Кружась обсидианом чёрным,
У ног моих текла проворно
Река; и остров был за ней:
Росли там маки средь корней
Сестёр тех, что числом своим
Подобны духам семерым.

Плотины здешней мягкий шум
Беззвучно заполнял мой ум,
А голосистый соловей
Пел, спрятавшись среди ветвей.
Но там, вдали, поток притих,
И пламень факелов ночных
Под лип листвой хранил сады,
Теряясь эхом средь воды.

А дальше — хмурое селенье,
Где замковые укрепленья
Увенчаны квадратной башней,
Что спит под пеленою мрачной.
Та крепость — гнев печали серой
Обманутой и падшей веры.

Луна ленива и юна,
И краешком своим она
К черте закатной всё клони́тся,
Река же светом серебрится,
И листья на ветвях блестят.
Звезда Полярная, свой взгляд
На мира красоту бросая,
Сквозь вечный свет на всё взирает.

В ночи той тихой я скрывался,
И по траве смиренно крался.
Свет факелов во тьме исчез,
И высшим золотом небес
Сменилось золото земли:
Вершилось таинство любви.
И там, где я остановился,
Ряд лилий золотых склонился.

Идти я дальше не боялся,
Но ночи оной застеснялся.
Не может человек простой
Наедине побыть с собой.
Бог как-то мир накрыл волнами,
И в страхе люди мира ждали —
Голубку ту, что в бури час
Над их ковчегом вознеслась, —
Надеялись: их любит Он.
Жизнь песню, разговор и стон
Приносит; сим троим нет места
В безмолвии Господня сердца.

Так, воздух искренний вдыхая,
Я ожидал, совсем не зная,
Что может статься. Тишина
Обволокла всего меня,
А голос Ночи-чаровницы
Звучал в реке и в пенье птицы.
Меня пленило это место,
Повергнув в тайну совершенства
Бесшумной близости ночной.
Когда б серебряной стопой
Здесь Артемида пробежала
И за собой меня позва́ла,
К охоте у реки маня —
Её бы не увидел я.
Пусть Зевс на берег возведёт
Дочь хитрую из здешних вод;
Раскроет пусть она объятья,
И говорит свои заклятья,
И алые уста свои
Приблизит пусть она к моим —
Всё тщетно: я бы не увидел
И не услышал бы Киприду.

Между душой моей и знаньем
Природы и существованья,
Мышления, любви и света,
Лица и сердца — связи нету.
Сквозь бездну мук и наслаждений,
Мир сущностей, а не явлений,
Моей душе не увидать:
Нет звёзд, чтоб путь ей указать —
Ушли и цель, и благодать;
Она бедна в своём величье,
Украдены её обличья,
Порвалась колдовская сеть,

Забыто Имя, Речи нет;
Вдовица Господа она;
Разбит потир из серебра,
Златой развязан узел; пала
Та лествица, что так сияла;
Глуха, как змей, нема, слепа,
С Небес она низвергнута;
С трона звёздного паденье
За предел столпов творенья
Ввело рождённую зарёй
В мрак ночной.

За башней лунный диск сокрылся,
Когда я лишь на миг спустился —
Природа даже взгляд орла
Легко б от солнца отвела —
Так, слез я с мачты, возвыше́нной
Над всеобъемлющей Вселенной,
В мрак блужданий и брожений
Лживых смысла отражений.

Лишь взор я к звёздам обращал
И о грядущем вопрошал —
Но взгляд не различал мой знаков:
Так Бог благой меня припрятал
От самого себя. Глухим
К плесканиям я стал речным.
Никто не в силах мне помочь:
Я одинок и ввержен в ночь.

Куда? Откуда? Почему?
И даже Кто? — идут во тьму
Вопросы все, но не унять
Мой пыл молиться и взирать.
Тщета — наряд священный мой,
Тщета — высокий жест святой,
Тщета в заклятьях и словах,
Что держат ад и рай в цепях.
Я в колеснице без коней
Сижу на ангельской войне.
Мой Ангел меч не достаёт —
Так повелел ему Господь.
Не может даже гневный ад
Дорогу к жизни подсказать.

Надежда умерла; ушла в унынье вера.
Любовь рыдала, а затем окаменела.
Я всё сгубил, чем дорожил:
Нет больше крыльев у души.
Так, в лабиринте я, увечный,
Блуждал бездумно, бесконечно.
Сокрыта цель, нехожена дорога,
И без оружья, шлема, босоногим —
Я встал пред Неизвестным Богом.
Ах, как я внутренне страдаю:
Здесь жизни — там любви желаю!

Воля брошена долой —
Погасла проклятой звездой.
Держалось «Я» одно мгновенье,
Но вот, летит, как лист осенний,
В провал. И душу уж влечёт
В Ночь Тёмную, где свет взойдёт —
В терпений залов глубине,
В дворцов безмолвья тишине.
Лишь вечностью смени́тся вечность
Там, где безмолвна бесконечность:
Подземных нор святых во мраке
Ночь безмятежная зрит раки
Всего, что было или нет
Во Времени иль Вне.

Внезапно силой непонятной
Я увлечён был безвозвратно.
Не знаю, как, но устремился
Вовнутрь мой путь, сквозь все границы —
Надежду потеряв, я двигался в безвестность
Безвольно, бессловесно.
И вглубь себя я был влеком
Сквозь смерть, чья тень зовётся сном;
Так, на рассвете, в духа храм
Вступил я и увидел там
Неф, хоры, а над алтарём —
Потир с предложенным вином.

Нет, человеку вовсе не дано
То Таинство воспеть, где Семеро — Одно,
Где Бог, священник и культист,
Кропильщик, дьякон и хорист
С кадильщиком — одно, как издревле́,
И как на небе, так и на земле.
Там нарекают душу снова,
Коль присягнуть она готова,
И потчуют затем вином и хлебом:
Дарами неба;

Сама душа же, путь пройдя
Сквозь неизбывность бытия,
На исповеди говорит
О тайнах дерзостей своих,
И, Вечности надев кольцо,
Вступает в брака торжество.
Там, словно миро, Дух Святой,
Лишь первый выдох сделав Свой,
Готовит душу к смерти злой.

Промёрзнув за́ ночь на земле,
Над храмом я звезду увидел в вышине,
И в серости конца ночи́
Я встал приветствовать лучи,
Что сквозь ореха с вязом листья
Травы касались серебристой,
Своим влияньем подводя
Реки улыбку к смеху дня.
Так, птицы пели над поляной,
Пока в поля плелись крестьяне,
А лёгкий бриз цветы склонял
И песенки листве шептал.
Форель в рассветном блеске вод
Стремилась к Солнцу, в небосвод:
Поганские труда и света алтари
В ночи и днём священны исстари́.
Труд и любовь — зерно суть и вино.
На алтаре их благословлено.
Не быть священником тому,
Кто из двух верен только одному.
И в реку бросился я, бесконечно рад,
Проплывши вдоль плотины и назад.
Затем — поляной травянистой
Я пробежал стопой огнистой.
Так, с благодарною душою
За жизни таинство святое,
Я трубку закурил и удалился,
Чтоб мой обед и труд дневной свершился.

Пер. Георгий Тишинский, 2016