную черту рода, заключающего в себе названные подроды, должно быть более обще чем то. что отличает подроды между собою.

Какие формы дадим мы этому понятию? Разум познает лишь относительное. Сохраняя сознание о чем-то, скрытом за явлениями, мы отвергли, как ребячество, всякую мысль узнать что либо об чем-то и, таким образом, изгнали философию из большей половины той области, которую прежде считали принадлежащей ей. То, что остается ей, занято наукой. Наука имеет предметом сосуществования и смены явлений; она группирует их для образования, сначала, простых обобщений первой степени и постепенно подымается к наивысшим и наиширочайшим. Но что же в таком случае остается для философии?

Вот что: имя философии может быть дано знанию самой высшей общности, Наукой обозначается просто группа частных наук; она есть ничто иное, как сумма знаний, сложенных вместе и ничего не говорит нам о знании, вытекающем из слияния частных наук в одно целое. В общепринятом определении наука состоит из истин более или менее изолированных и не подразумевает их интеграции. Пример объяснит в чем тут разница.

Когда мы относим течение воды в реке к той же причине, которая заставляет камень падать на землю, мы формулируем положение верное для целого ряда фактов, принадлежащего известному отделу науки. Далее, если для объяснения движения в направлении почти горизонтальном, мы ссылаемся на закон, гласящий, что жидкости под влиянием механических сил, оказывают равное давление во все стороны, мы формулируем факт более широкий, содержащий в себе научное толкование большого числа явлений, как то—фонтана, гидравлического пресса, паровой машины, пневматической. Далее, когда это положение, касающееся лишь динамики жидкостей, поглощается понятием общей динамики, заключающей в себе законы движения как твердых, так и жидких тел, мы приходим к высшему принципу, но все еще целиком принадлежащему науке. Когда мы знаем лишь птиц и млекопитающих — мы предполагаем, что все животные, дышащие воздухом, теплокровны; потом, познакомившись с гадами, дышащими также воздухом, но температура крови которых немного выше окружающей, мы с большей близостью к истине утверждаем, что животные, при равенстве объемов, имеют температуру крови пропорциональную количествам вдыхаемого воздуха. И, наконец, вспомнивши о некоторых больших рыбах, сохраняющих в себе температуру выше температуры воды, в которой плавают, подправляем наше обобщение и говорим что температура варьирует сообразно степени окисления крови. Позже, изменяя наше положение в ответ на новые возражения, мы в конце кондов приходим к утверждению, что искомое отношение существует между количеством теплоты и количеством молекулярных изменений. Мы прошли ряд научных истин все более и более широких и в конце пришли к истине чисто-научной. Если, руководимые коммерческим опытом, мы придем к заключению, что цены подымаются когда спрос превышает предложение, что продукты вывозятся из мест, в которых они изобилуют в места, скудные ими и что производства различных стран первее всего определяются выгодностью их; если, рассматривая эти обобщения политической экономии мы отнесем их к принципу, что каждый человек ищет удовлетворения своим желаниям средствами, требующими наименьших усилий, принципу, управляющему индивидуальными действиями, по отношению к которым все великие общественные явления, ценность, торговля, промышленность—лишь производные, устанавливая все эти положения—мы имеем дело лишь с научными истинами.

Когда же мы придем к философии? Сделавши еще шаг дальше. Покуда известны научные истины в отдельности, покуда на них смотрят, как на независимые, нельзя, не нарушая строгого смысла слова, назвать философской самую широкую из них. Но когда, сведши их одну к простой механической аксиоме, другую—к принципу молекулярной физики, третью—к социологическому закону, мы станем все их рассматривать, как соотносящиеся части одной конечной истины, то придем к такому знанию, которое будет философским в строгом смысле этого слова.

Истины философии так же относятся к высшим научным истинам, как эти последние—к научным истинам низшего порядка. Таким же образом, как каждое из высших обобщений обнимает и утверждает низшие обобщения своего отдела, обобщения философии обнимают и утверждают обобщения науки. Философия, следовательно, есть знание диаметрально противоположное тому, какое дает нам опыт, собирающий факты. Это конечный продукт действия, начинающегося простым собиранием сухих наблюдений, продолжающегося выработкой более широких и свободных от частностей положений и приводящего к положениям всеобщим. Давая определению философии самую простую и ясную форму, мы скажем: знание низшего порядка есть знание необъединенное; наука—знание отчасти объединенное; философия—знание вполне объединенное.

§ 4. Такой смысл должны мы дать слову философия, если хотим употреблять его. Принимая это определение—мы принимаем все, что есть общего в понятиях о философии древних и новых мыслителей и отбрасываем все элементы, производящие разногласие этих понятий или выходящие из границ человеческого знания. Коротко говоря, мы ограничиваемся приданием слову этому точного смысла, выяснявшегося постепенно.

С этой точки зрения философия является в двух различных формах, которыми можно заниматься в отдельности каждой. Она может иметь предметом всеобщие истины: частные истины, на которые она ссылается, служат лишь для подтверждения и уяснения всеобщих. Она может также, исходя из всеобщих истин, как из установленных начал, прилагаться к истолкованию частных истин при помощи всеобщих. В обоих случаях мы имеем дело со всеобщими истинами; но в одном из них— они играют роль пассивную, в другом же—активную; в одном—-они суть продукты, в другом—-орудия знания. Мы можем различать философию общую и философию частную.

Вторая часть этой книги посвящена общей философии. Частная же, разделенная на отделы соответственно характеру явлений, составляющих её объект, будет предметом следующих томов (т. е. «Биологии*, «Психологии*, «Социологии» и т. д.).

ГЛАВА ВТОРАЯ. Данные философии.

§ 5. Каждая мысль предполагает систему мыслей и, будучи отделена от своих соотносительных, перестает существовать. Точно так же, как мы не можем выделить один какой либо орган из тела и рассматривать его, как имеющий независимое существование, не можем мы выделить из системы наших мыслей одну какую-нибудь и изучать ее, как отдельно существующую. Развитие организма из аморфной бластемы зародыша есть специализация частей, различие между которыми увеличивается по мере увеличения их сложности. Каждая из них становится органом, обладающим известными отличиями не иначе, как под условием связи с другими, которые превращаются в различные органы единовременно с нею. Точно так же развитой интеллект может образоваться из бесформенного материала сознания не иначе, как способом, при котором мысли, приобретая законченную форму, соединяются между собою связью зависимости, известными соотношениями, разрушение которых ведет к уничтожению их. Вследствие незнания этой важной истины мыслители брали, обыкновенно, за исходную точку одно какое либо данное или несколько, якобы простых данных, думали, что не допускают ничего. кроме этих данных и пользовались ими для доказательства или опровержения положений, которые скрытым образом и бессознательно были уже признаны в то время, как другие признавались сознательно.

Такое рассуждение, идущее по собственным следам, производится неверным употреблением слов. но не тем, о котором столько говорилось. не изменением смысла слов или приложением их к чуждым понятиям, что является источником стольких заблуждений—но вследствие другого, более важного и менее очевидного порока. Он состоит в том, что рассматривается лишь идея, прямо указываемая словом, и упускаются из виду многочисленные идеи, непрямо указываемые этим словом. На том основании, что сказанное или написанное слово может быть отделено от других слов, ошибочно предполагается, что и вещь, обозначаемая этим словом может отделяться от других вещей, обозначаемых другими словами. Это заблуждение более глубоко и открыть его труднее; оно подобно заблуждению, сбивавшему с пути греческих мыслителей, признававших внутреннюю связь между символом и символизируемой вещью. Хотя теперь и не допускают, чтобы связь эта шла так далеко, как думали некогда, но все еще допускают, что так как символ отделим от других символов и может быть рассматриваем, как отдельно и независимо существующий, то и символизируемое понятие может быть так же точно отделено и так же рассматриваемо. Одного примера достаточно, чтоб показать до какой степени заблуждение это способно вредить выводам человека, страдающего им. Скептический метафизик, желающий придать своему рассуждению возможную силу, говорит себе «я признаю вот это—и больше ничего». Но не существует ли молчаливых предположений, нераздельных от высказываемых? Самым определением своим метафизик утверждает, что есть еще нечто, что он мог бы признать. В самом деле, нельзя мыслить единственное, не мысля соотносительного двойственного или множественного. В то самое время, когда он полагает себе границы, он допускает вокруг себя много вещей, о которых думает —будто отвергает их. Более того, прежде чем приступить к делу, он уже дает определение того, что предполагает. Нет ли чего то невыражаемого в мысли о какой либо вещи? Есть понятие чего-то, не допускающее определения; как и раньше, есть понятие другого существования. Но это не все. Определять вещь, обозначать её границы—это предполагает понятие границы, а нельзя мыслит границы, не мысля количества, протяжения, продолжительности или степени. Кроме того, определение невозможно если в него не входит понятие различия; а различие не только немыслимо без двух различествующих вещей, но и включает в себе понятие еще других различий, ибо иначе общее понятие различия было невозможно. И это еще не все. Как я уже показал раньше, всякая идея включает в себе повяге сходства: признаваемая вещь абсолютно не может быть познана, как единая; она может быть познана в своей иринадлежности к тому иди другому роду, как скассифицированная с другими вещами на основании их общих признаков. Таким обраэом. рядом с единственным признанным данным мы тайно допустили много других —кроме признапнаго—другое бытге, количесмво, чи• сло, ираницу, различие, сходство, род, признакь. Не говоря о многих других данных, которые мог бы открыть нам подробный анализ, в полученных непризнанных постулатах мы видим начертание общей теории, которой аргумент метафизика не может ни доказать, ни опровергнуть. Добавьте к этому, что он будет истолковывать свой символ на каждом шагу. придавая ему полное его значение, со всеми дополнительными понятиями, какие он включает в себе—и вы увидите, что уже в самых посылках признается принцип, который должев быть признан, или отвергнут в заключении.

Какой же путь возможен для философии? Развитой интеллект состоит из организованных и связанных понятий, отделаться от которых не может и без которых так же не может двинуться с места, как тело, лииииенное членов. Каким образом философствующий интеллект может дать себе отчет об этих понятиях и определить их верность яли неверность. Есть один только путь. Необходимо допустить как времеино истинные, такие из этих понятий, которые существенны и не могут быть отделены от остального, не разрушая самого разума. Основные, существенно необходимые для мысли цонятия должны быть временно признаны как неоспоримыя; забота оправдать эти гипотезы возлагается на заключительные выводы.

§ 6. Каким образом выводы могут оправдать их? Как они _>оправдывают всякую другую гипотезу, констатируя, что все заключения, какие можно вывести из нея, оогласуются с прямым опытом, указывая на согласие этих заключеяий с другями. Есть один лишь способ доказать справедливость убеждения. показавши, что оно согласуется со всеми другими нашими убеждениями. Если мы предполагаем, что известное тело, имеющее йзвестный цвет и блеск есть вещество, называемое золотом, то какое средство доказать верность этого предположения? Мы представляем себе другие известные впечатления, проиэводимые на нас золотом и смотрим —производит ли и эта масса при И8вестных условиях подобные же впечатления. Мы припоминаем, что золото ямеет значительный удельный вес, взвесивши изучаемое тело, мы находим, что вес его по отношению к объему велик, мы смотрим на согласие впечатления, воспроизведенного в уме с впечатлением полученным при опыте, как на новое доказательство, что тело это есть золото. Нужны ли еще доказательства? Мы сравниваем известные другие возсозданные в уме действия и другими реальными. Мы знаем, что золото отличается от большинства металлов тем, что нерастворимо в азотной кислоте и представляем себе, что капля её, положенная на поверхность этого тяжелого, желтого и блестящого тела, не производит на ней разрушения; если, капнувши азотной кислотой на испытуемый кусок, мы не замечаем кипения и изменения поверхности, то смотрим на такое совпадение факта, предвиденного с совершившимся, как на новое основание полагать, что наше тело есть золото. Если, равным образом, большая ковкость золота кажется нам равной ковкости этого тела, если, как и золото, оно плавится приблизительно при 2,000 градусов, если во всевозможных положениях оно является таким же, каким являетея в таких же случаях золото, убеждеигие что наше вещество есть золото достигает наибольшей степени достоверности. Мы знаем в самом строгом смысле слова знат, что это вещество золото. Как мы видим на этом примере, все, что мы знаем о золоте, есть лишь восприятие онределенной группы впечатлений, представляющих определенные отношения и получаемых нами при определенньих условиях; и если в текущем опыте впечатления, отношения и условия. в совершенстве совпадают с впечатлениями, отношениями и условиями прошлых опытов, зяание наше имеет наивысшую достоверность, какую только можеть иметь. Обобщая это положение, скажем, что гипотезы, включая оюда и самые простые, образуемые нами каждый раз, как мы познаем предметы, оправдываются, когда мы находим полное совпадение между образующими их состояниями сознания и известнымн другими состояниями, воспроизведенными в разуме или в ощущении или же в том и другом; для нас возможно одно лишь знание—состоящее в сознании таких совиадений и. не-совпадений.

Следовательно философия, принужденная образовать основные предположения, без которых невозможна мысль, может поверять их —показывая их согласие со всеми другими утверждениямн сознания. Так как для нас недостижимо знание всего, выходящого из пределов относительного, то высшая истина не может быть для нас ничем больше, как совершенным совпадением во всей области нашего опыта, представлений, называемых идеальными с теми, которые мы называем реальными. Бсли мы открываем, что известное положение неверно, то просто хотивгь сказать этим, что открыли несходство между тем, чего ожидали и тем, что произошло—и только. Заключения, в которых не замечается подобных несходств, необходимо должны быть признаны вполне истинными.

Мы видим ясно, что так как исходной точкей должны быть эти основные понятия, истинность которых временно допускается, т. е. допускается временно их согласие со всеми другими утверждениями сознания, то доказательство или опровержение этого согласия становятся предметом философии и что доказательетво полного согласия означает полное объединение знания, цель философии.

§ 7. Каково же этоданное или, вернее, эти данные, без которых не может обойтись философия? Ясно, что сейчас формулированное положение включает в себе перво-основное даиное. Невысказанно мы уже предположили и продолжаем предполагать, что совпадения и несовпадения сущеетвуют и могут быть познаваемы намн. Мы не можем не принять истины, утверждаемой сознанием, когда она объявляет нам, что суестщвуют известные явления, сходствующия и другич—несходствующия. Если сознание—некомпетентный судья схожести и несхожести явлений, то невозможно установить согласия, открываемого во всех наших знаниях и составляющого филооофию; еще менее возможно установить не-согласие, которым одним можно доказать ложность философской или иной гипотезы.

Мы еще яснее увидим невозможность прийти к кацой либо уверенности или к сомнению без принятия этих данных, если заметим как, на каждом шагу нашего разеуждения, мы всюду и всегда. допускаем их. Сказать, что все вещи известной категории характеризуются известным признаком —значит сказать, что все вещи, известные как сходствующия в различных признаках. обозначаемых общим именем, сходсмвуют и в частном признаке, о котором идет речь. Сказать, что известная вещь принадлежит к этой категории—значит сказать, что она сходствует со всеми другими в различных признаках, обозначаемых общим именем. Сказать, что эта вещь обладает частным признакок, о котором идет речь, значит, опять таки, сказат что в этом отношении она сходствует с другими. Наоборот, в утверждении, что признак, приписывавшийся этой вещи, не принадлежит ей, заключается невысказанное допущение, что вместо предполагавшегося сходства, существует несходство. Следовательно ни подтверждение, ни отрицание умственной теоремы, либо какой янбудь части её, яевозможно без допущония свидетельства сознания, утверждающого, что известные состояния либо сходствуют, либо различествуют. А отсюда опять следует, что так как объединенное знание, составляющее фнлософию, образуется из частей всеобще-согласуемых, так как философия имеет целью показать их всеобщую—согласуемость, мы должны признать, что действие, устанавливающее это всеобщее согласие, включая сюда все выводы и наблюдения, состоит в познании согласуемости.

Следовательно гипотеза существования согласуемости или несогласуемости раз об них свидетельствует сознание,—яеизбежна. Ни к чему не послужит, если мы станем вместе с Гамильтоном утверждать, что необходимо <пред-установять правдивость сознания, пока не будет показана его лживость». Нельзя доказать, что оно лживо в своем перво-основном акте, ибо, как мы видели, доказательство скрыто включает в себе усугубленное признание этого перво-основного действия. Более того, доказываемое не может быть выражено без того, чтобы не было сделано допущенив верности этого перво-основного действия, так как ложь и правда становятся тождественными, если мы не примем свидетельегва сознания, утверждающого их различие. Без принятия его результаты его единовременно исчезают.

Без сомнения, часто можно доказать, что состояния сознания. на основании внимательного сравнения—считавшиеся подобными, в действительности различествуют; или, что считавшиеся различными, в действительности сходствуют. Но как доказывается это? Единственно посредством еще более внимательного сравнения, прямого или косвенного. И что заключает в себе принятие проверенного заключения? Только то, что обдуманный приговор сознания предпочтительнее необдуманнаго—или, говоря точнее, что переживающее проверку понятие сходства или различия должно быть допущено на место понятия не пёреживающого её; это переживание состоит в признании понятия.

Мы дошли теперь до самой сути нашего предмета. Долговечность понятия сходства или различия есть главная гарантия, на которой мы основываем утверждение о существовании сходства илн различия; в самом деле, под существованием сходства или разлиичия мы понимаем нлчто иное, как долговечное понятие наше о нем. Говорить, что существует согласуемость или несо^пласуемость— это просто свойственная нам манера говорить, что мы имеем неизменное понятие согласуемости вместе с понятием сравниваемых в^щей. 0 самом существовании мыничего другого не знаем, кроме постоянного его проямения.

§ 8. Но философия провозглашает более конкретное данное. Недостаточно признать, что известное основное диъйствие мысли неоспоримо, необходимо признать бесспорным некоторый продукт мысли, достигнутый действием. Ес,ли философия есть вполне объединенное знание и если объединение знания не может производиться иначе, как через доказательство, что некоторое заключительное положение обнимает и утверждает все результаты опыта, то ясно, что это заключительное положение, согласуемость которого со всеми другими, требуется показать, должно представлять часть знания, a вовсе не то, что производит верность знания. Мы допустили правдивость сознания и должны, кроме того, допустить правдивость некогорого данного сознания.

Каков должен быть этот продукт? Не должен ли ов формулировать самого широкого и важного порядка, представляемого вещами? Не должен ли он формулировать самые общия сходства и несходства? Заключительяый прйнцип, долженствующий объединить все опытное знание, должен быть так же широк, как и весь опыт; он не должен ограничиться опытом одного или нескольких разрядов, но должен лрилагаться ко всеобщему опыту. Данное, служащее основанием философии, должно быть утверждением такого сходства или такого различия. которому все другие сходства или все другие различия были-бы подчинены. Если знать значит классифицировать или группировать подобное н разделять несходное и если объединение знания нроизводится поглощением низпшх разрядов сходных опытов —в порядках более широких и последних —в еще более широких, то необходимо, чтобы предложение, создающее единство знания, специализировало противуположность двух конечных разрядов опыта, в которых расплываются все другие разряды.

Посмотрим теперь—что это за разряды. Проводя между ними разграничителъную линию, мы не можем избежать употребления слов, которые косвенно выражают больше того, на что указывает их прямой смысл. Мы не можем обойтись без понятий* заключающих в себе в невысказанном виде те самые одределения, которые должны быть установлены анализом. Не будем забывать этого; но все, чтомы можем сделать—еграничивается стараньем не принимать во внимание побочного значения слов и прннимать дишь то, что прямо выражается ими.

§ 9. Если мы приймем за исходную точку заключение, к которому пришли раньше, что все познаваемые нами вещи суть проявления непознаваемого и если на сколько возможно устраним всякую мысль о чем-то, скрытом за тем или другим порядком этих проявлений, то увидим, что проявления эти, рассматриваемые как такия, могут быть разделены на два больших разряда,— ощущенгй и понятий. То, что косвенно выражают эти слова, может вредить рассуждению тех, кто их употребляет,—и хотя можно было бы цользоваться ими лишь для обозначения различия порядков, но еще лучше—избегать опасности, допущения непроверенных гипотеа, неизбежного при их употреблении. Термин чувсмвованъе, употребляшый обыкновенно как синоним ощущеяш, также заключает в себе в скрытом виде признание известных психологических теорий и, если не открыто, то иолча предполагает чувотвующий организм и нечто, воздействующее ца него; нельзя употреблять его не вводя в мысль этих иостулатов и не воплощая их в заключении. Равным образом выраакение состояиие сознапгя, употребляемое для обозначения ощущений и понятий. не выдерживает критики. Так как мы не можем мыслить состояния, не мысля чего-то, находящимся в этом состоянии и способныи иметь несколько состояний, то очевидно, что слова эти заключают в себе цредвосхищенный вывод, бесформенную еще метафизическую сиетему. Приняв неизбежный постулат, что проявления доказывают бытие проявляющегося, мы должны, по крайней мере избегать всякого другого, невысказываемого постулата. Мы не можем, без сомнения, вычеркнуть из ума других скрытых предположений, ни вести рассуждения без молчаливого допущения их, но мы можем в известной мере устранить их из терминов, в которых начинаем рассуждение. Мы достигаем этого, разделяя проявления на сильные и слабые. Рассмотрим отличия, разделяющия их.

Сначала несколько слов о самом видном отличии, скрытом в этих противуположных словах. Проявления, составляющия группу восприятия (мы должны на сколько возможно устранять от всякой гипотезы группу, носящую этоимя и рассматривать ее лишь, как группу явлений) обыкновенно гораздо яснее выражвны, чем проявления, составляющия группы размышления, памяти, воображения или идеации. Часто даже весьма живые проявления ничтожно разлцчаются от слабых. Когда почти совсем темно, мы не всегда можем решить, принадлежит ли известное проявление к разряду слабых или, как мы выражаемся, видим ли мы действитаиьно нечто или нам только воображается оно. Точдо также иногда очень трудно решить, в случае очень слабого звука, действительно ли мы его слышим или же воображаем только, будто <мышим. Но такие исключительные случаи весьма редки в сравнении с огромным количеством таких, когда живые, сильные проявления отличаются от слабых с определенностью, не допускающей ошибки. Обратно, время от времени случается (хотя при условиях, которые, ддя лучшого различения мы назовем анормальными), что слабые проявления становятся так сильны, что могут быть приняты за живые. У помешанного идейные феномены слуха и зрения приобретают такую напряженность, что причисляются к порядку чувственных феноменов слуха и зрения. Я употребляю здесь слова идейный (идеальный) и чувсмвенный (реальный) имея в виду лишь занимающее нас здесь различие. Подобные случаи иллюзии—мы можем назвать их так —представляют столь ничтожную величину в сравнении с огромным количеством фактов, что мы имееагь право не принимать их в рассчет и утверждат, что относительная слабость этих проявлений второразрядных выражена так резко, что мы никогда не сомневаемся в непринадлежности их к первому разряду. Если мы и допустим в некоторых исключительных случаях возможность сомнения, мы тем самым допускаем, что имеем другие средства определит, к какому порядку принадлежит данное частное проявление, буде отсутствует критериум относительной силы.

В нашем опытном познании проявления разряда сильных нредшествуют по вревсени проявлениям порядка слабых или, употребляя вышеуказанные выражения, понятие есть слабое и несовершенное повторение самостоятельного ощущейия. В хронологическом норядке впереди идут полученные впечатления из разряда сильных и только затем может иметь место соответствующее воспроизведенное впечатление из разряда слабых. Всеобщий опыт учит нас, что лишь после получения живых впечатлений, которые мы называем такими-то местностями, такими-то людьми, такими-го вещами, можем мы иметь слабые впечатления, называемые нами воспоминанием мест, людей, вещей, но что прежде мы этих последних не можем иметь; это еще не все: всеобщий опыт учит нас, что пока мы не вкусим известных веществ и не понюхаем известных запахов, мы не можем иметь тех слабых впечатлений, которые называем понятием о их вкусах и запахах; кроме того мы знаем, что когда известные порядки живых впечатлений устранены (как например впечатления зрительные у слепого и слуховые у глухаго), то никогда не воспроизводятся и соответствующия им слабые. Правда, в известных случаях слабые впечатления предшествуют сильнъш. То, что мы называем понятием машины, может повести за собой живое впечатление, соответствующее ему, впечатление от настояшей машины. Но, во первых, произведение живого впечатления после слабого не может быть поетавлено в аналогию с произведением слабого после живого, оно не следует за последним самостоятельно, как понятие за ощущением. Во вторых, хотя слабое впечатление подобного рода может явиться прежде соответствующого ему живого, это не верно для составляющих их элементов. Без предварительных живых впечатлений колес, поршней, шатунов, изобретатель не мог бы иметь никакого слабого впечатдевия нюой машины. Таквя ^бразом произведеяие слабых впечатлений делаетея возшжным через произведения живых. Их разлячает то, что живое есть незавясимое, а слабое завиоигмое.

Эти два равряда проявлений образуюгь два параллельных ряда—нли лучше назовем их не рядами, так как слово это яаводит на мыель о линейнвм расположении. но двумя гетерогенными течешями или шеетвиями. Они текут бок о бок; каждое иэ них то оъуживается, то расширяется, то гроэигь подавить ювоего соседа, то ему угрожает подавление, но никогда не вытесниет другого из общаге русла. Рассмотрим внимательно взаимодействия зтих двугь петоков. В периоды, которые мы называем периодами нашего деятельного еветояния, преобладают живые проявления. Мы единовременв© получаем массу разнообразных пред«тавлешй, множество зрительных ощущений, более или менее мноточислениых звуков, ощущений сопротивления, вкуса, залаха etc.; одне группы изменяютея, друтия временно остаются неподвижными, ио изменяются, когда мы приходим в движение; если мы сравниваем по величине и яркости эту гетерогенную смесь живых впечатлений с параллельдой смесью слабыхь, последния кажутся нам яичтожныии. Тем не менее они никогда не исчезают. Всегда, рядом е живыии проявлениями, даже когда они наиболее преобладают, анализ открывает цепь понятий и истолкований. «еоставляемых слабыми влечатлениями. Если полагают, что оглушительный взрыв или жестокая боль могут на минуту подавить всякое понятие, те неебходимо также допустить, что яельзя непосредственно узнать еб этом, потому, что в отсутствии всякого понятия невозяожен акт познания. С другой стороны, когда после известных жнвых проявлений мы вызываем этот акт, закрывая глаза, уетраняяеь от живых вдечатлений давления, звука etc., «лабые проявления берут неревес. Гетерогенный, вечно изменяющийея потак слабых вдечатлений, не будучи более замаскирован потоком живмх, об^значается более ярко и кажется, будто в свою очередь хочет ишдавить противуположный ему ток. Но впродолжеше акта, называемого сознанием, цоток сильных впечатлений, хотя и ежатый, не прекраицается: давледие и такт не исчезают вполне. Лишь в еостоянии бессознательности, которое мы называем еном, живмя внечатленш перестают различаться, жак такия, и их мест© занимают слабые, действующия на нас, как живые. .Мы даже не знаем ничего об этой узюрпацш до тех пор, пока, пробудившйсь, нв воэвращаемся к воечатлежшвсь. живым: мы можем заключить об отсутствии во сне живых вишчатлений лцшь в момент возращения их н, еледоватеиьно_г ннкогда яе можевсь знать прямо об ах отсутствии. Таким обравом каждый из этих сложных и параллельных рядов проявиений сохракяет свою неирерывность. Протекая бок о бок, эти потоки стремятся один другого исключить, но нет мгновения, о котором можно было бы сказать, что один из цих, в такомъ-то месте и в такое-то время прекратил движение другого.

Кроме этой рядовой связи течений, существует частная свяеь живых впечатлений с живыми и слабых с слабыми. Элементьг ряда живых соединены связью еосуществования и сопоследования; элементы ряда слабых соединены таким же образом. Соединение в обоих случаях представляет, тем не менее разницу в степейи, разниду заметную и весьма важную. Рмзсмотрим ее. На известном пространстве, занимающем часть того, что называется полём зрения, свет, тени, цвета, очертания образуют рруппу; мы смотрим на них, как на признаки объекта и даем грушие известное имя. Пока эти соединенные живые проявления остаются пред н&ми, они неразделимы. Точно то же и с группами сосуществующими: каждая из них остается иа своем месте_у кан частное составляющее, и большинство из них сохраняет между еобою постоянные отношения. Существуют неспособные т> тому, что мы называем незавйсимым движением, существуют н епо^ собные к нему; тем не менее, представляя нам составляющия их проявления соединенными постоянной связью, они представляют эти-же проявления и соединенными с другими связью измеочивой. Еели после известных живых проявлений иш вызовем перемену условий восприятия и поеле этого ироизойдет . изменение в отношениях живых проявлений, боставляющих какую либо группу, то за всем тем их связь сохраняется и мы не можем изолировать одну или несколько из них. Слабые проявления также имеют связь между ообою, но в большинетве случаев менее тееную. Когда я закрываю глаза, то могу представить себе, что предмет, находящийся теперь здесь, находится в ином меете или просто отсутствует. Когда я смотрю на голубую вазу—я не могу отделнть живого впечатления цвета от жнвого влечатления известной формы; но в отсутствии этих живых впечатлений я могу отделить слабое впечатление формы от впечатлешя голубого цвета и заменить последнее слабым воечатлением красного. И так во всем. Слабые впечатления имеют много соприкосновений между собою и тем не менее, они в большинстве случаев могут входить в новые сочетания. Можно даже сказать, что соединения слабых впечатлений индивидуальныхь вовсе не неразрушимы, подобно соединениям проявлений живых. Хотя рядом с слабым впечатлением давления всегда имеется слабое впечатление протяжения, тем не менее в часцности ни одно слабое впечатление протяжения не связано с частным слабым впечатлением давления. В ряду живых, индивидуальные проявления связаны между собой неразрывно, образуя большие группы; но в ряду слабых, проявления не связаны подобной неразрывной связью и в большинстве случаев легко вступают в новые сочетания. Единственные встречаемые здесь неразрывные свяаи—соединяиот известные родовые их формы.

Если элементы каждого из течений взаимно связаны между собою, то с элементами другого связь их незначительна. Или, выражаясь точнее, мы можем сказать, что поток живых проявлений течет обыкновенно ни в малейшей степени не возмущаемый пбтоком слабых и последний, хотя часто подвергающийся влиянию первого и в некоторой мере увлекаемый им, может тем не менее сохранять реальную независимость и скользит рядои с дервым, не смешиваясь с ним. Бросим взгляд на их взаимные отношения. Последовательные слабые проявления, составляющия мысль, бессильны в малейшей мере изменять сильные. Устранив частный отдел исключений, о котором речь впереди, иы должны признать, что живые проявления, постоянные или изменяющиеся, не претерпевают яикакого прямого влияния от слабых. Впечатления, которые я различаю, как элементы пейзажа, впечатления шума волн, свиста ветра, движения кареты и пешеходов ни в чем не испытывают влияния слабых, их сопровождающих и различаемых мною—как мои понятия. Наоборот, поток слабых проявлений всегда несколько возмущается потоком живых. Первый часто почти целиком состоит из слабых проявлений тесно соединенных с сильными и увлекаемых последниии по мер^ того, как они исчезают. Эти воспоминания, эти образы, как мы их называем, в соединении с вызывающими их живыми впечатлениями, составляют почти всю сумму проявлений. В другие минуты, когда мы, как говорится, поглощены мыслями, поток слабых впечатлений возмуидается лишь поверхностно. Живые впечатления увлекают с собою лишь небольшое число слабых необходимых для их познания; с каждым ощущением связаны известные понятия, истолковывающия нам эти ощущения. Но главная струя потока слабых проявлений не имеет никаких отношений с потоком живых; это—деятельность мечты, рассудка. Иногда в этом состоянии, когда как говорят, человек блуждает мечтой, поток слабых проявлений приобретает такую силу, что живые проявления перестаюгь возмущать его. Таким образом мы видим, что эти два параллельных ряда, в каждом из которых существуют связи частей в длину и в ширину, связавгы друг с другом весьма слабо. Ряд живых проявлений нечувствителен к давлению соседняго и хотя ряд слабых всегда, в некоторой мере возмущае^ся и даже бывает увлекаем первьш, тем не менее может обладать широкой самостоятельностью.

Необходимо рассмотреть еще одну капитальную черту отличия. Уоловия при которых возникают эти ряды проявлений различны, условия возникновения каждого из этих рядов —принадлежат этому именно ряду. Каждый раз, когда возможно подняться до антецедентов живых проявлений, мы видим, что это— живые проявления; и если нельзя сказать, чтобы все антецеденты слабых принадлежали к их же ряду, тем не менее существенные из них принадлежат к нему. Нет надобности распространяться в объяснении этого положения. Очевидно, что изменения, происходящия в воспринимаемых нами живых проявлениях, движения, звуки, изменения вида того, что мы называем окружающими нас предметами, либо следуют за живыми же проявлениями, либо мы не видим их антбцедентов. Тем не менее существуют живые проявления, возникающия при условиях, присущйх повидимому другому ряду. Проявления, которые мы называем видимыми цветами и формами предполагают открытые глаза. Но что значать открытые глаза на языке, к какому мы прибегаем здесь. Это буквально !юзникновение живых проявлений. Вызывающая их мысль открыть глаза, без сомнения, состоит из слабых проявлений, но процесс открывания глаз состоит из живых. Очевидно, что то же самое имеет место и по отношеяию к движению головы и глаз, вызывающему новые группы живых проявлений. То же самое имеет место и по отношению к живым проявлениям, которые мы называем чувством прикосновения и давления. Все иаменяющиеся живые проявления обусловливаются известными живьимн же проявлениями. носящнми название мышечных сокращений. Правда, условия послЕднйхъ-—суть проявления из ряда слабых, понятия мускульных движений, предшествующия самым движешям. Мы сталкиваемся здесь с запутанностью, происходящей оттого, что предмет, называемый нашнм телом — воспринимается нами, как группа живых проявлений, связанная специфичееки с проявлениями сдабыми—и это единственный случай, когда живые лроявления обусловливаются слабыми. Укажем здесь на исключения такого-же рода, представляемые эмоциями, исключения, лишь подтверждающия правило. В самом деле, еслн необходимо смотреть на эмоции, как на род жявых проявлений и если они могут быть производимы слабыми проявлениями, носящими название понятий, то, с другой стороны, не менее верно. что мы их помещаем в один разряд с слабыми. а не с живыми, как цвета, звуки, давления, запахи и пр.~на том основании, что условия их возникновения принадлежат к разряду слабых проявлений. Но, оставив в стороне специальные живые проявления. называемые мускульными сокращениями и эмоциями, относнмые обыкновенно в оообый отдел, мы обо всех других можем сказать, что условия их возникновения, как живых проявлений—суть живые проявления одного с ними разряда. В параллельном ряду мы открываем тотъ-же принцип. Хотя многия И8 слабых проявлений обусловливаются отчасти живыми, вызывающими воспоминания и производящимн заключения, тем не менее они главным образом обусловливаются антецедентами. принадлежащими к разряду слабых. Облако проходит мимо солнца: оно может произвести влияние на течение понятий, может и не произвести. Может возяикнуть заключение—что будет дождь, может н так случиться, что смена понятий будет продолжаться своим чередом, не уклоняясь въсторону; разница, очевидно, определяется условиями, которых надо искать в самих понятиях. Шиение, какое может произвести жнвое проявлеяие на возникновение слабых, зависит от предсуществования известных слабых. Если мы никогда не слыхали крика чайки и, не видя её—усльишим в первый раз этот крик, то в нас не возникнет понятие о птице. Нам стоит лишь вспомнить сколь разнообразные ряды мыслеГи соособно вызвать одно и то-же зрительное ощущение, чтобы пояять, до какой степени возникновение слабого проявления существенно эависит от других слабых проявлений, предшествовавших или сосуществующих.

Теперь мы приступаем к самому поразительному и, может быть, самому важному из различий, определяющвх два разряда проявлений; различие это находится в связи с только что рассмотренным, но для выгоды исследования—лучше отделвть его. Уеловия возникновения проявлений различных рядов отличаются нв только тем, чию каждая группа их, по скольку мы можем проеледить ее, принадлежит к известному разряду проявлений, к тому именно к какому принадлежат проявления, производимые ею; в этих условиях мы открываем более важную черту. Проявления из разряда слабых имеют антецеденты, которые можно открыть; можно заставить их возникнуть, вызвав условия их возникновения и заставить исчезнуть, вызвав иные условия. Но проявления из разряда живых возникают постоянно без предварительного возникновения их антецедентов и во многих случаях продолжаются или прерываются при известных или неизвестных условиях. откуда мы заключаем, что их условия вполне независимы от нашей воли. Ощущецие, называемое светом, прорезывает течение наших понятий так, что ничто не предупреждает об нем. Звуки, производимые труппой музыкантов, играющих на улице или звук разбиваемой в соседней комнате посуды, не связаны ни с одним иэ ранее существовавших проявлений из разряда ли слабых или сильных. Чаето подобные живые проявления, возникая вдруг, стремятся нарушить течение слабых, которое ни прямо, ни косвенно не вызывает их. Сильный удар сзади ест живое проявление, условий возникновения которого мы не открываем ни в живых ни в слабых проявлениях и уеловия продолжения которого связаны с живым скрытым от нас образом. Так что в то время, когда в ряду слабых проявлений условия их возникновения всегда могут быть наидены в предсуществовавших или сосуществующих проявлениях, в ряду живых условия вознякновения их часто отсутствуют.

Мы нашли резкие черты, в которых проявления одного из разрядов сходствуют нежду собой и отличаются от проявлений параллельного ряда. Перечислим в нескольких словах эти отличительные черты. Проявления одного разряда сильны, другаго— слабы. Проявления одного рааряда суть оригиналы в то время, как другаго—конии. Пврвые образуют собой гетерогенный рядъ

ялж, лучше сказать, течение не прерывающееся; вторые также обра^уют яараллельный непрерывный ряд или, выражаясь с строгоиР точностью, о прекращении которого мы не можем знать прямо. , Мроявления первого разряда связаны между собой не только по длине (« их емеяе), но и по ширине (в их сосуществовании); проявления второго разряда связаны между собой точно таким же -ебразом. Эти связи неразрушимы в первом разряде и, в большинстве случаев, леѴко нарупгаются во втором. В то время зсак единицы каждого из рядов, части каждого течения соединены между^«обой настолько прочно, что течение не может разделиться, юба течения, в действительности, протекая бок о бок, соединены между собой весьма слабо: большое течение живых проявлевий абсолютно нечувствительно к давлению течения слабых, поеледтй тожет почти изолироваться от первого. Условия, вызывакиция появление каждого из этих рядов сами принадлежат к этим рядам. каждое—к своему; но в то время, как в ряду слабых условия эти всегда на лицо, в ряду живых их «часто на лицо нет, находятся они некоторым образом вне течения. Семь отличительных признаков определяют таким образом два порядка проявлений и различают их один от другого.

§ 10. К чему приводит нас сказанное? Предшествующий анализ -начался с убеждения, что положения, допущенные как постулаты философии, должны установить -конечные разряды сход-ства и несходства, в которых поглощались бы все другие—и мы нашли, что все проявления непознаваемого разделяются на два таисих разряда. Чему соответствуеть такое разделение/

©чевидно—что разделению объекта и субъекма.Мы признаем зто различие, еамое глубокое из всех проявлений непознаваемого, группируя эти проявления в я и пе-я. Слабые проЛвления составляют вепрерывное целое, отличное от другого по качеству, количеству, ‘способу соединения и условиям существования своих частей; мы называем его я. Живые проявления, неразрывно соединенные в большия труппы с независимыми условиями суще•етвования, мы называем общим именем не я. Еще вернее будет «сказать, что -каждый разряд проявлений неизбежно предполагает проявляющуюся в нем силу употребляя слова я и не—я, мы хотим обозначить—первым силу, проявляющуюся в слабых фораиах, а вторым —«силу, проявляющуюся в живых формах.

Мы видим, что понятия эти, принявшие определенеый образ и получившие имя, не происходят из какого либо неведомого _в источника, но объясняются основным и безапелляционным закоеом мысли. Интуиция сходства и различия основывается единственно на своей неустранимости; против нея бессилен скептяцизм, так как без неё—сам од невозможен. Первоосновное различие я и не-я есть аккумулированный результат неустранимой интуиции сходств и различий в проявлениях. Я готов сказать даже, что мысль состоит в действии, каждую минуту цриводящем нас к отнесению одних проявлений к одиому разряду, с которым у них столько то общих признаков. и других —къ^другому, с которым они имеют столько же общих цризнаков. Эти раепределяющия действия, повторяясь мириады раз —порождают мириады ассоциаций каждого проявления е проявлениями его разряда и таким путем произьодят объединение членов каждого из разрядов и отделение их оть членов другого.

Строго выражаясь, разделение и объединение проявлений в два несходных разряда, большею частью происходит саиопроизвольно и предшествует всякому обдуманному суждению, хотя обдуманные суждения, возникая, и признают его еуществование. Ибо проявления каждого разряда не объединяются простым способом, каким мы группируем их в качестве > индивидуальных объектов какого либо разряда, но, как мы видели_у представляют более тесное соединение, обусловленное их взаимньши связями. Эго связное объединение сказывается раньше, чем имеет место какой либо акт сознательной классификации. Так что в действительности эти два противуположных ряда проявлений в самом существенном самопроизвольно разделяются и объединяются. Члены каждого ряда,*тесно соединяясь между собой и отграннчиваясь от противуположных им, сами образують те объединенные целые, которые составляют объект и субъект. Эю самопроизвольное объединение прндает организованным целым проявлений—индивидуальный характер, каким они обладают как целые, и создает основное различие между ними, стоящее выше критики; разделение уже совершено, суждение может лишь подтвердить его_у внося в их разряды проявления, недостаточно определенно связанные с подобными им.

Есть еще акт суждения, позже беспрестанно ловторяющийся и укрепляющий это основное противуположение_у давая большой простор одному из его члеиов. Мы не нерестаем узаавать, что условия возникьювенш слабых проявлений всегда ка лицо, но часть нельзя открыть условий возникновения сильных. Мы не перестаем, узнавать, что живые проявления антецедентов, которых мы не открываем, подобны живым проявлениям, предшествовавшиигь н. имевшим антецеденты. Из соединения этих двух опытов проистекает неотразимое убеждение, что условия возникновения некоторых живых проявлений существуют вне течения живых нроявлений, то есть как потенциальные живые проявления способные стать актуальными. Мы имеем также смутное сознание безконачно болыьюй области какой-то силы или какого то бытия, й&только отделеняой от течения слабых проявлений. составляющих наше я, но также стоящей или стоящого вне течения живых проявлений_г составляющих непосредственно-познаваемую часть не я.

§ 11. Дабы не выйти из границ небольшого пространства_г которым я располагал, я весьма неполно, обходя возражения и обходяс^ без нужных объяснений, указал на сущность и оправдание первоосновного положения, в котором нуждается философия. как в точке исхода. Я мог бы уверенно допустить эту заключительную^#истину; общее сознание подтверждает ее, каждый шаг науки подразумевает ее и ни один метафизик не мог на мгновение изгнать ее из сознания. Исходя из постулата, что проявление непознаваемого разделяются на два аггрегата, составляющих — один —мир сознания, а друюй—мир вне сознания, я мог бы доказать истину его—согласием его со всеии результатами прямого и косвенного опыга. Но так как все следуюидее опирается на этот постулат, то я счел полезным изложить вкратце его доказательства, дабы предупредить критику. Мне было желательно показать, что это основное понятие ни призрачно, как утверждают идёалисты, ни сомнительно, как полагают скептики, ни необъяснимо, как думают реалиеты, но представляет собой законный продукт сознания, выработанный последним согласно его законам. Хотя в хронологическом порядке установление атого различия предшествуеть рассуждению, хотя различие это до такой степени полно овладевает нашим умом, что невозможно сделать его объе^стом познания, не предполагая его существовааия, анализ, теи не менее, позволяет нам оправдать утверждение об его существовании, показывая, что оно есть продукт классификации аккумулированных сходств и различий. Другими словами: рассуждение,сюторое здмо есть ебразевание связей между проявлениями, подтверждает им устажавлнвавмыми связями—связи, иредсуществование жотерых констатирует.

Таковы данные философии. Как и религия, философия допускает то нервоосновное панало, которое певыскаэанно июдразумевается соэнанием, начало, которое, как мы видели, имееть глубочайшие основания. Ово предполагает основательность известного первоосновного умственнаю действия, без которого нельзя прийти ни к какому заключению, без которого ничего, даже, жельзя ни утверждать, ни отрицать. Оно кроме того предполагает ценность известного лервоосновного продукта сознания, который, беря начало в деятельности сознания, в некотором роде производится этой деятельностью, ибо от неё получает свое оправдание и санкцию. Коротко сказать, наши постулаты суть: непознаваемая сила, существование между проявлениями её познаваемых сходств и различий и, следовательно, разделение проявлений на два разряда, лринадлежащих субъекту—-и принадлежащих объекту.

Прежде, чем перейти к главному предмету филосефии— полному объединению знаиия, отчасти объединенного наукой, необходимо заняться еще одним прелиминарием. Проявле»?я непознаваемого, разделенные да два разряда, я и не я, могут быть подразделяемы на другие, еще более общия формы, реальность которых признается, как наукой, так и общим сознанием. В главе, посвященной «жонечным понятиям науки> я показал, что мы ничего не знаем об этих формах, рассматриваемых в самих «себе. Теи не менее, так как мы должны употреблять слова, служащия их знаками, то необходимо определить омысл, какой придаам этим словам.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Лростраяетво, время, материя, движениё, сила.

§ 12. СКЕПТИЩИ8М, обычный продукт философской критики, больше всего обязан евоим происхождением ложному истолкованию «слов. Чтение метафизической книги производит всегда чувство всемирней приэрачности, тем более сильное, чем решительнее <>ыли доказательства. Этого чувства по всей вероятности, никогда

яе было бы, есиибы всегда точно понималясь метафизнческие термишьи. К несчаеть-ю термины эти приобрели па аесоциадии смысл , <и>вершенно отличный от того, какой придают им философские исследования, этог вульгарный смысл, придаваемый терминам порождает призрачносггь, напоиинающую сновидение и плохо сотдасуемую с инстишстивными убежденияни. По отношению к слову явлвние и эквиваленту его—слову образ особенно необходимо подниматься к прячине укаэанной призрачности. В просторечии эти ♦слова увотребляются всегда для обозяачения зрительных восприятий. Привычка делает нас отчасти, если не вполне, неспособнымя мыслить образ иначе, как объект вндимый глазом; и хотя слово явление имеет более общий смысл, мы все таки не можем отдедаться от ассоциации слова образ, его синонима в обычной речи. Когда философия доказывает, что наше знание внешняго мира может быть лишь энанием явлений, когда она приходит к заключению, что вещи, о которых мы имеем познание, суть лишь образы, мы неизбежно мыслим иллюзию, подобную иллюзиям нашего зрения в сопоставлеши их с ощущениями прикосновения. На хороших картинах мы видим сделанное красками на полотне чрезвычайно верное подражажие видимым вещам. Зеркалр доказывает нам на более очевидном прямере до какой степени обманчиво наше зрение, если не поправлять его через прикосновение к вещам. Многочисленвые примеры ложного истолкования зрительных впечатлений еще более расшатывают нашу веру в зрение. Так что уже одно слово дбраз воэбуждает мысль об ошибочности. Вслед€твие этого филоеофия, придавая ему широкий смысл, наталкивает нас на мысль, что все наши чувства обманывают нас так же, как и зрение и что мы жйвем в мире призраков. Еслнбы слова явленгв и образь ие евязывались с этими обманчивыми аосоциациями, ^мешение исчезло бы, еслиб и оуществовало. То же самое было бы, еслиб мы заменили их словом воздействге, одинаково приложимым ко всем ощущениям и ведущим за ообою в мысли свое неизбежное соотносительное—слово причина, еще менее склонное увлекать нас к призрачиости идеализма.

Еслибы и существовала еще подобная опасность, ее можно было 6ы уничтожить проетой словесной поправкой. Смешеиие, происходящее от указанного ложного истолкования увеличивается еще зионятием ложной антитезы. Мы придаем болынее значение кажущейся нереальности феноменального бытия, едииственного, которое можем знать—как только противуполагаем его нуменальному, которое оказывается no нашену представлению боиее реальным. чем еслибы мы могли знать его. Но мы производим иллюзию игрой слов. Что значит слово реальиыги? Этот вонрос лежят в основе всякой метафизики и оттого, что не заботятся ответить на него, досих пор не исчезает последняя поддержка старых метафизических разделений. В истолковании слова реалъныги философские исследования признают его лишь как элемент вульгарного понятия о вещах, отвергая какое либо иное значение, могущее вести к непоследовательности и путанице. Крестьянин, рассматривающий какой либо предмет не думает, что рассматриваемое есть нечто в неи самом, но что вещь, о которой он имеет сознание, есть внешний предмет; ему представляется, что сознание его достигает места, занимаемого предметом: для него образ и реальность—одно и то же. Метафизик убежден, что сознание его не может схватить реальности, до лишь образ её: он помещает образ внутри сознания, а реальность вне. Он понимает реальность так же, как человек толпы понимает образ. Он утверждает, что реальность стоит вне еознания, но не перестабт говО^ рить о реальносши этой реальности. как будто можно иметь знание, приобретаемое <*а границамн знания. Он как бы забывает, что понятие реальности есть лншь форма сознания и что всего то можно знать—каковы отношения этой формы к другим.

Под реальностью мы понимаем неустранимост в сознании; неустранимость либо безусловную, как интуиция пространства, либо условную, как интуиция тела, которое мы держим в руке, Реальность, какъмыеепонимаем, отличаетея своей неустранимостью; по этой характерной черте мы отделяем ее от называемого нереальностью. Мы различаем человека, стоящого перед нами от понятия об нем потому, что понятие мы можем устранить из сознания в то время как человека, пока он перед глазами, не можем. Когда мы сомневаемся в ощущении производимом в нас каким либо предметом в сумерках, мы удостоверяемся в его подлинности, если после внимательного наблюдения ощущение не исчезает и убеждаемся в его реальности—если неуотранимость ощущения полная. Что именно неустранимость иы понимаем под реальностью—это доказывается темъ> что, когда критика показала, что реальное, как мы его сознаем, не есть реальное объективно, таопределеняое понятие, которое виы составили себе о реальном юбъективном ножет быть выражено, как понятие о вещи при каких бы то ни было иэменениях вида, формы, внешности—абсолютно постояниой и неустранимой. Факг, что мы не можем со•ставить себе даже неопределенного понятия об абсолютном реальнои иначе, как об абсолютно неустранимои, ясно показывает, что неустранимость есть конечный критериум реальности, поскольку юна доступна сознанию.

Так как для нас реальность^-есть лишь неустранимость в сознании, то будет ли вослринимаемый нами объект —само непознаваемое или же только проявление его, неязменно действующее яа нас —это ничего не изменит в выводах. Если, при постоянстве условий нашей организации, некоторая сила, стоящая вне юбласти нашего знания, постоянно пронзводит в нас некотэрую •форму со8нания, если эта форма сознания так же неустранима, зсак неустранима была бы сама сила, вошедшая в сознание, то реальность для нашего сознания одинаково полна в обоих случаях. Еслиб безусловное бытие присутствовало в мысли—оно было бы неустранимо; если вместо него присутствует бытие обусловленное формами мысли, но столь же неустранимое, оно должно быть ле менее реальным.

Отсюда можно вывести следующия заключения. Во первых, мы имеем неопределенное сознание абсолютной, выше всяких ютношений, реальности, производимое в нас абсолютной неустранимостью чего-то, переживающого всевозможные изменения отношений. Во вторых —мы имеем определенное сознание об относительной реальности, непрерывно присутствующей в мысли в той или иной ♦форме и в каждой из них все время, пока длятся условия её возникновения; будучи веустранимой и непрерывно существующей ъ нас, эта относительная реальность так же реальна для нас, жак была 6ы и абсолютная, еслиб была познаваема. В третьих, так как мысль возможна лишь в отношениях, то относительная реальность может быть мыслима как такая не иначе, как в соотношении её с абсолютной—и соотношение это, будучи равно неустранимо в сознании, реально постольку же, поскольку и обе реальности.

Так что мы можем воротиться с полным доверием к реалистическим понятиям, которые, с первого взгляда, кажутся ;уничтоженныши философиейХотя реальность, воспринимаемая в формах нашего еознания, есть лишь обусловленное воздействиереальности абсолютной, тем не менее воздействие это, соединенное* с своей безусловной причяной неразрывным соотнотением и вместе с этим соотношением неустранимо присутствующее, в. такой же мере реально для сознания, дающого ену условия, как. н безусловная причина. Поотоянные впечатления, будучи постоянным результатом постоянной причины, для нас практически, To­me самое, что и их причина; то и другое можно рассматривать как равнозначущия. То же самое и no отношению к зрительным впечатлениям, которые суть лишь мыслимые символы, эквивалентные ощущениям осязания, но до такой степени отождествляются с последними, что нам кажется, будто мы видим твердость и плотность и, таким образом, жы мыслим как объекты вещей— символы объектов; мы рассматриваем эти относительные реальности—как будто они—абсолютные, а не просто вездействия абсолютных. И мы вираве раэсматривать их так под одним лишь условием: не упускать из виду, что заключения, к каким они приводят нас —суть относительные, а не абсолютные реалъности.

§ 13 Мы мыс.иим отношениями. Отношение есть воистину форма всякой мысли и если мысль облекается в другие формы, то последния должны быть производимы от формы отношения. Мы видели ^[1]), что различные конечные формы бытия не могут быть поняты и познацы нами в самих себе, т. е. без ошпогиеигя к нашему сознанию. Анализируя продукт мьисли ^а); мы видели, чтоона всегда состоит из отношений и не может подняться выше наиболее общих отношений. Анализируя деятельность мысли, мы нашли, что не таиько мысль, но и сама жизнь состоит из внутренних отногиений, согласованных с внешними. Наконед мы видели, что хотя относительность нашей мысли не позволяет нам/ь знать или мыслить абсолютное бытие, тем не менее, мы неизбежно должны, в силу этой не отноеительности, обладать смутным сознанием абсолютного бытия, сознанием, которое не может быть уничтожено никаким умственным актом. Отиогиение есть всеобщая форма мысли: таковаистина, которую всевозможные исследсшания признают единогласно.

Трансценденталиеты допускают, что формами мысли могут быть другие явления сшнания. На ряду с «гношвниемъ_г котороеот* признают всеобщей формой мысли, они желают уетановить и другие, столь-же всеобщия. Будь их гипотеза и состоятельной, ее следовало бы отвергнуть, если только можно объяснить новые, уотановленные ими фориы—как производные от оригинальной формьв отношения. Если мы мыслим отношениями и если отношения ивиеют. известные всеобщия формы, то очевидно, что эти всеобщия формъг отношений становятся всеобщими формами нашего сознания. Если последния можно объяснить таким обраэом, то ивлишество и противно духу философии приписывать им независимое происхождение. Отношения бывают двух родов:. отношения смевы и отношения сосуществования; первыя—основные, вторыи—ироизводные. Отношение смены дано во всяком изменении сознания. Отношение сосу ществования, не могущее быть первоначальным данным сознания, состояния которого сменяются, появляется лишь. тогда, когда конечные точки отношения смены представляются сознанием так же легко в одном порядке, как и в другом; в других же отношениях, их конечные точки представляются в однои лишь порядке. Отношения, конечные точки которых не могут быть позтавлены одна вместо другой, называются отношениями смены в собственном смысле слова; отношения же, конечные точки которых представляются безразлично, одна раньше или позже* другой, называются отношеничми сосуществования. Бесчисленные опыты, ежеминутно представляющие нам отношения обоих родовъ_г делают их различение совершенно определенным и производятоь в то-же время абстрактное понятие о каждом из них. Абстрактное яонятие смены есть время. Абстрактное понятие сосуществования есть пространство. Из того, что в мысли время неразделимо от сменц и проетранство от сосуществования, мы не должны еще заключать, что время и пространство суть первоначальные условия сезнания, в котором существование смены и сосуществования; жь что время и цространство—производные, как и другие абстракции, производимые из конкретнаго; единственное их отличие в томъ_г что здесь систематизация одыта обнимает весь продесс развития интеллекта.

Анализ подтверждает синтез. Когда мы имеем сознание пространства—это значит, что мы имеем со^нание сосуществующих положений. Нельзя мыелить ограниченной части пространства_г яе представляя себе границ его сосуществующими в известных относителышх положениях; кажздя из воображаемых границ, линия или плоскость, не может быть мыслимой иначе, как со«тоящей из весьиа сближенных сосуществующнх положений. И так как положение не есть сущность, так же как группы положений, составляющих некоторую часть проотранства и определяющия его границы не суть чувствуемые существования, то отеюда следует, что сосуществующия положения, составляющия нашу интуицию пространства—не сосуществования в настоящем смысле (подразумевающем реальность оосуществующаго), но пустые формы <юсуществования, отбрасываемые, когда отсутствуют реальности; то^сть это абстракции сосуществования. Опыты, в течении развития интеллекта, приведшие к образованию этого абстрактного понятия всех сосуществований—касаются индивидуальных положений, устанавливаевшх посредством осязания; каждый из них включает в себе—сопротивление тела, к которому прикасаготся и мускульное сокращение, измеряющее его. Бесчисленным количеством разнообразных мускульных приспособлений, заключающих в себе разнообразные мускульные сокращения открывается существование различных точек, оказывающих сопротивление; и когда мы можем чувствовать эти точки, оказывающия сопротивление также легко в одном порядке, как и в другом, мы принимаем их как сосуществующия. Но так как при других обстоятельствах те же мускульные приспособления не производят прикосновения к точкам, оказывающим сопротивление, то возникает такое же состояние сознания, но минус сопротивление, т. е. пустые формы сосуществованиЙ, из которых исчезли открытые опытом сосуще<5твующие объекты. Процесс выработки таких форм слишком сложный для того, чтобы можно было изложить его здесь в подробностях, и приводит к абстрактному понятию, охватывающему все отношения сосуществования и которое мы называем Пространством. Остается еще указать одно обстоятельство, которого не следует забывать, что опыты, порождающие интуицию пространства— «уть опыты силы. Известное соотношение развиваемых нами мускульных сил указывает каждое из открываемых нами положений, а сопротивление, по которому мы узнаем, что нечто существует в этом положении есть эквивалент давления, сознательно производимого нами. Таким образом материалами, из которых отвлечение создает интуицию пространства являются опыты силы исииизменяющихся отношениях.

Теаерь, показавши, что именуемое Пространством по свеему проясхождению и по своему определению строго—относительно, что скажем иы о его причине? Существует ли абсолютяое Проетраяство, которого в некотором роде иредставлением служит относительное. Не есть ли пространство само по свбе—форма или условие абсолютного бытия, производящого в нашем духе форму или условие бытия относительнаго? Подобные вопросы не могут иметь ответа. Наше понятие пространства произведено какой-то формой непознаваеиого и его полная неизменность просто выражает полное единообразие действий, производимых на нас этой формой Непознаваемого. Но осявываясь на этом мы не имеем права назвать ее необходимой формой Недознаваемого. Мы всего на всего можем утверждать, что Пространство есть относительная реальность; что наша интуидия этой неизменной относительной реальности подразумевает абсолиотную реальность, равно неизменную—и что можно без колебания принять относительную реальность, как прочное основание для всяких рассуждений, которые, еслн их вести хорошо. приводят нас к истинам, подобной же относительной реальности—к единственным существующим для нас или познаваемым истинам.

Те-же рассуждения приводят нас к принятию техъ-же заключений касательно абсалютного и относительного Вреьени. Это слишком очевидно для того, чтоб надо был распространяться.

§ 14. Мы понимаем Материю, как существующия положения, способные оказывать сопротивление; это самое простое понятие, какое мы можем иметь о Материи; таким образом мы отличаем его от понятия Пространства, в котором сосуществующия положения не оказывают сопротивления. Мы понимаем Тело—как ограниченное поверхностями, оказывающими сопротивление и как все состоящее из частей, способных оказывать ‘ сопротивления. Устраните мысленно сосуществующия сопротивления— и интуиция Тела исчезнет, оставив после себя интуицию Пространства. Так как группа, сосуществующих и оказывающих сопротивление положений, составляющая часть Материи, может неизменно давать нам ощущения еопротивления, комбинированные с различными мускульными приспособлениями, смотря по тому, касаемся ли мы ближайшей точки или удаленной, правой стороны или левой,—то отсюда следует, что если различные мускульные пряспособления указывают обыкновенно на различные сосуществования—мы должны мыслить всякую часть материи* содержащею бодее одного сопротивляющегося положения, т. е. как занимающую Прбстранство. Отсюда необходимость представлять себе конечные элементы Материи единовременно и протяженными и сопротивляющимися; такова всеобщая форма наших чувственных опытов Материи и мы можем сколько угодно разделять ее въ^ѵ воображении на какие угодно малые частицы и все таки понятие Материи не может освободиться от этой формы. Из этих неразделииых элементов один, сопротивление, первостепенен, другой, прэтяжение, второстепенен. Так как занятое протяжение. или Тело, различается в сознании от незанятого, или Пространства. своей сопротивляемостью, то отсюда очевидно, чтопризнак сопротивляемости—главный в генезисе этого понятия. Заключение это. в сушности, есть вывод из заключения, к которому пришли мы в предыдущем параграфе. Если, как утверждаем мы. наша интуиция Пространства порождается аккумулированным опытом. частью личным, большею же частью — наследственным; если, как мы указали, опыты, из которых мы абстрагируем понятие Пространства, состоят в ощущениях сопротивлений, производимых на организм, то отсюда необходимо вытекает, что раз понятие Пространства порождается опытами сопротивления, признак Материи, называемый сопротивлением, должен считаться перво-основным, а признак называемый пространством,—производным. Это доказывает нам, что наше понятие Материи составляется из опыта силы. Так как свойство Материи оказывать сопротивление нашему мускульному действию представляет сознанию непосредственно, как действие силы, так как её свойство занимать Простравство путем абстракции извлекается из первоначально-данного опыта действия силы, то отсюда следует, что все содержание понятия материи состоит из сил, связаных известными соотношениями.

Если таково наше знание относительной реальности, то что мы знаем о абсолютяой? Одно: что она есть форма Непознаваемого, связанная с материей отношением причины к действию. Относительность нашего знания о материи показывается анализом, к которому мы уже прибегали, а также противоречиями, выступающими на вид лишь только мы станем рассматривать наше знание, как абсолютное. Но, как мы видели, хотя мы и знаем Материю лишь относительно, она, тем не менее, реальна в истином смысле этого слова, так же реальна, как бы мы познавали ее вне «тйошений; кроме того, относительная реальность, познаваемая н&ми, как Материя, необходимо представляется уму в неустранимой или реальной связи с абсолютной реальностью. Таким образом. мы можбм без колебений довериться условиям мысли, которые оргаянзовал в нас опыт. Нам нет надобности в наших изысканиях физических, химических и иных возгдерживаться от разематривания Материн, как состоящей из протяженных и сподобных к сопротявлению атомов, ибо такое представление Материи, будучи необходимым следствием опыта не менее законно, чем и представление сложных протяженных и сопротивляющихся масс. Атомическая гипотеза также как и сродная ей гипотеза всемирного эфира, состоящого из молекул, есть лишь необходимое развитие уиивереальных форм, созданных в нас действием Непознаваемого. Заключения, логически добытые с помощью этих гипотез, не могут не гармонировать со всеми другими, заключенными в тех же формах —и не обладать столь же полной относительной истиной.

§ 15. Понятие Движения, производимое и воспроизводимое в развитом сознании, включает в себе понятие Пространства, Времежи и Материи. Движущееся нечто, ряд последовательно занимаемых положений и группа существующих положений, объединенных в мысли с положениями, занимаемыми последовательно—таковы элементы этого понятия. Вследствие того, что, как мы видели. каждый из этих элементов есть результат опытов силы, данной в различных соотношениях, понятие Движения вытекает из дальнейшаге синтеза этих опытов В понятии этом есть еше один элемент —осневной (необходимость для движущегося тела изменять «вои положения): он прямо вытекает изънаших первоначальных опытов силы. Движения различных частей организма относительно друг друга иервые представляются сознанию. Продукты мускульных действий, они необходимо влияют на сознание в форме ощущений мускульного напряжения. Вследствие этого всякое сгибание или разгибанье члеиа первоначально познается нами как ряд мускульных надряжений, ворьирующих в напряженности по мере изменения члешш его ишложения. Эта зародышевая интуидия Движения, составлендая из ряда ощущений силы неразрывно соединяется с иитуициями Пространства и Времени каждый раз, как эти последния отвлекаютея оть довых ощущений силы. Или, лучше сказать яз зтого несовершенного понятия Двнжения выростает понятие законченное, образующееся единовременным развитием с понятиявга Пространства и Времени; все трое пронсходят из увеличивающихся в числе и разнообразии ощущений мускульного сокрощения и объективного сопротивления. Движение, каким мы знаем его, может, таким образом, быть сведено к опытам силы, подобно другим конечным понятиям науки.

Отвечает ли эта относительная реальность—абсолютной—едва ли нужно говорить. То, что мы уже сказали о неведомой причине, производящей в нас действия, называемые Материей, Пространством и Временем, приложимо, с изменением терминов, и к Движению.

§ 16. Мы приходим наконец к Силе, началу начал. Хотя понятия Времени, Пространства, Материи и Движения и кажутся нам необходимыми данными мысли, психологический анализ (изложенный здесь лишь в виде грубого очерка) показывает, чтоони образованы опытами Силы. Материя и Движение, какими знаем мы их, суть различно обусловленные проявления Силы. Пространство и Время, какими знаем мы их, возникают вместе с этими проявлениями Силы, как их условия. Материя и Движения суть заполненные конкретные формы различных умственных отношений _утогда, как Пространство и Время—отвлеченные формы этих различных отношений. Но идя глубже мы открываем. что первоначальные опыты Силы, представляющиеся сознанию в различных комбинациях, дают материал из которого путем обращения образуются, как формы отношений, так и то, из чего создаются объекты отношений. Ощущение силы—единственное, очевидно, каким может обладать существо, одаренное чувством, но лншенное умственных форм; так как одна лишь способность чувствовать может быть данным при отсутствии каких бы то нибыло огранизованных сиособностей мыми, то еще можно представить себе силу, производящую и8вестное нервное действие на чувствующтй аппарат. Хотя ни одно изолированное ощущение силы, порожденное в таком существе не может само по себе произвести сознания (которое мы понимаем как группу отношений между различными состояния*й)_у но умножаясь эти различные по степени и роду ощущения доставляют материалы, необходимые для установления отношений—то-есть мысли. Если эти отношения различествуют по форме так же, как н по содержанию, ощущения форм съоргэнизуются единовременно с ощущениями их содержания. Таким образом все формы сознания мегут быт образованы опытами Силы; но сами опыты не могут быть ебразованы из чего—нибудь. Достаточно вспомнить, что сознание еостоит в изменениях, чтобы видеть, чтоосновным данным его может быть данное, проявляющееся в изменениях и что сила, при помощи которой мы сами производим изменение и которая служить символом причины всех изменений вообще ееть конечный результат анализа.

Утверждать, что сущность этого неразложимого элемента сознания непостижимо—стало банальностью. Если, пользуясь примером, заиметвованым из алгебраических обозначений, мы представим Материю, Движение и Силу символами х, у, то можем выразить величену и у’а действиями я—та, но величина z—та никогда не может быть наидена: z есть неизвестное, которое навсегда остается иеизвеетным на том очевидном основании, что нет действий, котрыми могла бы быть открыта его величина. Наш разум может постепенно упрощать уравнения феноменов до тех лор, пока символы их не сведуться к известным действиям конечного символа; но тут мы достигаем границы, на веки отделяющей познаваемое от непоетижимого.

Я уже показал, что эта неразложимая форма сознания, в которой могут разрешитьея все другие формы его, не может быть причиной, открывающейся нам в явлениях Мы видели, что лишь только допустим тождественность причины изменений, как абсолютной с причиной изменений, которые мы сознаем, как наши мускульные усилия, то становимся лицом к лицу с неразрешимыми антиномиями. Сила, какою мы знаем ее, не может быть рассматриваема иначе, как известное обусловленное действие безу«ловной причины, как относительная реальность, указывающая нам на существование прямо ее производящей абсолютной реальности. Это показывает нам с еще большей, чем то можно было раныпе, ясностью, как неизбежен преобразованный реализм, к которому яриводит нас скептическая критика. Отбросив все осложнения и рассматривая чистую Силу, мы вследствие относлтельности мысли. неотразимо нринуждены, образовать неопределенное понятие об отношении неведомой силы к силе познаваемой. Нумен и феномен представляются сознаниио в нервичном отношепии как две стороны одного и того же изменения и мы принуждены рассматривать оба— как одинаково реальные.

§ 17. Оканчивая это изложение производных данных, без которых философия не может обойтись в своем деле научного объединения, кстати будет взглянуть на её отношения к первоосновным данным, изложенным в последней главе.

Неведомая ИИричина познаваемых нами действий, называемьгх явлениями, сходства и различия между этими познаваемыми действиями и разделение их на субъект и объект —таковы постулаты, без которых мы не можем мыслить. Внутри каждой отдельной группы проявлений существуют сходства и различия, подразумевающия дальнейшие, второстепенные подразделения, в свою очередь становящиеся неизбежныии постулатами. Живые проявления, составляющия пе-я не просто связаны между собой, но следуя известным неизменным способам. Между происходящими от живьих слабыми проявлениями, составляющими груишу я, существуют соединения подобного же рода. Эти формы соединения, в которых проявления неизменно возникают и, следовательно, неизменно же повторяются,—мы называем: Пространством и Временем, когда раэсматриваем эти формы отдельно, Материей и Движением —когда рассматриваем их вместе с иироявлениями. Что такое эти формы сами по себе—мы также не знаем, как и того, чта такое сам.и по себе—ироявления, облекаемые этими формами. Но то-же*основание_у которое позволяет нам утверждать со-существование субъекта и объекта, дает право утверждать, что жнвые проявления_г называемые объективными, существуют при известяых постояняых условиях, символизируемых в постоянных условиях, которым. подчинены проявления, называемые субъективными.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Вечность материи.

§ 18. Необходимо заговорить о вечности материи не потому_г что истина эта отвергается мнением толпы, но потому, что этого требует симметрия нашего предмета и что доказательства её нуждаются в проверке. Еслиб можно было показать илн с некоторым якобы-основанием предположить, что материя, вд массе лн или в атомах, может перестать существовать, то следовалобы— либо канстатировать при каких условиях она может стать несуществующей, либо признать невозможность Философии и Науки. В савюм деле, еслиб вместо того, чтобы иметь дело с определенными весами и количествани, мы имели дело с весами и количествами, частью или целиком способными превращаться в ничто, то в наши вычисления проник бы неуловимый элемент, пагубный для какого бы то нибыло положительного заключения. Мы убеждаемся, таким образом, в необходимости внямательно исследовать^г положение о вечности материи.

Истяна эта не только не была принята, как самоочевидная, но в древния времена всюду и всеми отвергалась, как явное заблуждение. Всеми признавалось, что вещи могут превращаться в абсолютное ничто и из него же возникать. Анализируя первобытные суеверия или веру в чародейство, недавно еще царствовавшую над умами, да и до наших дней живущую в некоторых умах, лишенных культуры,—мы видим, что в числе других постулатов они допускают возможность силой волшебства превращать Материю в ничто или из ничего создавать ее. Если не верили в это в строгом смысле слова (что значило бы, что создание или удичтожение ясно представлялись сознаниемъ), то верили будто верят и вели себя как бы желад доказать что в этом смешении понятий—все равно—верить или верить, будто веряшь. Мы находим следы подобного верования нетолько в эпохи мрака и в умах низшого сорта. Оно выстудает в объяснении теологами начала и конца мира и можно допустить, что под влиянием ^го находился Шекспир, высказывая поэтическое придвиденье вре^вни, когда все исчезнеть <ъе оставляя после себя ни даже стебелька травы>. Постепенное яакопление фактов, а еще больше—систематизация их,—разрушили понемногу это верованье, так что тепер вечность Материи етала общим местом. Все факты, с первого взгляда доказывавшие, что нечто может произойти из ничего, постепенно изчезли перед более шяроким знанием. Комета, вдруг появляющаяся на небе ивыростающая в одну ночь, не есть тело создаиное сейчас, но липиь находившееея до сих пор вне границ нашего зреяия. Облако, в несколько минут образующееся на пебе, составляется не иэ вещества, сейчас вот начавшого свое бытие, но из такого, которое я раньше существовало в рассеянном и проарачном внде.

То же самое приложимо и к кристаллу или осадку, образующимся в жидкости. Более точное наблюдение показывает нам также, что кажущиеся разрушения материи суть лишь язменения. Испарившаяся и ставшая невидимой вода может сново принять свое прежнее состояние. Ружейный выстрел доказывает нам, что если порох и исчез, то на его месте появились газы, занявшие большое пространство, следствием чего и был взрыв. Тем не менее лишь после возникновения количественной химии заключения. выведенные из подобных опытов, могли быть приведены в согласие с фактами. Когда Химики, недовольствуясь установлением соединений, в какие могут входит различные вещества, установили и количества, в которых последния соединяются, когда они в состоянии стали объяснить каким образом материя появляется или становится невидимой,—сомненье исчезло окончательно. Когда шь казали, что вместо сгоревшей свечи получаются, как продукты сгарания, измеримые количества угольной кислоты и воды; когда показано было, что сумма весов угольной кислоты и воды равна весу свечи плюс вес кислорода, соединившегося с ней в процессе горенья—стало вне всякого сомнения, что углерод и водород свечи яе изчезли, но лишь язменили состояние. Точный анализ ежедневно следящий за материей во всех её преобразованиях и в конце концов успевающий изолировать ее, беспрестанно подтверждает общия заключения, вытекающия из приведенных примеров.

Влияние этого специального доказательства в соединении его с доказательством, представляемым долговечностью обыденных предметов, окружающих нас, приобрело такую силу, что в наши дни вечность Материи стала истиной, отрицать которую невозможно.

§ 19. Это обстоятельство естественно возбуждает вопрос, гарантируется ли сказанное основное верованье чем нибудь, кроме еознательного наведения, Необходимо однако сделать некоторые объяснения, прежде чем приступить к доказательству, что такая гарантия имеется.

Понятие логической необходимости—это понятие известного заключения, в невысказанном виде содержащегося в открыто высказанных посылках. Когда мы сравниваем ребенка с юношей, то находим. что у первого это яонятие отсутствует я имеется у второго, откуда заключаем, что признание известных истин необходнмыми—подчинено условию роста, состоящого в развитии форм интеллекта и наследственных его способностей.

В частности—мы говорим: для того чтобы быть в состоянии знать истину как необходимую, необходимо. чтобы выполнены были два условия, а именно—мыслительный аппарат, способный вместить -в оебе части предложения и отношения. какие желательно установить между ними—и, во вторых, законченное и обсужденное умственное представление этих частей, делающее возможным ясное понимание нх отношрний. Если. которое либо из этих условий не будет выполнено, необходимость известной истины не будет признана. Объясним примером.

Дикарь, не умеющий сосчитать пальцев на своей руке. не может составить себе определенного понятия, отвечающого предложению, что 7 и 5 образуюу 12: еще менее способен он составить себе понятие, что иная сумма невозможна.

Ребенок, невнимательно производящий -сложение. говорит, что 5 н 7 составляют 11; он может вторично ошибиться, повторяя действие.

Ни незнание истины, что 7 и 5 составляют 12, обусловливаемое у дикаря рудиментарностью его ума, ни утверждение ребенка, что 7 и 5 составляют 11, происходящее от невнимательности, не покавывают нам и следа мыслн о необходимости отношения между , этими двумя цыфрами, взятыми каждая отдельно и составляемой ими сунмой. Раз no той или другой причине отсутствует понятие о необходимом отношении, мы не колеблясь говорим, что еслибы части отношения ясно представлялись в уме, то необходимость его была бы понята, что независимо от числа опытов —она познается когда мыслительный аппарат и его деятельность развиты настолько, что мысль может охватывать группы 5, 7 и 12.

Очевидно. таким образом, что существуют акты познания инеобходимых истин, сопровождающие умственное развитие. Приобретая более сложные умственные способности и боле живое воображение, человек приобретает дар чувствовать необходимость истин, которых прежде не признавал даже. Это признание развиъается лостепенно. Мальчик, настолыьо развитой, что понимает ястину: две вещи, порознь равные третьей, равны между собой, может оказаться не в состоянии усмотреть, что отношения порознь равные отношениям, не равным между собой, не равны между ^собой; но для вполне развитого ума последняя аксиома не менее доввидно-необходима, чем и первая.

Все, что мы относим к истинам логическим и математическим, приложимо и к истинам физическим: надо лишь изменить термины. Существуют необходимые физичеекие истины, принятие которых обязательно для развитого и диециплинироваиного ума; нопока не сформирован такой ум, может случаться, что не только не чувствуется необходимость этих истинъ_у но и допускается неопределенная вера в противуположные принципы. До сравнательно недавней эпохи все люди страдали такой неспособностью по отношению к физяческим истинам и даже теперь масса не способна вместить их. Некоторые ходячия понятия указывают на неспособность большинства составить себе ясные предетавления о силах и их отношениях. Ожидают действий при отсутствии причин, способных произвести их, а не то надеются получить дебствия, крайне непропорциональные причинам или-же предиюлагаютъ_у что причины не произведут никаких следствий

Мы можем представить себе частицы материи безконечно сближенными и заяимаемое ею пространство безконечно уменыненнымъ_г но не можем представиить себе количество материи уменьшившимся. Это значило бы вообразить себе, что векоторые части её от давления превратились в ничто, а представить себе такую картяну не боле возможно, чем представить, что от давления все превращается в ничто. Неспособность наша мыслить материю увичтожеяной есть прямое следствие организации нашеЗ мысли. Мысль есть установление отношений. Но нельзя установлять отношений, т. е. мыслить, когда одно из относящихся отсутствует в сознании. Мыслить, что нечто становится ничем невозможно по той-же причине, по которой невозможно мыслить, что ничто становится чемъ-то: причина эта—в невозможности для ничто быть объекток мысли. Уяичтожение материи не мыслимо потому же, почему ые мыслямо и сотворение её.

Необходимо прибавить, что никакая экснериментальная про~ верка принципа неразрушимости материи яевозможна без молчаливого признания этой истины. Ибо всякая проверка подобного рода подразумевает весомость, а весомость подразумевает, что весящая материя остается неизменной. Другими словами: доказательство, что известная материя, рассматриваемая известным образом не изменяется в количестве находится в зависимоети от гипотезы, что и всякая другая материя, рассматриваемая иным способом, не язменяется в келичестве.

Возразят, может быть, что слова мысль, верование, понятие употребляются здесь в новом смысле и что неверно выражается тот, кто утверждает, будто люди никогда действительно не мы<слили того, что так глубоко влияло на их поведение. Согласимся. что очень жаль ограничивать таким образом смысл этих слов. Но иначе невозможно. К точным заключениям можно прийти, употребляя лишь точные выражения. Нельзя плодотворно рассуждать о вопросах, касающихся ценности нашего знания, если слова зиать и мыслить не имеют точного смысла. Мы не должны прилагать их ко всем тем неопределенным действиям сознания, к которым прилагает их язык толпы; мы должны сохранять их для определенных действий. Если это принуждает нас отвергнуть •болыную часть человеческих мыслей, признав их не мыслями, но якобы—мыслями, то пичего поделать против этого мы не можем.

Обратимся к главному предмету. Мы пришли к следующим результатам: что мы имеем положительный опыт постоянной неустранимости материи; что устройство нашего интеллекта делает Бевозможным для нас иметь опыт материи, переходящей в небытие, ибо подобный опыт составилъ-бы познание отношения, в котором одно из относящихся отсутствует из сознания; что. следовагельно, вечность материи, строго говоря, есть истина a priori; что если известные обманчивые опыты, внушившие мысль об уничтожа^моети материи, породили в неметодических умах не только предположение, что можно мыслить материю переходящей в небытие, но и мысль, что она действительно уничтожаетея, то внимательное на«блюдвние, показывающее, что €лучаи якобы—уничтожения—вовсе не уничтожение. подтвердило к posteriori знание к priori, которое, как локазывает психология, проистекает из закона опыта, не могущого быть опровергнутым.

§ 20. Во всяком случае для нас важнее всего узнать характер ощущений, постоянно доставляющих на¥> опыты вечнр^ти жатерии. Эти ощущения, в их всевозможных форнах, сводятся простонапросто к тому, что сила, проявлиомая данным коишчеством материи, всегда остается неизменной. Таково доказательство, на котором основываются как здравый смысл, так и точная наука. Когда, например, мы узнаем, что предмет, существовавший несколько лет тому назад, существует и поныне для человека, видевшого его вчера, сообщение этого человека сводится к тому, что известный предмет, в прошедшем времени произведший в сознании известную группу измеяений, существует и теперь, ибо такая же группа изменений в сознании произведена им снова: постоянство способности влиять на сознание принимается как доказательство постоянства предмета. Мы еще яснее убеждаемся в том, что измеряем материю силой, в тех случаях, когда изменяется форма материя. Ювелиру вручают кусок золота с тем, чтобы он сделал из него какое либо украшение; когда ювелир приносит заказанную вещь—замечают, что она горазда меньше куска золота и кладут ее на весы; если вес её меньше^ того. каким обладал кусок золота, то заключают, что часть золота исчезла либо при обработке, либо вследствие утайки. Этот пример показывает, что количество материи окончательно определяется количеством притягательной силы, проявляемой ею. На такого рода доказательствах наука основывает опытную индукцию вечности материи. Всякий раз, когда кусок вещеетва, ранее—видимый и осязаемый, переходит в невидимое и неосязаемое состояние, и когда вес газа, в который он нревратился, доказывает, что он еще существует, принимается, что количество материи. хотя и не-чувствительно для нас, осталось неизменно, ибо тяготеет к земле с неизменившейся силой. Равным образомъ-— всякий разъ_г когда вес одного элемента, входящого в соединение, определяется весом другого, нейтрализуемого им, количество материи выражают функцией количества химической силы, проявляемой ею—и предполагается, что эта химическая сила есть необходимый коррелятив специфическ(й силы тяготения.

Таким образом под вечностию материи мы понимаем вечность силы, через которую познаем материю. Подобно тому, как мы получаем понятие материи из сопротивления, оказываемого ею нашим мышечным движениям, точно также мы вырабатываем понятие постоянства материи из постоянства сопротивления, оказываемого ею на нас прямо или косвенно. Очевидность этой истины устанавливается не только аналиэом знания a posteriori, но также анализом знания к priori¹).

ГЛАВА ПЯТАЯ. Безостановочность движения.

§ 21. Другая истина того-же порядка привлекает наше внимание. Как и неистребимость материи, безостановочность движения или, выражаясь точнее, безостановочность чего-то, имеющого движение, есть истина, от лризнания которой зависит точная наука, аследовательно и философия, объединяющая результаты точной науки. Движения масс и молекул, представляемые органйческими и неорганическими телами, образуют более половины явлений. требующих истолкования и если-б возможно было. чтобы эти движения происходили из ничего и заканчивались ничем. то никакого научного истолкования дать им нельзя было-бы.

Эта вторая основная истина, как и первая, не представляется самоочевндной для первобытного человека, равно как и для наших современников, лишенных развития. Напротив, для неразвитых умов протьвуположное кажется самоочевидным. Факты. что камень брошенный вверх быстро теряет свое восходящее движение и что после падения на землю он остается неподвижен, доказывают. повидимому. что начало активности² ), проявляемое движущимся камнем, может исчезать абсолютно.

Принимая без критики данные. доставляемые не системати■ческим наблюдениемь, открывающим, что окружаклция тела будучи иигриведены в движение. быстро возвращаиотся к покою, все вериля некогда и мвогие верят до-ныне. что движение может свестнс на нуль и обыкновенно сводится. Между тем некоторые факты, указывавшие на обратные заключения, настойчиво привлекали внимание и вызвали исследования, из которых мало по малу выяснилаоь ошибочжость того, что казалось сперва самоочевидным. Открытие планетных движений вокруг солнца, совершающихся с постоянной скороетию, вызвало предположение, что предоставленное самому себе движущееся тело продолжает свое движение с неизменяой скоростию и что тела, теряющия движение, уступают его другим телам. Было хорошо известно, что камень, брошенный на гладкую, как напр. лед, поверхность, не загроможденную телами, которым он передавалъ-бы вследствие столкновения свое движение. екользит далыне, чем будучи брошен на поверхность покрытую какими либо телами; что предмет, брошенный в редкой среде. как воздух, межет совершять больший путь, чем в среде плотжой, как вода. Таким способом первобытное понятие, что тела ямеют присущую им тенденцию постепенно терять двяжение и. в «онце концов, приходить в покой, убеждение, от которого не могли отделатьея греки и которое держалось вплоть до Галилея. исчезло наконец. Особенно пошатнули его такие опыты, как, например, Гука, доказавшого, что вращение волчка продолжаетея дольше, если воспрепятствовать ему передавать свое движение окружающей материи.

Для того, чтобы в подробностях объяснить. как новейшие ‘физики истолковывают явления исче?новения и уменьшения видимого движения, потребовалось бы больше знаний, чем есть их у меня, и больше места, чем я могу уделить. Достаточно будет хказать вообще, что молекулярное движение, исчезающее после удара по колоколу его языком, по настоящему не исчезает, но продолжается в вибраци^х колокола и производимых ими воздушных воля; что когда движущаяся маса останавливается, столкнувшись <с другой массой, которую не может привестя в движение,—часть её движения, не пришедшая в звук. переходит в молекулярные движения, точно так же, как движение. терямое при трении, _жозникает вновь в вяде молекулярных колебаний. Движение масс открывает нам такую точку зрения на эту общую иетину, которую мы должны рассмотреть со вниманием, так как иначе доктрина безостановочности движения может быть непонятой.

§ 22, Первый закон движения, как формулировал его Ньютон, таков: «всякое тело стремится сохранить покой или единообразное движение по нрямой линии, если только прнложеняые к ниму силы не принуждают его измеаить состояние».

К этому принципу можно прибавить другой—что тело, оиисывающее круговую орбиту во круг центра, сдерживающого его силой притяжеяия, движетея по этой орбите с неизменнной скоростью.

Первый из этих абстрактных принципов никогда не воплощается в конкретные формы, второй воплощается лишь приблизительно. Равномерное движение по прямой линии требует отсутствия среды, способной оказывать сопротивление; оно требует также отсутствия притягательной или иной силы, проявляемой соседними телами: подобные условия никогда не могут быть выполнены. Равным образОм, когда небесное тело сохраняет свою круговую орбиту— это овначает, что не существует других тел, воэмущающих его движение и что имеется точное приспособление его скорости к силе притяжения его центра, Но ни то, ни другое из этих условий никогда ня выполняется. Во всех действительных орбитах, за~ метно эллиптических, скорость заметно варвирует. Мы замечаемъ_г что с увеличением эксцентритета—увеличиваются и келебания в скорости.

К факту небесных тел, двяжущихся по своим эксцентрическим орбитам с колеблющейся скоростью, можно прибавить случай качания маятника. Движение маятника происходит то увеличиваясь, то ослабляясь—между крайними точками, в которых оно прекращается

Как надо понимать эти явления, чтобы прийти к точному выражению общей им истины? Первый закон движения, никогда не воплощающийся вполне, тем не менее некоторым образом воплощен в фактах, с первого взгляда противоречащих ему. Хотя в круговой орбите направление движения»постоянно изм^няется. зато скорость остается неизменной. Хотя в эллиптической орбите скорость то возрастает, то падает, зато средняя скорость остается постоянной в сменяющихся кругообращениях. Хотя маятник в конде каждого взмаха на мгновение приходит в покой и потом движится в ббратном направлении, тем не менее колебание еиф постоянны: еслибы не мешало трение и сопротивление окружающаи^

воздуха, омена его движений продолжалась-бы вечно.

Что же общего во всех этих состояниях? То, что элемент движения, при посредстве которого мы познаем движение зрением и который, вследствие этого, является преобладающим в нашем понятии движения, что этот элемент —непостоянен. Если мы рассматриваем движение просто как перемену места, маятник показывает нам, что коэффициент его можеть изменяться с каждой минутой и что,, прекратившись на мгновение, движение может возникнуть снова.

Но если то, что мы можем назвать элементом перемещения в движении, непостоянно, то что-же постоянно в нем? Если мы по примеру Галилея станем наблюдать качания люстры, то будем поражены фактом. что хотя к концу каждого размаха перемещение в пространстве прекращается, есть, тем не менее, нечто не прекращающееся, ибо перемещение начинается вновь, но только в обратном направлении. Когда мы сообразим, что под влиянием сильного толчка люстра начинает * описывать большую дугу и что болыне потребуется времени для того, чтобы сопротивление воздуха приостановило качания, то увидим, что постоянное в качаниях люстры есть коррелятив мускульного усилия, приведшого ее в движение. Цртина, которую эти факты и выводы внушают нашему уму. следующая: перемещение в пространстве само по себе есть нечто су^щесте^тщее, следовательно прекращение движения, рассматриваемого как перемещение, не есть прекращение бытия, но лишь прекращение призиака существования чего-шо,— признака, появляющегося снова при известных условиях.

Остается еще одно затруднение: если единственный элемент движения люстры, постоянство которого мы можем утверждать, есть коррелятив мускульного усилия, приведшого ее в движение, то во что превращается этот элемент на крайних точках размаха? Остановите люстру среди её размаха: она сообщает руке толчок и проявляет начало активности, к какой способен мускул. Но прикоснитесь к ней в конечных точках её размаха — и увидите, что она не проявляет начала активности. Начало это исчезло в самое то мгновение, как прекратилось перемещение в пространстве. В таком разе, какъ-же мы можем утверждать, что, если перемещение в пространстве и не постоянно, то начало активности за то постоянно?

Однако факты неоспоримо доказывают, что начало активности продолжает существовать в ином какомъ-то виде. Бсли оно не ощутимо, то должно быть открытым. Как оно скрыто? Ответ дает нам наблюдение; если люстра не дает толчка в направлении последняго размаха, когда к ней прикасаются в его конечной точке, в которой начинается изменение направления движения, то тем не менее оказывает давление в другую сторону; к этому присоединяется другое наблюдение: давление тем сильнее, чем шире размах. Таким образом в то время, когда видимая активность, в конечной точке восхождения готова исчезнуть производится невидимая активность порождающая обратное нисходящее движение. Не легко понять, что эта приобретенная скрытая активность нечто существующее иесть равна потерянной ощутимой; но мыможем облегчить себе эту задачу, рассматривая факты другого порядка.

§ 23. В случае, когда стараются отворить не поддающуюся дверь, когда сильно ндпирая на нее не могут ее отворить и когда, от возростающого давления, она распахивается с треском, ударяясь о стену и заставляя все в комнате дрожать и падать,—мы имеем диказательство, что известное мускульное усилие, не производившее перемещения материи в пространстве, было между тем эквивалентно известной сумме перемещений. Когда железнодорожный рабочий постепенно останавливает разогдавшийся вагон, нажимая на тормаз, он показывает нам, что (оставив в стороне трение) постепенно ослабевающее движение, перемещающее вагон в пространстве, эквивалентью постоянному давлению спереди назад, дейетвующему на вагон во время его пробега. С помощью понятия, доказываемого этими примерами, мы рассмотрим случай, который придает ему еще большую определенность.

Детская игрушка—шарик, прикрепленный к одяому концу резинового шнура—внушает нам ясное представление о соотношении между ощутимой активностью я скрытой. Если ребенок держит в руке один конец шнура и бросает шарик горвзонтально—движение встречает сопротивление в возростающем натяжении шнура и шарик останавливается. В чем теперь начало активности, проявленное шариком во время его движения? Оно—в растянутом резиновом шнуре. Нам нет надобности сдрашивать в .форме каких молекулярных иЗиМенений оно пребывает. Довольно того, что шнур с.иужит вместилищем напряжения, порожденного движением пиарика и равнозначущого этому движению. Когда шарик остановился, натянутый шнур начинает порождать обратное движение, усворяя его, пока шарнк не достиг точки, в которой начал производить растяжение шнура, т. е.—точки, в которой. устранив из примера атмосферное сопротивление и молекулярное перераспределение,—скорость шарика станет равяа его дервоначальной скоростя. С помощью этого примера мы иачинаем понимать, что начало активности, менясь в формах, видимой и невидимой, не перестает существовать и тогда, когда прекращаетяя перемещение в пространстве; в каждой точке пробега шарика мы можеи констатировать количеетво ощутимой активноети плюоь такое количество активности скрытой в растянутом шнурке, что <иумма остается постоянной.

Этот пример помогает нам понять в общем, что происходит между двумя телами, соединенными не растяжнмым шнурком, но притяжением, действующим через пространство, кажущееся пустьим. Для нашего общего понятия. не важно, что напряженность этой силы тяготенья варьирует соверщенно иначе, что она ослабевает обратно квадратам расстояния или что для земных расстояний она практически постоянна. Не отрицая этих различий надо, тем не менее, признать истину, общую обоим случаям. Вес цредмета, поддерживаемого нашей рукой, показывает, что между двумя телами, находящимися на расстоянии, существует напряжение: давлеыие сверху вниз, приписываемое тяжести, действует нанашу руку, как мог бы действовать эластический растянутый шнур. Точно так же, когда брошенное вверх тело, постепенно замедляемое тяжестью, останавливается, наконец, мы должны допустить, что проявлявшееся в период его восходящого движения начало активности, исчезнувшее в момент изменения направления движедия, сделалось скрытым в притяжении между этим телом и землею, притяжении, за которое говорит напряженность его действия через расстояния и по мере расстояния. Разг смотрим ближе наш пример с растяжимьш шнуром и еще лучше поймем в чем дело. Дабы свести действия тяготения к земным расстояниям, вообразимъсебе, что, когда движущееся тело растянуло эластический шнур до его предела, пусть будет вл десять футов, возможно внезапно притачать второй шнур к первому, растягиваемый дальнейшим движением тела на такую же длину—и что, таким образом, притачивается несколько одинаковых шнуров, пока тело не остановится. Тогда ясно будет, что количество активности, проявленное движущимся телом, ставши скрытым в ряду натянутых шнурков, измеряется количеством шнурков одинаково натянутых, т. ечислом футов, расстоянием, через которое дает себя чуветвовать это постоянное напряжение и на котором оно распределено.

Итак, хотя бы мы и не могли представить себе, что сила притяжения действует подобным же образом, хотя действие тяготения абсолютно непостижимо в своей сущности, будучи вероятно результатом действий, происходящих в среде, называемой эфиром,—тем не менее аналогия с приведенным примером внушает нам убеждение, что начало активности в теле, оетановленном тяжестью, не перестало существовать, но превратилось в неощутимую или скрытую активность среды, наполняющей пространство, и что когда тело падает обратно, начало это обратно преобразуется в ощутимую актявность, эквивалентную неощутимой. Если мы понимаем это явление, то не иначе, как в таком виде; иначе пришлось-бы мыслить. что сила превращается в отногиение пространстба, что не может быть мыслимо.

Итак —вот решение затрудяения. Элемент —пространство в движенш сам по себе не есть бытие. Перемена положений не есть нечто существующее, это лишь проявление. вещи существуюг щей. Эта вещь может перестать выражаться перемещением, но не возможно чтобы она при этом не выражалась в форме напряжения. Это начало активностй, выражающееся то в перемещении, то в напряжении, а часто—и в том и в другом, есть единственное нечто в движении, которое можем мы признать постояннымъ

§ 24. Что же это за начало активности? Зрение не дает нам понятия о нем. Если при помощи зеркала мы отбросим отражение освещенного предмета на темную плоскость и быстро двнгая зеркалом, заставим отражение двигаться, то образ, познанный нами, как образ, невозбудит в нас мысли о существовании в нем начала активности. Прежде чем образовать понятие о существовании этого начала, мы должны признать зрительное ощущение символом чего-то осязаемого и способного оказывать сопротивление. Таким образом начало активности, как познаваемое зрением, имеет характер выводной: видимое перемещение вызывает по авсоциации присутствие начала активности, когорое будвт проверено кожей или мускулами, если возможным окажется прикоснуться к телу. Так что очевидно, что это начало активнооти, открываемое нами в движеяии—есть объективньий коррелятив субъективного чувотва усилия. Отталкивая и сжимая мы приобретаем ощущения, которые, подвергшись обобщению и отвдечению, образуют наши понятия сопротивления и напряжения. Проявляющееся то в форме нзменения положения, то в форме неподвижного напряжения, это начало активности окончательно познается нами въедин<угвеяной форме—мускульных усилий, эквивалентных ему. Так что безостановочность движения, равно как и вечность материи реально познаются нами в действиях силы.

§ 25. Мы приходим теперь к существенной истияе, кото. рую необходимо рассмотреть с большим вниманием. Все доказазельства безоставовочности движения заключают в себе постулат, что количество силы постоянно. Всмотритесь в результаты анализа тех рассуждений, с помощью которых объяснялась безостановочность движения, как мы ее познаем.

Планета может быть узнана лишь по её постоянной способности действовать на наши зрительные органы известным образом, отпечатлевать на ретине группу сил, связанных определенным соотношением. Кроме того, астроном не видель ее движущеюся, но из сравнения её настоящого положения с тем, какое она занимала раньше, умозаключил о её двнжении. Точно выражаясь—это сравнепие—есть лишь сравнение между собою различных ощущений, произведенных в астрономе различными. приспособлениями его орудий наблюдения. Очевидно, что ценность всех этих сходств и различий зависит от истинности гипотезы. утверждающей, что земные и небесные массы материи постоянно производят эти ощущения, всегда одинаково и всегда при одинаковых условиях и что никакое изменение в их способности производить в нас ощущения не может возникнуть без того, чтобы на это не израсходовалась сила. Сделаем еще шаг —и увидим, что разница в положениях планеты лишена всякого значения, если не будет показано, что она имеет отношение к положению наперед высчитанному, которое займет планета, предположив, что никакое движение её не будет потеряно. Если, наконец. мы рассмотрим вычисление, с помощью которого предузнается это положение, то откроем, что оно основывается на ускорениях и замедлениях, необходимо заключенных в эллиптичности орбяты, a также на изменениях скорости, причиняемых близостью других лланет. И мы приходимъ* к заключению о безостановочностй движения не на основании единообразия движения планет; но яа основании постоянства количества, проявляющегося движения, за вычетом того, которое сообщено другим небесным телам. Когда мы спросим, как понимается эта передача, то узнаем —что рассматривается она по известным законам силы, которые все без исключения подразумевают постулат, что сила на можеть исчезать. Без аксиомы равенства н антагонизма действий и противодействий астрономия не в состоянии была бы давать точных предсказаний и мы лишились бы могущественного индуктивного доказательства, что движение никогда не может исчезнуть и может лишь передаваться.

То-же самое приложимо и к заключению a priori о безостановочности Движения. Мысль не может отделаться от понятия силы, на которую указывает Движение. Рассматриваемое отдельно беспрестанное изменение положений без труда может быть устранено из мысли. Мы легко можем вообразить себе, что замедление и остановка являются вследствие влияния внешних причин. Но это возможно в таком лишь случае, если мы отвлекаем движение от силы, заключенной в понятии движения. Мы должны мыслить силу, как сообщенную в форме реакций в телах, причиняющих остановку. Мыпринуждены рассматривать движёние, сообщенное им, не как прямо сообщенное, но как продукт сообщенной силы. Мысленно мы можем уменьшить скорость— элементъ-пространство движения, распределяя момент его—или элементъ-силу, на бдлыпую массу материи; но количество этого элемента—силы, рассматриваемого нами^ как причяна движения, вънашей мысли— неизменно

^ Надо объясвить, что такой способ излагать закод безостаяовочности движеяия отличен от обыкяовевно употребляемых и что некоторня слова, напр. напряжение, имеют более широкий смысл. Не имея возиожности что либо знать о сущности силы, физики в последнее время формулировали конечные физкческие исиины так, что часто скрытнм образом отвергают вовсе донятие силы, мысля причияу на манер Юма, в терминах предшествовавия и следовавия. „Потеяциальная сила», например, определлется как образующаяся из отношевий пространства, позволяющих массам порождать в другнх массах известяыя

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Постоянство силы¹).

§ 26. В предшествовавшей главе мы рассматривали два основных разряда проявлений силы, а именно—силу, чрез которую материя проявляет свое бытие я силу, чрез которую она проявляет свою деятельность.

Тело отличается от пространства своей способностью воздействовать на наши чувства—а, в иоследнем анализе—сопротивление, какое оказываеть нашим усилиям. Мы не можем мыслить тело иначе, как объединяя мыслью пространство и сопротивление. Устраните сопротивление—и останется только пространство. Какимъ

движения—но которая сама по себе—нечто. Если такой способ мыслить феноиевы и достаточен для физика, то недостаточен для философа. Читатель, пожелающий познакомиться с §§ 347—350 Оснований психолоиии, поймет, что я разумею, говоря, что так как понятия тела, пространства, движения образуются из ощущений мышечных напряжений, которые суть их ковечные символы, при помощи которнх могут быть истолкованы все другие умственные символы,—то формулировать явления пользуясь терминами тело, пространство, движение, освобождая эти понятия от сознания силы—значит признавать надстройву здания и не видеть его фундаиента.

‘) Я считаю нужныи объяснить этот термин. В тексте я привожу основания, в виду которых употребляю слово „сила» вместо слова „энергия», здесь же должен сказать почеыу нахожу слово „постоянство» удобнее слова „сохранение». Два года тому вазад я высказал другу моему, профессору Гёксли, что нахожу неудобным общепринятое внражение сохранение силы на тои освованив, что слово сохранение подразуиевает сохранение и акт хранения н не заключает в себе идеп существования силы до наблюдаемого частного ел проявления. Теперь укажу еще одия недостаток: слово это подразумевает, что без акта хранения сила исчезла бн. Все понятия, возбуждаемые смыслом этого слова находятся в несогласии с понятием, которое оно должво внражать. Вместо слова сохранение профессор Гбксли предложвл слово постоянство. Это слово не допускает большинства возражений и хотя можно упрекнуть его в том, что оно не указывает прямо на лредсуществование силы до момента ел проявления, за то вевозможно наити слово менее испорченное. За недостатком слова лучше пригванного к поииятию силы,—это кажется мне саиыи удобныи.

же условиям подчинена сила, производящая заполнение пространства? Мы этого не знаем. Форма еилы, открывающаяся нам в сопротивлении нашей собственной силе может быть по существу точно такою-же, как и форма силы, открывающаяся в изменениях, производимых ею в сознании. Всякому известно, что величина пространетва, занимаемого телом, отчасти определяется степенью той деятельности молекул, которую мы называем теплотой. Мы, кроме того, анаем, что молекулярные переустройства, происходящия в замерзающей воде, сопровождаются отделением силы, достаточной для разрыва сосуда, содержащого воду, и сообщения осколкам его значительного движения. Тем не менее формы нашего опыта принуждают нас различать два вида силы, из которых один не производит никаких изменений, другой-же проязводит актуальные и потенциальные изменения. Первая из этих сил, производящая то, что тело занимает пространство, не имеет для себя особенного названия.

Второй вид силы, причиняющей изменения, носит теперь общее название эпергии. То, что мы в последней главе называли ощутимой активностью получает у физиков название актгшюй энериии, a то что мы называли скрытой активностью, называется у них потещиальной энергией. Кроме формы активности, открывающейся в движениях масс, энергия обнимает также различные формы активности, в какие могут преобразовываться движения масс, то-есть теплоту, свет и пр. Это общее имя силы, открывающейся, как въдвижениях масс, так и в движениях молекул. Для нашего восприятия этот второй вид силы отличается от первого тем, что она не внутри сокрытая, но вовне проявляиощаяся.

В сгруппированной материи, какою мы познаем ее зрением и прикосновением, это различие, как мы призвали выше, весьма темно. Особенно, когда в сложном веществе потенциальная энергия молекул химических соединенных рассматривается как й то же время и активная, ощутимая в форме теплоты; здесь проявления внутри сущей силы осложняются проявлениями силы вовне-открывающейся. Но различие, затемненное в этом случае, выстудает на вид, когда мы сведем данные киь их простейшему выражению, к единице материи, к атому, к его движению. Сила, которой поддерживается бытие этой единицы—пассивна, no независима в то время, как сила, которой причиняется её движение—активна, no зависима от её отношений, прошедших и настоящих к другим единид&м. Эти две силы не могут отождествиться в мысли. В самом деле, как невозможно мьюлить движение без чего-то двнжущегося, так же невозможно мыслить энергию без чего-то обладающого энергией.

Признав это основное различие между силой впутрисущей, через которую тела открываются нам, как занимающия пространство—и силой вовне-проявляющейся, называемой нами энергией, я рассматриваю обе как абсолютно-постоянные, частью потому, что в наше восприятие обеих входит один и тот же существенный элемент. Чувство усилия служит для нас субъективным символом объективной силы вообще, пассивной и активной. Способность нейтрализовать то, что мы называем нашим мускульным напряжениея —есть конечный элемент нашего понятия тела, как отдельного от пространства; всякая энергия, которой мы не можем сообщить телам, ни получить от них, мыслится нами, как равная известному количеству мускульных напряжений. Два эти понятия ч5ущественно различаются в том. что чувство усилия, общее обоим, во втором соединено с восприятиек перемены места, в первом же такого соединения нетъ

Существует еще одно и более важное основание для нас — заняться рассмотрением вопроса о постоянстве силы в обоих её видах. Прнстаем к его изложению.

§ 27. Не взирая на возможность утомить читателя, мы должны вновь пересмотреть рассуждение, доказывающее вечность, Материи и безостановочность Движения—и тогда увидим что путем аналогичного рассуждения нельзя прийти к признанию постоянства Силы.

Тройяой вопрос относится к количествуи’ могут ля Материя, Движение и Сила уменьшаться в количестве? Количественное знание подразумевает меру, мера-же подразумевает единицу меры. Употребляемые нами единицы линейной протяженности суть длины материальыых масс или пространства между значками, нанесенными на эти массы; мы предполагаем, что эти длины или пространства между значками—неизменньи, если только не изменяет их температура. Из образчика меры, сохраняемого в Вестминстере произошли все меры, употребляемые в тригонометричееких съемках, в геодезии, мер» земных дуг и вычисления астрономических расстояний и размеров и пр., следовательно—все вообще меры астрономии. Бсли бы дервоначальные или производные единицы меры могли неправильно изменяться, то не было бы науки небесной динКмики и ни одной из даваемых ею проверок постоянства небесных тел и их энергий. Отсюда следует, что постоянство силы, производящей заполяенность пространства, не могло бы быть доказано, ибо оно подразумевается во всяком опыте и во всяком наблюдении, имеющих целью доказать его. То-же самое и до отношению к силе, называемой энергией. Доказательство этого яостоянства, требуемого от мер, предполагало бы уже дояущенным яостоянство силы внутрисущей, чрез которуго открывается бытие тел —и силы вовне проявляющейся, через которую познаются действия тел. В самом деле, на основании этих единиц лннейного протяжения мы, с ломощью раввоплечного рычага или весов. устанавливаем равные единнцы веса или ярнтягательных сил. Посредством этих равных единиц протяжения и равных единиц веса мы яроизводим количественные сравнения, приводящия нас к истинам точной наукн. В изысканиях химика, приводящих его к заключению, что ня Одна частица угля, исчезнувшая яря горении, не яотеряна бесследно, какое доказательство употребляется беспрестанно? Доказательство при яомощи весов. На чем основывается яоверка взвешиваньем? На единицах веса, на единицах яритягательной силы. В чем заключается смысл яроверкя? В том, что уголь н тенерь представляет столько же единиц притягательной силы, сколько дредставлял прежде. Следовательно, ценность заключения всецело зависнт от постоянства единиц силы. Если сила, с, какой кусок металла, представляющий единицу веса притягивается к земле—изменчива, то заключение о вечности Материи в корне ложно. Все ведет к признанию или предположению, что прнтяжение весомых единиц постоянно; но прямых доказательствь этого постоянства. мы не имеем и не можем иметь никаких. То же предположение заключено и в рассуждениях астронома и из него мы можем извлечь подобный же вывод. Нет проблемы в небесной механике, которую можно было бы разрешить без допущения некоторой единицы силы. Нет необходимости, чтобы эта единица, подобно фунту или тонне принадлежала к числу прямо познаваеииых нами. Достаточно принять за единицу данное притяжение двух тел на расстоянии, так чтобы другие притяжения, входящия в задачу—могли быть выражены в функциях этого. Приняв эту единицу, надо высчятать моменты, порождаемые каждой массой в отдельности в другой массе в данный период времени; комбинируя эти момеяты с уже известными, можно предсказать место, какое займут маосы в конце данного периода. Предсказание подтверждается наблюдением, откуда можно извлечь какой либо из следующих двух выводов. Если массы не изменились, то можно доказывать что их эяергии, актуальные или потенциальные, не уменыпились или, если эяергии их яе уменыпились, можно доказывать что яе изменились их массы. Но ценность того или другого из этих заключений всецело зависит от истинности гипотезы, утверждающей, что единица силы неизменна. Предположите, что притяжение между двумя телами на данном расстоянии изменяется—и выводы теряют всякую вероятность. Рассуждения в области земной и небесной физики допускают постоянство Силы не только в их конкретных данных, но, равным же образом, и в отвлеченном начале, служащем н,ля них точкой исхода и к санкции которого они обращаются на каждом шагу. Во всей областн этих наук приннмается начало равенства действия и протнводействия; утверждать же, что действие и противодействие равны н противоположны—значнть утверждать постоянство силы. В самом деле, утверждение сводится к следующему: что не может быть изолированной силы, нз ничего исходящей и к ничему приводящей, но что проявленная сила яредполагает равную ей предшествовавшую, из которой она исходит и против которой действует.

Даже без помощи этого анализа мы могли бы увириться, что должно быть начало, служащее основанием наук, но не могущее быть установленным ею. Все, извлекаемые из рассуждений выводы, каковы бы они ни были, должны основываться на каком лябо постулате. Так что, как я уже яоказал если мы начнем сводить производные првнципы к дающим начало им —более широким, мы неизбежно придем к принципу еамому широкому из всех и которого нельзя ужь ни свести к какому либо другому, ни вывести из другого. Если обратить внимание на отношение его к другим принципам науки, то необходимо признать, что этим принципом, которого нельзя вывести ни из какого другого, должно быть постоянство Силы.

§ 28. Что-жь это за сила. постоянство которой мы утверждаем? Это не та сила, о которой мы имеем прямое знание нз собственных наших мускульных усилий; ибо эта последняя не постоянна. Как только напряженный член ослабевает —исчезает чувство напряжения. Мы утверждаем, правда, что в брошенном нами камне или в тяжести, поддерживаемой нами, проявляется действие этого мускульного напряжения и что сила, переставшая оицущаться в нашем сознании, существует в другом меете. Но в другом месте она существует в форме, в которой мы не можем знать ее. Мы видели ²), что, если с одной стороны, поднимая тяжесть с земли, мы принуждены мыслить, что ея давление вниз равно и противуположно нашему давлению вверх, что если невозможно представить себе равенства этих давлений без того, чтобы не мыслить их однародными, то, с другой стороны, мы принуждены принять, что сила, существующая вне нашего сознания—не та же самая, которая существует в сознании, ибо однородность обоих давлений подразумевала бы в неодушевленном предмете ощущение мускульного напряжения, что не может быть допущено. Следовательно, снла, постоянство которой мы утверждаем —есть Сила абсолютная, о которой мы инеем емутное сознание как о необходимом коррелятиве силы, позваваемой нами. Таким образом под постоянством силы мы понимаем постоянстао чего то, превосходящого наше знание и наше понимание. Утверждая

^!) § 23. ²) § 18.

поетоянство силы, мы утверждаем {юзусловную реальжють, бвл начала и без конца.

Мы, таким обраэом, неожиданно еще раз приходим к заключительной истине, соединяющей Науку и Религию. Рассматривая данные, заключающиеся в рациональной теории вещей, мы видим, что все эти данные могут быть сведены к одному, без которого невозможно сознание: к постоянному бытию Непознаваемого, как необходимого коррелятива Поенаваемого.

Итак —единственное начало, превосходящее опыт, ибо служигь ему основанием, есть постоянство Силы. Раз это начало есть основание опыта, оно же должно быть основанием всей научной системы опытов. К этому началу приводит нас глубокий анализ; на нем же должен основываться рациональный синтез.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Постоянство отношений между силами.

§ 29. Первым выводом, какой можно извлечь из начала постоянства Силы, является постоянство отношений между Силами. Предположив, что данное проявление силы, приданных —форме и условиях, предшествуется или влечет за собой другое проявление, необходямо принять, что во всех случах, когда форма и условия первого остаются неизменны, оно предшествуется или влечет за собою второе. Всякая предшествующая форма Непознаваемого должна иметь неизменную качественную и количественную связь с другой формой Непозноваемого, называемой нами следствием первой.

Утверждать противное—значит отрицать постоянство силы. Если в двух случаях существует точнейшее сходство не только между главпейшими антецедентами, которые мы отлнчаем от других, называя их причинами, но также и между сопутствуюшими антецетентами, которые мы называем условиями, то мы не можем утверждать, что последствия будут различествовать—не утверждая в то-же время—либо, что сила начала существовать, либо-что она перестала существовать. Если ко-оперирующия силы одного случая равны ко-оперирующим силам другаго—каждая каждой no их положению и напряженности, то невозможно мыслить, что продукт их соединенного действия в одном случае различен от продукта в другом, есдн только не дриздать, что одна или несколько сил либо приобрели, либо потеряли в количестве, то есть—ие дриздавдш, что сила не лостоядда.

Дабы придать этому дринципу наиболее отвлеченную форму долезяо будет прибегнуть к примерал.

§ 30. Пусть будет два равных ядра, брошеддых е равной силой; они должны в равные времена пробежать равные пространства. Если скажут, что одно из них пробежало обозначенное пространство скорее другого, не смотря на то, что их начальные моменты равны и обоим приходится преодолевать равные сопротивления (ибо-если сопротивления неравны—то различны и антецедедты)—то это будет значить, что равные количества силы не произвели равных количеств работы, а додять это можно не иначе, как допустив, что сила превратилась в яичто либо родилась из ничего. Предположите, далее, что во время его полета один из шаров отклонен притяжением земли на несколько дюймов от его первоначального направления; другой прошедши тоже расстояние в тоже время, должен упасть на землю в том же самом месте, где и первый. Нельзя вообразить себе иного результата, не допуетив что равпые притяжения в равные времена производят неравные действия, что подразумевает невозможное положение: будто действие создано или уннчтожено. Далее: если однн из шаров ароник в мишень на известную глубину, нельзя предетавить себе, чтобы другое ядро проникло на глубину меныную, если только подобная разница не будет произведена изменением формы ядра либо большей плотностью мишени в месте, где она дробита. Подобдое измедеяие доследствий без изменеяия адтецедедтов может быть мыслимо лишь дрд домощи девозмождого допущедия, что дичто превратилось в дичто либо что ддчто сделалось чем-то.

Сказаддое отдосятся де только к смедам, до также к едцдовремеддым дзмедедиям и достояддым сосуществованиям. Нам дады заряды дороха равдые до колячеству и качеству, зажжеддые одидаковыми фитдлями и выбрасывающие равдые no весу, объему я форме ядра, одидаково загдадные в дула; деобходимо заключить, что едияовремедяые действия, дроизведедяые взрывами дороха, будут дредставлять в обоих случаях равдые отдошения качеств я количеств. Отдошедия между дродуктамд сгарадия в обоих случаях будут равны. Различдые силы, потрачедяые да сообщеяие ядрам их скорости, газам теплоты, на произведение звука при выстреле в обоих случаях представят равные отношения! Количества света и звука в одном случае будут таковы же, как и в другом. В самом деле, нельзя вообразить себе, чтобы существовала разница в отношениях между этими сосуществующими явлениями, не прибегая к предположению, что разница эта происходит без причины, вследствие сотворения или уничтожения силы.

Равенство, открываемое нами между двумя случаями, должно иметь место при каком угодно количестве случаев; что имеет место между сравнительно простыми антецедентами и последствиями, должно иметь место и в случаях величайшей сложности антецедентов и последствий.

§ 31. Таким образом то, что мы называем единообразием закона, что, как мы видим, может быть сведено к постоянству отношений между силами. есть прямой вывод из постоянства силы. Общее заключение, что существуют постоянные сочетания между явлениями, обыкновенно считаемое только индуктивным, в действительности может быть выводимо из конечных данных сознания. Можно думать, что мы не законно делаем заключение, что истинное для я должно быть истинно и для не л; но здесь подобное заключение вполне законно. В самом деле, утверждаемое нами в данном случае единовременно о я и нвя есть то, что ли«ел, рассматриваемые как бытия, имеют общего.

Утверждать бытие вне сознания—значит утверждать, что есть вне сознания нечто постоянное, ибо постоянство есть ничто иное, как постоянное бытие, а нельзя мыслить бытия иначе, как постоянным. Мы не можем утверждать постоянства этого чего-то вне сознания, не утверждая, что его отношения, открывающиеся в проявлениях, постоянны.

Дальше мы еще яснее увидим, что едянообразие закона вытекает, таким образом, из постоянства силы. Следующая глава косвенно представит тому не мало примеров.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Превращения и эквнвалентность си/г.

§ 32. Как только науке удалось снабдить яаши чувства точнымя измерительными аппаратами, представляющими собой как бы дополнительные чувства, люди начали прямечать различные явления, юоторых раныпе нельзя было различить зрениемъ^чили осязанием. Бодее тонкие проявления известных нам видов силы стали тогда доступны нашему познанию; виды силы, ранее совсем неизвестные—стали познаваемы и измеряемы. В тех случаях, когда, повидимому, силы превращались в ничто и поверхностное наблюдение допускало, что они уничтожились, наблюдение с помощью точных аппаратов доказывало, что никогда силы не исчезают бесследно, что скрываясь—они появляются вновь в иных формах. Таким путем пришли к заключению, что каждое из окружающих нас язменений превращается в эквивалентное количество какой либо другой или нескольких других сил. Опыт иодтвердил это умозаключение, с каждым днем приобретающее новую силу. Майер, Джуль, Грове и Гельмегольц более других способствовали популяризации этой идеи. Рассмотрим доказательства, на которых она опирается.

Всюду, где мы можем непосредственно подняться к происхождению движения, мы находим, что оно предсуществовало в форме иной силы. Наши собственные произвольные действия всегда предшествуются известными ощущениями мышечного напряжения. Когда мы свободно опускаем бездействующий член, мы сознаем телесное движение, не требующее никакого усилия, но объясняемое усилием, какое мы сделали, чтобы поднять его в то положение, из которого он выходит. В этом случае, как и в случае с неодушевленным телом, падающим на землю, сила, накопленная движением снизу вверх в точности равна силе, освобождаемой при падении. Точно так же остановленное движение производит, при различных обстоятельствах, теплоту, электричество, магнетнзм, свет. Начиная с согреванья рук носредством их трения одну о другую и кончая возгоранием железно-дорожного тормоза, происходящим от сильного трения, начиная светом, отделяющимся при взрыве пороха от удара и кончая горением большого куска дерева, происходяищш от нескольких ударов no нем парового молота—мы имеем массу примеров, что теплота порождается из воспрепятственного движения. Всюду убеждаемся мы, что теплота увеличивается пропорционально величине остановленного движения и уменыпается—когдa, чрез ослабление трения, уменыпается потеря движения. Примеры происхождения электричества из движения мы видим в опыте, состоящем в трении сюргуча, в обыкновенной электрической машине и в паровой электрической машине Армстронга. Во всех случаях трения между разнородными телами порождается электричество. Магнетизм может происходить из движения, непосредственно, например оть ковки железа, или косвенно, например —от электрических токов, произведенных движением. Равным образом движение может создавать свет, непосредственно, как в случае искр, происходящих от сильного удара по камню, либо косвенно, как в случае электрической искры. «Наконец —движение может быть вновь произведено из сил, порожденных движением; таким образом расхождение листочков электрометра, движение электрического колеса, колебания намагниченной стрелки, порождаемые электричеством трения, представляют собой ощутимые движения. косвенно произведенные силой, которая сама произведена движениемъ>.

Вид силы, называемой нами теплотой, рассматривается теперь физиками, как молекулярное движение, но нетакое, как движение проявляющееся в изменении отношений между массами, доступными ощущению, но происходящее в единицах, составляющих эти массы. Если мы будем рассматривать теплоту не как особенное ощущение, доставляемое нам телами при известных условиях, если приймем во внимание другие явления, происходящия ря дом в этих телах, то ни в них, ни в других окружающих телах не наидем ничего, кроме движения. За исключением одного или двух случаев. несогласимых ни с какой теорией теплоты, нагреваемые тела расшнряются и это расширение не может быть истолковано иначе, как движением единиц, составляющих массы. То, что называется излучением, посредством чего тело, имеющее температуру выше температуры окружающих предметов, сообшдет им свою теплоту, есть очевидно род движения. Точно также и доказэтельство, что теплота распространяется путем излучения,—есть ничто иное как движение ртути в трубке термометра. Самое простое доказательство, что молекулярное движение. на-

5

зываемое теплотой, может превращаться в видимое движение, дает нам паровая машина, в которой «поршеяь и все соединенные с ним части приводятся в движение расширением водяного пара>. Точно также—там, где теплота поглощается, не давая видимого результата, новейшие изыскания открывают весьма определенные, если и не очевидные изменения, как, например, в стекле, молекулярное состояние которого так изменяется от теплоты, что пропущенный сквозь него поляризованный луч света становится видим, в то время как в холодном стекле он невидим; или же в полированных металлических поверхностях. которые так изменяются в строении вследствие теплового излучения на них от близких к ним чредметов, что сохраняют на себе постоянный их отпечаток. Превращение теплоты в электричество происходит, когда разнородные соприкасающиеся металлы нагреваютея в точке их соприкосновения, тогда развиваются электрические токн. Твердое несгораемое вещество, введенное в нагретый газ, например —кусочек мела в пламя гремучого газа, становится светящимся, в чем мы видим превращение теплоты в свет. Если и нельзя доказать, что магнетнзм может непосредственно ироизводиться теплотою, то можно доказать, что он производится ею посредственно, чрез посредство электричества. Через это средство между теплотой и химическим сродством устанавливается соотношение, давно заставлявшее предположить заметное влияние теплоты на химические соединения и разложения.

Еще легче показать переход электричества в другие виды силы. Будучи произведено движением сонрикасающихся разнородных тел, электричество своими притяжениями и отталкивашявти может вновь вызывать движения в соседних телах. Электрический ток порождает магнетизм в куске мягкого железа—a постоянное вращение магнита порождает электрический ток. В гальванической баттарее действие химического сродства июрождает электрический ток, который мы тут же можем заставить производить химическое разложение. В проволоке кондуктора мы констатируем превращение электричесва в теплоту; вь электрической искре и вольтовой дуге мы наблюдаем появление света. Атомическое строение также изменяется от действия электричества, как в случае перенесения вещества от одного полюса гальванической баттареи к другому, как в случае трещин и разломов от разряда или образования кристаллов под влиянием токов. В евою очередь, перераенределения материальных атомов, если прямо и не производит электричества, то приизводят его чрез посред•ство магнетизма.

Надо еще вкратде указать, как различные физические силы происходят из магнетизма, вкратце потому, что каждый из следующих случаев представляет лишь обратное изображение приведенных раньше. Магнетизм проявляется в движениях. В электро-магнитной машине мы видим, что вращающийся магнит возбуждает электричество, которое тутъ-же может превратиться в свет, теплоту или хнмическое сродство. Открытое Фарадэем действие магнетизма на поляризованный свет, равно как теплота, сопровождающая изменения в магнитном состоянии тела, указывают на новые сочетания того же рода. Наконец, различные опыты показывают, что намагничивание изменяет внутреннее строение тел и что, обратно. изменение внутренняго строения тела, произведенное механическим действием. изменяет условия магнетизма.

Как бы ни показалось это нввероятньш, но твпврь доказано, что различные физические силы могут происходить также из света. Солнечные лучи изменяют атомические строения некоторых кристаллов. Некоторые смеси газов превращаются в хнмические соединения только под влиянием солнечного света. В известных химических соединениях солнечный свет производит разложения. С тех пор, как работы фотографов привлекли внимание ученых к действиям света на тела, наидено, что «значительное число веществ простых и сложных испытывает заметное действие этого агента; сюда относятся даже такие тела, котерые, как металлы, повидимому наименее способны изменяться от света>. Когда мы соединим дагерротипическую пластинку с надлежащнм образом расположенньш аппаратом, ^мы получаем химическое действие на пластинке, электрический ток в проволеке, магнетизм внутри катушки, теплоту в спирали и движение в игле>.

Едва ли нужно упоминать, что все виды силы могут происходить из химических действий. Теплота обыкновенно сопровождает всякое химическое соединение, а когда сродства очень напряжены, то при надлежащих условиях производится и свет. Химические соединения, связанные с изменешем объема тел производят движение как в соединяющих веществах, так и в прилежащих телах: примером может служить выбрасывание ядра из пушкя, производимое взрывом пороха. В гальванической

баттарее мы наблюдаем происхождение электричества из химических соединений и разложений. Через посредство электричества химическое действие порождает магнетизм.

Эти примеры, извлеченные большею частью из книги М. Грове <Соотношения физических силъ>, показывают нам, что всякая сила может прямо или косвенно преобразовываться в другие. Прн всяком изменении сила претерпевает метаморфозу; из всякой новой формы или новых форм, в которые она преобразуется, может произойти либо опять предшествовавшая форма, либо другие—в безконечном разнообразии порядка и сочетаний. Более того, ясно видно. что физические силы представляют не одне качественные соотношения, но н количественные, Доказавши, что один вид силы может превращаться в другой, опыты доказали кроме того, что яз определенного количества одной снлы происходят определенные же количества других. Доказать это весьма трудно, но потому лишь, что обыкновенно сила не превращается в одну какую либо другую, но в несколько и что их пропорция определяется условиями не неизменными. Тем не менее в нчкоторых случаях доотигнуты положи^ельные результаты. М. Джуль констатировал, что падение 772 фунтов с высоты фута поднимало температуру фунта воды на один градус Фаренгейта. Исследования Дюлона—и—Пти и Неймана показалн, что существует количественное отношение между сродствами соединяющихся тел и теплотой, отделяющейся при их соединении. Установлено также количественное отношение между химическим действием и динамическим электричеством; опыты Фарадэ наводят на заключение, что определенное количество электрячества производится определенным количеством химического действия. Можно сослаться, кроме того, на доказанное постоянство отношения между количествами порожденной теплоты и количествами испарившейся воды— или между расширением пара и степенью производящей его теплоты. Так, что нельзя больше сомневаться в существовании постоянных количественных отношений между различными формами, какие прннимает сила. Физнки молчалнво допускают, что не только физические снлы претерпевают метаморфозы, но н что известное количество каждой силы эквивалентно известным и постоянным колнчествам других.

§ 33. Всюду в мироздании закон этот проявляется неизменно. Всякая смена изменений, всякая группа их —должна быть приписана силам, которые можно связать с другими существующими силами, подобными же или несходными н вывести из сил, ранее проявлявшихся. Кроме того, мы не должны ограничиваться признанием связи, ооединяющей предшествующия проявления сил с последующими, но должны также признать, что количества этих сил строго определены, то есть, что ояе пронзводят такие и такия-то количества результатов и необходимо ограничены в этих количествах.

Объединение знания, представляющее задачу философии, не подвинется вперед от признания этой истины в её общей форме. Изменения и превращения сил всюду следуют поступательному движению, начиная с движений звезд и кончая ходом наших мыслей; если мы хотим вполне понять смысл велнкого факта, что силы в их безконечных превращениях нигде, ннкогда не увеличиваются и не уменьшаются в количестве, необходимо раз«мотреть различные порядки изменений, совершающихся в окружающем, дабы констатировать, откуда происходят силы, открывающиеся в изменениях —и во что превращаются. Нет сомнения, что если на этот вопрос и может быть получен. ответ, то весьма несовершенный. Мы не можем яадеяться установить эквивалентяость между последовательными яроявлениями силы. Самое большее, на что можно рассчитывать—это на установление соотношения качественного н неопределенно-количественного, количественяого лишь в том смысле, что будет указана достаточная пролорция между яричиной и её действиями.

Дабы проверить это лоложение, рассмотрим последовательно разлнчяые порядки явлеяий, нзучаемых конкретными яаукамя.

§ 34. Антецеденты сил, действующих в солнечной системе, относятся к прошедшему, о котором мы можем знать что либо только no догадкам, да и таким зяанием пока еще не можем лохвалнться. Как бы многочисленны н сильны нн были основания лрннять гипотезу туманностей, все же мы видим в ней только гнпотезу. Во всяком случае, если мы приймем, что материя со•ставляющая солнечную систему, существовала некогда в рассеяняом виде, то не можем лрнзяать в прнтягательной силе её частиц причины, достаточяой для произведения совершающихся лыяе движений.

Скопившиеся массы туманного вещества, устремдяясь к общему центру притяжения сквозь среду, в которой были рассеяны, неязбежно должны произнести общее вращательное движение, скорость которого будет возрастать со степенью концентрации. Всюду, куда только проникает наш опыт, мы замечаем известное количественное отношение между порожденными таким способом движениями и израсходованными на произведение их притягательными силами. Планеты, образованные из вещества, которому нужно былопробежать наименьшее пространство, дабы достигнуть до общего центра притяжения, представляют наименьшую скорость. Можно, без сомнения, объяснить этот факт теологяческой гипотезой, тем что он был условием равновесия. Но нет надобности разъяснятъ_у что вовсе не в этом вопрос; довольно указать, что этой гипотезой нельзя объяснить вращения планет. Нет конечной причины, которая могла бы объяснить быстроту вращеиия вокругь оси Юпитера и Сатурна и медленность—Меркурия. Но если мы будеи искать антецедентов вращательного движения планет согласно учению трансформизма, то гипотеза туманностей укажет нам антецеденты, находящиеся в очевидном количественнем отношении с движениями этих небесных тел. В самом деле, планеты_у вращающиеся вокруг оси с наибольшей 6ыстротой_у обладают большими массами и большими орбитами, что значит, что еоставляющие их элементы, некогда рассеянные, устремлялиеь к общему центру притяжения через громадные пространства и веледствие этого приобрели громадную скорость. Напротив, планеты, медленно обращающиеся вокруг осей, принадлежат к числу образовавшихся из меньших туманных колец, что особенно ясно видна на спутниках.

Скажут: но что же сталось с движением, произведшим скопление этой рассеянной материи в твердые тела? Ответ будет тот, что оно рассеялось в форме теплоты и света и опыт всюду подтверждает такой ответ. Геологи полагают, что теплота еще расплавленного ядра землн есть лишь остаток той теплоты, которае держала весь земной шар в расплавленном виде. Гористые поверхности Луны и Венеры (единственных небесных тел по их сравнительной близости доступных полному наблюдению) предетавляют кору изборожденную вследствие сжатия как и земная, чтонаводит на предположевие, что тела эти претерпевали ожлаждение. Наконец —в солнце мы имеем остаток этой теплоты и этогосвета, необходимых следствий остановки рассеянной материи, двигавшейся к общему центру дритяжеяия. Здесь, как и выше, мы находим количествевяое отношение. Те из тел солнечной системы. которые состоят из сравнительно небольших количеств материи, и центростремительное движение которых уничтожено—потеряли уже почти всю полученную теплоту, относительная величина их поверхностей еще облегчала эту потерю. Но солнце, масса которого в тысячу раз болыне массы самой большой из планет, получившее, следовательно, неизмерймо большее количество теплоты и света от остановки движения, и до сих пор производит излучение огромной напряженности.

§ 35. Отыскивая происхождение сил, придавших земной поверхности её теперешний вид, мы видим, что их можно отнести к указандому выше гиервоначальному источннку. Если предположить образование солнечной системы согласным с принятой нами гипотезой. то геологические язменения необходимо рассматривать, как прямые или косвенные следствия неизрасходовавшейся еще теплоты, произшедшей от сгущения туманного вещества. Изменения эти разделяются на огненные и водные, названия, которые пригодятся нам при ихърассмотрении. Геологи рассматривают землетрясения, происходящия от них поднятия и сжатия, накопленные результаты всех поднятий и сжатий, представляемые нам бассейнами океанов, островами, континентами, плоскогориями, горными цепямн и вообще всеми образованиями, носящими название вулканических —как изменения земной коры, производимые еще не застывшнм содержанием внутренностя земли. Как бы ни была несостоятельна в подробностях теория Эли-де-Бомона, но имеются иуЬские основания допустить, что вообще разрывы и изменевия уроввя, происходящия время от времени на земяой поверхности, происходят от постепевного спадаяия твердой земной оболочки над охлаждающнмся и сжимающнмся ядром её. Предположнв даже, что можно дать более удовлетворительяое объяснение вулканических извержений и поднятий горвых цепей, что вевозможво,—нельзя было бы как либо иначе объяснить колоссальвых подвятий и опусканий, от которых произошли материки иокеавы. Отсюда яеобходимо вывести заключеяие, что силы, проявившиеся в огвенных измевениях земвой коры должвы быть положительвыми или отрицательными следствиями теплоты, сконцедтрировавной во вяутренности земли. Явления расвлавлевия и еплавления в осадочных слоях, теплые источяики, возгонка металлов в трещинах, где мы их находим в виде минералов —могут быть рассматриваемы, как положительные следствия этого остатка теплоты, в то время как разрывы слоев и изменения уровня должны быть рассматриваемы как её отрицательные следствия, ибо происходят от её исчезновения. Основная причина всех этих явлений та же, что была и с самого начала— притягательное движение вещества земли к её центру, так как этому движению следует приписать и её внутреннюю теплоту и происходящее вследствие потери последней через излучение в пространство—спадение твердой оболочки.

Если мы спросим, в какой первоначальной форме существовали силы, произведшие так называемые водные геологические изменения, то ответ не так будет легок, как предыдущий. Действия дождя, рек, ветров, морских волн и течений не так явно связаны с первоначальным источником. Тем не менее анализ показывает нам, что они берут начало из этого источника. Если мы спросим: откуда происходит сила течения реки, несущого ил её к морю?—то получим ответ: тяготенье воды по всему протяжению её течения. Если мы спросим: каким образом вода расположилась по всему этойу протяжению?, то ответом будет: она выпала в виде дождя. Если мы спросим: каким образом дождь очутился там, откуда он выпал?—то ответом будет: пар, сгущенный вид которого он представляет, согнан был туда ветрами. Если мы спросим: каким образом пар мог подняться так высоко?—то ответом будет: вследствие испарения. Если мы, наконед, спросим: какая же сила подняла его?—то ответом будет: теплота солнца. Точнейшим образом то же самое количество притягательной силы, какое было побеждено солнечной теплотой при поднятии атомов воды, возстановилось в падении этих атомов до уровня, с которого они были подняты. Отсюда следует, что размыванье почвы, производимое дождем и реками во время нисхождения этого сгущенного пара вплоть до морскагуровня, косвенно обязаны своим происхождением теплоте солнца. То же самое и по отношвнию к ветрам, разносящим пары. Воздушные течения происходят от райЬиц температуры (либо общих, как разница температур экваториальной и полярной, либо частных, производимых различием физического строения различных местностей земли); так что воздушные течения могут быть отнесены к общему источнику, из которого происходят варьирующия количества теплоты. Если таково происхождение ветров, то таково жеи происхождение морских волн, подымаемых ими. Отсюда следует, что все изменения, производимые морскими волнами— размывание берегов, разрушение скал, превращение их в гравий. песок и ил —также могут быть приписаны солнечным лучам, как и общей их причине. То же самое ножно сказать и об океанических течениях; самое большое из них производится избытком теплоты, получаемой Океаном в тропических поясах, слабейшие из них —обязаны своим происхождением местным различиям полученных температур. Отсюда следует, что распределение осадков и другие изменения, производимые морскими течениями, могут быть отнесены к силе. проявляющейся в солнечной теплоте. Единственная водная сила, имеющая иное происхождение есть сила приливов; но ее вместе со всеми другими можно отнести к неизрасходованному астрономическому движению. Устранивши же морские приливы, можно сказать, что медленное разрушение материков, наполнение морей дождем, реки, течения Океана, волны, ветры—суть косвенные действия солнечной теплоты.

Таким образом заключения, даваемые теорией превращения сил, а именно, что силы образовавшие и преобразовывавшие земную кору должны были предсуществовать в какой либо другой форме, не представляет затруднений, раз принимается гипотеза туманного происхождения, так как происхождение это предполагает известные силы, могущия производить следствия и на могущия расходоваться без следствий. В то время как так называемые огненные геологические изменения происходят из продолжающегося еще движения вещества земли к её центру, так называемые водные изменения рождаются из продолжающегося еще движения вещества солнца к его центру, движения, которое, превращаясь в теплоту и излучаясь на землю, претерпевает новую метаморфозу—йрямо в движение газообразных и жидких тел на поверхности земли и косвенно—в движения твердых тел.

§ 36. Силы, проявляющиеся в жизнеяных действиях, растительных и животных, столь же очевидным образом выводятся из солнечной теплоты, так. что читатели, знакомые с биологическими фактами, без затруднения признают это. Обратимся сначала к физиологическим обобщениям.

Вся растительная жизнь прямо или косвенно завясит от -геплоты и света солнца, прямо—у огромного большинства растений и косвенно у таких, которые, £ак грибы, произрастают в темноте: эти последния, живя на счет разлагающихся органических веществ, косвенным путем пользуются силой все из того же источника. В огромном большинстве случаев растение берет уголь и водород из угольной кислоты и воды, заключенных в окружающем воздухе и в земле. Но прежде, чем уголь и водород ногут быть усвоены, необходнмо, чтобы угольная кислота и вода были разложены. Для преодоления могущественного сродства, соединяющого элементы этих веществ необходимо расходование силы и эту силу доставляет солнце. Каким образом происходит разложение? Этого мы не знаем. Но мы знаем, что когда, при надлежащих условиях, растения выставляются на солнечный свет, они освобождают кислород и запасают в себе уголь и водород. В темноте это возстановление прекращается. Оно прекращается также. когда количества получаемого света и теплоты значительно уменьшаются, как зимою. Напротив, оно весьма деятельно, когда свет ярок и температура высока, как это бывает летом. Далее—то-же отношение открываем мы, когда наблюда^м, как растительность, богатая под тропиками, беднеет в умеренных климатах и исчезает в ввду полюсов. Нельзя не вывестн отсюда, что силы, с помощью которых растения извлекают материал для своих тканей из окружающих неорганических соединений, то есть силы, с помощью которых растения живут и исполняют свои отправления,—что силы эти предсуществуют в форме солнечного язлучения.

Всякому известно, что животная жизнь непосредственно или косвенно зависит от растятельной и ученые издавна уже принимают, что вообще явления животной жизни противоположны явлениям растительной. Co стороны химических процессов растительяая жизнь есть главнейшим образом возстановление (раскисление), жнвотная же главнейшим образом окисление; «главнейшим образомъ> должны мы сказать, ибо когда растения расходуют силу в произведении их отправлений, они функционируют какь аппараты окисления (это видно по выделению ими угольной кислоты во время ночи),* животные же в некоторых из своих действий втаростененного значения функционируют вероятно, как адпараты возстановления. Раз сделана эта оговорка_у общий принищп будет тот, что растение разлагает угольыую кислоту и воду_г освобождая кислород, что (ша употребляеть удержанные уголь и водород (к которым надо еще ^ибавить немного азота н ничтожное к©личеств<г других элементовъ) на образование ветвеи, лиетьев и семян,. между тем, как животное, пожирая эти ветви, листья и семена, и вдыхая в оебя кислород, вновь образует угольную кислоту н воду, комбинируя их с небольшни количеством извествых азотистых соединений. В растенин разложение производится через расходование известных сил, истекшях из солнца, которые необходимы для преодоления сродства угля и водорода к кислороду; возсоединение же, производимое животным, освобождает эти силы~ Внутренния н внешния движения животного предетавляют ообой пробуждение в новых формах сил, поглощенных растением в форме света и теплоты. В приведенном выше примере мы видели, что солнечные силы. израсходованные на поднятие пара с морской поверхности, освобождаются в падении дождя и течевии рек, а также в передвижении твердых тел, катимых реками; здесь происходит то-же самое: солнечеые силы_у приведшие в растении известные химические элементы в состояние неустойчивого равновееия, освобождаются в действиях животного, когда эти элементы возвращаются к состоянию устойчивого равновесия.

Кроме указанного нами качественного соотношения между этими двумя большими порядками органических деятельностей, равно как между каждым из них и силами неорганическими, существует еще и зачаточное количественное. В областях, преизобилующих растительностью. обильна и жнвотная жизнь и по мере того, как мы от жарких климатов подвигаемся к областям умеренным и холодным, и растительная жизнь и животная одинаково беднеют. Вообще говоря, животные всех классов имеют большую величину в областях преизобилующих растительностью, чем в тех, где она бедна. Кроме того, существует довольно явная связь между количеством силы, расходуемым каждым видом животных, и количеством силы, которое, окиеляясь, осва бождает поглощаемая им пища.

Известные явления развития, как у растений, так и у животных, открывают еще очевиднее последнее указанное мной начало. Воспользовавшись мыслью, которую М. Грове высказал вскольз в первом нздании своей книги о «соотношении физических силъ>, что существует, вероятно связь между так нааываемымн жизненными силами и силами физическнми. М. Карпентер показал, что связь эта ясно проявляется в развитии зародыша.

Превращение неорганизованного содержимого яй$Ь в организованного цыпленка есть всецело вопрос теплоты: устраните теплоту— и развития не будет; сообщите теплоту и оно будет продолжаться, пока поддерживается необходимая температура. но сейчас же прекращается, как только мы подвергнем яйцо действию холода. Изменения, составляющия развитие не могут завершятся иначе, как под условием, чтобы поддерживалась почтн постоянная температура данной высоты впродолженин данного периода. Мыможем наблюдать аналогичные черты в метаморфозе насекомых. Опыт показывает, что не только развитие яйца определяется теплотой, но и что развитие куколкя в коконе определяется той же причиной и может быть значятельно приспешено или эамедлено, смотря по тому, доставляется ли ей искусственно теплота или отнимается. Достаточно будет прибавить еще, что проростание семян растений представляет подобные же отношения причины к следствиям, в такой мере подобные, что говорить о них в подробности было бы совершенной ненужностью.

Такнм образом, различные нзменения, проявляемые органическим миром, как единым целым, так и в двух его великих подразделениях, так же и в составляющих его индивидуальных единицах, согласуются с общим положением, поскольку мы это можем констатировать. Когда, как например, в превращении яйца в цыпленка, мы в состоянии изолировать явление от всего соединяющого его, мы видим, что сила, проявляющаяся в акте организования, подразумевает расход дредсуществовавшей силы. Когда дело идет не об изменении определенного количества материи, принимающого новую форму, как в случае яйца или куколки, но о воплощении материи, извлеченной из окружающого, как в случае роста животного илн растения, мы и здесь видим, что воплощение совершается на счет расхододовавшейся предсуществовавшей силы. И когда, как это имеет место в высших классах животных, сверх сил, расходуемых на организование, остается излишек силы. идущий яа движение, этот последний косвенно происходит все из той же внешней предсуществовавшей сялы.

§ 37. Даже после всего, сказанного нами в первой части этой книгн, многие не без тревоги примут наше утверждение, что и снлы, называемые умствеяными, подходят под язлагаемое здесь обобщение. А между тем отрицать это никак яе возиожно.

Факты поэволяющие или, вернее, заставляющие нас формулировать это положение, многочнсленны и бросаются в глаза. Они входят в следующия групиш.

Все ощущения, каждо-мгновенно получаемые нами через органы чувств, находятся в прямом соотношении с внешними физическими силами. Формы сознания, называемые давлением, движением, звуком, светом, теплотой, все они суть действия, производимые на нас силами, которые, расходуясь иначе, превращали бы в куски или в пыль массьи материи или порождали вибрации в окружающих телах или производили химические соединения или же, наконец, причиняли твердых тел в жидкия. Так, что если мы рассматриваем произведенные таким образом изменения относительных положений, молекулярных строений или химических состояний, как преображенные проявления сил, их производящих, то и ощущения, порождаемые в нас этими силами должны рассматривать, как новые формы этих же самих сил. Так, что необходимо без колебаний признать, что соотношение физических сил к ощущениям точно таково же, как и отношения физическнх сил между собой, особенно если принять во внимание, что соотношения того и другого порядка не только качественны, но и количественны. Массы материи, сильно различающиеся по весу, как показывают весы или динамометр, также значительно различаются и по ощущению давления, производимому ими на наше тело. ТСогда мы останавливаен тела в движении, сознаваемые нами усилия пропорциональны движениям этих тел, какими знаем мы эти движения посредством других нзмерительных средств. При равенстве прочих условий мы находим, что ощущения, порождаемые в нас вибрярующими струнами, колоколами или воздушяыми волнами ворвируют сообразно количеству производящей их силы. Твердые и жидкие тела различных крайних темиератур по свидетельству ртутного столбика в термометре, производят в нас соответственным образом ощущения теплоты различных степеней. Равным образом различные надряженности яаших световых ощущений, соответствуют разлнчным внешяим действиям, разница которых измеряется фотометром.

Кроме соотяошения я эквивалентности вяешних физнческих сил с вяутренвими, яорождаемыми нми в нас в форме чувствований, сушэствуют соотношение н эквивалентность между чувствованиями и происходящими от яих в форме двнжеяий тела физигчеекими «еилами. Чувствования. которые мы называен светом, теплотой, звуком, запахом, вкусом, давлением и пр., не изглаживаются без всяких прямых последствий; за ними неизменно следуют другие проявления силы. В известных случаях можно ■констатировать возбуждение отделительных органов; но это не все: происхидят также сокращения муекулов произвольного движения— или вепроизвельного, или тех и других разом. Чувствования повышают деятельноеть еердца, елегка если они слабы, сильно если они еильны; недавния физиологические исследования дают оставание полатать, что чувствования возбуждают не одне сокращения сердца, но также и всех мышечных волокон, принадлежащих к сосудистой системе. Дыхательные мускулы также возбуждаются чувствованиями к певышению деятельности. Дыхание ускоряется от действия приятных или тяжелых чувствований, как это можно видеть и ощущать. Недавно показали даже, что дыхание учащается при переходе из темноты на свет, что происходит, вероятно, от прямо или косвенно вызываемого повышения нервной стимуляции. Когда количестве чувствовяния велико, оно порождает сокращения как мускулов непроизвольного, так и произвэльного движения. Чрезмерное возбуждение чувствующих нервов, как при щекотаньи, сонровождаетея движениями членов, от которых нельзя удержаться. Жестокие боли вызывают неистовые движения. Вздрагивание, следующее за сильным шумом, гримаса, производимая вкусом чего нибудь чрезвычайно неприятного, быстрое движение, которым мы отдергиваем руку нля ногу, «когда опустили ях в слишком горячую воду—суть дальнейшие примеры превращевия чуветвований в движения; из этих слу^аев, как и из множества других с очевидностью явствует, чте количество действия, производимого телом, пропорционально количеству чувствования. Даже в тех случаях, когда из гордости педавляется крик или стон, выражающия сильную боль (подавление это в свою очередь есть результат мускульного сокращения) сжимание кулаков, нахмуренные брови, скрежетанье зубани евидетельствуют, что телесные действия так же велики, хотя и не выражены так же резко. Если вместо ощущений мы возьмем эмоции,то откроем, что соотношение и эквивалентность и здесь такъже очевидны. Не только формы еознания, непосредственно проязводимые в нас физичеекими силами, магут переходить в мускульлые сокращения и передвижения, причдна которых в мускульных сокращениях, но то жо самое имеоть место и для форм сознавгия, не прямо производимых в нас физическими силами. Слабые эмоции, как и слабые ощущения, порождают лишь возбуждение сердца и сосудистой системы, иногда же и—повышенив деятельности железистых органов. Но если эмоции усиливаются, то приходят в движение мускулы лица, туловища и членов. Человек, пришедший в гнев, хмурит брови, расширяет ноздри, топает ногой; человек сильно страдающий. сжимает брови и ломает руки; радость выражается взрывами хохота и прыжками, ужас и отчаяние—-неистовыми телодвижениями. Оставив в стороне известные кажущиеся исключения, которые в сущности вовсе не исключения, мы видим, что какого бы рода ни была эмоция, существует очевидное отношение между её напряженностью и силой мускульных действий, вызываемых ею, начиная с бодрой и ускоренной походки веселого человека и кончая прыжками от чрезмерной радости, начиная подвижностью нетерпеливого человека и кончая почти конвульсивными движениями, сопровождающгши невыносимую душевную муку. К этим доказательствам надо прябавить еще одно: между нашими чувствовациями и движениями, в которые они превращаются посредствует ощущение мускульного усилия, находящееся в очевидной связи с первыми и вторыми, в точном количественном соотношении, ибо, при равенстве прочих условий. чувство усилия варвирует в прямом соответствии с количеством порожденного движения.

<Но каким же образом, спросят нас, можно истолковать, при помощи закона соотношений, происхождение таких мыслей и ощущений, которых не вызывают никакие внешния stimuli, но которые рождаются самопроизвольно? Можно утверждать, что между негодованием, возбужденным оскорблением и следующими за ним громкими криками или неистовыми движениями, существует связь; но откуда происходит множество мыслей и чувствований, возникающих в подобных случаях. Очевидно, что они не эквивалентны слуховому ощущению, произведенному словом; ибо те же слова, будучи расположены иначе, не произвели бы их. Между словами и душевными потрясениями, которые они производят существует отношение очень близкое к тому, какое существует между надавливанием на собачку ружья и следующим затем выстрелом; слова не производят силы, но лишь освобождают ее. Но в таком случае откуда же эта огромная нервная деятельность, которую могут вызв&ть шепотом сказанное слово или взгляд?» Ответ таков: эти формы сознания и многия другие непосредственно соотносятся не с какими либо сила а, действующими на нас извне, но с внутреяними силами. Так называемые жизнеяные силы, соотношение которых с такъ-называемыми физическими было указано нами, суть источники, из которых пряью вытекают эти мысли и чувствования и на производство их расходуются. На это много доказательств. Вот некоторые из них. Дело очевидно, что умственная деятельность зависит от существования известного нервного аппарата и что есть отношение, без сомнения, скрытое за многочисленностью и сложностью условий, но проследить которое все же возможно—отношение между размерами этого аппарата и количеством умственной деятельности, измеряемым по её результатам. Кроме того, этот аппарат имеет известный химический состав, от которого зависит его деятельность—и заключает в себе элемент, количество которого представляет постоянное соотношение к количеству выполненного отправления; .в мозгу имеется фосфор, минимум которого встречается в детстве, старости и при идиотизме, а максимум соответствует полной зрелости. Надо, кроие того, заметить, что при равенстве прочях условий развитие мысли н чувствования варвирует соответственно количеству кфови, нритекающей к мозгу. Прекращение кровооборота в мозгу вследствие остановки сердца, неизбежно ведет к лотере сознания. С другой стороны—избыток мозгового кровообращения (если только оно не настолько чрезмерно, что могло бы оказывать давление на мозгъ)—вызывает возбуждение, доходящее до бреда. Влияние яа умственную деятельность оказывает не только количество крови, литающей нервную систему, но и состав её. Артериальный ток должен быть достаточно окислен для того, чтобы получалась нормальная мыслительная деятельность. При одной крайяости мы видим, что когда кровь не может обменить своей угольной кислоты на кислород, настунает задушение, сог провождаемое лотерей сознания. При другой крайности мы открываем, что вдыхание закиси азота нроизводит чрезмерную я даже неудержимую нервную деятельность. Рядом с соотношением между развитием умственяых действий и присутствием достаточного количества кислорода в мозговых артериях, мы яаходим схожее с ним другое—между этим развитием и нрисутствием других известных элементов в этих артериях. Как для питания нервных центров, так и для нх окисления необходимы известные специальные материалы. Очевидно, до какой степени, зависит при равенстве прочих условий, то что мы называем количеством сознания от присутствия составных элементов крови; очевидно это из таких фактов, как нервное возбуждение, следующее за введением в кровь химических соединений, подобных спирту и растительным алькалоидам. Всякому известна приятная бодрость, производимая кофе и чаем и хотя мало кто (в нашей стране, по крайней мере) испытал волшебную игру воображениеи необыкновенное чувство довольства, производимые опием и гашишем, но можно составить себе приблизительное понятие об этом по рассказам людей, употреблявших эти вещества. Вот доказательство, что количество умственных сил находится в прямой зависимости от химических изменений: отработавшие вещества, выделяемые из крови почками иЗменяются соответственно количеству умственного труда. Чрезмерная деятельность мозга ведет за собой обыкновенно выделение значительного количества щелочных фосфатов. Анормальное нервное возбуждение имеет такие же следствия. «Особенный запах помеиианных», подразумевающий перспирацию болезнетворных частиц, указывает нам на связь между помешательством и особенным составом жидкостей организма: как 6ы ни смотрели мы на этот состав, как на причину помешательства или следствие его. он одинаково наводит на заключение о связи между умственными и физическими силами. Заметим наконец, что отношение между ними, поскольку мы в состоянии проследить его, количественное. Если только не нарушены условия нервной деятельности равно как соприкасающиеся с ними условия, то всегда между антецедентами и следствиями существует довольно постоянное отношение. В известных границах —нервные возбудители и анестетические средства производят действия препорциональные назначеным дозам. Наоборот, когда мысли и чувствования представляют первый член отношения, степень воздействияих на телесные сйлы пропорционально их силе; в крайнем случае воздействие это приводит к полному фнзическому обессиленью.

Мы видим, таким образом, что различные порядки фактов согласно доказывают, что закон превращения одинаково обязателен как для физических сил, так и для душевных. Формы Непознаваемого, которые мы называем движением, теплотой. светом, химическим средством и пр.—преобразимы одне в другие, а также в те формы Непознаваемого, которые мы различаем как эмоции, чувствованиЯ;. мысди; этн последния могут в свою очередь, через обратное преобразование, принять свои первоначальные формы. Никакая мысль. никакое чувствование не могут проявиться иначе, как став результатом физической силы, израсходовавшейся на произведение нх: таково начало, которое не замедлить сделаться общим местом в науке; всякий, способный убеждаться очевидностью, увидит, что одна причина может еще объяснить несогласие— это не отразимое влияние предвзятой теории. Но как происходит нревращение? Каким способом сила, существующая в форме движения. теплоты, света. может стать формой сознания? Каким способом могут воздушные вибрации порождать ощущение, называемое звуком? Каким образом освобожденные химическим цроцессом силы, действуя на мозг могут производить эмоции? Это непостижимые тайны. Но они не таинственнее тайны превращения физических сил однех в другие. Они не больше превосходят нашу познавательность, чем сущность Духа и Материи. Это просто неразрешимые вопросы—как и все другие конечные понятия. Все, что можем мы знать сводится к тому, что мы обладаем одним из законов явлений.

§ 38. Если общий закон превращения и эквнвалентности сил царит в области сил, называемых жизненными, то он должен также царить и в области сил, называемых социальными. Все, происходящее в обществе есть следствие органических и неорганическнх действий или их комбинаций, результат либо неуправляемых окружающих физических сил. либо тех же сил, подчиненных воле человека, либо сил самих людей. Никакая перемена не может произойти в строении общества, либо в формах его деятельности, либо в действиях его на поверхность земного шара без того, чтобы не проистекала она прямо или косвенно из физических сил. Рассмотрим сначала соотношение, связывающее еоциальные явления с жизненныыи.

Количество общественных и жизненных сил, при равенстве прочях условий, изменяется вместе с народонаселением. Существуют, без сомнения, расы: которые, сильно различаясь другь от друга по способности комбинировать единичные усилия, ноказывают нам, что силы, действующие в обществе не необходшде пропорциональны числу личностей, составляющих его; тем не менее мы видим что при известных условиях, пройвляемые общетвюм силы не переходят за границы, определяемые числом личностей.                      ^ —-

Маленькое общество, как бы ни превосходило оно другие по количествам своих членов, не может развить такой же суммы социального действия, как и большое. Производство и распределение товаров должно происходить в нем в сравнительно меныпем размере. Многочнсленная пресса, богатая литература, сильная политическая агитация в нем невозможны. Производство предметов искуства и дело научных открытий не должны быть в нем велики. Но лучше всего доказывается соотношение общественных сил через посредство жизненых с физическими—разницей в количествах деятельности, развиваемой одним и тем же обществом, зависящей от того, что его члены в разные времена располагают различными количествами силы, извлеченной из внешняго мира. Пример этому мы видим ежегодно в хорошем или плохом урожае. Большое уменыпение сбора зерна немедленно ведет за собой застой в делах. Фабрики уменыпают работу в двое нли вовсе закрываются, доходы железных дорог понижаются, чнсло розничных торговцев н торговля остающихся из них —падают, постройки приостановливаются; и если бедность жатвы доводит до толода, народонаселение редеет и промышленность падает еще *шыне. Наоборот, обильный урожай, наступающий при условиях •не неблагоприятных в других отношениях, возбуждает суще♦ствующия производительные и распределяющия силы и в месте с тем создает новые. Избыток общественной энергии находит вы-ход в новых предприятиях. Капиталы, ищуидие приложения, придают ценность изобретениям, бывшим до сих пор в забросе и бесполезными. Затрачивается труд на сооружение новых путей «сообщения. Производители предметов роскоши и предметов искус^ства получают толчок к работе воледствие повышения спроса. Браки становлятся многочисленнее и народонаселение растет быстрее. Такюи образом общественный организм увеличивается в объеме, ^сложности и активности. Когда, как. это бывает у цивилизованных наций, питательные вещества не извлекаются исключительно из своей территории, но и ввозятся со стороны, нация питается -^лебом, выросшим в другой стране, насчет других физиче«ских сил. Наши хлопчато-бумажные прядилыцики и ткачи пред♦ставляют самый замечательный пример части нации, живущей <большею частью насчет ввозимых товаров, оплачиваемых трудом, прилагающимся к ввознмым же сырым игродуктам. Но хотя обществепные сялы Лаикашира обязаны по пропмуществу материалам, извлеченным не из английской почвы, тем не менее нет ни одной из них, которая не происходила бы из физических сил, накопленных в другом месте в известной форме и позже—ввезенной в Англию.

Если нас спросят, откуда происходят физические силы_г которые, превращаясь в жизвенные, порождают общественныя_г то мы ответим —как отвечали раньше: из солнечного излучения. Общественная жизнь берет силу из продуктов животных и растительных, а эти продукты—из теплоты и света солнца; отсюда следует, что изменения, происходящия в обществе, суть с.иедствия сил, проистекших из того же источника, какой дает иачало силам, производящим все другие порядки изменений, рассмотренные нами выше. Не только силы, расходуемые лошадью, запряженной в телегу и рабочим, правящим ею—исходят из того же источника, как и сила низвергающегося водопада или бушующого урагана, но к этому же источнику можно отнести и более сложные и совершенные силы, действующия в обществах. Эта истина многих может изумить, многим показаться шуткой, а между тем она—неизбежный вывод, которого нельзя обойти.

То-же самое можно сказать о физических силах, непосредственно преобразующихся в социальные. Течения воды и воздуха_у которые, до изобретения паровой машины, были вместе с мускульной силой единственными деятелями промышленности—порождаются теплотой солнда, как мы это показали. Ею же порождаются и силы, которые теперь оказывают такую могущественную поддержку человеческому труду. Джордж Стефенсон один из первых признал, что сила, движущая локомотив, проистекает из солнца. От звена к звену мы восходим от движения поршня к испарению воды, от испарения воды—к теплоте, выделяемой при окислении угля, от окисления—к усвоению угля растениями, образовавшими каменно-угольные пласты, отсюда—к угольной кислоте_у из которой был выделен уголь, а от неё, наконец, к солнечным лучам, раскислившим эту угольную кислоту. Это солнечные силы, израсходованные миллионы лет тому назад на растительность, покрывавшую землю, а аотом погребенную в недрах её—плавят теперь металлы, нужные для наших машин, двигают колеса, придающия форму машннам, приводят в движение самые машины, когда они сделаны и, наконец, развозят лродукты их работы.

Когда сбережение человеческого труда делает возможным лропитание более многочисленного народонаселения, оно дает излишек человеческой силы, которая без этого поглощалась бы ручяым трудом; оно благоприятствует, таким образом, развитию высших форм деятельности. Так, что очевидно, что общественные еилы, находящиеся в прямом соотношении с физнческими, некогда проистекшими из солнца. менее важны, чем общественные силы соотносящиеся с жизненными, недавно происшедшими из того же источника.

§ 39. Учение, изложенное в этой главе, будет встречено недоверчиво, если выдать его за индукцию. Многие из тех, кто готов признать что превращение сил есть доказанная ныне истина, по крайней мере по отношению к физическим силам, скажут, быть может, что мы еще не настолько подвинулись в исследованиях, чтобы имели право утверждать и эквивалентность сил. Что же касается сил жизненных, умственных и общественных, то они не увидят в наших доказательствах ничего, чтобы решительным образом убеждало в превращении, не говоря уже об, эквивалентностя.

Им можно ответить, что общее начало, в подтверждение которого мы привели столько примеров, объясняющих все формы его,—есть неизбежный вывод из постоянства силы. Если исходить из положения, что сила не может ни начаться, ни кончиться, то общия заключения, развитые нами, вытекают сами собой. Всякое проявление снлы может быть истолковано лишь как следствие предсуществовавшей силы: все равно—идет ли дело о неорганическом явлении, об движении лсивотного, понятин или ощущении. Неизбежно либо согласиться с этими заключениями, либо признать самопроизвольность каждого из состояний нашего сознания. Неизбежно—либо признать. что умственные силы, также, как и телесные, находятся в колнчественном соотношении с известными силами, потраченными на их произведение и с другими известными силами, происходящими от них,—или же допустить, что ничто может стать нечто и нечто превратиться в ничто. Неизбежно выбрать что нибудь одно из двух: либо отрицать постоянство силы, либо признать что всякое физическое или психическое действие произведено предсуществовавшими силами и что из данного количества этих сил не может произойти ни большие, ни меныие известного количества физических или психических действий. Так как постоянство силы, в качестве данного сознанид_у не может быть отрицаено, то должен быть принят и необходимый вывод его. Нельзя сделать этот вывод убедительнее, на~ громождая примеры. Истина, полученная дедуктявно не может быть подтверждена индукцией. В самом деле, каждый из приведенвых нами фактов косвенно опирается на гипотезу постоянства силы, из которой он вытекает, как прямое следствие. Самое точное доказательство превращения и эквивалентности, какое только может быть доставлено опытным исследованием, основывается на измерении израсходованных и воспроизведенных сил. Но, как мы показали в последней главе, всякое измерение подразумевает упо~ требление единиды силы, которая предполагается постоянной и ъ подтверждении этого предположения можно привести одно лишь основание: то, что постоянство это есть вывод из постоянства силы. Каким же образом рассуждение, основанное на этом выводе может подтверждать столь же непосредственный вывод, что когда данное количество силы перестает существовать в одной форме— равное ему количество должно возникнуть в другой или в нескольких других формах? Очевидно, что истина a priori, выраженная в последнем выводе. не станет вернее от доказательствъa posteriori, извлеченных из первого.

К чему же служат, могут спросить нас, изыскания, пре^ тендующия индуктивно установить превращения и эквивалентность сил? Понятное дело, что мы не считаем их бесполезными. Но если соотношение не становится очевиднее и убедительнее вследствие этих изысканий, то не значит ли, что они безполезны? Нет. Они имеют цену, ибо открывают различные частные следотвия_г которые не могут быть включены в общее положеяие; они ниеют дену потому, что сообщают нам какое количество силы одного вида эквивалентно такому то количеству силы другого внда; они имеют цену, ибо определяют, при каких условиях имеет место* лревращение одной силы в другую. Наконец, они имеют цену потому, что заставляют нас доискиваться в какой форме скрылся от нас остаток силы, когда видимые результаты не эквивалентны причине.

ГЛАВА ДЕМТАЯ.

Направление движения.

§ 40. Абсолютная причина каких бы то ни было изменений так же непостижима с точки зрения единства или двойственности её действия, как и со всякой другой. Мы не можем решиться в выборе между двумя возможными гипотезами, из которых перва^ утверждает, что единая сила проявляется во всевозможиых изменениях, а вторая—что явления порождаются сотрудничеством двух сил. Возможно ли, как утверждают некоторые, объяснить все сущее гнпотезой всемирного давления, по которой то. что мы называем напряжением, будет вытекать из разности двух неравных давлений, действующих в противуположных направлениях —или, что можно поддерживать с такой-же основательностию, следует объяснять сущее по гипотезе всемирного напряжения. из которого 6удет происходить давление так разностный результат —или-же, наконец, надобно допустить вместе с большинством физиков, что давление и напряжение повсюду существуют единовременно? Неразрешимые это вопросы. Каждая из этих гипотез объясняет факты, но пря допущении не мыслимых обстоятельств. Чтобы признать всемирное давление—необходимо, очевидно, допустить полный абсолют, безграннчное пространство, наполненное чем то, претерпевающим давление со стороны чего-то внешняго: предположение. которое нельзя понять. Подобное же и столь-же разрушительное возражение можно сделать и против гипотезы, признающей непосредственной силой, которой должны быть прнписаны все явления—всемирное напряжение. Наконец, если положение. что давление и напряжение повсюду сосуществуют, и понятно на словах, то все же мы не можем представить себе, как это неразложимая единица материн в одно и то же время и притягивает к себе другую единяцу и отталкивает ее.

А между тем мы принуждены согласиться с последним заключением. Нельзя мыслить материи, не представляя ее себе испытывающей притяжения и отталкивания. В нашем сознании тело отличается от пространства тем, что оно оказывает сопротивление мускульным снлам, сопротнвление, ощущаемое нами в двоякой форме—связности, нейтралнзующей наши усилия разделить материю, и плотности, нейтрализующей наши усилия сжать ее. Без плотности не было бы ничего, кроме пустого пространства. Без связности не было-бы плотности. Вероятно, что эти противуположные понятия порождаются антагонизмом наших мускулов сгибающих и разгибающих. Как бы там ни было. но мы принуждены мыслить все предметы состоящими нз частей взаимно прятягивающихся и отталкивающихся, ибо такова форма нашего опытного знания во всевозможных случаях.

Дальнейшее отвлечение дает нам понятие притягательных и отталкивательных сил, действующих через пространство. Мы не можем отделить силы от занятого пространства, нн занятого пространства от силы, ибо мы никогда не имели непосредственного сознания об одном из них в отсутствии другого. А между тем у нас множество доказательств, что снла действует через пространство, которое нашими чувствами воспринимается как пустое. Дабы мысленно представить себе такое действие, мы принуждены наполнить видимую пустоту материей некоторого рода, эфирной средой. Но строение, какое мы приписываем этой эфирной среде, точно также как и строение приписываемое твердому веществу, необходимо представляет собой вывод из ощущений, получаевшх нами от осязаемых тел. Оказываемое телом сопротивление сжиманию— действует не в одном каком либо направлении, но во всех; то же самое и по отвошению к связности. Если мы представим себе безконечное число линий, расходящихся по всем направлениям из центра тела, то можем сказать, что тело оказывает сопротивление сжиманию по каждой из этих линий и по каждой же из них связно. Таково строение конечных единиц, которыми мы пользуемся для истолкования явлений. Будут ли это атомы весомой материи или молекулы эфира, все равпо—качества, с которыми мы их мыслям суть ничто иное, как этя самые ощутимые качества, более или менее идиализованные. Взаимно притягивающиеся и отталкивающиеся во всех направлениях центры снлы суть лишь неощутимые частн материи, снабженные такими же качествами, как и ощутимые, которых мы нн при каком усилии ума не можем представнть себе ляшенными этих качеств. Коротко сказать—это суть нензменные элементы понятия о материи, отвлеченные от изменчивых его элементов. объема, формы и проч. Поэтому для истолкования сялы, проявления которой не могут быть познаны прикосновением, мы ~ользуемся идеальными терминами, добытыми из опытов прикосновения, оправдывая себя в этом тем решительным доводом, что других терминов нет к нашим услугам.

После всего сказнного едвали есть надобность указывать, что -эти всемирно еосуществующия силы прятяжения и отталкивания не должны быть рассматриваемы как реальности, но как символы, с помощию которых мы представляем себе реальность. Это суть формы, в которых открывается нам деятельность Непознаваемого, ^бразы Непознаваемого, определяемые условиями нашего сознания. Но если мы и знаем, что произведенные в нас такям образом идеи далеки от абсолютной истины, то все же можем безбоязненно довериться им, как относительной истине, и извлечь из них ряд дедукдий, имеющих не меныпую относительную истинность.

§ 41. Из всемирного сосуществования притягательных и отталкивательных сил проистекают известные законы направления Бсевозможных движений. Когда дейетвуют одегЕ притягательные силы или когда они одне могут быть усмотрены, движение совершается по направлению их равнодействующей, которая в известлом смысле может быть названа линией наибольшого действия. Когда действуют одне отталкивательные силы или когда они одне могут быть усмотрены, движение происходит в направлении их равнодействующей, которую обыкновенно обозначают названием линии наименьшого сопротивления. Наконец, когда притягательные и отталкивательные силы действуют или могут быть измерены— вместе, движение совершается по равнодействующей всех напряжений и всех сопротивлений. Собственно говоря—только последний закон имеет место, так как согласно гнпотезе, всюду дей«ствуют обе силы. Но часто бывает, что одне из них так безмерно преобладают, что действия других могут быть непринима•емы в ь счет. Практдчески мы можем утверждать, что тело, падающее на землю, еледует направлению наибольшого притяжения; в самом деле, хотя сонротивление воздуха, если тело неправильной формы, и должно «отклонять его немного: (что весьма хорошо видно ла перьях и листьяхъ), но отклонение так ничтожно, что мы можем не принимать его во внимание. Точно так же, хотя движение пара при взрыве парового котла и различествует немного от того, чем было бы ено прн устранении тяготения, но так как это последнее изменяет его лишь в безконечно малой степени, то мы имеем лраво утведждатц что освободившийся пар движется по линии дайменыпаге сопротивления, Мы можем сказать, таким образом, что движение всегла следует либо линии наиболыного напряжения. либо линии наименыпого сопротивления. либо равнодействующей этих двух; лишь бы мы всегда помняли хорошо, что хотя одно только последнее направление, точно говоря, имеет место, тем не менее и два первые нередко так близкн к истинному, что это достаточно для практического их признания.

Движение, происходящее в известном направлении, само становится причиной нового движения в том же направлении. так как это последнее движение ееть лишь проявление избытка снлы в сказанном направлении. То же самое относится к переносу иатерии через пространство, к переносу материи через материю и к передаче вибраций через материю. Когда материя двнжется через пространство, указанное начало выражается в законе инерции, на котором целиком обоснованы все вычисления физической астрономии. Когда материя движется через материю, мы открываем это начало в простом опыте, когда разрыв, пронзведенный в твердом теле движением другого твердого тела, или канал. прорытый в нем жидкостью, становятся дорогой, по которой, при равенстве прочнх условий, направляются последующия движения того-же порядка. Когда движение передается через материю в форме толчков, сообщаемых от частицы к частице, установление колебаний по известному направлению определяет их дальнейшее движение по этим же линиям; это доказывают нам магнитные явления.

Другое следствие условий движения состоит в том, что направление движения лишь в крайне редких случаях, если не никогда,—может быть совершенно прямым. Для того, чтобы движущаяся материя постоянно продолжала следовать направлению, в котором началось движение—необходимо, чтобы притягательные и отталкивательные силы располагались симметрично по сторонам её пути,—а безконечно много шансов за то, что будет не так. Heвозможно сделать совершенно прямым ребра железной полосы. Все чего можно достигнуть, прибегая к совершеннейшим механическим приемам,—это свести неровности ребра к такому минимуму. что-бы их нельзя было открыть без помощн увеличительных приборов. Этот пример достаточен для объяснения, каким образом движение более иля менее отклоняется от прямой линии вследствие несимметричного распределения вокруг его направления различных сил. Мы должны прибавить, что кривая, описываемая движущимся телом, no необходимости сложна, соответственно количеству и разнообразию действующих на него сил: пример —контраст между полетом стрелы и вращеньем палки. уносимой быстрыми волнами водоворота.

Дабы еще подвинуться к объединению знания, нам нужно проследить этн общия законы в различных порядках изменений, представляемых вселенной. Мы должны рассмотреть как каждое движение совершается по направлению наибольшого напряжения, наименьшого сопротявления или же их равнодействующей; каким образом начало двяжения по известному направлению становится причиной дальнейшого движения по этому же направлению; каким образом, не смотря на это, изменение отношений с внешними силами производит оичслонение от этого направления, и каким образом степень отклонения возрастает каждый раз, когда новое влияние присоединяется к действующим.

§ 42. Еслн мы признаем отличием первого периода сгущения тумманного вещества то, что весомая материя, ранее рассеянная в пространстве, скопляется в облака (предположение, оправдываемое физнкой н согласующееся с известными астрономическнми набюдениями), тогда двнжение, совершающееся внутри туманностей может быть объяснено, как следствие общнх законов, указанных выше. Все части этой газоподобной материи должны начать двигаться к центру общего притяжения. Прнтягательные силы, которые, действуя сами по себе, направили бы материю к центру общего тяготенья по прямой линии, встречают отталкнвательные силы в виде сопротивления среды, через которую совершается двиясение. Вследствие этого движение должно следовать равнодействующей этих противуположных сил которая, в снлу несимметричной формы осадившегося облака, должна быть кривой, направленной не к центру тяготенья, но к одному из краев облака—и легко показать, что в скоплении туманностей, движущихся, таким образом, каждое отдельно,—сочетание снл должно пронзвести, в конце концов, вращение всей туманности в одном направлении.

Я ограннчиваюсь лншь указанием на эту гипотезу для доказательства, что закон движения приложим к развнтию туманностей; предположим теперь туманность преображенною и перейдем к рассмотрению явлений, какие представляет теперешняя солнечная система. Мы на каждом шагу встречаем примеры, подтверждающие вышеизложенные общия начала. Каждая планета. каждый «спутшшь обладают составЛйкэдим движения, которое, еслиб дейчугвовало одно унесло бы ик в нанравлении, которому они следуют в каждое давное мгновение. Отсюда следует, что это составлашще© действует, как сопротивление движению в другом направлении. Каждая нлаиета, каждый спутник, влекутся, кроме тоич>, силой, которая, яе встречай она сопротивления, унесла бы их в направлении^ противуполежном первоначальному движению. Равнодействующая -этих двух сил есть кривая, описываемая не<5есньшн телами, явиое следствие несимметричного расположения по сторонам её сил. Ближе раэсматривая эту кривую—находим новые подтверждения. В самом деле, это не правильный круг и не эллипсис, то есть ие фйгуры, которые могли бы получаться, еслибы действовали толысе €илы тангенциальная и центростремительная. Другие части -солнечней системы, постоянно изменяя свое положение, производят то, чте мы назьиваем планетными возмущениями, то есть слабые отклоыения в разные стороны от круга или эллип<сиса, которые обуслевливались бы исключительно двумя главными силами. Эти везмущения показывают нам в слабой степени, каким образем осложняется линия движения по мере умножения сил, влияющих на нее. Если от движения планет и спутников, рассматриваемых в их целом, мы обратимся к движениям их частей, то увидим более сложные явления. Всякая часть вещества земли—при суточном её вращении, описывает кривую, которая представляет собой равнодействующую нескольких сил: сопротивления, встречаемого этой частью в её стремлении приблизиться к центру тяжести> тангенциальной составляющей, силы тяготенья й солнцу и силы сцепления* мешающей части оторваться от земли. Если сочетать это суточное движение с годовым, то путь каждой части земли становится еще сложнее. Еще более увеличивается эта сложностц если мы введем в дело притяжение луны, главную прнчину морских приливов и предварения равноденствий.

§ 43. Мы приходим к земным изменениям; как современным, так и прошедшим. Начнем с изменений, постоянно совершающихся в земной атмосфере; от них перейдем к медленным изменениям на её поверхности и, наконец, к таким, которые еще медленнее совершаются в её недрах.

Массы воздуха, поглощающия теплоту с поверхностей нагретых солнцем, расширяются и следовательно, уменыпают вес воздушных колоннЪ) часть которых составляют. Следовательно они противупоставляют давлению соседнпх колонн —меньшее 6оковое давление; эти последния приходят в движение по направлению уменьшившегося давления и заметцают разширившийся воздух, который, подннмаясь вверх, следует направлению наименьшого сопротивления. Вследствие поднятия масс воздуха, разреженных от нагревания обширными равнинами жаркого пояса, на верхней границе атмосферы происходит поднятие, нарушающее равновесие; воздух, образующий эти вздутия, разливается по сторонам, устремляясь к полюсам; происходдт это от того,. что< при постоянстве притягательной силы Земли, боковое давление на поднятие сильно уменьшено. В каждом воздушном токе этого рода, так же, как и в каждом протнву—токе, заполяяющем пустоту, оставленную первым, направление всегда определяется* равнодействующей притягательной снлыЗемли и сопротивления;.оказываемого соседними массамн воздуха, и изменяется лишь от столкновения с другнми токами родственного пронсхождения, да от ударов об возвышения земной коры. Движешя воды в жидком и газообразном состояниях представляют дальнейшиепримеры. Основываясь на механнческой теории теплоты,. можно показать, что испарение есть улетание молекул воды в направлении наименьшого сопротивления и что по мере того, как сепротивлевие (обязанное давлению воды, перешедшей уже в газообразное сеюто— яние) уменыпается, испарение усиливается. Обратно, осаждение молекул, называемое сгущением пара и происходяпдее, когда частьатмосферических паров снльно охлаждается, может быть истолковано, как уменьшение взаимного давления осаждаюицихся моле-кул в то время, как давление окружающих молекул остается’. неизменно; движение нроисходит в направлении уменьшившегося давления. В падении капель дождя, пронсходящого от этого cryщения, мы видим один из самых простых случаев сочетантного действия двух противуположных сил. Притяжение земли и. сопротивление ежемгяовенно изменяющихся в направленин и силе>воздушных течений, производят совместно косыяи линин дождя, изменяющиеся беспрестанно в степени наклонения^к горизонту. Эти же дождевые капли, достнгнув земли, даютъч еще более очевидное подтверждение общего закона. В их движении по земле в виде ручейков, потоков и рек выражается линия постольку прямая, носкольку это позволяет сопротивление окружающѵх тел. В каждое мгновение движение воды к Земле встречает препят— ствие в твердости вещества, по которому она течет; в каждое мгяовение путь её обозначается равнодействущщею двух направлений, наибольшого притяжения и наименьшого сопротивления. Водопады не представляют исключений из этого правила, как может показаться, но напротив —подтверждают его. В самом деле, если и устранить все препятствия вертнкальному падению воды в виде различных твердых тел, то неустранимо препятствие, представляемое горизонтальным направлением её разбега; парабола, которой следует низвергаюицийся с обрыва поток, порождается взаимодействием притягательной силы и разбега. Не забудем отметить степени сложности, производимой в линии движения разнообразием действующих на нее сил. Атйосферические токи и течения воды (сюда же надо присоединить и океанические течения) следуют пути столь сложному, что его нельзя выразить иначе, как кривою о трех измерениях и с изменчивым уравнением.

Твердая земная кора претерпевает изменения, представляюздия новую группу примеров. Размывы земли и перенесение почвенных частиц в другое место, где, в глубине озер и морей. образуются из них новые толщи, происходят, очевидно, таким же путем, как и передвижейие воды, причиняющее эти изменеяия. Хотя ничто не доказывает индуктивно, что огненные силы действуют по направлениям наименыиого сопротивления, но то малое, что мы знаем об этом предмете, согласуется с убеждени•ем, что и они подчинены общему закону. Землетрясения постоянно поражают одне и те-же местности и существуют страны, претерпевающие в течении длинных периодов поднятия и понижения уровня. Эти факты заставлшот предполагать, что раз уже нарушенные части земли наиболее расположены уступать давлению, пролсходящему от новых сокращений земного ядра. Распределение вулканов по известным линиям и постоянное повторение извержений через одне и те-же кратеры, также подтверждают это заключение.

§ 44. М-р Джемс Гинтоя, в «Медико-Хирургическом Обозрении^ за Октябрь 1858 г., яоказал, что рост органических существ яроисходит в направлении наименьшого сопротивления. Ояисав в подробности некоторые из первых наблюдений, яриведших его к этому обобщению, он так формирует его:

сОрганическая форма есть результат движения. Движение яаяравляется по линии наименьшого сопротивления. Следовательно,

органическая форма есть результат движения по линии наименыдого сопротивления.>

Объяснив и подтвердил свое положение, м. Гинтон пользуется им для объяснения различных явлений развития. Занявшись растениями, он говорит:

«Образование корня представляет прекрасный пример закона наименыпого сопротивления; в самом деле, корень ростет проникая клеточка за клеточкой в промежутки между частицами почвы, путем такого наростания новых клеточек он увеличивается и устремляется по преимуществу в те места, где изобилуют питательные вещества. Когда мы смотрим на корни сильного дерева, нам кажется что оно вонзило их с силой гиганта в твердую землю. Но это вовсв не так: корни без усилий пролагали себе путь, клеточка за клеточкой, по мере того, как извлекалась вода из почвы и последняя вследствие этого становилась рыхлее. Без сомнения, раз образовавшись, корни распространяются с громадной силой, но губчатое строение растущнх корешков не позволяет нам допустить, что они йонзаются в землю. Не вероятнее-ли, что уже образовавшиеся корни, увеличиваясь в объеме, заставляют раздаваться окружающую почву и облегчают образование трещинок, в которые проникают молодые корешки?….»

«Почти всюду в органической природе можно усмотреть более или менее точно выраженную спиральную форму. Движение, встречающее сопротнвление, следует по спирали, как мы можем ‘ вндеть это на движении тела, опускающегося и подымающегося в воде. Воздушный пузырек, подымающийся в воде, опнсывает спнраль, близко напоминающую спираль пробочника—и тело известного средняго веса, падая в воду, описывает в ней кривую, которую легко признать за начало спирали…. Мне кажется, что эта спиральная форма, преобладающая в органических телах, является сильным подтверждением в пользу высказываемой мною мысли…. Спиральная форма ветвей очень многих деревьев очевндна и довольно припомннть, что везде листья располагаются по стволу спнрально…. Сердце начинает свое развитие в вяде оборота спирали и в его совершенной форме можно наити явную спираль в правом и левом желудочках, в правом и левом предсердиях и в клапанах. Что такое оборот сдирали, которым начннается развитие сердца, как не неизбежный результатъ

ограниченного пространством роста клеточдай массы, составляющей его?….»

«Каждому приходилось обращать внимание на особеннуюскладку молодых листьев обыкновенного папортника. Лист кажется свернувшимся вокруг оси_у но в действительности эта форма есть явление, зависящее от роста. З&вертыванье происходит от роста листа; это лишь особенная форма складывания и сморщивания, сопровождающого разширение в ограниченном пространстве…, >

«Свертыванье или сморщиванье лепестков у многих цветков представляет аналогичный факт; в первом периоде развития можно видеть маленькие лепестки, расположенные рядом; позже,. когда они выростают внутри цветовой почки,. они свертываиотся один поверх другого.»

«Если раскроем цветочную почку в ранний период её развития, то увидим, что тычинки сложены так, что заполняют полость между пестиком и венчиком, занятую преимущественно пыльниками; ножки тычинок удлинязотся потом. Я заметил также, что в некоторых случаях, как, например, у цветков,. лепестки которых сморидены или свернуты,. пестик вытянут в ниточку, как будто-бы он рос между лепестками. У других цветков, лепестки котррых сложеныв. почке в. виде низкагосвода (как у боярышника), пестик на вершине. приплюснут и. занимает в бутоне место точно ограниченное снизу тычинками, a с боков и сверху—лепестками. Но я не уверен, существует. ли такое устройство во всех случаяхъ*.

Не придавая всем примерам м. Гинтона того. значения, какое рн им придает, так как против многих из них можно кое что возразить, я полагаио, что можно принять его. заключение_у как в болыней части своей верное. Во всяком случае, необходимо заметить, что в развитии органязмов, как я во всех других случаях, направление движедия строго следует равнЬдействующей сил притяжения и сопротивления и что притягательные силы входят в него столь звгачительной частью, что формула не> будет полна, если не принимать их в рассчет. Формы растенай явно изменяютея притяжением, Направление ветвей не таково, каким оно было бы без действия на них притягательной сялы Земли; каждый цветокъ_у каждый листок изменяется немяог®. в. течении своего развития вследствие веса его частей… Y животных.

это влияние менее очевидно; тем не менее, в виду случаев, когда гибкие органы отклоняются от их направления вследствие действия тяжести, мы имеем право утверждать, что и вовсем организме формы частей должны претерпевать влияние этой силы.

Но задача наша нетольков том, чтобы уловить направление органическихь движений, составляющих рост. Существуют еще движения, составляющия функдии. В них можно усмотреть то-же общее начало. Сосуды, в которых движутся кровь, лимфа, желчь и другие выделения, суть каналы, представляющие наименыпе сопротивления движению, факт столь очевидный, что едва ли есть надобность напоминать о нем. Но существует другой, менее очевидный: что токи, движущиеся по этим сосудам, претерпевають притягательное влияние зевили. Вот три примера тому: варикозные вены (т. е. хроническое их расширение), облегчение воспаленных частей, когда их подымают к верху, прилив крови к голове и к лицу, когда свесить голову. Количество инфильтрирующихся жидкостей в ногах больше днем и меньше ночью—в то время, как наоборот, отечная припухлость век, постоянный симптом при ожирении, увеличивается, когда человек находится в постели и уменыпается, когда он подымается; эти два примера покъзывают нам. что просачивание жидкостей из волосных сосудов варьирует сообразно тому, как изменение положения тела изменяет действие притяжения на различные частя тела.

Хорошо будет указать мимоходом на значение этого общего начала в вопросе развития видов. С динамической точки зрения •есмесгпвенный подборь подразумевает изменения по линии наименьшато сопротивления. Размножение какого либо животного или растителъного вида в благоиириятной для него местности есть рост по направлению, в котором задерживающия силы слабее, чем где либо. Сохранение пород, лучше других преуспевающих в борьбе с окружающими условиями жизни, есть продолжение оргалического движения в направлении, в котором наилегче могут быть обойдены препятствия, заграждающия путь.

§ 44. Не так же легко показать, что установленный нами закон движения царствует и в явлениях духа. В большей части этих явлений, в явлениях эмоций и мысли, нет движения, которое можно было бы уловить. Даже для ощущения и воли, Цткрывающихся нам в действии, произведенном в одной части тела «силой, приложенной к другой части, посредствующее движение скорее выводится, чем констатируется. Затруднения здесь так великя. что можно лишь вкратце указать на доказательства, которые следовало бы привести, еслиб позволяло место.

Предположите, что различные силы, действующия в организме, находятся предварительно в равновесии. Если часть организна становится местопребыванием новой силы, привнесенной или освобожденной в самом организме, то отсюда эта сила, встречая сопротивление меньших окружающих сил, начнет движение к другой части тела. В другой части организма находится точка, в которой совершается расходование силы, то есть точка, которая будет освобождаться от имевшейся силы, вместо того, чтобы приобресть новую, и которая таким образом будет точкой, в которой сопротивление внутренним силам наименьшее; в таком случае двиЖение между этими двумя частями будет совершаться очевидно, в напрааиении наименьшого сопротивления. Итакъ-чувствование подразумевает приток или освобождение силы в части организма_г в то время, как механическое движение подразумевает расход или потерю силы в части организма, предназначенной для этогоОтсюда следует, что если, как мы это константирует, движение_г исходит обыкновенво от частей организма, которые внешний мир. снабжает силами в виде нервных впечатлений,—и направляется к частям организма, реагирующим на внешний мир мышечными сокращениями, то движение это должно подчинятъся изъясненному яами закону. От этого общего заключения мы можем перейти к. более частному. Когда между условиями животной жизни существует нечто, вследствие чего ощущение в одной части оргацизма ведет за собой мышечное сокращение в другой, когда установливается в организме часто повторяющееся движение между этямн частями, то какой получится результат по отношению к направлению этого движения? Возставление равновесия между точками притока и расходования силы должно совершаться каким либо путем. Еслн путь этот прокладывается сразу, если задерживающее действие проходимых тканей влечет за собой реакцию, уменьшающую их задерживательную способность, то новое сообщение между двумя точками встретит на этом пути меныне сопротивления, чем первое и, следовательно, совершится быстрее. Еисли это так, то каждое повтореяие двнжения будет уменьшать на будущее время сопротивление, яредставляемое этим путем и. следовательно, между двумя точками образуется яостоянная линия сообщения, сильно отличающаяся от окружающих тканей тем, что по не# сила передается легко. Следовательно, когда между особенным ощущением и ассоциировавшимся с нин движением установливается связь, производящая то что мы называем рефлекторным действием, объяснение атой связи мы находим в законе, по которому движение следует в направления наименьшого сопротивдения и при неязменности условий, сопротивление в данном направлении уменьшается вследствие совершающегося по нем движения. Без дадьнейших подробностей очевидно, что подобное же истолкование можно дать всем другим нервным изменениям. Если в окружающем нас мире существуют предметы, свойства, действия, представляющиеся нам обыкновенно вместе, то и действия, которые каждое нз них произведет в организме, объединятся вследствие частых повторений, называемых опытом, до такой степени, что всегдабудут возникать вместе. Такнм образом, между первными состояниями образуются соединения различных степеней, как существуют различные степени частоты повторений окружающих сосуществований и смен, дающях начало нервным состояниям; отсюда должно пронсходит общее соответствие между ассоциировавшимися понятиями и совершающимися во внешнем мире ассоциироваьными действиями. [2])

Таким же способом можно истолковать отношеяие, соединяющее эмоцин с действиямя. Посмотрим сначала, что происходят с эмоциями, не управляейыми волей. Они, как и все вообще чувствования, расходуются на пронзведение органических изменений, главным образом мускульных сокращений. Как уже показано в последней главе, следствием бывают произвольные н непронзвольные мускульные сокращения, интензнвность которых варьирует в соответствии с силой эмоций. Нам остается указать, что порядок, в каком затрогяваются мускулы, объясним лишь согласно выше разъясненному общему положению. Так, например, приятное илн тяжелое состояние духа слабой напряженностн ускоряет лишь биения сердца. Почему это так? Потому, что отяошение между нервньш возбуждением и сокращениявии сердца, будучи общим всем родам и видам чувствований, повторялось чащ.едругих откуда следует, что нервное соединение с сердцем, как и показано, представляет самое слабое сопротивление разряду; й то. следовательно. для порождения в нем двнжения достаточно самой слабой силы. Более сильное чувствование или более живая страсть затрогивают не только сердце, но и мускулы лица, в частностимускулы, окружающие рот. Наш закон находнт здесь себе приложение; в самом деле, эти мускулы, сравнительно малые и постоянно движущиеся при говорении, представляют меныде сопротивления психо-моторной силе, чем другие мускулы произвольного движения. Более сильная эмодия возбуждает видимым обраизом мускулы дыхательного аппарата и голоса. Наконец, действием сильной страсти производятся неистовые мускульные сокращения, приводящия в движение туловище и члены. Я не говорю, что истолкование это прнложимо ко всем подробностям фактов (для этого потребовались бы данные, добыть которых невозможно). но возможно с полной уверенностью сказать, что если расположить мускулы по степени их возбудимости, то впереди станут самые слабые и наибольше работающие мускулы, а в конце—самые болыние и наиреже употребляемые. Простой факт смеха, самопроизвольное разряжепие чувствований, затрогивающее сначала мускулы, расположенные вокруг рта, потом мускулы голосового и дыхательного аппаратов и, наконец, мускулы спинного хребта ¹), достаточно, чтобы показать нам, что когда освобождающаяся в нервных центрах сила не находит для себя свободного специального пути, она производит движение вдоль путей, представляющих наименыпее сопротивление, и что если она слишком велика для того, чтобы разрядиться этими путями, она производит движения в других. где встречает более сильное сопротивление.

Вероятно сочтено будет невозможным приложить это рассуждение к воле. Между тем нет недостатка в фактах, доказывающих, что переход известных желаний в известные мускульные действия согласуется с нашим общим положением.

Легко показать, что умственные элементы волевого движения делают линию, по которой следует движение—временной линией наименьшого сэнротивлевия. В самом деле, мысль, порожденная, как это необходимо должно быть, предшествовавш%й мыслью и соедяненная с нею связью, определяющею переход силы, есть представление желаемых дейетвий и их следствий. Но представить себе извеетные собственные действия—значит пробудить отчасти чувствовакия, их сопровождающия, включая сюда и чувство мускульного напряжения,—значит отчасти возбудить соответственные двигательные нервы и все прочие, оканчивающиеся в органе, приводимом в движение. Иначе говоря, воля есть предварительное разряжение по линии которая, в силу предшествовавших опытов, стала лннией ваймецьшого сопротнвления. Переход воли в действие есть лишь второп акт этого разряжения.

Прежде, чем идтн далыде, укажем на вывод из этого факта, а именно, что ряд частных мускульных двяжений, которыми достигается обладание каким либо желательрым предметом, состоит из движений. которым приходнтся преодолевать наименьшую сумму внеипних сил. Подобно тому, как каждое чувствование порождает движение по линии наименыпого сопротивления, и группа чувствований—более или менее сложное желание—породит движение no ряду линий наименьшого сопротивления. То-есть, что желаемое будет достнгяуто с наименыпим расходом силы. Если возразят, что часто по незнанию нли по недостатку ловкости человек следует труднейшему из путей и преэдолевает большую сумму враждебных сил, чем это нужно, то я отвечу, что по отношению к его умственному состоянию избранный им путь все же легчайший. Существует, без сомнения. иной путь, более легкий с отвлечевной точки зрения; но зато-же его незнание этого пути или его неспособность следовать ему иредставляет, с физнческой точки зрения, реальное и непреодолимое препятствие разряжению снлы в этом направлении. Приобретенный им илн сообщевный ему другимя, опыт ве создал в вем путей вервного сообщевия, веобходимых для того, чтобы способ дйствия, яайлучший для вего, был действительным ваправлевием ваймеяьшого сопротивлеяия.

§ 45. Так как у всех животяых, включая сюда и человека, двнжение следует ваправлевию наименьшого сопротивлевия, то яеобходимо заключять, что и в группах людей дело происходит таким же образом. Так как измедевия в обществе проиходят из комбинированного действия его членов, то течение их должно определяться темя же законами, какие определяют все другие изменения, производимые сочетанием сял.

Таким образом, когда мы рассматриваем общество как организм и наблюдаем направление его роста, то открываеьл», что это—то—направление, в котором средняя сила сопротивления наименыиая. Члены общества должны расходовать силы для того, чтобы жить и размножаться. Эти силы сталкиваются и борятся с другими, с силами геологического происхождения или порождаемыми климатом, или с силамн диких животных. или другнх человеческих рас, с которыми члены общества находятся во вражде или соревновении. Поверхность, no которой общество расширяется,— есть поверхность, на которой сумма враждебных сил наименыпая. Чтобы свести это к самому простому выражению, мы можем сказать, что единицы общества должны обращать свои комбинированные или изолированные усилия на сохранение себя и своего потомства от органических н неорганических сил, постоянно стремящихся разрушить их (то косвенно, либо окислением. либо чрезмерным отнятием теплоты, то прямо, механическим разрушением их тела); что сялы этим могут быть либо нейтрализованы другими, либо утилизируемы в форме пищи, одежды, жилища орудий защиты, либо по возможности избегнуты; наконец, что население распространяется всюду, где только оно находит средства наилегче избегнуть враждебных сил или где оно с наименыпим трудом добываеть материалы для орудий защиты или где та и другая выгоды существуют вместе. Вот почему плодоносные долины, обильные водой и растительностью, были заселены первые. Люди расселились также по берегам моря, предлагавшого им изобильную и легко добываемую пищу. Общий факт, имеющий то же значение, состоит в том, что no скольку мы можем судить об этом на основании оставленных ими следов, большие общества возникают впервые в тропических странах, где получёние плодов земных требует затраты наименыпих усилий и где легко сохранять животную теплоту. К этим фактам можно прибавить еще один, происходящий ва наших глазах —эмнградию; мы вадим, что она устремляется в страны, иредетавляющия наименьше сопротивлений самосохранению индявида, а, следовательно, и развитию общества. Точно то же имееть место и по отношению к сопротивлению со стороны соседних обществ. Каждое племя, каж

дый народ обитает в территории, которая, со временем, станое вится тесной для него. Каждому из них присуще постоянностремление расширяться, захватывая прилежащия местности; стремление это встречает сопротввление в подобном же стремлении других племен, других народов. Происходящия отсюда непрестанные войны, покорения более слабых племен или народов, опустошения территорий побфдителями суть общественные движения, совершающиеся по направлению наименьшого сопротнвления. Побежденные племена, если они не истреблены илн не обращены в рабство, представляют нам двнжение такого же характера. В сашж деле, эмигрируя в области менее плодородные, ища убежища в пустынях и горах, направляясь в страны, где сопротнвление росту общества относительно велико, они лишь повинуются более сильному давлению, изгоняющему их из других стран; физические препятствия к личному самосохранению, с которыми им приходнтся бороться, действительно не так сильны, как препятствия в виде врага, принуждающого их бежать.

Таким же способом можно нстолковать внутренния изменения общества. Местностн, естественно пригодные к производству известных пищевых средств, то есть такия, в которых этн ередства получаются деною наименьшей затраты сил, то есть такия, еще раз, в которых желание добыть эти средства встречает наименьшее сопротивление—становятся центрами, специально посвященными производству этих средств. В странах, где почва и климат делают из пшеннцы выгодный продукт, то есть такой,который оплачивает данное колнчество усилий большей суммой питательного вещества, культура пшеннцы становится преобладающим производством. Напротив, в странах, где возделывать пшеницу невыгодно, главными продуктамн земледелия являются рожь, овес, маяс, рис и картофель. На берегах моря люди живут с наименыпей затратой сил, заннмаясь рыболовством и онн выбирают «своим занятием рыболовство. В странах, богатым углем и ме~ таллами, население превращается в рудокопов. находя, что труд, посвященный добыванию утля и металлов, дает большую сумму иищевых веществ и одежд, чем еслибы он был обращен на другое производство. Последний пример приводит нас к явлению, называемому торговлей: это еще одно подтверждение общего закона. В самом деле, торговец облегчает исполнение желаний че•ловека, уменыная уеилия, которые ш без того должен был бы затратить для получения желаемого предмета. Когда, вместо того, чтобы каждому засевать для себя поле, ткать себе платье, шить обувь, люди додумались до того, что одному лучше ограничиться земледелием, другому—заняться исключительно тканьем, третьему —еапожным ремеслом, это произошло оттого, что они нашли более трудным делом каждому все приготовлять для себя, чем заняться каждому одним чем нибудь, а прочее вшиенивать; при посредстве обмена каждый приобретает все необходимое для жизни ценою одоления меныиого сопротивления. Более того, реииаясь посвятить себя производству того или другагд продукта, человек, как и прежде, так и теперь—руководится теми же самыми мотивами. В самом деле, кроме местных условий, производящих то, что большие группы общёства обращаются к промышлеыности, требующей от них наименьшого труда, существуют также индивидуальные способности и условия, заставляющия каждого гражданина предпочитать одно занятие другим; так что, выбирая для себя формы деятельности, определяемые спедиальными обстоятельствами и личными способностямн, общественные единицы движутся, каждая, к предмету своего желания, следуя направлению, представляющему наименыне препятствий. Перевозка товаров, требуемая торговлей, доставляет нам новый пример. Если силы. которые надо преодолеть, дабы доставнть себе необходимые для жизни предметы в область их потребления, меныне сил, которые нужно преодолеть, дабы доставлять их себе из соседних областей, то обмена не происходит. Но когда соседняя область производит их с выгодой, превосходящей яздержки перевоза; когда расстояние так невелико и дорога так удобна, что труд перевозки сложенный с трудом производства—меньше труда производства их в месте их потребления,—то устанавливается перевозка продуктов. Замечается также, что пути, прокладываемые торговыми сообхцениями, ядут в направлепиях наименьшого сопротивления. Вначале. когда товары перемещались на спине человека или лошади, выбирались тропинки, представлявшие тройное преимущество: он$ были короче всяких иных путей, ровнее и более свободны от препятствий; то-есть, выбирали пути, следовать по которым можно было с наименьшими усилиями. Позже, строя дороги, выбирали направление, которое как можно меньше отклонялось бы от прямой в горизонтальной плоскости, если только это отклонение не требовалось ради избежания отклонений в вертикальной длоскости, которые потребовали бы большей траты силы. Направление дороги определяется требованием наименыией затраты силы—даже в случаях, кажущихся исключениями: например, когда делается объезд ради избежания столкновения с собственняком земли. Все усовершенствования, внесенные потом в постройку дорог, вплоть до макадама, каналов, железныхт» дорог, сводящих сопротивление от трения и веса до миннмумй, представляют подтверждения все тогоже общего начала. Если проводится дорога между двумя пунктами_г то выбирается направдение, при котором бы издержки по перевозке былн наименьшие: издержки служат здесь мерилом сопротивлеиия. Тоже самое н в случаях, когда ради сбережения времени, выбнрают самую дорогую дорогу, и потеря времени здесьравносильна потере силы. Когда разделение труда подвинулось да~ леко и средства сообщения достнгли большого совершенства.—образовалась резкая локалнзация промышленности и, как следствие этого, возростание населения, объясняемое с помощью того же общего начала. Приток работников со сторояы к индустриальным дентрам, равно как и увелнчение населения, живущого в этях дентрах, определяются ценою труда, то-есть—колнчеством товаров какое можио получить за данные уснлия. Сказать, что рабочие скопляются в местах, где, вследствие прибыльности проязводства, им может быть уделяема в форме заработной платы болыная доля для продукта,—значят сказать, что они собнраются в местностях, где наименьше препятствий к прокормлению себя и своей семьи. Следовательно, быстрое возрастание числа работннков в таких местностях есть общественный рост в направлении наименьшого сопротнвления.

Так же очевядна прнложнмость нашего общего начала и к. функдиональным изменениям в обществе, происходяиднм еже^ дневно. Приток капиталов к предприятиям, дающим наибольшую прибыль, покупка no наидешевейшей из цен, продажа по самой дорогой из цен, введение в пронзводство наиболее эконошчных приемов, развитие наилучших средств распределедия и. все эти колебания торговой деятельности, ежедневно сообщаемые нашнмн газетамя и час за часом —телеграммами,—суть также двнжения, пронсходящия в направлении наименьшого сцрротинвления. В самом деле, еслн мы проанализнруем каждое яз этих изменедий, еслн вместо продента на капитал мы будем читать: избыток продукта, превыциающий издержки на содержание работннка_г если мы истолкуем большой процент или большой избыток —трудом вознаграждаемым наибольшим результатом и если труд, вознаграждаемый наибольшим результатом означает мускульное действие, направленное так, что по возможности избегаются все препятствия,—то признаем, что все эти торговые явления суть ничто шное, как сложные движения, совершаюициеся по линии наименылого сопротивления.

Против этого социологического приложения общего закона мотут быть сделаны два возражения. Одни скажут, что здесь слово <сила имеет лишь метафорический смысл, что утверждая, что люди толкаются в известных направлениях известными желаниями, мы пользуемся фигуральною речью, но не выражаем физического факта. Я отвечаю, что следует толковать вышеприведенные примеры буквально и что упомянутые действия сушь физические факты. Давление голода есть реальная сила, ощушение, подразумевающее известное нервное напряжение—и мускульное действие, вызываемое ощущением, есть действительно разряжение ощущения в форме движений тела; наконец, если подвергнуть анализу психические факты, представляемые этим случаем, то окажется, что разряжение направляется по линии наименьшого сопротивления. Следовательно, движения общества, члены которого толкаемы теми или другими желаниями, следует, как мы сказали, понимать прямо, а не метафорически. Можно с^ѵделать обратного характера возражение н сказать, что приведенные примеры суть лишь замаскировашшя об щия места,, что раз признан закон направления движения, то из этого с необходимостью следует, что и общественные двнжения, вместе со всякими иными, согласуются с этим законом. Можно ответить, что удовольствовавшись одним отвлеченным утверждением, что общественные движения согласуются с этим законом нельзя было бы убедить большинства читателей и что необходимо показать как согласуются. Ибо для того, чтобы общественные явления могли быть объединены в систему с явлениями простейших порядков, необходимо, чтобы обобщения, подобные обобщениям политяческой экономии, были сведены к эквивалентным положениям, выраженным в функциях силы и движения.

Общественные явления различных порядков согласуются с двумя производными законами, упомянутыми в начале. Прежде всего—заметим, ято раз начавшись в известном направлении, :вижения об щественные, как и все другие, стремятся сохранить

зто направление. Коммерческая паяяка, пронзводство товаров, обидественная привычка, политическая агитация—продолжаются долго спустя после того, как иссяк нсточник, породивший их и поддерживавший; необходимо сопротнвление, чтобы остановить их. Во вторых, заметнм, что ход общественных двяжений тем извилистее, чем сложнее общественные снлы. _вНа примере сложных рядов движений мускулов, которые должен совершать рабочий, дабы приобресть на что купить себе хлеба у булочника, мы видим, какое извилнстое направление прннимает движение, когда действующия силы становятся весьма многочисленны; мы это видим еще лучше на общественных действиях полнтического характера, например, на действиях, приводящих разбогатевшого на тортовле человека в конце его жизни в парламент.

§ 46. Спроснм себя теперь, каково конечное доказательство _ѵобщего начала, изложгенного в этой главе, как мы сделалн это для общагр начала, нзложенного в предыдущей главе. Должны лн мы прянять его просто в качестве эмпиряческого обобщения нлн же можем формулировать его, как вывод из более основного начала? У читателя уже готов ответ. Мы можем вывести это начало из первоосновного данного сознания, служащого краеугольным камнем всех наук.

Предположим несколько сил, действующях на данное тело и влекущих его в разные стороны. На основании закона. называемого математиками законом с.чожения сил, вместо двух из них можно взять одну, которая бы пронзиоднла на тела такое же влияние и в таком же направлении—как обе вместе. Если в тправленин каждой яз этих данных сил провести прямую линию; если на этнх линиях обозначить дляны, пропорциояальные напряжению каждой снлы и из крайней точки длины каждой линии провести параллели к другой, то образуется параллелограмм; диагональ этого параллелограмма представляет напряженность и направление силы эквивалеятной двум данным. Эту силу называют равнодействующей и одна равнодействующая может быть для двух составляющих. Точно так же можно наити новую равнодействующую для каждой пары равнодействующих. Достаточно повторять такое действие, чтобы все сялы свести к двум. Если эти две силы равны и протнвуположны, то есть, еслн не существует лннин большого напряжения, то двнжения нет. Если силы противоположны, но не равны, то движение совершается в направлении большей из них. Если они не равяы, ни противуположны. то движение совершается по их равнодействующей. В самом де ле, во втором и третьем случаях существует сила, яе встречающая сопротивления в одном из направлений. Эта сила, остаток от нейтралнзации всех других, должна двигать тело в направленин её действия. Утверждать дротивное—значит утверждать, что снла может расходоваться бесследно, не порождая другой эквивалентной снлы, что подразумевает исчезновение снлы, то есть—отрицание постоянства снлы. Нет надобности прибавлять, что еслибы вместо влечения речь шла о сопротивлениях, то . рассуждение не изменилось бы, как н в том случае не изменилось бы, еслн-бы речь шла о сопротивлениях и действиях вместе. Такнм образом, двнжение следует направлению наибольшого действия или направлению наименыпого сопротявления яли по равнодействующей этих двух; это неязбежная дедукция иа первоосновного начала, стоящого выше всякнх доказательств.

Если мы выразим это положение в самом простом его виде, то еще яснее увиднм, что оно есть следствие нз закона постоянства силы. Представнм себе две тяжестн, привешенные к блоку илн к концам равноплечного рычага; или, еще лучше^ представям себе двух человек, которые тянут друг друга. Мы говорим, что большая тяжесть опустится, что более сильный человек потащит за собой слабейшого. Но если нас спросят, как мы узнаем, что существует более тяжелое тело нли более сильный человек, то мы, всего на всего, можем лишь ответить, что одна нз тяжестей и один человек дронзводят двнжение в направлении их действия. Едннственное доказательство, какое мы можем иметь о существовании бодьшей силы. заключается в производнмом ею движенин. Но еслн мы можем узнать, которое из двух противуположных влечений больше другого лишь по движению, производимому нм в своем направленин, то, утверждая, что движение пронсходнт в направления большей сялы, мы говорнм просто банальность. Есля мы пойдем дальше и спросим себя. на чем основывается преддоложение, что из двух дротивоположных сил больше та, которая нроизводит движение в своем направледия, то не наидем другого ответа, кроие следующаго: на ин~ туцции,что ч^исть большей силы, не нейтралязованная меньшей снлой, должна пронзвестн свое действие, то есть на интуяции, что сила эта. оставшаяоя досле нейтрализация прочого, не может исчезнуть. нодолжна проявиться в каком нибудь эквивалентном изменении,— то есть, наконец,—на интунции постоянства силы. В занимающем нас рассуждении, как и в предшествовавших, можно утверждать, что приведенные нами примеры, сколько бы там ни было их, не могут сделать большею уверенность в заключениях, выводимых из основного данного сознания. В самом деле, .во всех случаях, как и в приведенных мною простейших. мы можем узнать большую силу только по движению, которое она производит. Мы никогда не можем констатировать порождение движения не в направленин большей силы, а в каком нибудь ином, ибо наша мера сравнительного превосходства силы заключается в яя способностн производить движение. Так что очевидно, что раз мы подобным путем определяем велнчину сил, то ннкакое увеличение числа примеров не увелнчнт уверенностн в законе направЛения движения, непосредственно вытекающем из закона по•стоянства силы.

Из этого же первоосновного начала можно вывести закон, что двнжение, раз приняв известное направление, само становится причиной следующого движения в этомъ-же направлении. Аксиома механнки; по которой движущаяся в известном направлении материя, предоставленная самой себе, продолжает двигатъся в этом же направлении, не теряя своей скорости, есть ничто иное, как косвенное, подтверждение начала постоянства силы, ибо утверждается, что сила, проявившаяся в перемещении тела на известлом пространстве по известному направлению н в известное время. не может исчезнуть, не произведя равного проявления, которое приотсутствии сопротивления, должно быть новым перемещением материи в том же направлении и с тою же скоростью. В случае. ясогда материя перемещается в материи, неизбежно то-же заклю’чение. Но здесь действия гораздо сложнее. Жидкость, движущаяся в известном направлении сквозь твердое тело нлн поверх его. как, например. вода по земле, теряет часть своего движения в форме теплоты, от трения и ударов о вещества, служащия ей ложем. Она может также теря^ь часть своего движения на предоление сил, корые она переводит в свободное состояние, например, когда она сдвигает съместа массу, заграждающую путь её. Но кроме этой потерн сил, преобразующихся в другие формы силы. существует -еще потеря движения жидкостью в форме действия её на ложе, которое от того становится менее загроможденным; результат этого действия можно видеть в почвенных частицах, уносимых водой. Рытвины, образованные потокамн, также представляют этому доказательства. Сложность еще больше в случае движения, совершающегося в материи от части её к части: например в разряжении нервной силы в живой ткани. Оно может совершаться по путя химических нзменений, которые делают этот путь менее удобным для сообщения. Или же само двяжение может преобразовываться частью в сопротивление; как в случае металлов, проводимость которых уменьшается от теплоты, развнваемой прохождением электрнческого тока. Суть вопроса в ‘том, впрочем, чтобы определить, какое пронсходит, если происходит только, изменение строения в материи, служащей проводником, независимо от всяких случайных возмущающих сил, независимо от всего, что не есть иеобходимое сопротнвление материи,. то-есть сопротивление, пронстекающее из инерции составляющих ее единиц. Если мы ограничям наше вннмание той частью движения, которая, избегнув перехода в другие формы, продолжает свой путь, то из начала постоянства сялы можем вывести, что часть этого остающегося движения, (часть этой, рассматриваемой нами частн движения) теряющаяся на перемену положения единиц. составляющих проводящее тело, должна приводить их в такое состояние, в котором они в меныпей степени сопротивляются следующему двнжению в том же направлении.-

Таким образом, во всех нзменениях, происходивших я ныне пронсходящих в солнечной системе, во всех измененияхъ_г совершавшихся и совершающихся еще в земной коре, во всех психических действиях и их воздействиях на тело. во всех изменениях строения и отдравлений общества—существующия движения необходимо определяются так. как мы объяснили. Всюду, где только мы усматриваем движение,—оно должно быть производимо наибольшей сялой. Всюду, где мы усматриваем наибольшую снлу, действующею в данном направления,—в этом же направления должно совершаться и двиясение. Эти начала верны не только в пряложенин к одному ялн нескольким разрядам явлений, но принадлежат к числу тех всеобщнх начал, при помощи которых объеднняется наше знание явлений.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

Ритмичность движения.

§ 47. Когда флаг, неподвижно висевший на мачте корабля_г приходит в движение от первых дуновений ветра, он красиво* извивается, причем извилины пробегают по нем от неподвижного конца к свободному. В эту минуту начинают вздрагивать паруса и бьются о мачты все быстрее и быстрее по мере того. как ветер крепчает. Когда они надулись, наконец, и натянуты с помощью рей и снастей, края их вздрагивают каждый раз, когда в них ударит сильный порыв ветра. Когда разыгривается буря, вибрации, которые ощущаются если прикоснуться к снастям, показывают, что весь такелаж вибрирует; в то же время рев и свист ветра доказывают, что и в самом ветре цроисходят быстрые колебания. На земле столкновение воздушнага течения с встречными предметами также производит ритмическоедействие. Листья на деревьях треиещут, ветви расрачиваются_г сами деревья гнуться и качаются. Трава и высохшие стебельки на равнине—или, еще лучше, колосья хлебов —волнуются, производя размахи вверх и вннз. В самых устойчивых предметах могу: быть открыты подобные движения, хотя и не столь явныя; вибрации, которые можно подметить в здании во время взрывов урагана, могут служить примером этого. Потоки воды производят в предметах, препятствующих движению их, такие же действия, как и воздушные течения. Стебли травы, растущей в. воде, извиваются от одного конца, до другого. Затонувшие ветви_г опустившиеся на дно реки, где течение быстро, качаются, то подымаясь, то опускаясь, быетро или медленно, смотря по их величине; в больших реках, как Миссисипи, целые деревья удерживаются в таком положении и данное нм название «пилыциковъ> очень хорошо выражает испытываемое ими ритмическое движение. Отметим, кроме того, следствие антагонизма между течением и его ложем. В неглубоких местах, где видно влияние дна на текущую воду, мы замечаем образование струок. то-есть. легких волнений. Изучая действия н протнвудействия, совершающиеся между движущейся жидкостью и её берегами, мы находим еще пример, подтверждающий общее положение, хотя дело здесьтироисходит иначе. В самом деле, в ничтожнейших ручейках так же как и в широко-язлучистых реках, излучины потока. ударяющегося то об однн берег, то о другой во всех изгибах ■своего течения, образуют извилястую линию в такой степени неизбежную, что канал, проведенный по прямой линии, вскорости приобретает змеевндную форму. Аналогичные явления возннкают там, где воды неподвнжны, а подвнжен твердый предмет. Еслп быстро н с большой силой ударяясь палкой по воде, то по вибрациям, сообщаемым палкой руке, можно заключить, что она вибрнрует. Даже в масснвных телах движение порождает подобные эффекты, но для этого необходнма большая сила: например, когда вннт большого парохода переходит от медленного вращения к быстрому, он сообщает дрожание всему судну. Звукя, происходящие от трения смычка о струны скрнпки, дают нам вибрации, проязведенные двнжением твердого тела по твердому. При машннном сверленьи н струганьи, когда острие инструмента входит в твердое тело, снльные выбрация передаются машяне и ряд волн распространяется по железу или дереву, которые она обрабатывает. Ребенок, остругивающий свой грнфель, не может не производить на нем волнястой поверхностн. Когда мы покатнм шар по льду нлн по земле, то он всегда испытывает в большей илн меныпей степенн движение поднятия и опускания; если быстрота значительна—это подскакнванье видимо, но оно становится слишком слабо для того чтоб быть замеченым невооруженным глазом, когда быстрота невелика. Как бы гладки небылн рельсы, как бы хорошо ни бьгли построены вагоны, железная дорога веязбежно приходит в дрожанье, в горизонтальном направлении. яеак и в вертнкальном. Даже в том случае, когда материя внезапно останавлнвается от столкновения, закон рнтмнчностн может быть оправдан; в самом деле, оба тела, ударяющее и ударяемое, начинают дрожать, а дрожать—значит пронзводять ритмическое двнжение. Хотя мы и не имеем прнвычкн наблюдать это, но несомненно, что толчкн, производнмые нашимн действиями на внешние предметы, окружающие нас; распространяются в ннх в форме вябрацин. Стонт только посмотреть в телескоп болыной силы, чтобы убеднться, что каждый удар нашого сердца прнводит в дрожанио всю комнату. Переходя к движениям друтого порядка, к совершающимся в эфярной среде, мы открываем ъ нях тот же характер. Все новейшие открытия подтверждают, что свет есть волнообразное колебание. Нашли, что лучи теплоты выражают тот же основной характер; их колебания отличаются от световых только своей относительной длиной. Электрические движения также представляют колебания, но только иного порядка. Можно часто видеть, как северные сияния переливаются блестящими волнами, а разряжение электричеств в пустоте своим полосатым видом убеждает нас, что ток не однообразен, но состоит из ударов большей или меныпей напряженности. Если. не отрицая сказанного, нам возразят, что существуют движения. как, например, движение брошенного тела, которые не ритмичны, то мы ответим, что исключение это лишь кажущееся и что движения эти были бы ритмичны, еслиб не были прерваны. Принято говорить, что траэктория пушечного ядра есть парабола; и верно (скинув со счетов сопротивление атмосферы), что кривая. описываемая ядром, так мало отличается от параболы. что практнчески можно не принимать во внимание этой разницы. Но, строго говоря, это не парабола, а отрезок чрезвычайно эксцентричного эллипсиса, более далекий центр которого совпадает с центром тяжести земли; еслибы земля не останавливала полета пушечного ядра, оно ^робежало бы вокруг этого центра и воротилось бы к своей исходной точке, дабы начать медленно-ритмическое движение. Рязряжение пушки представляет нам прекраснейший пример в подтверждение изъясненного общего начала, хотя с первого взгляда и кажется, будто этим доказывается противное. Выстрел производит сильные волнообразные колебания в окружающем воздухе. Свист летящого к цели ядра обязан другому ряду воздушных волн. Наконец, движение вокруг центра земли, которое начинает совершать ядро, будучи воспрепятствовано твердой почвой. ареобразуется в ритм иного порядка. именно—вибрации, происходящия от удара^х).

Вообще говоря, ритм не прост, но сложен. Волнообразные колебания пронзводятся обыкновенно несколькимн действующими силами, различающимися по быстроте; вот почему всегда на ряду с первичнымн ритмами существуют вторичные, производимые пе-

¹) Нескоиько лет тому назад я думал, что один исповеду» убеждение в ритмичвости всех движений; недавво я узнал, что и друг мой, профессор Тиндалль, признает это общее положение.

риодическим совпадением и расхождением первичных. Таким путем образуется двойной ритм, тройной и даже четверной. Самый простой случай сложного ритма находим мы в том, что в акустике называется совпадением; это периодические интерваллы звука и тишины, замечаемые, когда единовременно звучат две ноты почти одного тона, и пронсходящие от попеременного совпадения и расхождения воздушных волн. То же самое представляют явления, называемые ннтерфрекцией света, происходящия от периодического сходства и несходства эфирных волнений, которые, взаимно то усиливаясь, то нейтралнзуясь, порождают ннтервалы усиления и ослабления света. На берегу моря мы можем наблюдать разнообразные примеры сложного ритма. Мы наблюдаем явления прилива, представляющия два раза в месяц возрастание н уменьшение ежедневных поднятий и опусканий моря, что завнсит от совпадения я расхождения притяжений солнечного и лунного. Другой пример постоянно представляет нам поверхность моря; все больпгия волны несут на своих боках меньшие, а этн еще меныпия, вследствие чего происходнт, что каждый пенистый гребень с несущим его водяным основанием, поднимается и опускается меньше в том случае, когда его подхватывает болыний ^л. Совершенно иного рода и чрезвычайно йнтересный пример ритмического движения находим мы в небольших ручейках, текущих во время отлива по песку и пробивающихся сквозь рнфы из мелких камешков; когда канал в одном из этнх рифов узок, а течение ручейка сильно, то песок на дне складывается в ряд холмнков, соответствующих водяной рябн. Если станем наблюдать некоторое время это явление, то увндим. что холмикн эти делаются все выше и выше и рябь переходнт в маленькие волны. пока волнение не отанет тревожно и не унесет вдруг всех холмиков, после чего ручеек течет по ровному дну; затем опять начинается образование холмяков. Можно было бы прибавить и более сложные примеры ритма, но они будут уместнее при изложенин разлнчных видов космических изменений, которыми мы займемся дальше.

Из приведенных фактов следует, что ритм появляется всюду, где сталкяваются не равновесящия силы. Есля противуположные снлы образуют в данной точке противувес одна другой, то наступает покой, а в отсутстеии двнжения, естественно, не может быть и рнтма. Но, если вместо равновесия снл, существует перевес силы в одном направлении, если, как это неизбежно должно быть, движение начинается в одном направлении, то для того, чтобы оно однообразно совершалось в том же направлении, необходимо, чтобы движущаяся материя, беспрестанно изменяя свое полоясение в пространстве, сохраняли нензменные отношения с источниками силы, пронзводящей движение или ставящей ему препятствия. Но это вещь невозможная. Всякое перемещение в пространстве должно изменять отношения сил, находящихся в действии, увеличивать или уменыпать преобладание одной силы над другой н мешать единообразию движения. Если же движение не может быть равномерным, то за полной невозможностъю ускорения либо замедления, продолжающегося безконечное время н чрез безконечное пространство (чего нельзя понять), нет иной альтернативы, кроме ритма.

Существует еще одно. второстепенное, заключение, которого не следует упускать из виду. В последней главе мы видели, что движение никогда не бывает абсолютно прямолинейно; к этому надо прибавить, как следствие, что ритим по необходимостн нелолон. Прямолинейный ритм может проязойти в том лишь случае, когда силы сопротявления расположены как раз по линии движения, а шансов против такого расположения безконечно много. Для произведения в совершенстве кругового ритма необходимо, чтобы две силы былирасположены в точности под прямым углом друг к другу и в известном соответствии, а против такого расположения, равным образом, шансов безконечно много. Все другие пропорции и расположения двух сил произведут более или менее эксцентрический эллипсис. Когда же действует более двух сил, как это наичаще бывает, привильного рнтма не может быть. Так что в действительности, в природе—действие и противудействие сил никогда не воспроизводит предшествовавшого состояния вполне. Для очень же сложных движений, особенно для движений аггрегатовъ( единицы которых отчасти независимы, мы не можем яачертить правильной кривой; мы замечаем лишь общее колебание. Наконец, когда периодическое движение закончилось, разница между состоянием отправления и состоянием достнжения находится, обыкновенно в соответствии с количеством действовавших сил.

§ 48. Столь общее рассеянным туманностям спиральное строение, то есть то самое расположение какое должна принять материя, движущаяся к центру притяжения в содротивляющейся среде, яоказывает нам постепенное уетановление вращения и следовательно, ритма в отдаленных областях, занятых туманностями. Двойные звезды, двнжущиеся вокруг центра общего лритяжеяия в периоды, из которых иные теперь уже известны, представляють ритмнческие действия в далеких частях нашей звездной снстемы. Другой факт иного, впрочем, порядка имеет такое-же общее значение: я говорю о дериоднческих звездах, понеременно то сверкающих, то меркнущих.

Всякому так хорошо нзвестна периоднчность обращений планет, спутников н комет, что с моей стороны неизвинительно было бы говорнть об этом, еслиб не было надобностн показать. какие прекрасные подтверждения общего закона двнжения представляют нам они. Но кроме обращений этих тел по ях орбятам (которые все более или менее эксцентрнчны:) н их вращений вокруг своей оси, солнечная система представляет яам различные более сложные и менее очевндные ритмы. Каждая планета н каждый спутняк имеют обращения узлов: это медленное изменение в положении плоскости орбиты, которое, раз воротивиянсь к исходной точке, начинается снова. Существуют постепенные изменения длнны большой осн орбнты и её эксцентрнтета, равным образом рнтмичные в том смысле, что онн совершаются в граннцах своего максимума и миннмума и что ход их от одной крайней точки к другой не однообразен, но имеет меняющуюся скорость. Сущеетвует также обращение линии абсидов, которая в большие периоды времени двяжется по небу, но неправильно, но сложными колебаниямя. Кроме того мы наблюдаем нзменения в направления планетных осей, называемые нутациями н другое, более обширное вращение, которое для земли причнняет предварение равноденствий. Эти ритмы, еще не самые сложные. Один из самых простых прнмеров большого осложнения представляет вековое ускорение н замедление луны, производимое варьяциями эксцентритета земной орбиты. Другой факт более важного значения происходит от изменений в наяравленин осей вращения дланет, орбнты которых заметно эксцентрнчны. В течении грамадных периодов временн каждая планета при нанбольшем яриближении своем к солнцу, подставляет его влиянию большую часть своего северного полушария, чем южнаго; а потом, в течении следующого периода, додставляет большую часть южного полушария, чем севернаго: периодичеекое возвращение этих совпадений производит на некоторых планетах значительные климатические изменения; для нашей земли период этих совпадений равен 21 тысяче лет, в теченин которых каждое полушарие проходнт цнкл умеренных климатов и крайностей тепла и холода. Это еще не все. Существует варьяция. въэтой варьяции. В самом деле, лета и знмы на всей земле представляют более нли менее резко выраженный контраст, снла которого изменяется соответственно тому, увеличавается или уменьшается эксцентритет орбиты. Отсюда следует, что во время возрастания эксцентритета эпохи, когда времена года слабо различаются н эпохи, когда они разлнчаются сильно, проходямые по переменно каждым полушарием, должны становится все более и более различнымн по степени их контраста; обратное происходнт в период укорочения эксцентритета. Так, что количество света н теплоты, получаемое какой либо частью земли от солнца, представляет нам четверной ритм, рнтм дня и ночи, ритм лета н зимы, ритм, пронсходящий от разннцы в положении ося вращения в дни перигелия я афелия которая свершает свой цикл в 21 тысячу лет —и, наконец, ритм, яроизводимый изменениямн эксцентритета орбиты, требующямя для своего завершения мнллионов лет.

§ 49. Ряды земных явлений, прямо зависящих от солнечный теплоты, весьма естественно, представляют рнтм, соответ«твующий периодически-изменчивому количеству теплоты, получаемой от солнца каждой частью землн. Оамый дростой, хотя я не самый очевндный, прнмер дают нам магнетические колебания. Эти колебания слагаются из повышений и понижений дневных, повышений и понижений годовых, из повышений и поннжений десятилетних; последния соответствуют периоду, в который солнечные дятна достигают нопеременно наибольшого и наименыпого своего чясла и своей велнчяны. Кроме того, сущеетвуют, вероятно и другие изменения, соответствующия указанным выше астрономнческим цнклам. Двяжеяия Океана я атмосферы представляют яам более очевндные прнмеры. Морские течения, идущия на поверхностн ют экватора к полюсам н в глубнне от полюсов къэкватору, нредставляют безярестанное движение взад и вперед по всей толще громадной массы воды; это двнжение изменяется в напряженности соответственно временам года и комбннируется с другими, аналогичными, но более слабымя движениями местяого лрот.

исхождения. Воздушные течения, происходящия от той же причины, нмеют подобные же годовые колебания, точно так же возмущаемые второстепенными движенияйи. Какими бы неправильнымя ни казались нам в частностн ветры, тем не менее мы виднм довольно ясно выраженную периодичность в муссонах и других тропнческих атмосферных колебаниях —и даже в равноденственных бурях н весенннх ветрах нашего климата. Далее, мы нмеем смену периодов, в которые преобладает испарение, периодами, в которые преобладает осаждение паров; это можно ясно видеть на смене под тропиками дождливых периодов резко выраженнымн периодами засухи н не так ясно—на соответственной периодичности в умеренных климатах. Кроме медленных нзменений, соответствующих разницам времен года, испарение и асаждение воды доставляют нам прнмеры более быстрого ритма. Когда дождлнвая погода длнтся целые недели, стремление паров осаждатъся, хотя и перевешивающее стремление к нспарению, не сказывается, однако, постояным дождем,дождливый период состоит из дождливых и вполне или частью ясных дней. Закон ритма проявляется не в одннх этих сменах в целом. В дождливый период в теченин каждого дня можно подметить более слабый ритм, особенно когда два стремления—к испарению и к осаждению, почти уравновешены. В горах наиудобнее изучать этот слабый ритм. Влажные ветры, не осаждающие всей своей воды, пока несутся над низко лежащими, сравнительно теплыми_у равнинами, теряют столько теплоты, достигая покрытых снегом горных вершин, что осаждение происходит немедленно. Но, переходя из газообразного в жидкое состояние, вода освобождает значительное количество теплоты, вследствие его образующиеся облака теплее осаждающого их окружающого воздуха и еще больше теплее поверхности гор, вокруг которых они клубятся. Вот почему, во время гроз, вершнны гор нагреваются, частью дейетвием нзлучения от окутывающнх нх облаков, частью от прнкосновения дождя. С той мннуты, как они начинают отделять больше теплоты, чем прежде, они не в такой мере как прежде охлаждают проходящий над ними воздух и перестают осаждать пары, несомые этой воздушной струей. Облака рассеваются, небо становится чистым и сверкающее солнце обещает прекрасный день. Но небольшое количество теплоты, полу^ ченное холодными склонами горной вершины, вскоре излучается» особенно когда исчезание облаков усиливает это излучение в проетранство. Следовательно, склоны вершины становятся вскорости столь же холодными, как и прежде были (и даже еще холоднее, вследствие испарения выпавшей в виде дождя воды) и снова начинают осаждат пары в проходящем над нимн воздухе, разражается новая гроза, ведущая за собой те-же следствия. На визменностях эти действия и противодействия не столь очевидны, так как здесь контраст двух температур менее резок. Тем не менее—и здесь их можно открыть, не только в дни ливней, но н в днн затяжного дождя; в самом деле, мы не находим однообразие в явленин: всегда существуют стадии обильного дождя и мелкого, происходящия, вероятно, от указанных нами прнчин.

Естественно, что эти метеорологнческие ритмы заключают в себе нечто, соответствующее изменениям, пронзводимым водою и ветром на поверхности Землн. Колебания в колнчествах ьсадков, оставляемых реками, увелячивающяхся и уменьшающнхся соответственно временам года, должны пронзводить колебания в происходяидих от того наслоениях, колебания в цвете и качеетве последовательных отложений. Ил, образуемый разрушением берегов реки и уносимый водами, должен в равной мере представлять периодические различия, соответственно периодячности местных ветров. Всюду, где мороз играет роль в разрушенин почвы, он вследствие свонх возвратов, становится фактором ритмичности осадочных слорв. Геологнческие изменения, производимые ледниками и ледянымн горами, должны, равным образом, прсдставлять сменяющиеся периоды большей и меныией напряженности.

Существуют также доказательства, что изменения земной коры, происходящия от огненных сил, нмеют язвестную периодичность. Вулканические извержения не постоянны, но перемежаются состояниями покоя н, поскольку можно судить на основании данных наблюдения, они возвращаются после известного средняго времени, которое короче в эпохн сильной вулканяческой деятельности и длиннее в эпохи сравнятельного затишья. То-же самое имеет меото н по отношению к землетрясениям, так же, как и по отношению к ишднятиям и опусканиям земной поверхности, которые происходят от землетрясений. Смена наслоений в дельте Миссисипи указывает на иоследовательньия опускания земной поверхности, происходнвшие через почти равные промежутки. Всюду в широко растилающихся группах правильвых нас^юедий. предполагающих не большия понижения через правильные промежутки, мы замечаем ритим в действиях и противудействиях между твердой корой Земли и еще жидким её содержимым, ритим, который комбинируется с другими, более медленными и проявляющимися там, где оканчиваются группы однех наслоений и начинаются другие, иного характера. Есть даже основание заподозрить неизмеримо большую и важную по своиви следствиям геологическую периодичность, а именно—смену обширных поднятий и понижений, вследствие которых образовались материки там, где были прежде океаны, и океаны там, где были прежде материки. В самом деле, прьдположим —а мы имеем основание предположить это—что кора земная повсюду имеет одинаковую толщину; ясно, что части её, наиболее опущенные под средним уровнем, должны быть более доступны на своей внутренней поверхности потокам расплавленного вещества, циркулирующим внутри земли—и что, вследствие этого, они должны быть более подвержены тому, что можно назвать огненным размыванием; наоборот, внутренняя новерхность приподнятых частей земной коры удалена от действия потоков, циркулирующих внутря земли, вследствие чего происходит утолщение этих частей коры, более или менее уравновешивающее разрушение, производнмое на внешней их поверхности водным размыванием. Разрушаясь снизу и не возмещаясь сверху новыми отложениями, пониженные части земной коры, на которых покоятся самые глубокие океаны, становятся местом наименыпого сопротивления и вследствие этого начинают уступать давлению снизу вверх, производимому жидким содержимым земли; отсюда следует, что поверхности эти подымаются в течение длинныхъпериодов и останавливаются лишь тогда, когда земная кора получит расположение, обратное прежнему. Все равно, прочно или слабо обоснованы эти положения,—для общего вывода это безразлично. И без того у нас достаточно доказательств в пользу того, что геологические явления ритмичны.

§ 50. Нигде, может быть, примеры ритмичности так не многочисленны и не очевидны, как в области явлений жизни. Растения, правда, не показывают нам обыкновенно никакой ритмичности, за исключением той, которая производится сменами дня и ночи и времен года. Ho у животных мы открываем большую изменчявость движений, в которых противуположные крайности перемежаются всемн степенями скорости. Проглатываяие лищн яроизводится волнистым сокращением, пробегающим по всей длине пищевода; пищеварение сопровождается мускульным действием желудка, равным образом, волнистым —и пернстальтяческое движение кишек нмеет подобный же характер. Кровь, образующаяся из пищевых веществ, движется не равномерным потоком, но толчками; она снабжается кислородом в легких, которые поочередно сжимаются и разшнряются. Всякое перемещение есть следствие толчкообразных движений; даже когда движение кажется равномерным, как у существ наимеяыпей величины, мякроскоп показывает нам, что оно производится мерцанием ресничек, которыми снабжены инфуаории.

Первичные ритмы органических действий комбинируются со вторичными большей продолжительности. Всевозможные формы органической деятельности представляют периодические возрастания и повижения. Примеры этому видим мы в периодической потребности есть и спать. Каждое принятие пищи ведет за собой более быстрое ритмическое действие пищеварнтельных органов; пульсации сердца ускоряются и дыхательные движения становятся чаще. Напротнв, во время сна эти двяжения замедляются. Так, что в течении дваддати четырех часов маленькие волны, яз которых слагаются разлнчные роды органических движений, образуют одну длинную волну поднятия я понижения, несущую на себе маленькия. Опыты показалн, что существуют еще более медленные повышения и понижения функциональной деятельности.. Равновесие выделения и ассимнляции не устанав.иивается при каждом принятии пищи, но ляшь спустя некоторое время, так, что человек в нормальном состоянии попеременно и через почти равные промежутки, то увеличивается, то уменьшается в весе. Кроме этих правильных периодов существуют еще другие, более длинные и сравнительно неправильные, а именно—смены наибольшей н наименыпей силы, которые могут быть даже ощущаемы здоровыми людьми. Эти колебания так неизбежны, что даже люди, упражняющие свои мускульные силы, не могут неизменно сохранять максимума своей силы, но достигши его, начинают обратное движение. Болезненные явления представляют ритмы другого порядка. Некоторые болезни получают свое название от перемежающегося характера их симптомов. В тех случаях, когда периодичность и не выражена ясно, она все же может быть подмечена. Больные редко замечаиот единообразный ход своей болезня и всякое выздоровление имеет свои дни слабого возврата болезни или замедления в исчезании её.

Группы живых существ представляют в другой области явлений дальнейшие примеры в подтверждение общего закона. Рассматрнвая каждый огранический внд как единое целое, иы видим, что он представляет два порядка рнтмов. Жизнь всех членов вида есть крайне сложное движение, более илн менее отлнчное от движений, составляющих жизнь другнх видов. В каждом из индивидов вида это крайне сложное движение начинается, постепенно подымается до своей наивысшей точки, затем падает н заканчивается смертью. Таким образом, каждое поколение представляет волну деятельности, характеристичную для вида, как целого. Другой порядок ритмов открывается в том. что чнсленность каждого растнтельного или животного вида беспрестанно язменяется. В беспрестанной борьбе стремления вида к умножению с силами, которые препятствуют умножению, равновесие никогда не достигается: всегда преобладает та нли другая из борющихся тенденций. Этой смены многочисленности малочисленностью и обратно не могут избежать даже домашния жнвотные и растения. для которых искусственным путем создается постоянная. равномерная пнща. У жявотных же, не покровительствуемых человеком, эти смены весьма заметны. Когда племя уменьшялось в числе от врагов, или от недостатка пищи, переживтие члены его оказываются . в лучших условиях жизни, чем прежде. По мере того, как уменьшается ях число, относительно увеличнвается количество их пищи; в то же время, вследствие уменьшения добычн, сама собой уменыпается количество их врагов. Так, что некоторое время условия жизни этого племени или этой разновидности оказываются благоприятнымя для размножения и племя илн разновидность быстро плодятся. Мало по малу пнща относительно становится более редкой, а количество врагов возрастает; разрушнтельные силы берут перевес н численность племени илн разновидности начинает падать.

Бсли мы теперь взглянем на жнзнь с самой общей точкя зрения, то откроем в явлениях её еще один ритим, чрезвычайно медленный. Исследования полеонтологов говорят нам, что органические формы складывались в течении громадных периодов времени, о которых свидетельствуют осадочные слои. Внды появ. лялись, достигалн наибольшей своей численности н потом исчезали.

Роды. заключавшие в себе сначала лишь небольшое число видов. с течением времеии возрастали в численности и разнообразин, потом клонились к упадку, оставляя после себя одного нли двух нредставитехей, а часто—н нн одного. В теченин длинных периодов возникали целые яорядки арганическнх существ, достягали апогея своего господства, потом уменыпались в числе и язчезали дочтн бесследно. Классы, содержащие в себе порядки, предетавляют, равным образом, постепенное восхождение, как бы нодымающийся прилив, который, достигнув высшей своей точки, отступает назад. Стебельчатые crinoidea¹), наяример, которыми кншел каменноугольный дериод, почтн нсчезли; от ннх остался однн только внд. Одно семейство моллюсков, плечепоѵих (brachiopodes), некогда многочисленное, заключает в себе теперь очень небольшое чясло членов. Черепокожия головоногия, некогда преобладавшие над всемн обнтателями океана по чнслу видов н индпвидов, в настоящее время почти угасли. За веком гадовь последовал век, в котором млекопнтающие заменили гадов. Если эти колоссальные возрастания и уменьшения различных вндов живых существ всегда представляют характер почтя периодический (в довольно близком соответствии с велнкямн диклами поднятия и опускания, породившнмн океаны и материки), то этого довольно для доказательства, что жязяь земле развявалась не равномерно. но совершая громадные колебания.

§ 51. Изменения, происходящия в сознании с первого взгляда не кажутся рнтмичнымн. Между тем анализ показывает нам, что умственное состояние, существующее в данную минуту, но может быть разложено на быстрые колебания; анализ доказывает также, что умственные состояния проходят длннные периоды возрастания и упадка напряженности.

Когда мы устремляем внимание на одно какое лнбо чувствование яли на систему чувствований, составляющую представление объекта, нам кажется, что некоторое время мы пребываем в однородном и постоянном состоянии ума; но вннмательное язследование сознания показывает, что это по виднмому постоянное уметвенное состояние, в действятельности проннзывается известнымъ

‘) Crinoidea—морсК*ия лидии, животвые из отряда иглокожихь (Echinodermata).—lip. перев.

числом менее напряженных умственных состояний, в которых другие чувствования, другие представления быстро появляются и исчезают. Если как это признано, мыслить—значит установливать отношения, то отсюда с необходимостью следует, что оставайся сознание в неизменном положении, отрезанное от других состояний—не было бы мысли, то есть не было бы и самого сознания. Так, что повндимому постоянное ощущение, например —ощущение давления, в действительности составляется из множества составляющнх ощущений, постояяно возврэщающихся после промежутков, в которые мгновенно возникают другие ощущения и другие мысли, а именно—мысли, относящиеся к месту, в каком воспринимается ощущение, к внешнему предмету, его производящему, к следствиям какие могут проистечь отсюда н ко многому другому, вызываемому по ассоциацин. То же самое ямеет место и по отношению к чрезвычайно быстрым колебаниям, которые удаляют нас от умственного состояния, считаемого постоянным и снова приводят к нему. Кроме доказательства ритмичности сознания. которое прямо доставляется нам сознанием, мы можем наити другие, рассматривая отношение, существующее между чувствованием и движением. Чувствования и эмоции расходуются на произведение движений. Еслибы чувствование нли эмоция были постоянны в строгом смысле слова, то получалось 6ы постоянное разряжение вдоль двигательного нерва, приводимого в действие. Но поскольку нам позволяют судить опыты искусетвенной стимуляции двнжений, постоянное разрйжение на нерв, проникающий в мускул, не дает сокращений этого мускула, необходнмо прерывистое разряжение, 6ыстрая смена толчков. Такям образом, мускульное сокращение требует такого именно ритмического действия сознания, какое открывает нам прямое наблюдение. Гораздо более очевидный ритм с большнми периодамн наблюдается нами в случаях эмоции, выражающейся в танцах, стнхах, музыке. Ток умственной деятельности, проявляющийся в этих формах телесной деятельностн, не постоянен, но слагается из ряда толчков. Такт, наблюдаемый в танцах, есть следствие смены более сильных мускульных сокращений слабейшимн и, за выключением простого такта, соблюдаемого в танцах дикарей н детей, смена эта состоит из слоя;ных и медленных поднятий и понижений мускульного возбуждения. Стнхотворение есть такая форма речн, в которой энергия выражения правильно колеблется; то-есть, мускульное усилие в проязношенин представляет здесь резко выраженную периоднчность большей и меныпей напряженноети, соответствующую последовательности стиха. Музыка дает нам более разнообразные примеры в подтверждение общего закона. Она образуется повторяющимися тактами, из которых каждый состоит нз первичных и вторичных пульсаций. Для того, чтобы подняться до самых высоких нот и спуститься до самых низких, необходима смена повышений и понижений мускульного напряжения; отсюда проистекает двойное сложное движение маленьких волн, прерывающих поднятие и падение больших способом, характеристичным для каждой отдельной мелодии. Далее мы имеем смену частей piano и частей forte. Эти различные виды ритма, характеризующие эстетические проявления, строго говоря вовсе не искусственны; они представляют лишь более напряженные формы волнообразного движения, порождаемого обыкновенно разряжением чувствования: доказательством может служить то, что мы открываем этн ритмы в обыкновенной речи. В самом деле, речь представляет нам в каждой фразе первичные и вторичные точки ударения и такт, заключающий в себе главное поднятие н повышение, образованное из второстепенных поднятий и повышений; и, когда возбуждение велико, речь сопровождается более нлн менее сильным колебательным движением членов. Всякий на себе и на других может наблюдать более длннные волнообразные колебания в случаях большой радости илн сильного страдания. Заметьте прежде всего, что боль, происходящая от нарушения порядка телесных отправлений, представляет всегда почти заметную рнтмичность. За время, в которое боль действительно существует, она представляет колебания в напряженности, пряступы нли пароксязмы; потом, после часов страдания, наступает время сравнительного благосостояния. Нравственные страдания представляют нам аналогичные колебания, бблыпия иля меныпия. Человек, выносящий большую боль, не стонет без умолку н не проливает слез в равномерном изобилии; эти проявления боли чередуются с промежутками затишья. После периода, в котором сменялись волны снльных и слабых душевных движений, наступает период успокоения, когда боль кажется совсем утихшей; потом она снова возвращается и достигает наибольшей снлы рядом приступов. То-же самое имеет место н по отношению к удовольствию, особенно у детей, не умеющнх скрывать своих волнений; у них мы замечаем явные колебания в напряженности чувства.

взрывы хохота, прыжки, чередующиеся с промежутками затишья, когда улыбка или иные слабые проявления удовольствия достаточны, чтобы дать выход ослабевшему возбуждению. Существуют даже такие колеб&ния душевной деятельности, которые еще медленнее и для своего завершения требуют недель, месяцев н годов. Говорят о приступах дурного расположения духа, наступающих через промежутки. Многие люди испытывают периодически возбужденное и угнетенное состояния духа. Бывают периоды большой охоты к труду и периоды лени; дериоды, в которые с жаром отдаешся известному занятию, в которые возбуждена охота к тому или другому, и периоды, в которые к этим самым занятиям не чувствуется никакой охоты. Одно только ограничение надобно сделать касательно этих медленных колебаний: завися от сложных и многочисленных влияний, они сравнительно неправильны.

§ 52. Передвнжения кочевых обществ, завнсящия обыкновенно от истребления или недостатка пастбнщ для скота, периоднчяы и в большинстве случаев периодичность эта совпадает с переменой времен года. Племена, которые почтя оселись на избранном месте, увелнчнваются в чнсленности пока давление желаний. не находящнх больше удовлетворения, не заставляет части населения эмигрировать в новые области, что пронсходнт через известные промежутки. Эти нзлишкн народонаселения, эти последовательные волны переселений—порождают столкновения с другими длеменамн, также переполняющимя свои местообиталища и стремящимися расселиться. Этот антагонизм, как и всякий другой. порождает не равномерное двнжение, но перемежающееся. Война. раззоренье, поражение, мир, благоденствие, новое нашествие—таковы более или менее уловямые альтернативы, представляемые нам военнымя действиями дикнх и цнвнлизованных народов. Как бы ни были неправильны эти ритмы, они яе более неправильны. чем нзменения в велнчине обществ и до чрезвычайностн сложяые причнны, производящия изменения в их снле. которых мы поэтому и не можем предвидеть наперед.

Щреходя от внешннх изменений общества к внутренним, мы в различных формах открываем то же колебательное движение взад и вперед. Оно особенно заметно в ходе торговли. Вначале почти весь обмен производится на ярмарках. собнрающихся через большие промежутки в главных центрах населения. Прклнв н отлив товаров и торгующих в этих центрах становятся все учащеннее по мере того, как общественное развитие обусловливает ббльшую общественную деятельность. Более быстрый ритм еженедельных базаров ваменяет медленный ритм ярмарок. Наступает, наконец, в известных пунктах такое широкое развитие коммерческой деятельности, что необходимы становятся ежедневные собрания продавцев н покупателей н таким образом устанавливается ежедневная волна скопления и распределения хлопка, зерна, капиталов. Оставим обмен и взглянем на производство и потребление; здесь мы встретнм колебания, гораздо более медленные, но не менее очевидные. Спрос и предложение никогда не уравновешиваются вполне. но каждое из них, достигнув на время перевеса, вызывает вскоре перевес другого. После очень изобильного сбора пшеницы земледельцы обезкураживаются происходящей от того низкой ценой её и на следующую весну сокращают посевы н привозят на рынок недостаточное количество своего продукта: отсюда повышение цен на пшеницу. Потребление представляет аналогнчные колебания, указывать на которые нет надобности. Стремление к равновесию спроса между различными странами порождает подобные же колебания. Место, в котором известные необходимые для жизни предметы редки, становится пунктом, в который стекаются они из другнх местностей, где, сравнительно, изобилуют: эти течения, идущия с разных сторон. производят волну накопления, загромождение рынка, вследствие чего начинается движение назад, частный отлив товаров. Хорошо также наблюдается колебание общественной деятельности на поднятии и падении цен. Если мы изобразим цены в цифрах, которые могут быть расположены в таблицу или выражены кривой линий, то ясно увидим, как торговые движения слагаются из колебаний различной величины. Увиднм, например, что цена пшеницы подымается и падает и что точки наибольшого поднятия и наибольшого упадка достигаются через промежутки известного числа лет. Этн большия юлны поднятий и понижений несут на себе еще меныпия. захватывающия период в одну или две недели. Если станем подробнее отмечать все изменение, то получим более слабые волны ежедневных язменений цен и даже еще меньягия, о которых ежечасно телеграфируют торговые агенты. Мы получим в таком случае сложный рисунок, напоминающий большую морскую волну, несущую на себе меньшие, покрытые еще меныпнми, которые изборождены совсем маленькими волнами, в свою очередь покрытыми мелкой рябью. Подобные же линии для рождений, 6раков?смертности, болезней, преступлений, нищеты—указывают на сочетания ритмических движений, совершающихся в обществе в различных сферах его жнзнедеятельности.

Более сложные общественные изменения выражаются подобными же линиями. Как в Англии, так и в контннентальных странах акции и реакции политического прогресса стали признанным фактом. За выключением случайных и слабых возбуждений, религиозная жизнь проявляется длиннымя периодами экзальтации и охлаждения, сменой поколений верующих и пуритан поколениями индифферентнстов и свободных мыслителей. Существуют эпохи поэтнческие н эпохи, когда чувство прекрасйого кажется совсем угасшим. После некоторого временн преобладания философия надолго впадает в забвение, после чего медлено возвращается опять к господству. Каждая яаука имеет свои эпохи дедуктивных объяснений и эпохи, посвященные собиранию и распределению фактов. И еслиб это н без того не наблюдалось достаточно часто, я прибавнл бы, что и в менее важных, но более очевидных явлениях моды происходят подобные же колебания от одной крайностн к другой.

Таким образом, как и следовало предвидеть, общественные рнтмы представляют нам превосходные прямеры неправильности. пронсходящей от сотрудннчества мяогих ярнчнн. Когда изменения касаются одного какого либо элемента общественной жизни, напрнмер —дредложения товаров. мы констатируем возвращение досле многих еложных изменений к нервоначальному положению: цена становится такой, какой была в начале . ритма. Но когда дело идет о явлениях. в дроизведении которых участвует много факторов, мы никогда не встречаем точного восяроизведения дредшествовавшого состояния. Политическая реакция никогда не дрнводит к повторению прежняго порядка вещей. Сегодняшнее суточное вращение много отличается от суточного вращения столет тому назад. Наконец, хотя мода время от временн я воскрешает нрежния формы одежды, но яе нначе, как с значительяыми видоизменениями.

§ 53. Всеобщность этого начала рнтма возбуждает вопрос подобный тем, какями заканчивались предыдущия главы. Если рятм проявляется во всех формах движения, то мы ямеем основание думать, что он одределяется некоторым первоосновным условием. Tacito modo предполагается, что начало это можеть быть дедуктивно извлечено из начала постоянства силы. Посмотрим, так ли это:

Когда ударить пальцем по ножке камертона, то между соединенными его частицами является избыток напряжения: они сопротивляются всякой силе, стремящейся вывести их из положения равновесия. Между этими связанными частицами приходит в действие такое количество силы, какое израсходовано пальцем на приведение в движение ножки камертона. Вследствие этого, когда ножка становится свободной, она оказывается подверженной силе, которая равна силе, израсходованной при ударе пальдем. Ножка возвращается к своему первоначальному положению, но сила, которой она повиновалась в этом передвижении, породила в ней соответственное количество движения, количество почти эквивалентное силе, первоначально сообщенной камертону (мы должны сказать «почти>, ибо известная часть силы израсходовалась на сообщение движения воздуха, а другая преобразилась в теплоту). Это количество движения выводит ножку из положения покоя и отклоняет ее почти на такое же расстояние, на какое она была отклонена первопачально, но уже в обратном направлении, пока это движение, израсходовавшись на произведение такого же. как раньше было, напряжения между частицами.не истощится всецело. Произведенное напряжение, которое есть ничто иное как измененная форма израсходованного движения, производит тогда вторичное движение н&зад —и так дальше, пока вибрации не остановятся вследствие того. что при каждом розмахе часть силы рассеевается, производя воздушные и эфирные волны. Итак, стоит только внимательно лроследить эти повторяющиеся действия взад и вперед, чтобы уведеть что они, как и всякие действия и противодействия, представляют следствие постоянства силы. Сила, израсходованная на отклонение ножки камертона, исчезнуть не может. В какой же форме она пребывает? В форме притягательного напряжения порожденного в молекулах. Это притягательное напряжение не может исчезнуть, не произведя эквивалентного следствия. Каково это эквивалентное следствие? Движение, порождаемое в камертоне, раз он достиг состояния покоя. Что делается с этим движением? Необходимо, чтобы оно, либо осталось движением, либо произвело соответственную силу равного напряжения. Продол^аться в виде движения оно не может, ибо перемещению препятствует связность

9

частей; поэтому оно преобразуется частью в напряжение этнх частнд; это напряжение, в свою очередь, преобразуется в эквнвалентное двнжение—н так далее. Если вместо движения, прямо отражаемого связностью частид, мы станем рассматривать движение через пространство, то в иной форме предстанет нам та-же истина, хотя здесь повидимому и нет другой силы в действии и, следовательно, не усматривается иричины ритма, тем не менее само накопленное движение (разбегъ) должно переносить движущееся тело за точку, служащею для него центром притяжения и через то превращаться в силу, отличную от той, которая породила ее. От борьбы этих двух, вндов силы неизбежно должен порождаться ритм. как и в предыдущем случае. Сила, реализованная, как движение в данном направлении, не можетъбыть уничтожена, и если она в конде концов исчезает, то должна возродиться в виде замедляющого сопротивления, которое начинает двигать тело назад, раз оно достигло своего афелия. Единственная группа условий, при которых могло бы не быть ритма, то-есть единственная группа условий, при которых возможно было бы вечное движение в пространстве но прямой линии, была бы выполнена в том случае, еслибы существовала безконечная пустота, не содержащия в себе ничего, кроме этого движущегося тела. Но ничто подобное не может быть мыслимо. Безконечность непостижима и непостижимо также движение, которое не имело бы начала в виде предсуществовавшей силы.

Итак, ритмичность есть необходнмое своыство всякого движения. Раз всемирное еосуществование противуположных сил есть данное еознания, низбежный при формах нашей мысли лостулат. как это мы показали,—то ритмичность двнжения является как неотразнмый вывод из начала постоянства силы.

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ. Занлючение. Конечная проблема.

§ 54. Остановимся на минуту, добы рассмотреть, каким образом установленные в предыдущих главах начала складываются в еднное дельное знание, вполне отвечающее определению философии, какое даля мы раньше.

Вопервых —no общности своей положение, киторое мы установили и объяснили примерами в предыдущих главах, удовлетворяет главному условию: оно шире всех категорий, признаваемых Наукой, как ее обыкновенно понимают. Бечность материи есть начало одинаково принадлежащее и механике и химии, еогласно признаваемое и физикой малекулярной н физикой, изучающей ощутимые массы, подтверждаемое, наконец, как астрономом, так и биологом. Отделы науки, занимающиеся двнжениямн тел земных и небесных предполагают начало постоянства движения, но не меныпе нуждается в нем и фнзик при объяснении явлений свет^, и теплоты, равно как открыто ялн молчалнво признается это начало и обобщениямн высших наук. Постоянство силы, подразумеваемое в каждом из предъйдущих положений, в такой же мере, всеобще, равно, как и вывод из него—посмоянство отиошений между силамги. Эти два последних начала не обладают зысокой степенью общности, но за то они уннверсальны. Переходя к дедукциям, извлекаемым нз этях начал, мы находим то-же самое. Превращение снл и количественная эквивалентность соотносящихся сил —суть конечные факты, не принадлежащие исключнтельно механике нли термотике, учению об электричестве или учению о магнетизме; они открываются в явлениях всех порядков, не исключая явлений духа и общественности. Равным образом —мы усматрнваем тот же характер всеобщности в законе, гласящем, что двнжение следует по лянии наименьшого сопротивления, наибольшого напряжения или по равнодей<5твующей этнх двухь сил; мы видим, что все планеты с ях орбитами, все газообразные, жидкие н твердые тела, двнжущиеся на поверхностн этях планет, согласуются с указанным законом; н что все органические движения, подобно иеорганическям, подчинены ему в такой же мере. В поеледней главе мы видели, что рнтм повсюду господствует, начиная с медленного вращения двойных звезд и кончая невообразимой’ быстроты колебаниями молекул, начиная с такнх земяых изменений, как возвращения ледннковых эпох и смена периодов поднятия н опускания уровня— и кончая ветрами, прнлнвами н волнами; с неменыпею очевидностью проявляется ритмичность и в отправлениях живых организмов, начиная с пульсаций сердца и кончая взрывамн страсти.

Итак, начала эти имеют характер общности, который делает их частямн философии в строгом смысле этого слова. Эти начала объединяють все конкретные явления, принадлежащия къ

различным областям природы; вследствие чего они суть элементы, составляющие полное и связное понятие вещей, образовать которое есть цель Философин.

§ 55. Но какую же роль нграют эти общия начала в о6разовании этого понятия? Может ли хоть одно из них в отдельности дать понятие косвюса, то-есть всей совокупности проявлений Непознаваемаго? Могут ли они дать это понятие, взятые все вместе? Могут лн они дать его, будучн систематнзированы? На все эти вопросы неизбежен один ответ: не могут.

Этн начала, отдельно или вместе взятые, не составляют, еще объединенного знания, которое есть цель Философии. Одип мыслитель полагал, что если науке удается свести все более или менее сложные законы к простейшему, например,—к закону молекулярного движения, то знание этим достягнет своих границ Другой утверждал, что все частные факты так полно воплощаются в обпфм факте постоянства силы, что формула, выражающая этот факт, выражает усшройстьо вселентй. Но оба эти заключения ведут к ложному дониманию конечной проблемы.

В самом деле, это—аналитические истнны, а никакая аналитическая истина, никакое множество аналитичес&их истян —не может дополннть синтеза мысли, который один может быть истолкованием синтеза. Разложение явлений на их элементы ляшь подготовляет к понинанию явлений в их дельностн, какими они открываются нам в действительности. Констатировать законы факторов еще не значит констатировать закон их сотрудннчества. Вопрос не в том, чтобы знать—каким образом тот илв другой фактор, материя, движение, сила,—существует в отдельности или при каких относительно простых условиях можем мы представить его себе; не в том даже, чтобы знать, как данный фактор существует при сложных условиях деятельного состояния. Необходимо наити выражение для сложного произведения всех факторов во всех его положениях. Лишь достигши возможности формулироваить бытие в его целости—познаем мы его так, как требует философия. Этот пункт настолько важен, что мы принуждены остановиться на нем подольше.

§ 56. Предположим, что химик, геолог я бикхиог дали нам саяые закончевные объясяения, к каким только способны их науки, явлений, совершающихся. яри грении свечи, лри раарушении какой либо местности землетрясением, в росте дерева. Бсли мы скажем им, что их объяснения не самые полные, какие могут быть, то они, вероятно, ответят: <Чего же большого хотите вы?». «Что еще остается сказать о горении, когда шаг за шагомъпрослежены свет, теплота н рассеяние материя до полного обнажения молекулярного движения, их общей причины? Когда все действия, сопровождающия землетрясение, объяснены как след«твия медленной потеря теплоты внутренностью Землн, куда идтн дальше? Когда доказано, что влияяие света на молекулярные колебания объясняет жизнь растения, что еще можно вообразить для дальнейшого объяснения этого явления? Вы хотите синтеза? Вы говорите, что знание не должно довольствоваться разложением явлений на действия известных факторов, из которых каждый повинуется известным законам, но что, за исключением этого, остается разрешить главную задачу, а именно—показать, как сочетанным действием этих факторов порождаются явления во всей ях сложности. Прекрасно; но разве предыдущия объяснения не удовлетворяют вашим требованиям? Разве, нсходя из молекулярных движений, мы же построяем сйнтетическя объясяения света, теплоты, отделения и движений газов? Разве, исходя из постоянного излучения земной теплоты, мы не построяем синтетическн ясного представления сжатия ядра земли, оседания её коры, действий лавы, которая потрясает, разрывает н сдвнгает яокрывающую ее твердую еболочку? Разве мы не делаем того же и относительно хнмических изменений и скопления материи в растущем дереве?>.

На все это мы отвечаем, что конечное истолкование, цель Фнлософин, есть всеобщий сивтез, охватывающий н скрепляющий все частные синтезы. Синтетические истолкования, даваемые наукой, включая сюда и самые обиция, в большей нлн меныпей стеденн независимы одно от другого. Ояи могут заключать в себе «хожие элементы, но не соединены сходством основного .строения. Надо ли предположить, что в горящей свече, колеблющейся земле и растущем органнзме явления, взятые в их целом, не координируются между собою? Если допустить, что каждый из действующих в этнх явлениях факторов, действует всегда сообразяо закону, то можно лн заключить, что нх сотрудннчество не дси винуется закону? Различные изменения, искуственные н естественные, оргаияческие и неорганнческия, разделяемые намн для удобтва, если рассматривать их с высшей точки зрения не должны быть различаемы, ибо все они суть действия, происходящия в одной и той же вселенной и составляющия части одного и того же великого преобразования. Деятельность сил повинуется одному и тому же началу во всей области, доступной разуму и хотя, вследствие безконечного разнообразия их пропорций и комбинаций, силы эти производят всюду результаты более илн менее различные и которые кажутся даже не имеющими между собою никакого родства, тем не менее мы ае можем не допустить между нями основной общностя. Вопрос, на который требуется ответить, такоив: в чем общий элемент, открываемый в описаниях всех конкретных действий?

§ 57. В заключение нам остается наитн закон сложения явлевий, обнимающий заковы нх составляющих, с которыми мы позвакомили читателя в предыдущих главах. Мы видели, что материя вечва, движевие безоставовочно, сила постояява; мы виделн, что всюду силы превращаются одве в другие и что движеяие, всегда следующее по лннии наименьшого сопротивлевия, всегда ритмячво; теперь вам остается открыть формулу, которая расчленяет эту веизмеявость и выражает комбивированные следствия действий, в отдельдости выражеяные в формулах уже устаяовленых вами»

Каков должев быть общий характер этой формулы? Необходимо, чтобы она выражала течевие изменений, претерпеваемыхъединовременяо материей и силой. Всякое превращение предполагаеть пере-распределение элементов и, чтобы определить его, мало сказать, что произошло с ощутимыми и яеощутимыми частяцами вещества, во вадо, кроме того, указать, что произошло с ощутимыми н деощутямымн двяжениями, которые подразумеваются превращедием. Кроме того, еслн только превращевие де совершается всегда в одяом и том же ваправлении и одднм и тем же способом, то формула должяа указать условия. прн которых ояо вачияается, кончается илн измеяяется.

Искомый дами закон должев быть заковом постояннаъо перераспределения материи и движения. Абсолютный покой и абсолютное постоявство де существуют. Всякий предмет, как и всякий аггрегат предметов, в каждое мгвовение претерпевает какое либо нзмеяевие состоявия. Постепеяно или быстро—он получаегь или теряет движение н в это время яекоторые илн все другие предметы ве перестают изменять свое положеяие no отяошеяию к вему. Возникающий здесь вопрос таков: какое динамическое начало, истинное для рассматриваемого превращения как в целом его, так и в частностях, выражает эти вечно меняющиеся отношения.

Эта глава достигла своей целя, если нам удалось науетить характер конечной задачи. Рассуждение, к которому мы переходим, должно представить нам ее в ином внде н мы поймем, что Философия, достойная этого имени, не может быть построена, пока не разрешена эта задача.

ГЛАВА ДВЪНАДЦАТАЯ. Развитие и разложение.

§ 58. Полная история какого либо предмета должна начинаться с выхода его из неощутимого состояния и следить за ням до возвращении его в это состояние. Идет ли дело об одном предмете или о всей вселевной, объяснение которое начинается с конкретной формы и на ней заканчивается, неполно, ибо доступная познанию эпоха существования предмета остается без истории, без объяснения. Допуская ялн утверждая, что наше знание ограничивается явлениями, мы в невысказанном виде утверждаем, что область знания заключает в себе все явления, все формы Непознаваемого, могущия действовать на сознание. Когда мы встречаемь условное бытие, действующее на наши чувства, возникает два вопроса: каким образом обусловилось это бытие так именно и каким образом перестанет оно обусловливаться так именно? Если только мы не допустим, что оно приобрело ощутимую форму в момент восприятия нами, с тем, чтобы через мгновение потерять ее. то должны сказать, что оно существовало раныпе в этой ощутимой форме и дальше будет существовать в этой ощутимой форме. Эти суидествования в ощутимой форме, прошедшее и будущее, суть возможные предметы знания и очевидео, что знание не достигло своих границ, пока не соединило в одно целое историй прошедшого, настоящого и будущого.

Слова и действия обыденной жязни указывают на это знание, деятельное лнбо потендиа.иьное, знание состояний бывших и состо яний, которые будут —и даже наибольшая часть нашего знания состонт из этих элементов. Личное знание человека подразумевает, что его видели раньше весьма похожим на то, чем он представляется в настоящую мияуту, а знать его просто как человека подразумевает заключевие о предшествовавших его состояниях, о его первых годах, детстве, юношестве. Без сомнения, никто не знает в подробностях будущого этого человека, но оно известно в общем; нзвестно, что он умрет, что тело его разложится и этя факты дополняют план изменений, которые он претерпит. То-же самое и по отношению к окружающим нас предметам. Мы можем проследять до известного предела ряд конкретных форм, в которых предсуществовали известные нам шелковые или хлопчато-бумажные ткани. Мы знаем, что наша мебель состоит из вещества, которое в течении нескольких лет накоплялось деревьями. Мы можем сказать также, что камни, послужившие для постройки стен в наших домах, составляли несколько лет нлн веков тому назад части наелоений почвы. Более того, мы можем предсказать будущее носимых нами тканей, нашей мебели, стен наших домов; мы можем утверждать, что они также вступят в период разложения и после более или менее продолжительного времени потеряют свою связность и теперешнюю свою форму. Это общее знание, приобретаемое человеком о прошедшем и будущем окружающих его предметов, наука расширила и не перестает расширять. К биографии человека, рассматриваемого как особь, она прнсодиняет его внутри-утробную биографию, начинающуюся с описания микроскопического зародыша,—и следят за всемн изменениями, совершающимися в человеке, пока его тело не разложится и не превратится в газы. Она не останавливается на шерсти барана или коконе шелковичного червя, яо в шерсти и шелке дризнает азотнстые вещества, заимствованные 6арапом и шелковичным червем у растений. Она относит вещество листьев растений и древеснны их, из которой сделана наша мебель, к ассимилированным газам и минералам, извлеченным растением из дочвы и атмосферы. Она ищет происхождения наслоений, из которых добыты были камяи яаших зданий, н находит что некогда овн были мягким осадком, отложенным в лимане нлн на дне моря.

Если, таким образом, прошедшее и будущее всякого предмета составляют область возможного знания н если интеллектуальный прогресс состоит отчасти, если пе в главнейшем. в расширении нашего знания прошедшого и будущого, то очевидно, что мы не приобрели всего знания, к какому способен наш разум, пока мы не выразили так или иначе всего прошедшого и всего будущого каждого предмета и каждой группы предметов. Обыкновенно мы можем сказать об осязаемом и видямом предмете, как он приобрел теперешнюю свою форму и теперешнюю свою плотность; мы, таким образои, вполне убеждены, что сразу начиная, как мы это обыкновенно делаем, с вещества, которое и ранее существовало в конкретной форме, мы узнаем неполную его историю; вещь имела историю еще до того состояния, с которого мы начинаем. Отсюда следует, что наша теория вещей, рассматриваемых в их отдельностн или совокупности, несомненно неполна, покуда какие либо части ощутимого прошедшого или будущого бытия их остаются без объяснения.

Нельзя ли заключнть отсюда, что Фялософия должна формулировать этот переходъ* от неощутимого к ощутимому и последняго в неощутимое? Не очевидно-ли, что общий закон перераспределения материи и. движения, который, как мы показали, необходим для объединения различных видов изменений, должен быть законом, объединяющим последовательные изменения, (единовременно или в отдельности) которые проходятся ощутимыми суще•ствованиями? Только при помощи формулы, соединяющей в себе все эти качества, знание может превратиться в еднное и связное целое.

§ 59. В предшествующих параграфах мы уже предызобразнли эту формулу. Мы призналн уже, что наука, следя в прошедшем за гениалогией разлнчных предметов, находит, что со•ставляющая их материя находнлась некогда в рассеянном состоянии—и, следя за нсторией их в будущем, что они снова возвратятся к рассеянному состоянию; признать это—значнт признать, что нскомая формула должна охватывать два противуположных дейчзтвия, сгущения и рассеяния. Отмечая эти общия очертания формулы, мы уже приблнзнлись к её выражению. Переход рассеянного, неощутимого сбетояния в сгущенное, ощутимое, есть объединение материи н сопутствующее ему рассеяние снлы; переходъ-же сгущенного, ощутимого состояния в состояние рассеянное. неощутимое есть поглощение движения и сопутствующее ему разложение материн. Эти положения очевидны. Составляющия части не могут сложиться, не теряя в их относительном движенин, и не могут разделиться, не получая относительного двнжения. Здесь нет речи о движении элевиентов массы no отношению к другим массам; речь идет лишь о движениях элементов относительно друг друга. Если мы ограничимся только этим внутренним движением и материей, в которой оно сэвершается, то должны признать следующую аксишф: что уплотнение сопровождается уменьшением внутренняго движения, а увеличение внутренняго движения сопровождается разрежением материи.

Взятые вместе—два противоположных действия, которые мы формулировали, составляют в самом простом её виде_# историю всякого ощутимого существования. Потеря движения и следующая за ним интеграция, за которой вследствие приобретения движения рано или поздно наступает дезинтеграция—вот понятное изображение целого ряда законченных язменений; понятное в наивысшей степенн, каклм должно быть выражение, прнложимое ко всем вообще ощутимым существованиям, понятное в наивысшей степени еще и в том смысле, что к нему сводятся все законченные изменения. Это утверждение наидут, может быть, слишком смелым; но мы увндим, что оно вполне оправдывается.

§ 60. В самом деле, мы должны теперь отметить новый факт капитальной важности: что всякое изменение, претерпеваемое каким бы то ни было ощутнмым существованием, совершается в том или другом из указанных противуположных направлений. С первого взгляда—аггрегат, перешедший из первоначалыио рассеяяного состояния в состояние сгущеяное, остается затем в течении неопределенного периода в состоянин неизменности, не претерпевая дальнейшей интеграцин и не начиная дезинтегрироваться. Но это не верно. Все вещя растут, либо разрушаются, накопляют материю либо расходуют ее, либо ннтегрнруются, либо дезинтегрируются. Все вещи изменяются в их температурах, сжимаются или расширяются, интегрнруются либо дезинтесрируются. Количество материи, заключенное въаггрегате н количество содержимого им движения возрастают и падают —н возрастание или уменьшение той или другаго—естыпаг лнбо кърассеянию, либо къбольшему сгущению. Как бы ни были медленны потери н приобретения вещества, нооне низбежно прнходят в конце концовък исчезновению, либо к увеличению; нечувствительные потерн илн приобретения движения, которые мы называем теплотой, равным образом, продолжаясь, производят в конце концов интеграцию нли полную дезинтеграцию. Падая на холодную массу солнечные лучи усиливают в ней молекулярные движения и, заставляя ее занять большое пространство, кладут начало процессу, который> будучя продолжен далеко, дезинтегрирует массу, приводя ее в жидкое состояние, а продолженный еще дальше, дезинтегрирует массу, приведя ее в газообразное состояние; наоборот, объем газа уменьшается когда он теряет свое молекулярное двяжевие и если эта потеря движения продолжится, уменьшение закончится приведением массы в жидкое, потом и в твердое состояние. Так как абсолютно постоянной температуры не существует, то отсюда неизбежно заключить, что всякий аггрегат в каждое мгновение стремится либо к большему сгущению, лябо к большему рассеянию.

В эту категорию входят не только изменения, еостоящия в прибавлении или отнятии вещества, не только все изменения, называемые тенловым расширеяием и тепловым сжатием, но и все вообще изменения, называемые яерераспределениями. Всякое внутреннее перераспределение, приводящия составляющия молекулы или части масс в иные относительные положения, не может в то же время не быть лнбо движением к интеграции, лябо к дезинтеграции я не язмеяять в яекоторой степени пространства, занимаемого массамя. В самом деле, когда части массы приведены в движение относятельно друг друга, безконечно много шансов за то, что средния расстояния частей от общего центра аггрегата не останутся нензменными. Отсюда следует, что каков бы нн был частный характер перераспределения, будетъ-ли это прнращение или потеря через поверхность, расшярение, сжатие или пере-устройство.—это всегда шаг к янтеграцин нли к дезинтеграции. Это всегда шаг в том или другом из указанных направлений. хотя в то же время это может быть и чем лнбо другим.

§ 61. Теперь, когда мы имеем общее яредставление об этих всеобщих действиях в самом простом их виде, мы можем дристуянть к рассмотрению их в их полноте. Изменения, ведуиця к большему сгущеяию яли к большему разрежению всегда дочтя гораздо сложнее. чем какими язобразили мы их выше. До сяхъяор мы преднолагали, чтокаждый из этих противуподожных дроцессов совершается в отдельности; мы предяолагали, что аггрегат либо теряет двнжение н ннтегрнруется, лнбо приобретаеит двнжение и дезннтегрируется. Но еслн яравда, что всякое воздействие благоприятствует одному какому либо нз этнх процессови.

то правда также, что ови редко имеют место независимо друг -от друга. В самом деле, всякий аггрегат во всякое время единовременно и приобретает я теряет движеяие.

Все массы, начиная с песчивки и кончая плаветой, излучают теплоту к другии массам и воглащают теплоту, излученвую последяими; излучая теплоту ояе интегрируются, получая —дезннтегрируются. В телах яеорганических это двойвое действие производит обыкдовеяо яеощутимые следствия. Лишь в редких случаях, в облаке, дапример, это сочетавие производит быстрые и резкие язмевевия. Это яосящееся в атмосфере тело, состо•ящее из водяных паров, рашнряется и рассеевается, если количество молекулярвого движевия, получаемого им от солвца и земли превышает то количество, какое ояо теряет через излучедие в пространство и да соседния поверхдости; и, ваоборот, если,’ увлеченное к холодяым вершиеам гор, ово излучает ва дих больше теплоты, чем волучает, то претерпевает потерю молекулярдого движеяия, вследствие чего происходит возрастающая ннтеграция пара, который в кояце кояцов превращается в жндкость и падает в виде дождя. Здесь, как и во всех других случаях, окенчательвая ивтеграция или дезивтеграция есть развоствый результат.

В живых аггрегатах и, в частвости, у животвых, эти дротивуположные процессы совершаются в различяых формах гораздо деятельяее. Тут имеет место ве только то, что мы можем вазвать пассивяой ивтеграцией материи, совердиающееся в неодушевлеявых предметах простым действием молекулярных прятяжевий, во еще и активвая интеграция материн, поглащаемой в пищи. К пассивяой дезивтеграции через поверхвости, которую яеодушевлеявые тела претерпевают под влияяием ввептих деятелей, у животвых присоедивяется активяая внутредвяя дезинтеграция, которую они сами производят, вводя в вещество своего тела внешвих деятелей. Как ияеоргавические аггрегаты, ови дассивдо получают и сообщают движевие; во кроме. того—и активно поглощают скрытое движевие пищи и расходують его активво. Но яе смотря ва это сочетавие двух процессов и огромвую силу их столкдовевия, постоявво получается развостяый дрогресс либо к ивтеграции, либо к дезидтеграции. В первой части круговорота измевевий преобладает ивтеграция: получается то, чтомы лазываем ростом. Среддяя часть его характеризуется ве равяовесием цроцессов интеграции и дезивтеграции, но поперемеввьгм преобладанием то той, то другой. Заканчивается же круговороть изменений периодом, в который начинает преобладать дезинтеграция, кладущая наконец предел интеграции и разрушающая все, что создала последняя. Нет мгновения, в которое бы уподобление и трата уравновешивались настолько, чтобы не было ни роста_г ни разрушения. Даже в тех случаях, когда одна часть увеличивается и другие уменьшаются или когда различные части и различно поставлены ио отношению к внешним источникам движения, так что одне расширяются в то время, когда другие сжимаются,—начало это вполне оправдывается. В самом деле, безконечно много шансов за то, что эти противоположные изменения . не уравновешвваются вполне, а если они не уравновешиваются_г то аггрегат, как целое, интегрируется либо дезинтегрируется.

Везде и веегда изменение, происходящее в данный момент, может быть отнесено к тому нлн другому из этих процессов. Еслн с одной сторовм—общая история всякого аггрегата может. быть выражена как изменение, идущее от неощутимого рассеянного состояния к ощутимому сгущенному, сътем, чтобы дотом снова перейти к неощутимому рассеяявому, то, с другой сторовы—каждая подробность этой истории может быть определева, как часть того или другого из этнх процессов Таким образом начало это должно быть всеобщим законом перераспределения материи и движения, объединяющим в то же время как группы повидимому различных изменений, так и весь цикл, каждой группы.

§ 62. Эти процессы, которые всюду проявляются как взаимно противуположные, которые всюду стремятся одержать один над другим в одном случае—временную победу, в другом — более или менее на долго,—эти процесы мы называем развитием и разложением. Развитие в его самой простой н общей форме есть. интеграция материи, сопровождаемая рассеянием движения, в товремя, как разложение есть поглащение движения, сопровождаемое дезинтеграцией материи.

Эти термины ве удовлетворяют всем желательяым условиям; вервее сказать, еслн второй н удовлетворяет своей цели, то первый может вызвать возражеяия. Слово развитие (эволюция) имеет мвого других звачевий, из которых ивые весовместимы и даже прямо противуположвы дрямому смыслу, какой мы придаем этому слову. В общепривятом смысле развиваться, совершать эволюцию, выростать—значит развертываться, раскрыватъся, расширяться, распространяться наружу, проявлять себя. Между тем, как в смысле, какой мы придаем ему, процесс развития эволюции) подразумевая возрастание всего аггрегата н, слтвдовательно расширение его додразумевает также, что составляющая аггрегат материя дёреходят от более рассеянного состояния къболее сгущенному, то есть, что аггрегат сжимается. Противодоложное слово—инволюция вернее выражало бы характер процесса н лучше бы яодчеркивало указанные нами второстепенныяегоособенности. За всем тем мы принуждены уяотреблять слово развитие (эволюция) как антитезу, разложения несмотря на то, что вследствие различных н даже дротивуположных смыслов этого слова—может возннкать некоторая яутаница понятий, Слово это в настоящее время общепринято и употребляется для обозначения, не скажу, что общего процесса, который я им обозначаю, номногих из главных его дроявлений н известных второстепенных, хотя н заметных, обстоятельств, сопровождающих его, так что я не могу выбрать иного слова. Мне остается лишь дать точное определение смысла, в каком я его употребляю.

Итак, под разложениемг (dissolution) мы будем понимать процесс, обочначаемый общепрннятым смыслом этого слова поглащение двнжения и дезннтеграцию материи; а развитием (evolution) будем называть обратный яроцесс, который всегда есть интеграция материи и рассеяние двяжения, но кроме того, как мы это увядим дальше представляет и еще нечто большее—в значительном большинстве случаев.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Развитие простое и сложное.

§ 63. Когда в действии находятся лншь силы. стремящиеся прямо произвестн сложение нлн разложение, вся история аггрегата не заключает в себе ничего, кроме движений приблнжающих составвые частн к общему центру и удаляющих от него. Процесс развития, не заключая в себе ничего сверх того, что было язложено в начале последней главе,—будет простым.

Более того, в случаях, когда силы. производящия двнжение к общему центру, значительно преобладают над всеми другимп,

всякое изменение, производимое в аггрегате будет незначительно и интеграция будет нарушаться другими видами перераспределения в самой слабой степени.

Или же, если по причине ничтожности интегрирующейся массы, или потому, что получаемое ею в обменъза теряемое. движение слишком слабо,—интеграция идет быстро, то случайные силы, даже если они значительцы, произведут самы ничтожные изменения в интегрирующейся массе.

Но когда, напротив, интеграция совершается медленно. потому ли что движение, содержащееся в аггрегате относительно велико или потому, что, несмотря на относительно неболыное количество движения, заключенное в частях аггрегата, его значительный объем мешает движению легко рассееваться, или же, наконеиг, потому, что движения теряется больше, чем получается,— случайные силы произведут в аггрегате значительные изменения. Рядом с изменением, составляющим интеграцию, будет совершаться добавочное движение Развитие перестанегь быть простым •и станет сложным.

Эти кратко выраженные положения нуждаются в объяснении.

§ 64. Когда тело свободно движется в пространстве, то всякая сила, действующая на него, порождает эквивалентную себе другую в виде изменения его движения. Как бы велика ни была скорость движущегося предмета, все же самое слабое притяжение или самое легкое боковое сопротивление способны отклонить его от принятого направления, устремить его к иному источнику притяжения или же, за отсутствием такого, от нового источника сопротивления,—так, как будто бы тело вовсе не обладало первоначальным движением. Действие возмущающого влияния продолжает накопляться пропорционально квадрату времен, впродолжении которых действие его остается равномерным. Тем не менее, это самое тело, если оно соединено известным образом с другими телами, рано или поздно теряет способность приходить в движение от случайных слабых сил. Когда оно удерживается притяжением или сцеплением, случайные слабые силы не могут сообщить ему относительного движения в пространстве и рассееваются иным путем.

Что мы сказали о массах, за небольшими исключениями верно и для ощутимых частей масс, и для их молекул. Так, как ощутимые. части масс я молекулы, составляющия массы, вследствие их сцепления—не вполне свободны, то не может быть, чтобы всякая случайная сила сообщала им эквивалентное изменение положения. как она может сообщать его всякому телу, движущемуся в пространстве; часть силы расходуется на порождение другях язменений. Но если части или молекулы массы слабо связаны между собою, то случайные силы произведут в них более или менее заметные перераспределения—и тем более заметные, чем слабее сцепление. Там, где янтеграция выражена так слабо, что ощутимые яля неощутимые частн массы почтн независнмы, они почтя вполне доступны всякому новому влиянию; и в таком случае рядом с интеграцией совершаются другие перераспределения. Напротив, там, где частн настолько сближены, что притяжение иля сцепление между ннмн сильно, посторонния влияния, если только они не весьма могущественны, не могут пронзвести второстепенных перераспределений. Прочно соединенные частн не изменяют своего относительного расположения под слабым возмущающим влиянием; все, что обыкновенно может произвестн в чгаком слу чае слабое возмущающее влияние ограничнвается временным нзме-¹ нением неощутямых молекулярных двнжений.

В какнх наиболее общих терминах моглн бы мы выразять это разлячие? Когда аггрегат рассеян на большом пространстве или интегрирован весьма слабо, это значит, что он содержит в себе большое количество движения, актуального или потенциальнаго—илн же того и другого вместе. Когда аггрегат вполне интегрнрован нлн плотен, это значнт, что он содержит, сравнительно, очень мало движения: наибольшая доля двнжения, которым обладали некогда его части, нзрасходовалась пока совершался процесс интеграции, сделавший аггрегат плотным. Следовательно, пря равенстве прочих условий, количество второстеяеного изменения в расяределенин частей. сопровождающого первостепенное изменение в нх распределении, будет пропорционально колнчеству движения, заключенному в аггрегате. Кроме того, следствует, что при равенстве прочих условий, количество второстепенного перераспределения, сопровождающого первостепенное, будет пропорционально временн, в теченин которого сохранялось внутренее движение. Нет надобности исследовать, каким способом выполняются эти условия. Оттого ли внутреннее движение сохраняет свою велнчину, что составляющия по природе своей не могут быстро аггрегироваться, или оттого. что окружающия условия мешают югь

яообщать движение на сторону—или потому, что потере движени препятствует большой объем составляемого ими аггрегата, или по-я тому. что они прямо или косвенно приобетают больше движения, чем теряют,—отчего бы не сохранялось движение, всо равно несомненно, что большое количество сохраненного внутренняго движения должно облегчать второстепенные перераспределения и что долговременное сохранение этого движения должно делать возможным накопление этих второстепенных перераспределений. Обратно, если эти условия не выполнены, все равно—от каких бы там ни было причин, то получается противуположный результат. То-ли, что составляющия аггрегата имеют особенную способность быстро интегрироваться, то ли, что незначительная величина аггрегата позволяет им легко рассеевать свое движение, то ли, что они получают мало движения взамен истраченного,—от чего бы ни происходила устойчивость аггрегата. остается несомненным, что в этом случае первостепенное перераспределение, составляющее интеграцию, может сопровождатся лпшь весьма слабым второстепеныым перераспределением.

Для того, чтобы понятнее стали эти отвлеченные положения, необходимо иллюстрировать их примерами. Прежде, чем приступить к изучению простого и сложного развития, как оно определено согласно этому общему началу, рассмотрим несколько случаев, в которых количество внутренняго движения изменяется искусственно и посмотрим, как это влияет на перераспределение частей.

§ 65. Уместно начать с общественного опыта, который выражает общее начало хотя и в грубой, но зато легко запоминаемой форме. Когда мы наполним сосуд до верху небольшими предметами и станем его встряхивать, то эти маленькие предметы расположатся так, что займут места меньше прежняго и в со⁴ суд можно будет прибавить новое их количество. Если между ними есть такие, удельный вес которых больше веса других, то мы увидим что вследствие повторенных встряхиваний они опустятся на дно. Каков смысл этих явлений, если выразить ях въобщих терминах? Мы имеем группу единиц, приводимых в движение посторонней силой—притяжением Земли. Пока они не встряхнуты, т. е. не приведены в движение,’ эта посторонняя сила не производнт никакого изменения в их относятельных положениях, пряводите их двнемедленно жнение—и они переменяет свое рыхлое распределение на компактное. Кроме того, пока

они не приведены в движеяие, случайная сила нв может отделить более тяжелых от более легких, приведите же нх в движение—и немедленнно более тяжелыв начинают отделяться от остальных. Более тонкие механические влияния, действуя на части более плотных аггрегатов, производят аналогичные эффектьи. Кусок железа, выходящий из плавильной печи слоистым, подвергаясь постоянному сотрясению, становится кристаллическим. Полярные силы, которыми атомы действуют друг на друга, не могут изшенить беспорядочного расположения на правильное, пока атомы находятся в относительном покое; но положение изменяется, лишь только онн приходят в состояние внутренняго движения. Таким же образом объясняется. как стальная полоса, подвешенная по линии магнитного меридиапа и по которойбыстроударяют, становится намагниченной: это есть следствие перераспределения частиц, производнмого магнитной силой Земли, когда вибрации распространяются no молекулам полосы. без чего магннтная сила не может влиять.

Существуют более поразительные примеры: это случаи. когда искусственным отнятием или прибавлением известного количества молекулярного движения, которое мы называем теплотой, мы сообщаем аггрегату ббльшую или меньшую споообность к перераспределению молекул. В действиях закалки стали и отварнвания стекла мы виднм, что внутреннее перераспределение облегчается вследствие неощутямых внбраций, как и вследствие ощутимых. Когда бросают в воду капли расплавленного стекла, их внешняя поверхность вследствие внезапного отвердевания, не может следовать за сокращением внутренней, которое происходит от дальнейшого охлаждения капли, отчего молекулы её остаются в состоянии такого напряжения, что она моментально взрывает и рассыпается в пороипок, чуть только разбнта будет самая маленькая её часть. Но еслн капля эта день нли два подвергнута будет действию значительной теплоты, недостаточной, однако, для того, чтобы изменить её форму и чувствнтельно уменыпить её твердость, то эта чрезмерная ломкость исчезает: вследствие того, что единицы пряведены в значнтельное двяжение, отталкявательные силы приобретают возможность перераспределиться в состояние равновесия. Действия неощутимого движения, называемого теплотой, проявляются еще резче, когда перераспределение сказывается в видимом разделении. Пример этому вядим мы в осаждении взболтанных с врдой тонких порошков. В холодной жидкостн они осаждаются весьма медленно и гораздо быстрее в нагретой. Это означает, что приводя всю массу жидкости в молекулярное колебание, мы сообщаем плавающим в ней частицам способность быстрее отделяться от частиц жидкости. Влияние теплоты на химические действия так общеизвестно, чтб едвалн есть надобность подтверждать •его примерами. Будут лн даны вещества газообразные, жидкие нли твердые, одинаково верно, что повышение температуры облегчает их химяческие соединения и разложения. Сродства, не достаточные для того, чтобы пронзвести дерераспределение сиешанных молекул, пока последния находятся в состоянии слабого двнжения, могут произвести перераспределение, когда движение усилится. Когда это движения не настолько велнко, чтобы облегчить химические еоедннения, которые стремятся пронзвесть сродства, то достаточно увеличить его—чтобы увелнчить способность к химнческим перерасяределениям.

Можно привести еще примеры из другого разряда фактов, повидимому—вовсе не подтверждающих общего положения. Прн равенстве дрочих условий, жидкость заключает в себе большее колячество движения, чем твердое тело. Само жндкое состояние есть следствие этого бблыпого количества. Следовательно, аггрегат, состоящий частью из жидкого вещества, частью из твердого, заключает в себе ббльшее количество движения, чем агграгат, всецело состоящий из твердого вещества. Отсюда можно заключить, лто жидко—твердый или, как обыкновенно говорят, пластический {мягкий) аггрегат будет сравнительно способнее к внутренним перераспределениям, чем твердый—и оииыт подтверждает это заключение. Тесто, составленное из разлнчных веществ, растертых с водой. пока жидко—допускает распределение своих наиболее тяжелых частнц, то-есть—отделение этих более тяжелых элементов от более легких. Когда же вода испаряется, это отделение затруднено и вовсе прекращается, еслн тесто сгустеет. Но даже тогда, когда оно станет полу-твердым, когда притяжение не в состоянии произвести разделеяия смешаняых элементов, это ^ разделение может еще быть произведено другями причинами. Прииер этому можно видеть в явлении, с которым первый познакомил яас м. Баббэдж. Ёслн густая кашица, состоящая из смесн белой глины н кремня, растертых с водой и служащая для выделки фарфора, стоит некоторе время без употреблени», она «становится крупнозернистой н не может уже идти в дело, ибо частицы кремния отделились и образовали зерна. Вот другой ярнмер, хорошо известный хозяйкам: в долго сохраняемом малиновом желе сахар принимает вяд крясталляческого осадка.

В какой бы форме не существовало внутреннее движение аггрегата, будет ли оно чисто механическим двяжением нли механическями вибрациямн, подобными тем, какие производят звук, поглощенным ля нзвне молекулярным двнжением —нлн молекулярным движением конституциональным, как в жидкостях, все равно—оно во всех этих случаях одинаково подтверждает общее начало. Случайные снлы легко пронзводят второстепеишые перераспределения в том случае, когда количество внутренняго движения велнко—я тем с бблыпим трудом —чем меныпе это количество.

§ 66. Прежде чем идти дальше, необходимо познакомитьея еще с одннм разрядом фактов, входящих в наше обобщение, хотя, повидимому,—с этнм обобщением они ве нмеют никакой связи. Это факты—предстявляемые известными контрастами химической устойчивости. Вообще говоря, устойчивые соедннения содержат в себе относятельно ничтожное колнчество движения, а неустойчивоеть другнх тем больше, чем больше количество их внутренняго движения.

На первом плане следует поставить общий и норазительный прямер: уменьшение химической устойчивости яо мере возрастания температуры. Соединения, элементы которых связаны прочно, в том сходствуют с соединениямн, элементы которых евязаны слабо, что повышение температуры как тех, так и других, илн что то же самое, увелнчение количества заключающегося в них молекулярного двнжения, уменьшает силу, связующую ях элементы; еслн постеяенно увеличивать колнчество внутреняяго молекулярного двиясения, то рано или поздно наступает момент, когда хилнческое соединение разлагается. Инымн словами^ иерераспределение материи, составляющее простое хнмическое разложепие_у тем легче, чем колнчество внутренняго движения больше. То же самое и для двойных разложений. Два соединения ЛВ и CD, будучн смешаны и сохраняемы при низкой температуре, могут не нснытывать ннкаких изменений: скрещивающиеся сродства их элементов могут нз производнть яерераспределений. Повысьте температуру смесн иля, что то же самое, увеличьте её внутреннее молекулярное движение —и перераспределение будет иметь место, приводя к образованию соединений AC и BD.

Другой химический факт, подтверждающий наше общее начало, соетоит в том, что химические элементы, которые в обыкновенном своем оостоянии обладают значительным внутренним движением, образуют не столь устойчивые соединения, как соединения из элементов, которые в обыкновенном своем состоянии содержат мало движения. Газообразная материя заключает в себе относнтельно большее колячество молекулярного движения, в то время, как твердая заключает в себе относительно малое его количество. Каковы же признаки соединений, образуемых ими? Соединения газов не могут сопротивляться высоким температурам: большинство из них легко разлагается теплотою, а прн температуре красного каленья даже самые упорные из них уступают свои элементы. Наоборот. химические соединения твердых элементов чрезвычайно устойчивы и разлагаются лишь при самых высокнх температурах. Во многих случаях, если не в большинстве их, такого рода соединения разложимы лишь при нагревании, какого мы произвесть не в состоянии.

Укажем еще на отношение. существующее между неустойчивостью соединений и числом входящим в них элементов, отношение, которое имеет такое же значение, как и указанные выше. Вообгце молекулярная теплоша соединенгя возрастает вместе с его смжносмъю. Когда увеличивается сложность, увеличивается н легкость разложения. Отсюда следует, что молекулы, содержащие в себе по причине своей слолсности большое количество движения— суть такие, элементы которых легко совершают перераспределения. Это верно не только для сложности, происходящей оть соединения нескольких элементов, ио также и для сложности, происходящей от соединения тех же элементов, но в больших пропорциях. Материя имеет два твердых состояния, крнсталлическое и коллоидное; первое происходит от соединения индивидуальных атомов или молекул, второе же от соединения групп атомов или молекул; первое устойчиво, второе неустойчиво.

Но самый гиоразительный пример доставляют нам соединения, в которые входит азогь; они отличаются своей неустойчнвостью я большим количеством внутренняго движеяия. Недавно открытая особенность азота состоит в том, что, соеднняясь с другими элементами, он поглощаеть теплоту вместо того, чтобы освобождать ее. То есть, что принося с собою в жидкое или твердое соединение, в которое он входит, то движение, которое поддерживало его в состоянии газообразном, он, кроме того, получает еще и добавочное двяжение; и когда другой элемент, с которым он соединяется, также газообразен, то присущее этому элементу молекулярное движение также входит в соединение. Вследствие этого азотистые соединения особенно предрасположены к разложению и большинство их разлагается с чрезвычайной снлой. Все напш взрывчатые вещества суть азотнстые соединения: самое разрушнтельное из них, хлористый азот, содержять в себе громадное количество двяжения, которое состоит из двнжений, присущих обоим элементам с присоединением еще добавочного.

Очевидно, что эти общия начала химии составляют части еще более общих физическнх начал, изложенных выше. Рассматривая их, мы убеждаемся, что то, что верно для ощутимых аггрегатов, верно и для неощутимых, называемых нами молекулами. Эти конечные аггрегаты, как н аггрегаты, которые образуются их сочетаниями, интегрируются более или менее сообразно тому, теряют ли они движение нли приобретают; в соответствии с количеством оодержащегося в них движения, они, как и ощутимые аггрегаты, в большей нли «меньшей степени доступны второстепенным яерераспределениям частей, идущнм рядом с первостепенным перераспределевием.

§ 67. Теперь, когда мывыяснили наше общее начало со всех сторон, покажем как в согласии с ним развитие, смотря no тем или другим условиям, становится простым —лнбо сложным.

Если нагреть немного аммиачную соль или какое нибудь иное твердое летучее. тело, то вследствие поглащенной теплоты он дезинтегрируется я переходит в газробразное состояние. Когда произведенный таким образом газ теряет избыток своего молекулярного движения приходя в сопрнкосновение с холодными поверхностями—наступает интеграция и вещество принимает крнсталляческую форму. Вот елучай простого развития. Сгущецие материи и рассеяние движения происходят здесь не постепенно, не переходя промежуточных периодов более вли менее значительной продолжительности, но вследствие быстрой потери молекулярного движения мате{яя вдруг переходнть в совершенно твердое состояние. Отсюда явствует, что рядом с этнм первостененным перерасиределением яе происходит второстепенного. То же самое, в супщости, наблюдаем мы в кристал лическом осадке, образующемся на дне раствора: потерю молекулярного движения, которое выше известного предела препятствует молекулам соединиться—и внезапный переход в твердое состояние, раз движение унаио ниже этого предела. В этом, как и во многих других случаях, не существует переходного периода, в течении которого молекулы были бы отчасти свободны, а отчасти—не свободны,—и не существует также второстепенного перераспределения.

Заметьте же теперь, что происходит, когда, наоборот, сгущение совершается медленно. Газообразная масса, которая теряет теплогу и вследствие этого уменыиается в объеме, претерпевает нетолько то изменение, вследствие которого части её приближаются к их общему центру, но единовременно и много других. Большое количество движения, заключенного в массе и сообщающого, как мы это вяделн, большую подвнжность молекулам, делает их доступнымя влиянию всякой случайной силы: отсюда следует, что части массы обладают разлнчными движениями кроме того, которое составляет возрастающую интеграцию: эти второстепенные движения, которые мы называем течениями, так важны и так заметны, что отодвнгают на второй план первостепенное. Предположите тепер, что потеря молекулярного движения достигла предела, за которым газообразное состояние не может больше существовать н начннается сгущение. И в состоянин большого сблнжения, части аггрегата весьма резко характерузуются теми же явлениями, что и раньше. Свойственное жядкому состоянию молекулярное двнжение, сообщающее частям подвижность, облегчает перераспределения и вследствие этого рядом с новым уменыпением объема, происходящем от дальнейшей потери движения, порождаются быстрые н резкие изменения в относнтельных положениях частей, местные течения, провзводимые возмущающими силами. Предположив, что вещество состоит из молекул, неспособцых к внезапной интеграцин, называемой кристаллизацией, что увндим мы, когда молекулярное движение еще уменьшиться? Жидкость сделается плотнее; частицы её потеряют способность двигаться одна относительно другой и перемещения, производимые слабыми посторонними силами, станут сраюительно слабы. Мало по малу течения останавливается, но масса сохраняет еще способность изменяться от более сильных посторонних влияний. Притяжение земли сгябает ее и нзменяет её форму, если, она не поддерживается со всех сторон; ее не трудно разделить. Ho по мере охлаждения она становится тверже, т. е. менее способной претерпевать изменения в относительных положениях своих частей. Наконец, когда дальнейшая потеря теплоты сделает ее совсем твердой, части её оказываются совершенно неспособными перераспределяться, если только не действует на них сила чрезвычайная.

В неорганических аггрегатах второстепенные перераспределения сопровождают первостепенное в продолжении всего процёсса сгущения, еслн он совершается постепенно. Когда тела находятся в жидком или газообразном состоянии, то совершающиеся в них быстрые и обширные второстепенные перераспределения не оставляют следа после себя, так как молекулярная подвнжность этих тел не додускает устойчивого распределения частей, называемого строением. Не доходя до твердого состояния мы встречаем состояние, называемое пластическим, в котором могут еще происходить перераспределения, но с меньшей легкостью—и в котором, вследствие этого, они сохраняют известное постоянство, могущее, однако, фиксироваться тогда лишь, когда окончательно отвердение не допускает дальнейших перераспределений.

Это показывает нам, во первых, прн ‘каких условиях развитие из простого становится сложным —и во вторых,—что осложнение его может быть выполнено при условиях. более спедиальных чем те, которые мы разематривали до сих пор; с одной стороны потому, что значительное второстепенное перераспределение возможно лишь там, где внутреннее движение ослабело; повидимому эти противуположные условия не допускают постоянному второстепенному перераспределению совершаться в шириоких размерах.

§ 68. Мы в состоянии теперь определить, каким образом эти, повидимому противуположные, условия примиряются н как, вследствие этого примирения, становит^я возможной громадная обтнирность устойчивых второстепенных перераодределений. Мы поймем особенность органических аггрегатов, в которых развитие необычайно сложно, и увидим, что материя здеоь располагается таким образом, что заключает в себе огромное количество движения и в то же время испытывает возрастающее сгущение.

В самом деле, ве смотря на свое полу-твердое оостояяие, органическая материя заключает в себе молекулярное движевие, ставшее скрытым всеми способами, которые мы рассматривали в отдельностя. Исследуем эти различные способы, Трое из четырех главных элемевтов органической материн газообразны и каждый из этях газов в свободном состоянии обладает таким большим количеством молекулярного движения, что не может быть сгущен в жидкостьОтсюда следует, что так как свойства элементов, хотя и в замаскированном виде, должны переходить в соединения, то необходямо заключять, что молекула протеина концеятрирует в себе большое количество движения на малом пространстве. Таииь как для образования молекулы протеина соединяется несколько паев газообразных элементов, то в молекуле необходимо должно сосредоточиваться относнтельно большое колячество двнжения—в дополвеяие к тому, которым и раныпе обладали атомы элементов её. Далее, органическую материю характернзует то, что молекулы её складываются в форму коллоидную, а не кристаллическую—для того, как можно думать, чтобы образовать подвнжные относительно друг друга скопления скоплений. Это еще одно средство сделать скрытым известное количество движения. Но это еще не все: главные частя организмов построены из азотнстых соедннений, а мы виделн, что соединения эти при своем образовании иоглощают теплоту вместо того, чтобы выделять ее. Так, что к молекулярному движению, которым обладает сам по себе газообразный азот, здесь присоединяется новое колнчество молекулярного двяжения—н все вместе сосредоточнвается в твердом протенне. Известно также, что органические аггрегаты обладают большим количеством неощутимого двнжеыия весьма незначительно, но в некоторых аггрегат сохраняет температуру гораздо высшую температуры окружающей среды. Прибавим еще, что гораздо более значительное количество движения содержится в воде, которую всасывает органическая материя. Это-то движение. придающее воде характерную для неё большую молекулярную подвнжность, сообщает подвижность н плавающим в ней органи-

В последвее время ояыты Кальетё и Т иктэ показали, что водород и кислород, считавшиеся «постояввыми газами_п могут быть приведеяы в жидкое (квслородъ) и твсрдое (водородъ) состоявие. Прим. перев.

ческим молекулам д поддерживает пластическое состояние, необходимое дия дегкости перераспределений.

Эти различные положения не дают еще возможности составить себе полное понятие о том, что служит отлнчием живага органического вещества от веществ, имеющнх с нимн сходные внешния формы. Но можно составить себе об этом приблизительное понятие сравнивая объем этого вещества с объемом, какой занимали бы составляющие его элементы, еслиб не былн соединены. Пря теперешнем состояния наукн точное сравнение такого рода невозможно. Решит, какое расширение получилось бы, еслнбы азотистое соединение могло разложиться без сообщения ему внешняго движения,—это задача слишком сложная для того, чтобы можно было решить ее. Но для элементов этнх соединений, составляющих четыре пятых всего веса средняго животного, для воды— можно решить эту задачу довольно удовлетворительно. Если-бы кислород н водород потеряли связующее нх сродство, допустнв, что никакое молекулярное движение не прибавляется к тому, которое скрыто в воде, к теплоте кровн,—то эти газы заняли-бы объевгь в двадцать раз больший объема воды¹). Вопрос —расширился лн бы протеин при подобных же услоЬиях больше или меньше воды—остается открытым; но если принять во внимание газообразность трех нз четырех главных элементов органических соединений, указанное намн свойство азотистых соединений, большое число молекул каждого элемента я коллоидную форму соёдинений, то можно предположнть, что расшнрение было бы весьма значительно. Мы не удалимся от истины, сказавши, что еслнбы: элементы человеческого тела внезапно отделились друг от друга, то онн занялн бы пространство в двадцать раз больше того, какое заннмают теперь: движение нх атомов сделало бы необходимым такое рассеяние на большем пространстве. Такнм образом, существенный признак живой органической материи в том, что она единовременно обладает громадным количеством скрытого движения я степенью связности, допускающей на известное время неизменное расположение.

‘) Я обязан этии вычислением профессору Франкланду, который. ыл так добр, что сделал его для меня.

§ 69. Сравнивая различные органические аггрегаты между собою, мы находим новые доказатедьства того, что второстепенные перераспределения, нронзводящия сложное развитие, завясят от соглашения этих противуположных условий. Кроие того, чта органические аггрегаты различаются между собою как количеством заключенного в нях движеяия, так и напряженностью пврераспределений, сопровождающих возростающую интеграцию,—различия в колнчествах скрытого движения соответствуют в них рааличиям в напряженностях перераспределений.

Первый пример этому находни мы в контрасте хнмиче ских соединений двух органичесЕих царств. Животные отличаются от растений большей сложностью своего строешя и большей быстротой изменений в строенин; они отличаются от растений и еще одной замечательной особенностью: неизмеримо большим содержанием азотпстых соединений, этих богатых резервуаров скрытого двяжения. То же самое приложимо и к контрасту нежду различными частямн животного. Если такие азотистые части, как. хрящ, и бездеятельны, то существуют другие, в которых второстепенные перераспределения совершаются весьма деятельно: это те именно части, в которых преобладают молекулы сложн ю< состава; те же, наоборот, которые, как жировые отложения, состоят из сравнительно простых молекул, представляют весьма не сложное строение и незначительную деятельность.

Мы находим также очевлдные доказательства тому, что постоянство второстепенных перераспределений, составляющих самый заметный признак органяческих аггрегатов, зависит от содержания в насыщающей их воде скрытого движения—и что, при равенстве прочих условий, существует прямое соотношение между напряженностью перераспределений и количеством воды, содержащейся в органических тканях. Доказательства этому можно разделить на тря группы. Всякий знает, что лишив растение воды, межно остановить изменения, составляющия его развитие: первостепеньюе перераспределение продолжается—растение высыхаеть, разлагается или ясе станорится более интегрнрованным —но второстепенное. прекращается. Существуеть, далее, факт не столь общеизвестный, но не менее верный: что точно такой же результат может быть получен и с животным и даже, как этого и надоожидать, при сравнительно более слабом уменыпении воды. Многочисленные доказательства этому доставляют нам ннсшие животныя-

Высушивая кмовраток, можно привести их в состояние кажущейся смерти и увлажая нгь—снова воскресить. Когда высыхают африканские реки, в которых обитает Лепндозирон *)—это животное замираеть, окружеыное выеохшям илом, пока возврат дождливого времени года не пробудит его к жизни. Гумбольдт сообщает, что аллигаторы пампасов во время летнях засух пребывают в соетоянии приостанввленной жизнедеятельности, зарывшнсь в отвердевшую грязь и оживают, лишь только она станегь влажной. Тоже узнаем мы нз нстория всякого органнзма. Совсем кшое растение, только что пробнвшееся на свет гораздо сочнее более взрослого и напряженность совершающихся в нем превращений гораздо большаа. В части яйца, в котором совершается организующее действие в первый период зачатия, изменения молекулярного распределения гораздо более быстры, чем в равной частя тела цыпленка после его вылупления. Насколько можно заключнть из сравнения способностей ребенка и юноши к приобретению привычек и навыка, нервное строение ребенка гораздо более доступво изменениям, чем нервное строение юношй, а строение юноши—более чем строепие старика; этн контраеты сопровождаются контрастами в плотности тканей, ибо количество воды в теле с возрастом уменьшается, Повторение этого отношения мы находим в контрастах, представляемых частямя одного и того же организма. В дереве самые быстрые изменения строения происходят в окончаниях почек, в которых содержание воды весьма велико; изменения эти наоборот, весьма медленны в плотном и почти сухом веществе ствола. Точно также у животных мы наблюдаем контраст между быстрыми измененияни, совершающимися в такой мягкой ткани, как мозг и медленными изменениями, происходящими в сухой бессосудистой ткани, образующей волоса, ногти, рога и пр.

Другие группы фактов с такой ясе убедительностью дока зывают, что caeteris paribus, количество второстепенного перераспределения изменяется в организме соответственно количеству скрытого движения, называемого теплотой. Контрасты, нредставляемые в этом отношении различными. организмами и различными состо-

^г) Lepidosvren—рыба чешуйчатвикыз отрядадвужаберныхъ(2Н>/иоО. ИИрим. перев.

яниямн одного и того-же организма, с одинаковой сялой доказывают это. Вообще говоря, сложность строения и количество изменений строения меньше в растительном царстве, чем в животном —и, вообще говоря, теплота растений меныпе теплоты животных. Сравнение друг с другом различных подразделений животного царства открывает нам подобные же отношеяия. Рассматриваемые в целом, позвоночные имеют температуру высшую, чем у безпозво^ ночных, и, взятые в целом. они деятельнее и слозйнее беспозвоночных. В подразделениях позвоночных подобные различия в состояниях молекулярных вибраций сопровождают подобные же различия в степенн развнтия. наименее сложные из позвоночных —рыбы н в большшнстве случаев температура их не отличается от температуры воды, в которой они плавают; толькоотносительно небольшого нх числа можно утверждать реипительно_г что они теплее воды. Хотя мы называем гадов холодно-кровными животными, хотя у них, как и у рыб, нет способности сохранять температуру высшую, чем температура среды, но так как в большинстве случаев среда, окружающая их —есть теплый воздух тропическнх и умеренных стран, среда более теплая, чем та, в которой живут рыбы, то можно утверждать, что* темяература класса гадов выше температуры класса рыб; и в соответствин с этим мы открываен в гадах большую сдожность. строения. Гораздо более деятельное молекулярное движение, замег чаемое у птиц и млекопитающнх, соответствует большему разнообразию их строения и большей нх живости. Но самые поучительные контрасты открываем мы в одном н том же органическом аггрегате при разных темдературах. Растения представляют нам нзменения строения, которые варьнруют вместе с температурой. Хотя свет есть агент молекулярных изменений, составляющих жизнь растения, необходнмо, тем не менее, указать, что прн отсутствии теялоты они не совершаются: знмой света достаточно, но так, как теплоты мало, то жизнь растения приостанавливается. Доказательством, что только в этом причина приостановкн, может служить то, что растения, воспнтываемые в теплице, где они зимою получают весьма ничтожное количество света, образуют листья и цветы. Мы видим таюже, что семена растений, для которых свет не только бесполезен, а и прямо вреден, начинают проростать, когда возврат теплого времени года повышает степень нолекулярного движения. Необходнмо, равным образом, окружать <большнм или меныпим теплом яйца животных, претерпеваюния изменения, путвм которых организуется строение; при отсутствии в них известного колячества молекулярного движения не может -совершаться перераспределение их частей. Животные, впадающия в зимнюю спячку, также доставляют нам доказательства, что Чшыпая потеря теплоты чрезвычайно замедляет превращения. У животных, не подверженных зимней спячке, как например, у человека—продолжительвое пребывание на холоде производит неодолимую потребность заснуть (что значнт —претерпевать меныпее количество органическнх и функционных изменений)—и если потеря теплоты продолжается, сон этот переходит в смерть, то^сть в остановку всех этих изменений.

Вот масса доказательств, общих я частных. Живые аггрегаты различаются по двум связанным фактам; в период интеграции однн аггрегаты претерпевают заметные второстепенные изменения в большом разнере, чем другие—н, при равенстве объемов, первые заключают в себе гораздо больше движения, разлнчными путямн ставшого скрытым, чем вторые.

§ 70. Мы заключилн последнюю главу, сказавши, что хотя развитие всегда есть интеграция материи н дезинтеградия движения, но во многих случаях она, кроме того, есть нечто большее. Эта глава началась резюмнрованным изложением условий, лри которых развитие есть только интеграция, есть простое развнтие, н условий, при которых оно есть нечто большее, чем одна интеграция, есть сложное развитие. Показывая на приме* рах контраст между простым и сложным развитием и, объясняя ими, как производится этот контраст, мы наблюдалн, как складывается неопределенное понятие развития вообще. Мы не могли не забегать вперед, не предвосхищать полного исследования развятия,

Но жалеть об этом нечего. Хотя и неопределенное, по по^ нятное предварительное представление всегда полезно, ибо оно служнт введением к полному представлению; радн этого оно необходимо даже. Нельзя сразу передать сложной иден, излагая одну за другой составляющия ее части во веех их подробностях, потому что если в уме читателя не существует предварительно никакого её плана, то эти составляющия части не будет скомбинированы как следует. В таком случае надлежащая комбинация тогда лишь будет совершена, когда читатель сам откроет —каким образом должны быть расаохожены эти составляющия частя. Такое открывание требует много труда, которого можно избегнуть при помощи общего очерка, хотя бы и смутного, который должен предшествовать подробному и точному изложению сложной идеи.

Все, что чятатель инел случай узнать в предшествовавшях лараграфах, относнтельно характера развития, есть, без сомненения, лишь грубый очерк, но он будеть ему весьма полеэен, ломожет ему охватить одним взглядом различные части развер* тывающейся перед ним громадной картины. Читатель не забудет, что полная истории всякого ощутимого существования исчерпывается его развитием и разложением (пока, на время мы оставляем это последнее в стороне). Он не забудет, что под каким бы углом ни рассматривать развитие, всегда необходимо видеть в нем интеграцию материн и рассеяние движения, которые могут сопровождаться и обыкновенно оопровождаются другими придаточными превращениями вещества и движения. Вследствие этого, он подготовлен будет всюду видеть, что когда первостепенное перераспределение совершается быстро, оно приводит к образованию про•стых аггрегатов, когда же медленность первостепенного перераспределения допускает накопляться следствиям второстепенных, в результате получаются сложные аггрегаты.

§ 71. Чрезвычайяо трудво следить за такими обширными, и запутаввымя превращеяиями, к каким мы приступаем. Кроме того, что мы должвы заниматься явлеяиями всех порядков, мы должны еще рассматрнвать каждую груяду явлений со всех её сторон, нз которых каждая в отдельности от других не может быть хорошо понята. а внесте со всеми другимн—не может быть охвачена взором. Мы уже виделн, что внродолжение развнтия еднновременно совершаются явления двух больших порядков; мы увнднмъ^ что один нз этих больших дорядков может быть, в свою очередь, подразделен. Запутанность всех этих явлевий так велика, что тот иля другой разряд нлн класс их не может быть объяснея без того, чтобы ве нрибегать к другону классу, ве нолучившему еще объяснения. Нам остается только вы<5рать наимеяее худое в этом трудном яоложенин.

Следующую главу мы носвятнм подробному нзложевию развнтия в главных его нроявлениях, вскользь указывая на второстепенвые, если того яотребует дело.

Две следующия за этой главы заняты будут исключительно объяснееием второстепенных перераспределений; о первостепенном мы будем говорить в том лишь случае, когда это будет неизбежно; каждая из этих глав епециально посвящена будет особой характерной черте второстепенных перераспределений.

Глава, следующая за этими будет посвящена объяснению третьей характернстичной черты второстепенных перераспределений, более резкой н заметной, чем две первые.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. Закон развития.

§ 72. Теперь нам предстоит проверить дедукцию индукцией (вывод наведениемъ) мы говорилн, что всякое ощутимое бытие до^ююно тем нли другнм способом, в тот или другой МОМЕНТ, приобресть свою конкретную форму через сгущение, и приводили факты для того лншь, чтобы выяснить нензбежность этого. Но мы не иначе приобретем объеднненное знание, составляющее философию. как показавши, какнн образом бытия всех порядков для проявления своего совершают возрастающую ннтеграцию материи и сопутствующее рассеяние двяжения. Мы приступаем теперь к отысканию прямых доказательств тому, что вся вселенная подчинена этому закону—для чего проследим, по скольку допускают наблюдение и рассуждение, как факты, составляющие предмет Астрономии и Геологии, так я факты, нзучаемые Биологией, Психологией и Со~ циологией.

Мы, главным образом, займемся более сложнымн проявлениями закона развития, чем те, на которые указывалн раньше. Исследуя постепенно различные ииорядкн фактов, мы будем обращать внимание не столько на уже известное начало, что всякий аггрегат претерпевал нли претерпевает интеграцию, сколько на новое начало, говорящее, что всякая более илн менее отлячяая часть всякого аггрегата, ннтегрируясь,—прогрессирует. Вместо простых целых или делых, сложность которых мы намеренно упускали из виду, мы займемся здесь целыми, какимя они существуют в действнтельности, составленнымя в большинотве случаев. из множества частей, скомбинированных на множества ладов. Мы проследим здесь превращения в их всевозможных формах. Мы увидим, как массы переходят из разреженного состояния в более связное, как все части массы в различной степени претерпевают подобное же превращение, при чем приобретают заметную индивидуальность—и как эти части, раз индивидуализировавшись, становятся через это сложнее.

§ 73. Наша звездная система своей общей формой, своими скоплениями звезд различной густоты, своими тумандостями, кь которых мы наблюдаем различные степени сгущения, наводит нас на мысль, что кондентрация совершается повсюду, как в частях, так и в целом. Предположите, что вещество звездной системы было и есть подчинено действию притяжения—и вы получите объяснение всех частей её строения, начиная с твердых масс и кончая разреженными облаками, которые различимы лишь в самые мощные телескопы, начиная с двойных звезд и кончая такими сложными аггрегатами, как туманности. Не останавливаясь дольше на этом доказательстве, переходим к солнечной системе.

Принять весьма вероподобное мнение, что солнечная система произошла из туманности, значит признать, что она образовалась через интеграцию материи, сопровождавшуюся потерей движения. Переход солнечной системы из состояния несвязного и рассеянного в твердое и связное представляет простой и ясный пример одного из Ъроявлений развития. В то время, как, согласно гипотезе туманностей, происходило постепенное сгущение солнечной системы в её целом, оно, кроме того, совершалось вторично между частями каждого из её отчасти независимых членов. Вещество каждой планеты, превращаясь последовательно в туманное кольцо, потом в газообразный сфероид, потом в жидкий сфероид, потом в сфероид, отвердевший на поверхности, воспроизводит главные черты развития всего целого солнечной систены. То-же самое верно и для спутников. Далее, в то время как интегрировалась материя всего целого солнечной системы, а равно и материя каждой из её отчасти независимых частей, еще одна интеграция имела место, проявлявшаяся в возростании сложности различных комбинадий частей. Спутники каждой планеты образуют вместе с нею—уравновешенную группу; планеты и их спутники образуют вместе с солнцем сложную группу, члены которой прочнее связаны воедино, чем связаны были рассеянные части туманности, из которой произошла эта группа.

Оставим. если угодно, туманную гипотезу; солнечная система как Она существует теперь, представляет довольно примеров. Не говоря уже о метеорическом веществе, постоянно прибавляюющемся к массе Земли, так же, как, вероятно, и к другим планетам, так же, как, вероятно, в большем количестве, и к Солнцу, довольно будет напомнить о двух новых и повсюду признанных фактах. Первый из них состоит в заметном замедленин двнжения комет, прнчиняемом сопротивлением эфирной среды, а также в замедленин планетного движения, о котором мы заключаем; эти замедления должны привести к Солнцу сначала кометы, а потом и планеты. Другой состоит в постоянной потере Солнцем его движения в виде излучаемой теплоты. потере, кототорая оопровождает постоянную интеграцию его массы.

§ 74. От развнтия, которое мы для большого удобства называем астрономическим, прямо перейдем к геологическому развитию. Углубляясь в прошедшее Земли, каким открывается оно в строенин её твердой коры, мы приходим к тому расплавленному её состоянию, к которому приводит нас и гнпотеза туманностей; мы уже имели случай показать *), что так называемые огненные изменения суть следствия возраставшого уплотнения вещества Земли и шедшей рядом потери внутренняго двнжения. Приведем несколько примеров общнх и местных следствий этнх двух великих фактовъ

Пройдем молчанием период, впродолженин которого более летучие элементы, пребывающие теперь в твердом внде, вследствие высокой температуры находились в газообразном состоянии, и начнем с той минуты, когда Земля не охладилась еще ниже 212 градусов —и громадная масса воды, покрывающая теперь три пятых её поверхности, пребывала в состоянии яара. Эта громадная насса дезннтегрированной жидкости интегрировалась, когда вследствие рассеяния внутренняго движения Земли температура её понизилаеь; осталась не интегрированной ннчтожная лишь часть воды. которая была бы и еще меныпе, еслибы не получила молекулярного движения от солнца. Образование твердой земной коры представляет собой подобное же изменение, обязанное своям существованием однем и тем же причинам. Мы наблюдаем здесь, какъ

¹) В § 69, глава 8.

тончайшая затвердевающая оболочка, иовсюду разры-ваемая и постоянно волнуемая скрытой под нею расплавленной материей, становится постепенно столь толстой и крепкой корой, что возмущающия €Илы могут лншь в самой слабой степени и в немногих пунктах нарушать её целость. Это поверхностное отвержение представляет прнмер уплотнения, сопровождающого потерю внутренняго двнжения; другой пример этого мы внднм в уменьшении объема земного шара, на которое указывает его изборожденная поверхность.

Рядом с общей интеграцией ндут частные н второстепенные. Расплавленный сферонд, только прикрытый твердой оболочкой, допускал образование лишь неболыцих островов н небольшшх скоплений воды. Для того, чтобы разлнчия уровней были настолько велики, чтоб возможно было образование обшнрных островов.— необходимо было земной коре приобресть известную твердость н лишь тогда, когда она стала очень тверда н очень толста, острова слилнеь в континенты, разделенные океанамн. То-же верно н по отношению к большим горам. Спадение тонкой коры вокруг охлаждающегося и сжимающегося содержимого могло причиннть лишь неболыния возвышения: необходнмо было, чтобы кора приобрела зяачительную толщяну я прочность прежде, чем стало возможным образование обшнрных систем высокях гор. То же самое должно было совершаться н по отношению к так называемым осадочным слоям. В первые эпохи размывание по^вы проясходнло лишь на небольшнх пространствах и проязводнло слабые и необшнрные наслоения. Нагромождение разрушенных горных пород в мощные толщи н соединение этнх толщ в обширные системы предполагает существование континентов н морей, а также значительных н обшнрных поннжений уровня; отсюда следует, что интеграции этого поорядка должны были становиться энергичнее по мере того, как утолщалась земная кора.

§ 75. Мы уже видели, что органнческая эволюция есть по сущности своей образование аггрегата через постоянное воплощение в себя материи, пребывавшей до того—рассеянной на большом пространстве. Я ограничусь напомннанием читателю, что каждое растение увелнчивается в объеме—сосредоточивая в себе элементы, которые ранее заннмали в внде газов большия пространства, и что каждое животное увеличивается в росте пере-сосредоточивая в себе элементы, до того рассеянные в растениях н другнх животных; но здесь кстати будет дополннть это понятие жизни, показав, что первоначальная история растения и животного еще яснее открывает нам этот основной процесс, чем их позднейшая нстория. В самом деле, мнкроскопнческий зародыш всякого организма долгое время не проявляет никакнх других изменений, , кроме тех, какие производятся всасыванием я питанием. Клеточки, плавающия в строме яичника, становятся яйцами не иначе, как вырастая на счет прилежащих материалов. Позже, после оплодотворения, начянается более деятельное развитие, существенная характерная черта которого состоит в том, что вещество, содержимое в яйце, скопляется вокруг зародышевого центра.

Но здесь мы должны особенное внимание обратнт на второстепенные интеграции, обыкновено сопровождающия главную. Мы должны рассмотреть—как рядом с движением массы вещества, совершается сгущение и уплотнение его в виде частей и устанавливается все более и более гесное сочетание этих частей. Вь зародыше млекопитающого сердце, которое сначала представляет собой удлннненный пульсирующий кровеносный сосуд, мало по малу скручивается и интегрируется. Клеточки желчи, представляющтя зародышевую печень, не только отделяются от стенок кишек, в которых первоначально помещаются, но, скопляясь. удаляются от них и отвердеваюг в виде органа. Верхние сегменты спиномозговой оси, которые вначале служать лишь продолжением её и отличаются только свой большей величиной, претерпевают постепенное объедннение; в тоже время голова, следствие этого объедннения, расширяется в массу, которая ясно отличается от сдинного хребта: в то же время, как подобный процесс различво совершается и в другнх органах, он проявляется также в теле, взятом как целое; оно интегрируется на тот манер, как развернутый платок вместе с его содержимым интигрнруется, еслн приподнять его концы и связать в узет, Аналогичные нзменения совершаются долго спустя после рождения и даже продолжаются до старостн. У человека мы наблюдаем, что в детстве отвердение костяной тканн происходит через срастание частей одной н той же кости, а в старости—через срастание отдельных костейОтросткн позвонков срастаются с нх телами; это изменение заверипается не раньше трядцатого года. В то же время эпифизы, образовавшиеся отдельно от главного корпуса кости, к которой принадлежат, срастаются с нею вследствие костяцого перерождения хряща, служившого для соедянения. Позвонки, образующие крестцовую кость, до шестнадцатого, приблизительно, года не соединены и только с этого времени начинают срастаться; процесс заканчнвается через десять—двенадцать лет. Сращение позвонков кончнковой кости происходнт еще позже; другие сращения костей заканчиваются в среднем возрасте. Прибавим, что возрастание плотности и твердостя тканей, совершающееся зпродолжении всей жязни, есть ннчто нное, как образование вещества в высокой степени ннтегрнрованного.

У веех жнвотных можно проследнть внды нзменений, прнмеры которых мы показали на развитин человека. Мнльнъ-Эдвардс и другие ученые опнсали вяд развнтия, состоящий в соединении сходных частей, бывшях первоначально разделеннымн, познанный нмн из наблюдений над различнымя беспозвоночнымя. Но они яросмотрелн существенный факт в процессе органнческого роста. Мы видели, что местная янтеграция есть самая важная часть этого процесса, сопровождая его не только на последовательных ступенях, яроходимых каждым зародышем, но н в его прогрессе от низших органнзмов до высших. Проявляясь в том я другом виде, эта местная интеграция в одно н то же время продольна н поперечна; нам весьма удобно рассматрнвать ее в этих двух видах. Порядок суставчатых доставляет нам обилие примеров продолъной иншеграции. Входящия в этот порядок нязшие сдщества, как черви и тысяченожки, характеризуются большям числом сегментов, из которых состоят, числом, которое у нных нз ннх доходит до нескольких сотен. Но в высшнх подразделах этого порядка, у насекомых, раков и пауков, мы находнм, что чнсло членяков поннжается до двадцати двух, тринадцатя н даже еще ниже я это уменыиение сопровождаетея укорочением иля интеграцией всего тела, достнгающей своего предела у краббов я пауков. Мы поймем смысл этнх различий, увидим в ннх выражение общей доктрнны зволюции, когда заметям, что они аналогнчны различием, представляемым разлнчными ступенямн жнзнн каждого суставчатого, взятого инднвндуально. У гомара голова н грудь образуют один ящик, составляемый елявшямися частями. которые отдельны у его зародыша. Равным образом, у бабочкн мы наблюдаем более тесное сближение члеников, чем у гусеницы; у некоторых бабочек это сблиясение так велико, что нельзя больше различить члеников.

Также и позвоночные представляют нам аналогичные примеры продольного сближения. У большинства рыб и у гадов, не имеквдих ног, позвонкя не срастаются. У большинства млекопитающих и птиц позвонки, число которых изменяется, срастаются для образования крестца; у высших обезьян и человъка хвостовые позвонки теряют свою индивидуальность и сливаются в одну кость—кончиковую {coccyx). То, что мы называем поперечиой инмеграцией ясно проявляется в образования нервной системы суставчатых. Оставив в стороне упрощенные типы, не обладающие заметными ганглиозяыми узлами, заметим, что низшие суставчатые, так же, как и личинки высших, имеют двойную цепь ганглий, идущую от одного конца тела до другаго; у более же совершенг ных суставчатых эта двойная цепь превращается в одиночную. М. Ньюпорт описал ход этого объединения у насекомых, a Ратке проследил его у раков. У обыкновенного рака, Astacus fluvialis, в первое время его жизни имеется по паре совершенно отдельных ганглиозных узлов в каждом кольце. Из четырнадцати их пар, принадлежащих головогруди, три_у расположенные впереди рта, сливаются в одну массу, образующую мозг илн мозговой ганглион. Из остальных шесть следующих пар соединяется—каждая по средней линии, в то время, как пять других более или менее отдельны. Из шести двойных ганглиев, образованных этим соединением, четыре передних сливаются в одну массу, двое же остающихся в другую; потом обе эти массы сливаются в одну. Здесь мы наблюдаем, как интеграции продольная и поперечная совершаются единовременно. У высшнх ракообразных они идут еще дальше. Позвоночяые, Vertebrate,, дают нам древосходный дример доперечной интеграцин в образованин органов разшожения. Самые низшие млекопитагощия—однопроходный (Monotremata) снабжены, как я птнцы, с которымн они н в родстве,—яйцеводами, расширяющимнся да няжнем своем конце в мешки, весьма несовершенно исполняющие роль маток. «У сумчатых (Marsupialia) существует no средней лннии более тесное сближение двух систем боковых органов, нбо яйдеводы сближаются и соприкасаются по средней линин (но не слнваются), так, что нх маточные расширения сопрнкасаются и образуют настоящую двойную матку. Подннмаясь по ряду млекопятающях одноутробных (Monodelphia), мы находнм что боковое сплочение становйтся все более и более совершенным. У вшогих грызунов матки остаются еще вполне разделенными на две боковые половины, в то время как у другях они сливаются в нижней части и образуют зародыш настоящей нераздельной маткн, какую мы находим у женщины. У высшихе травоядных и у хищдых эта ннжняя часть развивается на счет боковых рогое, но даже у низших четверорукях мы открываем, что матка на вершнне своей слабо раздвоена» *).

В чнсло органнческих иттеграций нам остается еще включять интеградии, совершающиеся не в границах одного органнзма н не составляющия непосредственного сгущения материн и непосредственной потерн двнжения. Это суть интеграции, создающия между органнзмамн взаимную зависимость. Мы можем установить два вида такнх интеграций: одне совершаются в одном н том же порядке организмов, другие—между различными их порядкамн. Животные обладают большим или меньшям стремлением жнть стадами н когда это стремление значнтельно, то оно ведет не только к соедннению существ, но и к установлеяию между нями известной большей илн меньшей комбинации. Зверн, которые охотятся стаями, нлн которые имеют часовых —нлн которые повинуются вожакам — образуют целые, объединенные известной кооперацией. У млекопитающих и птиц, придержнвающихся многоженства, эта взаимная зависимость еще теснее; общества насекомых представляют примеры еще более сплоченных собраний инднвндов: сплоченность некоторых нз этнх собраний так велика, что будучи разобщены—нндивиды не могут существовать. Чтобы видеть, какая взаимная завнсимость соеднняет между собою все вообще организмы, то-есть, ннтегрирует их, достаточно вспомннть, во первых, что все жнвотные существуют прямо нлн косвенно на счет растений я что растения живут угольной кнслотой, выделяемой жнвотными; во вторых, что животные хищные не могут существовать без травоядных; в третьнх, что большое чнсло растений не может нначе размножаться, как при помощн насекомых и что во многих случаях известное растение нуждается в известном насекомом. Я не буду входнть в подробностя прекрасных примеров этих сложных завнснмостей, с которымн позяакомил нас м. Ч. Дарвин; довольно будет сказать, что флора н фауна каждой

Carpenter’s Princips of Comparat. Physiology, p. 617.

местности представляют собой аггрегат так хорошо интегрированный, что многие его виды погибают, если поместить их среди растений и животных другой местности. Необходимо также заметить, что эта интеграция прогрессирует вместе с органической эволюцией.

§ 76. Явления, указанные в предъндущем параграфе служат как бй введением к другим явлениям, высшого порядка, но с которыми, по настоящему, следовало бы зачислить ях в одну груипу; за неимением лучшого слова, мы называем эти явления высшого порядка—над-органическими. Неорганизованные тела представляют нам известные факты. Тела организованные представляют нам другие, в большинстве случаев, более сложные. Остаются еще факты, которых не представляет нн одно организованное тело, отдельно взятое, но которые суть результаты действий, оказываемых сгруппнрованными организованными телами друг на друга и на тела неоргаиизованные. Хотя явления этого порядка н намечены в низпгах организмах, но проявляются они с полнотою лншь в человечестве, соеднненном в общество; поэтому мы н вправе рассматривать их —как прясущия жнзни общественной.

Общественные органнзмы дают нам многочисленные н яркие прнмеры ннтегратнвных изменений. У дикнх народов —это— объединение бродячнх семей в многочисленные пленена, как, например, у бушменов,* обращение в рабство сильньши племенами—слабых и подчинение вождей последнях —вождямъ-победителям. В первобытных племенах комбинации, проистекающия из завоевания, постоянно то образуются, то разлагаются; но они становятся сравннтельно постоянными у цивилнзованных рас. Если мы проследим периоды, пройденные нашнм илн другим подобным обществом. то увндим, что это объедннение время от временн повторяется н с каждым разом —в большем объеме н с большей устойчивостью.

Собирание младшнх н детей младших ииод властью старших и детей старшнх; установление групп вассалов, связанных с патронами этих ррупп; позже—подчинение ннзших нобилей князьям и графам; еще позже—возвышение королевской властн над властью князей и графов —суть также примеры возрастающого уплотнения. Процесс. которым маленькие поместья группируются в лены, лены в провинции, провинции в королевства и •смежные королевства в одну ммперию, медленно дополняется исчезанием первоначальных демаркадионных ляний. Рассматрнвая европейские нации, как единое целое, мы увидим в нх стремлении образовывать более иля менее продолжительные союзы, в ограничениях, которые они ставят различным влияниям, оказываемым правительствами друг на друг, в системе, входящей теперь в обычай—разрешать международные столкновения решениямя конгрессов, так же, как я в упразднении торговых баррьеров и в возрастающем облегчении сношений, во всем этом мы увиднм начало всеевропейской федерадин, то-есть гораздо более обширной интеграции, чем какие только ямеля место до •сих пор.

Но закон развития проявляется не в однех этих соединениях групп с группами и собраний групп с собраниями групп. Он проявляется также в соединениях, совершающихся внутрн групп по мере того, как они подымаются на высшую ступень организованностй. Эти соедннения бывают двух родов: регулятявные и производительные. Цнвилизованные общества отличаются от варварских установлением регулятивных классов, государ«твенных людей, адмнннстраторов, священников, воннов, легястов и пр., которые, образуя отдельные группы, подклассы, все вместе образуют один общий, правящий, класс, объединяеемый известной общностью привиллегий, рождения, воспитания, общественных отношений. В известных обществах, вполне соорганизовавшихся no известным частным тяпам, обиъедянение в касты и объединение высших каст в противуположность ннзшим стало чрезвычайно определенным: объединения эти могут исчезнуть лиш от метаморфозы, обусловливаемой промышленным режимом. Интеграции, сопровождающия промышленное нли производительное организование, последнее по времени, принадлежат не только к порядку не-непосредственных интеграций, но, кроме того—суть я прямые интеграцин, фнзические сближения. Мы имеем последовательные интегрирования, пронсходящия от простого разростания емежнык частей, занимающихся одннм и тем же производством, как, напрнмер, соедннение Манчестера с его окрестностями, фабрикующими хлопчатобумажные ткани. Мы видим другие интегрирования, когда вместо несколькях мест, производящих один н тот же товар, одно сосредочивает в себе монополию производства н привлекает к себе мастеров и рабочнх,

предоставляя остальным прнходить в упадок; такнм именно_у образом округа Иоркшайра, где фабрикуют сукна, населяютсяна счет западных округов Англии; такнм образом Страффордшайр сосредоточивает в себе гончарное пронзводство, веледствие чего того-же рода производства, процветавшие некогда в Дербя и другнх местах, прншли в упадок. Суицествуют еще частные интеграции, имеющия место в пределах одного и того же города, как, например: сосредоточение кннгопродавцев в Paternoster Row, торговцев зерном вокруг Маркъ-Лэна, гражданских инженеров в Грэтъ-Джорджъ-Стрите, банкнров в центре Сити. Другие промышленные комбинации состоят не в сблнжения нлн слиянии частей, но в установлении центров, связывающих части; прямеры этому мы внднм в бюро ликвидации Банка н в железнодорожных бюро. Существует еще иной род сосредоточений: этосоединения, связующия рассеянных на большом пространстве людей Ьдной профессии, например, Биржа для торговцев. Институты для гражданских инженеров, архитекторов и пр.

Мы, повидимому, дошли до конца. Мы проследилн действиезакона в различных общественных аггрегатах и. повидимому, нет больше аггрегата, к которому оставалось бы еще приложить его. Но это не так. Между явлениями, которые мы назвали сверхъорганнческимн (ялн надъ-органическими). существуют группы, представляющия в высицей степенн интересные прнмеры рассматрнваемого закона. Правда, нельзя утверждать, что развитие разлячных продуктов человеческой деятельностя представляет пример непосредственной интеграцин материн н рассеяния движения, но оно может служить примером косвеннъш. В самом деле, прогресс языка, наук, эстетнческих и прнкладных искусств есть внешнее выражение внутренннх нзменений. Изменения в строении человеческих существ н соответственные изменения в строении человеческнх аггрегатов производят совокупно соответственные измеяения во всех произведенияхя» человека. Подобно тому, как по изменениям отпечатка на сургуче мы судим об. нзменениях печатн, в прогресснрующей интеграция языка, наук и яскусств мы видни отражение известных прогрессирующнх интеграций нндивидуального и общественного. строения человека. Каждой из групп этих интеграцф необходямо посвятить по параграфу.

§ 77. Многосложны:и слова, употребляемые j нецивилизованных раз для обозначения обыденных предметов, равно как описательный смысл собственяых имен, открывают нам, что слова, употребляемые для обозначения не-заурядных предметов. образуются сочетанием слов, обозначающях обыденные предметы. Иногда можно уловить этот процесс в первом его периоде, когда составляющия слова соеднняютея лншь временно для: обозначения предмета, которому нет имени и между нимн не существует постоянной связн вследствие нх редкого употребления. Но в большннстве низшнх языков так называемое слияние совершилось настолько полно, что сообщает сложным словам достаточную устойчнвость. Тут происходит очевндная интеграция.. Чтобы увидеть, насколько она слаба в сравнении с ннтеграцией. развятых языков, достаточно указать на ^лину составных слов, употребляемых для обозначения обыденных действий и вещей н на легкость. с какой они могут быть разделены на составные части. Некоторые языкя северо-амернканскнх племен дают нам превосходные примеры. В лекснконе ирокезов, состоящем нз пятидесятн названий обыденных предметов, которые в английском языке почтн все обозначаются односложнымя словамн_г—не существует ни одного односложнаго; в родственном языке павниев между названиямн тех же предметов мы находнм лншь два односложных. Несомненно, что для этих охотничьих племен собака и лук (dog и bow) суть вещи хорошо знакомыя; тем не менее на языке паввиев онн называются ашакиш и шеераииш; рука (hand) называется икшеере, а глаз —кеереекоо; день (etag) обозначается словом шакоорооеешерет, а дьявол (dewil)—тсагее кшкакоорайва; числа обозначаются словами от двух до пятн слогов,. на языке же нрокезов —до семи. История английского языка показывает, что большая длнна обыденных слов свидетельствует о слабой стеяенн развнтия, когда же не выработанный язык развнвается и стремнтся к усовершенствованию, то совершается прогрессивная интеграция, сводящая многосложные слова на дву—и—одно-сложные. Англосаксонское слово Steorra постепенво сократнлось в star (звезда)_у топа в moon (луна) н пата в name (имя). Полу-саксонский язык позволяет нам уловнть этот переход. Sunu в полу-саксонском превратилось в sune и в англивском —в son; конечное е, слова sune есть форма, в которой исчезло первоначальное и. В переходе множественного англо-саксшского, образуемого отдельнымъ

слогом as, в множественное английское, образуемое добавлением звука 5.,—мы наблюдаем тотъ-же процесс: schmitas, превращающееся в smiths (исузнецы) и endas в ends (концы) представляют примеры такого превращения. Исчезновение окончания неопределенного наклонения глагола^—представляет другой прямер этого; переход виден в англо-саксонском слове ситап, которое превращается в ситте в полу-саксонском и в come (приходить) в английском. И с того времени, когда английский вполне сложнлся, медленно продолжается эта интеграция. Еще во времена королевы Елизаветы глаголы во множественном очень часто принимали окончание на еп. Вместо we teU (мы говоримъ)—говоряли we tetten: в некоторых деревенских округах можно встретить эти выражение. Таким же путем окончание прошедшого времени ed слилось с словомъѵ прнставку которого составляло прежде. Bum-ed превратилось в burnt (сояеженный); в произношении и даже часто в письме окончание t заменило ed. Такое старннное окончание удерживается ныне лишь в словах старинных, употребляемых, например, прн богослужении. Мы видим также, что сложные гласные во многих случаях сливаются в одну гласную. В слове bread (хлебъ) е и а некогда произдосились отдельно; доказательством этому служнт то, что в некоторых отсталых местностях обе эти главные н по сю пору произносятся отдельно. Тем не менее вообще прянято произносить это слово как бред н аналогичные изменения пронсходят в массе других обыденных слов. Мы виднм, наконец, что когда слово в особенно частом употреблении, то происходят еще более заметные сокращения; например, lord (первоначально laford) в устах адвокатов превратилось в lud и, что еще замечательнее,—God be with gou (да будет с вами Бог, прощайте) вследствие слияния превратилось в Good bye.

Язык интегрнруется не только сокращением н укорочением слов, но также и путем грамматических изменений. Низшие языки, нмеющие в себе лншь существительные да несклоняемые глаголы, не допускают того большого сближения частей предложения, какое пронсходит, когда отношения их определяются либо переменой окончаний, либо сопрягающими словами. Этн языки могут быть названы несвязными. Китайский язык чрезвычайно несвязен. Если вместо того, чтобы сказать: я отправляюсь в Лондон, фнги прнвозятся из Турции, солнце светнт сквозь воздух, мы выразимся: я отправляюсь конец Лондон, фиги происаюжденге Турция, солнце светит переход воздух,—то мы будем говорнть на манер кнтайцев. Существуеть чрезвычайно убедительное доказательство перехода путем срастания этой аптотической формыи в такую, в которой соединения слов производятся придачей другях не изменяющнхся влов. <В китайском языке, говорит м. Латам, отдельные слова, наичаще употребляемые для выражения отношений, могут превращаться в приставки и прнставные окончания». «Многочнсленные языки, прябавляет он, в которых окончания изменяются, разделяются на два порядка. В одном — перемены окончаний не былн, повидимому, отдельными словамн. В другом можно показать, что первоначально они былн отдельными словами. Отсюда, вследствие все более и более частого употребления сочетаний, аптотические языкн превращаются в слитные иля такие, в которых можно открыть первоначальное разделение приставных частей, а эти последние, вследствие дальнейшого употребления, дают начало языкам связнымг или таким, в которых не может быть подмечена самостоятельность изменяющнхся окончаний». Из этого заключения вытекает неоспорнмость факта: чтотакям же путем срастания слов из связных языков произошли языки анаптотические, наилучшнм образцом которых может служнть английский язык. В этих языках вследствие дальнейшого сокращения нзменчнвые окончания почтн совершенно исчезля». а для выражения отношений образованы новые слова (вспомогательные глаголы я предлоги, которые изменяют смысл существительныхъ). Так, как англо-саксонские окончания постепенно нсчезли вследствие сокращения, сопровождавшого развнтие английскагоязыка, так как латннские окончания нсчезли, хотя и не так полно, в развнтин французского, то мы не можем отрицать, что грамматическое строение претерпевает процесс интеграции; н когда мы так ясно видим —какнм образом интеграцией объясняются первые попытки грамматического строения, то не можем сомневаться, что яроцесс этот с самого начала играл роль в образовании языков.

В зависимости от этой интеграции я единовременно с нею совершается другая. Мы видели, что аптотические языки по необходимости несвязны; частн предложения не могут вполне соединяться и образовать целое. Ho no мере того, как срастание по~ рождает изменяющиеся слова, становится возмоясным соединят их нредложения., еоставные чаети которых образуют такую тееную взаимную связь, что нельзя производнть заметной перемены, не нарушая смысла предложений. Далыне ееть еще етупень в процессе этого еокращения. По ебразовании этнх грамматнческих форм, делающих возможными точные предложения, мы вндям сначала, что преиложения этя выражают то-же, что и простые, ничего больше. Одня какой лнбо предмет с одним какям лнбо прнзнаком, сопровождаемый небольшнм чнелом качественных ояределений—вот н все. Сравнивая, например, древне-еврейские инсания с нашями новейшими, мы поражаемся заметной разннцей no сочетанию между разлнчнымн группамн слов. Многия фразы новейших пнсаний открывают нам етепень интеграции, которой не зналн древние; мы говорим о чнсле подчнненных предложений, сопровождающнх главное, о различных дополнениях существительного н прилагательного, о многочисленности качественных определений, которые еоединяются для образования сложного целого.

§ 78. История наукн на каждом шагу представляет факты такого-же значения. Можно утверждать, что янтеграция групп подобных существ н подобных отношений составляет самую существецную часть научного прогресса. Достаточно бросить беглый взгляд на классифнкационные науки, чтобы понять, что в начале неопределенная группнровка, какую создает человек толаы, постепенно превращается в сложную и евязную классифнкацию, группы н подъ-группы которой тесно еоедянены. Вместо разделения всех морских обнтателей на чешуйчатых рыб, раков, студеннстых животных —зоология устанавливает разделения и подразделения позвоночныхь, сусшаьчатыхь, моллюсков и пр.; вместо неопределенной н слншком обшнрной группы, обозначаемой обыкновенно словом «ннзшие жнвотныя^, она образует классы кольчатых, многоножек, насекомых, паукообразных и все больше и больше сплачнвает эти классы. Различные порядкя я роды, нз которых еостоит каждый класс, расположены по нх родству н связаны общямя определениямн; в то же время, вследствие прогресса наблюдения и строгой крятикн, вновь открываемые и неязвестные формы интегрнруются с им подобными. Не менее определенно проявляется ход интеграции в науках, имеющих предметом своим не классифяднрованные вещи, но классифицированные отношения. Прогреес наукн с одной из главных свонх еторон —есть прогресс обобщения, а обобщать—значит объединять в группы все подобные сосуществования и смены явлений Объединение нескольких конкретных отношений есть обобщение низшого порядка н представляет самый простой прнмер обобщений; объедянение ннзшнх обобщений в высшие и последних —в еще более шярокия—представляет нам пример сложных обобщений. Мы наблюдаем, что с каждым годом увеличивается ш>личество фактов, утверждающих отношения между порядками явл^ний, которые кажутся не имеющими между собою никаких отношений; этя отношения, увеличиваясь в числе и подтверждаясь. связывают общей связью порядки явлений, которые с первого взгляда представляются совершенно посторонними друг другу. Когда, напрнмер, Гумбольдт цитирует шверцарскую поговорку: <будет дождь потому, что бляже слышен шум потока*, н замечает отношение, сближающее эту поговорку с наблюдением, сделанным им самим, что шум водопадов Ореноко слышен дальше ночью, чем днем; когда он указывает на существенну аналогию между этими фактами и тем, что необыкновеняая определенност, с какой мы видим очень отдаленные предметы есть прнзнак близкого дождя; когда он, наконец, признает общей причиной этих явлений малое сопротивление, какое встречают луч света и звук проходя сравнительно однородную среду по температуре и содержанию паров —он лншь объединяет в одну группу явления света и звука. Раз опыт показал, что эти два порядка явлений согласуются с однеми и теми же законамн переломления и отражения, заключение, что и те н другие производятся волнообразными колебаниями, приобретает большую вероятность и два больших порядка явлений, ранее того яе имевшие между собой никакой связн, начинают интегрироваться. Еще более заметная интеграция происходит между отделамн науки, бывшими до того независимыми—учениями об электричестве, магнетнзме и свете.

Очевидно, что интеграция пойдет и дальше. Положения, формулнрованные нами в предыдущих главах, полоясения о посмоянстве силы, превращвнии я эквивалентности силъ_% направлении и рптмичности д&ижения—связывают в одно все явления всех порядков. Наконец, если возможна Философия, какой мы ее понимаем, то неизбежно прийти к всеобщей интеграции.

§ 79. Художественные и промышленные искусства в равной мере доставляют нам столь же решительные подтверждения. Прогресс, заменивший грубый, несложный и небольшой первобытный рабочий инструмент громадными машинами—есть прогресс интеграции. Замена рычага вбротом была прогрессом от простого агента к сложному. Сравнивая вброт и другие машины, употреблявшиеся в древния времена с темн, какие теперь в употреблении, мы увндим, что всякая новейшая машнна состоит нз нескольких первобытных, соединенных в одно целое. Новейшее производство пряденья или тканья—яли чулочное иля же кружевное пользуется не просто одним рычагом, одннм винтом, одной наклонной плоскостью я одннм воротом, соединенными вместе, но несколькнми из этих первобытных машин, соединенными в однн органпзм. Прибавим к этому, что в первобытные времена, когда употреблялась ли снла человека или лошадя, двигатель не был связан и орудием, которое приводил в движение; теперь же весьма часто двигатель и орудие соединены в одном и томъ-же аяпарате. Печка и котел локомотива соединены в одно целое с механизмом, который приводится в двнжение паром. Еще более явную интеграцию можно видеть в фабричном производстве. Мы находям здесь множество сложных машнн, соединенных валамн с паровиком, связанных в однн аппарат.

Какой контраст между стеннымн нзображениямн егнптян и асснрийцев н нашнмя нсторическнмн картннами! Явное доказательство, что совершился не малый прогресс в едннстве замысла, в соподчиценности частей целому. Несомненно, что между древними фресками существуют такия, которые состоят из рнсунков связанных друг с другом некоторой, слабой, впрочем, зависимостью. Разлнчные фигуры каждой группы положением тела, но ня в каком случае не выражением лнца, очень несовершенно говорят об отношениях, существующих между ннмн: возможно разделить групаы, ничего не изменяя в смыеле рнсунка; часто даже настоящий дентр картины, главный предмет, соединяющий все частн в одно целое—едва заметен. Ту-же характерную черту открываем мы в разрисованных коврах средних веков. Еслн сюжетом рисунка выбрана охота, то людн, жнвотные, лошади, собаки, дикие звери, птицы, деревья, цветы рассеяны без всякого порядка: живые существа совершают различные действия и, кажется, вовсе не подозревают о том, что рядом с ними находятся другие существа. В живописи позднейшого времени, хотя и далеко не совершенной. все же существует более или менеезаметное согласование частей, такое сочетание положений тела, выражений лиц, света и цветов, которов делает из картины единое целое; и успех, с каким живописец посредством разнообразных элементов, вкладываемых в произведение, достигает единства виечатления, является наилучшим доказательством его искусства.

В музыке прогрессирующая интеграция осуществляется большим числом способов. Простой такт, состоящий из немногих нот, монотонно повторяющихся, как в пении дикарей, у цивилизованных рас становится цепью музыкальных фраз; скомбинированных в единое целое; интеграция здесь так полна, что невозможно прервать мелодию на половине или выбросить её финал, не производя на слушателя неприятного впечатления чего-то неконченного. Если к мелодии прибавляется бас, тенор, альт, если к гармонии различных голосов прибавляется аккомпанимент, то этим производится интеграция иного порядка, постепенно становящаяся все более и более выработанной. Еще ступенью выше—и сложные соло, концертные пьесы, хоры и эффекты оркестра комбинируются и производят грандиозное целое оперы; не следует упускать из виду, что худож^ственное совершенство оперы состоит главным образом. в соподчинении частных эффектов общему.

Драматические и иовествовательные произведения литературы также доставляют нам пример подобной интеграции. Сказки первобытных времен, подобные тем, какими и поныые рассказщики Востока ежедневно забавляют своих слушателей, состоят из последовательных событий, в которых не только нет ничего естественного, но между которыми нет даже естественной связи: это просто приключения, собранные в известном порядке, не имеющем в себе ничего необходимого. В современньихъ-же произведениях сильной фантазии события являются продуктами характеров, действующих при данных условиях и невозможно изменить их порядка или сущности, не нарушая или не разрушая общего впечатления. Кроме того, в первобытных рассказах персонажи играют свои различные роли и виду не подавая, что их мысли или чувства испытывают влияние от других персонажей или от событий; теперь же персонажи соединены сложными нравственными отношениями; они действуют и воздействуют друг на друга.

§ 80. Итак, с первой точки зрения, изученной нами, развитие является изменение идущим от формы менее связной къ

форме более связной, путем рассеяния движения и интеграции материи. Это—всеобщее направление, которому следуют ощутимые бытия, отдельно и в их целом в яродолжении всего восходящого периода их истории. Таковы главные черты нервоначальных изменений, которые должна была претерпеть вселевная, таковы же главяые черты изменений, совершающихся ныне в обществе я в яродуктах общественной жизнн. Повсюду объединение ндет единовремеяно мяогоразличяейшями путямя.

В течении развития солнечной снстемы, отдельной планеты, организма, нации—всюду ндет прогресснвная аггрегация всей массы. Два факта, взятые вместе илн в отдельности, доказывают это: ялотность материи, заключающейся в массе, возрастает — я—материя, которая раньше рассеяна была вокруг массы, нритягнвается к ней. И во всяком случае аггрегация подразумевает потерю двяжения. В то-же время части, происходящия от разделения материи, сплачаются, каждая, по одному и тому-же способу. Пример этому мы внднм в образовании планет и сяутннков, которое совершается в течении концентрации туманности, давшей начало солнечной системе; другой прнмер мы вмеем в выростанин отдельных органов, которые образуются pari passu вместе с выростанием всего организма, еще яример —в появлении специальных дентров промышленностн и специальных масс населения, сопровождающем возникновение каждого общества. Рядом с общей ннтеграцией существует более или менее местная. В таком случае не только взанмное расположение частей целого становнтся более тесным, равно как н расположение частей каждой части, но более тесной становнтся и комбянация частей, делающая их все более н более зависнмымн друг от друга. Слабо выраженная в неорганических, земных и небесных телах, этавзанмная завнснмость становится заметной в существах органических я надъ-органнческнх. С наиннзшнх живых форм вялоть до самых совершенных, всюду стеяень развнтия обозначается стеяенью аггрегации частей, составляющих еднное целое. Прогресс, наблюдаемый яря переходе от тех существ, которые нродолжают жить даже будучи разрезаннымн на кускн, до тех, которые, не яогнбая, не могут терять значятельных своих частей н без сильных потрясений целого, яе могут выносять даже потерн не особенно важных органов,—есть нрогресс, на каждом шагу которого мы встречаем существа, которые, будучи более интегрированными в смысле сгущения материи, являются также и более интегрированными в том, что состоят из частей. живущих для других частей и для целого. Нам нет надобности в подробностях показывать такой же контраст между неразвитыми и развитыми обществами; повсюду постоянно возрастающая координация частей проявляется с очевидностью. Дабы показать, что то же самое имеет место и по отношению к продуктам общественности, достаточно будет одного примера; наука стала более интегрированной, не только в том, что каждый из её отделов составляется из взаимно-зависимых тэорем, но и в том, что различные отделы взаимно зависимы, то-есть—не могут производить изысканий—каждый в своей области,—без помощи других отделов.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. Занон развития (продолжение).

§ 81. Рядом с изменениями, о которых мы говорили, совершаются другие, большой напряженности и большого разнообразия и