Наконец-то эти воспоминания возвращаются ко мне.
Минуло уже пять лет с тех пор, как я нашел в Булаке свою стелу, но воспоминания о моей жизни в эпоху Двадцать шестой династии, когда я был фиванским жрецом и князем, стали возвращаться лишь после некоего посвящения, которое я прошел в прошлом году в Бенаресе. Даже сейчас многое скрыто от меня; но мне приказано писать, чтобы в писании память открылась мне во всей полноте. Ибо без совершенного знания и понимания странной той жизни на берегах Нила, я не сумею ни узнать и понять эту, текущую жизнь, ни отыскать ту Гробницу, которую мне назначено отыскать, ни содеять в ней то, чему дОлжно быть содеянным.
А потому с верою и доверием приступлю я, кто был — в определенном мистическом смысле — Жрецом Князей, Анх-эф-на-Хонсу, сыном Та-нех, святого и могущественного, и Бэс-на-Мут, жрицы Звездной, к повествованию самому себе о причудливых событиях, приключившихся со мною в той жизни.
Итак…
В момент моего рождения Афруимис восходил в знаке Льва, и в нем — та странная сокрытая планета, что правит тьмой и магией, и запретной любовью. Солнце пребывало в конъюнкции с планетой Амона¹, но в Бездне, словно бы указывая, что власть и славу мои окутает покров тайны, и в Атерехинисе, втором деканате Дома Маст², — что страсть и наслаждение мои также не будут от мира сего. В Доме Путешествий и в Знаке Овна пребывала Луна, нежная моя госпожа. Мудрые истолковали это как предвестие далеких странствий: возможно, в дальний храм у истоков матери нашей, Нила; возможно…
О, глупость! Я едва выходил за границы Фив.
И все же довелось мне повидать удивительные, неведомые им страны, и об этом тоже поведаю я в должное время.
Я помню — как никогда не помнил в бытность свою в стране Хем³ — все мельчайшие подробности моего рождения. Мать моя происходила из старейшего фиванского рода, и кровь ее была не просто царской — к ней примешивалась и кровь богов. Пятьдесят девственниц в серебристом виссоне стояли вкруг нее, потрясая систрами, словно бы смех богов вторил воплям женщины. У самого ложа возвышался жрец Хора с тяжким посохом в руках, увенчанным фениксом и с багром в основании. Зорко нес он свою стражу — вдруг поднимется из бездны Себек⁴;?
На кровле дворца дежурили трое главных астрологов фараона со своими инструментами; четверо вооруженных мужей на углах башни возвещали восход каждого из богов. Трое этих мудрецов страдали и обливались потом над своей задачей: великая тревога охватила их. Целый день ожидали они моего рождения; когда же Тум⁵ приблизился к престолу своему, лица их стали бледнее небес, ибо было в ночи одно полное ужаса мгновение, пред которым бессильно все их искусство, и сокрыты боги, правящие им.
Все же казалось невероятным, чтобы Судьба распорядилась именно так; но столь велик был их страх, что послали они сказать жрецу Тота⁶;, чтоб любой ценой избегал он грозного мига, даже если придется за то заплатить жизнями матери и ребенка; но вот страж возвестил, что пробил час.
— Теперь же, теперь! — вскричал старейший из астрологов, когда забрезжил миг. — Скорее!
И внизу, под ними жрец Тота призвал все свои умения.
Тогда — о, вот! — заговорила бездна. Чертог покачнулся и пал; Тифон⁷; восстал в своей разрушительной мощи, шествуя по небесам. Мир заходил ходуном от сотрясения земли, и каждая звезда сорвалась с привязи своей и задрожала.
И посреди всего этого — смотрите! — Бэс-на Мут, моя мать, и на руках у нее — я, смеющийся в пучине разрушения.  И ведь ни одно живое существо не пострадало ни в малейшей степени! Но астрологи разодрали мантии свои и пали лицом на землю, ибо грозный миг, сам Неведомый Ужас, миновал, и с ним я вышел на свет.
Как я узнал значительно позже, в ужасе своем они разослали гонцов к старейшим и мудрейшим из жрецов; и к Верховному Жрецу Нуит⁸;, что жил на дне глубокого колодца, так чтобы даже днем глаза его созерцали звезды.
И он сказал им, что раз они сделали все, что могли, и Судьба перевернула их планы, решение вопроса очевидным образом находится в ее руках, и чем меньше они будут вмешиваться, тем лучше для них. Был он старик довольно грубый и бесцеремонный — а как я сам познакомился с ним, о том напишу в свое время.
Итак, меня должны были воспитывать, как подобало моему положению, наполовину князем, наполовину жрецом. Мне предстояло пойти по стопам отца, принять его жезл и анх, а с ними и трон.
Теперь время вспомнить некоторые подробности приготовлений к этой высокой и святой задаче.
Воспоминания мои странным образом фрагментарны и странным образом полны жизни. Я помню, как по достижении четырех месяцев от роду жрецы взяли меня и завернули в шкуру пантеры, подобную солнцу — сплошь пылающее золото и черные, как смоль, пятна. Они отнесли меня на берег реки, где грелись на солнце священные крокодилы, и там положили меня. Оставив меня, они воздержались от обычных заклинаний против крокодильих злых духов; так три дня лежал я на берегу, лишенный всякой защиты. Лишь мать моя в определенные часы приходила покормить меня; она молчала и одета была, как царевна, без священных знаков ее сана.
На шестом месяце жизни они отдали меня солнцу в пустыне, где не было ни тени, ни одежд; на седьмом — положили в постель с колдуньей, питавшейся кровью детей: проведя до этого долгое время в застенке, она была ужасно голодна; на восьмом дали мне в сотоварищи нильского аспида и царскую змею-урея, и смертельную гадюку из южных земель; но я невредимым прошел все эти испытания.
В девять месяцев меня отлучили от груди, и мать навеки простилась со мной, ибо никогда больше не дозволялось ей смотреть мне в лицо, кроме как на священных обрядах Богов, где, облаченные  для Второго рожденья, о котором нам в Хеме ведомо, не будем мы более матерью и ребенком.
Следующие шесть лет полностью истерлись из памяти. Могу припомнить лишь величие города нашего, Фив, и суровость жизни, которую я вел. А жил я верхом на лошади, и даже ел и пил на ходу — ибо так и только так становятся царевичами. Также наставляли меня в обращении с мечом и с копьем, и с луком. Ибо сказано, что Хор — или Мен Ту⁹, как мы звали его в Фивах — был Отцом мне и Богом. Странную историю моего рождения я расскажу позже.
К исходу седьмого года стал я, однако, так велик и силен, что отец мой повел меня к старому астрологу, обитавшему на дне колодца. Это я помню, словно оно было вчера. Путь по великой реке, медленно текущие дни. Скрип скамей слышу я до сих пор и обоняю пот рабских спин. Мгновения быстро летящей пены в какой-то стремнине или водопаде. Огромные храмы, мимо которых мы проплывали; одиноко размышляющий на берегу ибис Тота; багряный полет птиц… — но ничто из увиденного нами по дороге не сравнится с концом путешествия. Ибо в пустынном месте мы нашли колодец и маленький храм подле него, где прислужники святого старца — сами святейшие из всех! — могли обитать.
И вот отец мой подвел меня к устью колодца и трижды воззвал имя Нуит. И пришел голос, виясь и взбираясь по стенкам, словно змея:
— Пусть дитя это станет жрицей Сокрытой¹⁰!
Отец был достаточно мудр, чтобы понимать: мудрец никогда не ошибается; вопрос был лишь в том, чтобы верно истолковать слова прорицания. И все же боль и горькое недоумение охватили его, ведь я был мальчиком. И с риском для жизни — ибо старец умел быть и грубым! — снова воззвал он и воскликнул:
— Узри сына моего!
Но когда говорил он, наклонясь над колодцем, солнечный луч сошел и ударил его в основание черепа; лицо его почернело и кровь хлынула изо рта. И старик ловил языком кровь отца моего и жадно глотал, и кричал радостно слугам своим, чтобы скорее вели меня в дом Сокрытой, где начнется моя новая жизнь.
Тогда вышли из домика евнух и молодая женщина дивной красы; евнух оседлал двух лошадей, и пустились мы одни через пустыню.
Хотя я вполне мог ехать, как мужчина, они мне того не позволили; молодая жрица везла меня на руках. И хотя я ел мясо, как полагается воину, они мне того не позволили, но молодая жрица кормила меня грудью.
И отобрали они у меня доспех из позолоченной бронзы, что сделал для меня отец, из чешуек вроде крокодиловых нашитых на крокодилову кожу, которую хитроумно продубили в соли и специях; и завернули меня в мягкий зеленый шелк.
Вот таким странным образом мы прибыли к маленькому домику в пустыне, и то, что случилось со мною там, боги пока не открыли мне; но я лягу спать, и наутро милостью их память о дальнейшем пробудится во мне даже после тысяч минувших с тех пор лет бега земли по небесным ее путям.

Перевод © Алекс Осипов, 2011

1. Амон — древнеегипетское солярное божество, демиург, отец и царь богов в фиванской традиции.
2. По-видимому, Маат, богиня истины.
3. Хем — древнее самоназвание Египта.
4. Себек — древнеегипетский бог разливов Нила, изображался с головой крокодила. Считался защитником богов и людей; в позднейшей традиции мог восприниматься как вредоносный.
5. Искаж. Атум — бог-демиург, создавший сам себя; иногда — персонификация изначального хаоса. Также солярное божество, воплощающее заходящее вечернее солнце.
6. Тот — бог мудрости и знаний.
7. Под этим именем в работах Кроули фигурирует Сетх — бог-разрушитель, противник и убийца Осириса, антагонист Хора. Собственно, Тифон в греческой мифологии — великан, сын Земли-Геи, олицетворение ее огненной разрушительной мощи.
8. Нут — древнеегипетская богиня звездного неба. В мифологии Телемы Нут(Нуит, Ну) — великая богиня, одно из первоначал вселенной.
9. Искаж. Монту — фиванский солярный бог, затем бог войны. Изображался, как и Хор, с головой хищной птицы.
10. Традиционный для новейшего времени эпитет Исиды.