[Эта Упанишада, являющаяся девятнадцатой среди ста восьми Упанишад и составляющая часть Шуклаяджурведы, описывает путь нищенствующего монаха Парамахамсы, кто, отрекшись от мирских привязанностей и деяний, ходит в набедренной повязке, держа символических посох (в начальной стадии), поддерживает свою жизнь милостыней на благо мира и контролирует свои чуства, находит блаженство в убеждении «Я единый Брахман» и так реализует себя (свою Самость).]
Путь нищенствующего монаха Парамахамсы.
Однажды мудрец Нарада, [почтительно] приблизившись к Господу (Нарайане), спросил Его: «Каков путь йогинов Парамахамс? Какова их жизнь (жизненный путь)?» Господь ответил ему: «Путь Парамахамсы редкость в этом мире и не многие [следуют ему]. Если здесь найдется хоть одна личность, кто становится им, он воистину чист, он Пуруша [прославленный] в Веде (Ведапуруша) – так считают мудрые. Он [воистину] великий человек, чей ум всегда пребывает лишь во Мне. Поэтому я также верен ему. Удаляясь прочь от своих детей, друзей, жены, родственников и других, отказываясь от пучка, священного шнура, от изучения Писаний и всех мирских дел и [так] отрекая(сь от) мир(а), он может иметь лишь набедренную повязку, бамбуковый посох и накидку, заботясь о поддержании своего тела минимальным образом, и воздает миру служением. Но эти вещи не столь важны. Что важно, так это главное [именно то, что он отрекает мир].
Жизненный путь нищего монаха Парамахамсы.
[Вслед за начальной стадией] Парамахамса передвигается без бамбукового шеста, пучка волос (вайшнавского), священного шнура и накидки; он недумает о холоде или жаре, счастье или страдании, чести или бесчестии. Свободный от шести человеческих недостатков [голода, жажды и т.д.] и отказавшись от осуждения [кого-либо], гордости, нетерпимости, религиозного лицемерия, высокомерия, желаний, ненависти, удовольствий, скорби (сожаления), страсти, гнева, жадности, заблуждений, злорадства, зависти, эгоизма (самовлюбленности) и т.д. он смотрит на свое тело так, как если оно было трупом (мертво). Так как тело является причиной сомнений и ложного знания [реальности], он воздерживается от [привязанности к нему] него; знание вечного (изначального) (Брахмана) есть [ничто иное, как] пребывание в естественном (изначальном) состоянии, как Самости [незагрязненной телесным самоотождествлением] и убеждение, что он воистину блаженство Сознания не отличного от Самости и которое спокойно (умиротворенно) и неразрушимо (бессмертно);это высшее существование, это пучок, это также священный шнур. Реализацией тождественности трансцендентной Самости и [индивидуальной] души, различия [,видимые в состоянии неведения] разрушаются. Это служение во время перехода (сандхйи) [но не возлияние воды, освященной мантрами].
Отбросив [мирские] желания, он осознает себя в недвойственном трансцендентном состоянии. Он, кто имеет посох истинного знания, как сказано будет единственным обладателем одинарного посоха [среди аскетов] (экадандин). Тот грешник и пятно на жизни [истинных] аскетов, кто [только] несет деревянный посох, ест все виды пищи и лишен истинного знания, выносливости, мудрости, беспристрастности, спокойствия и других добродетелей, и кто живет один, собирая милостыню. Он следует в ужасный ад, названный Махараурава.
Зная это отличие [между ложным и истиным аскетом], Парамахамсы, облаченный в небо (т.е. раздетый), он не простирается ни перед кем, не произносит «сваха» (дань предкам) [так как он служит не богам], незатронутый восхвалением или порицанием и довольствующийся вещами как они есть. Такой аскет не призывает богов и не расстается с ними, у него нет мантр, нет медитации [на богов] и нет служения [им]. У него нет ни цели, ни отсутствия цели, ни [восприятия] отделенности [предметов отдельно от Самости], ни противоположного [этому]. У него нет [постоянного] местопребывания, [но] есть устойчивый ум. Такой нищенствующий монах никогда не должен принимать [как дар] золото, у него не должно быть организации учеников, и он не должен принимать богатства. Если будет задан вопрос о том, будет ли нанесен принятием всего этого какой-либо вред, ответ будет таким: да, это повредит ему. Ибо если нищенствующий монах станет смотреть на золото с вожделением, он сделает себя убийцей Брахмана (великим грешником). Если нищенствующий монах коснется золота с сильным желанием [обрести его], он деградирует в чандалу (паулкасу, изгоя). Если нищенствующий монах возьмет золото с сильным желанием [получить его], он становится убийцей Атмана (души). По этой причине нищенствующий монах никогда не должен смотреть на золото с вожделением, не прикасаться к золоту с вожделением и не брать золото с вожделением. Тогда все желания, таящиеся в его уме, уходят прочь, и [, следовательно,] он вне печали и не жаждет счастья; у него появляется непривязанность к чувственным удовольствиям. Он не привязан ни к хорошему, ни к плохому, ни к ненависти [к неприятному], ни к расположенности [к приятному]. Внешняя направленность всех органов чувств убывает в том, кто постоянно пребывает в одном только Атмане (своем высшем Я). Так, сознающий лишь полноту блаженства, он реализует себя с убеждением «Я единый Брахман», воистину так он реализует себя (достигает окончания своих желаний).
Такова Упанишада.
