Тезисы доклада на круглом столе «Бог как иллюзия»
В четвёртой главе своей книги «Бог как иллюзия» Ричард Докинз рассматривает типичное «доказательство» креационизма под названием «нечленимая сложность» как частный случай «аргументации на основании неизученного». Креационисты объявляют структуру «нечленимо сложной», если удаление одной из её частей полностью выводит её из строя. Как правило, примерами таких структур называют человеческий глаз и птичье крыло, а в качестве аллегории приводят хрестоматийные аргументы о самосборке «Боинга» в результате урагана на свалке авиадеталей или о часах и часовщике.
В указанной главе Докинз отмечает ряд риторических приёмов, логических ошибок и неточностей, а то и заведомых фальсификаций в аргументации подобного рода: игнорирование «кумулятивного эффекта» эволюции; создание «ложной дилеммы», где предлагается выбор между «разумным замыслом» и «слепым случаем», далеко не идентичным естественному отбору; тот факт, что вероятность существования всемогущего «творца» куда ниже вероятности существования любого из его «творений»; вырывание из контекста высказываний Дарвина или самого Докинза; игнорирование промежуточных ступеней в эволюции крыла или глаза, дающих, однако, важные эволюционные преимущества; и мн. др.
Отсылая за более подробными разъяснениями к своей книге «Поднимаясь на пик невероятного», Докинз вкратце объясняет, как сложная система, несправедливо объявляемая «нечленимо сложной», может легко и с высокой степенью вероятности развиться в результате постепенной эволюции. «Безусловно, полкрыла хуже, чем целое крыло, — отмечает он, — но лучше, чем полное отсутствие крыльев… Какого бы размера ни было крыло, оно поможет спасти жизнь хозяина при падении с высоты, где крыло меньшего размера оказалось бы бесполезным». Однако в книге «Бог как иллюзия» автор не акцентирует внимания на другом механизме, позволяющем разрешить парадокс невозможности развития сложных приспособлений, которые способны эффективно функционировать лишь в полностью сформированном виде. Это преадаптация — свойство или приспособление организма, приобретающее адаптивную ценность в результате изменения своих функций.
Принцип смены функций органов в процессе эволюции был сформулирован А. Дорном в 1875 году, термин «преадаптация» введён в 1911 году французским учёным Л. Кено (понимающим под преадаптациями такие особенности организмов, которые возникают случайно, но в дальнейшем получают приспособительную ценность), а в середине XX века Д. Симпсон и В. Бок разработали теорию, подчёркивающую развитие преадаптации на базе прежних приспособлений под контролем естественного отбора. Тем не менее, в креационистской литературе эта концепция до сего дня практически (или совсем) не рассматривается — по всей видимости, по причине того, что она просто и доходчиво, без излишней «научности», позволяет ответить на вопросы, которые, с точки зрения креационистов, должны вести к принятию «сотворения».
Одним из «белых пятен», на существовании которых настаивают креационисты, является выход позвоночных на сушу. Несмотря на обилие палеонтологических (и не только) доказательств этого, сторонники «разумного замысла» упорно руководствуются упомянутым Докинзом высказыванием Майкла Шермера, что «обнаружение нового образца, попадающего по своим признакам в середину пробела [в летописи] и рассекающего его надвое, даёт креационистам повод провозгласить, что количество пробелов таким образом возросло вдвое». Так, в подготовленном при поддержке Русской православной церкви учебнике «общей биологии» на полном серьёзе утверждается, что «современная кистепёрая рыба целакант (латимерия) не стремится к жизни на суше», а Геккель, обнаруживший жаберные зачатки у эмбрионов наземных позвоночных, «уличается» в фальсификации.
Действительно, в бытовавшей долгое время в научных кругах и вышедшей далеко за её пределы гипотезе развития конечностей у позвоночных из обычных плавников благодаря приспособлению к жизни в периодически пересыхающих водоёмах есть серьёзные недостатки. Среди таковых, прежде всего, экстремальность условий и, соответственно, жёсткость отбора, затрудняющая (без экстраординарного возрастания количества мутаций или частоты смены поколений) формирование столь важного ароморфоза. Иначе говоря, рыбы, оказавшиеся в подобных условиях, имеют больше шансов вымереть при первой же засухе, чем успеть эволюционировать в четвероногое.
Казалось бы, хотя бы здесь креационисты могут праздновать победу — если не в доказательстве бога или сотворения, то хотя бы в опровержении существующих эволюционных представлений. Однако на помощь эволюционистам приходит теория преадаптации и… открытая в 1999 году у берегов Тасмании придонная (и тоже «не стремящаяся к жизни на суше») рыба Thymichthys, заслуженно получившая прозвище «хэндфиш», или «рыба с руками». Плавники этих рыб представляют собой хорошо развитые конечности, с помощью которых они могут медленно подкрадываться к своей добыче, не потревожив ни воды, ни донного песка и ила. Поскольку существует огромное количество придонных рыб, не обладающих подобным приспособлением, очевидно, что для охоты на придонных беспозвоночных вовсе необязательно обладать конечностями, хотя, конечно же, они дают некоторые эволюционные преимущества.
Не секрет также, что приспособления для дыхания атмосферным кислородом возникали независимо у нескольких групп рыб (прежде всего это лабиринтовый орган лабиринтовых рыб и возникшие на основе плавательного пузыря лёгкие лопастепёрых), что позволяло дышать в мутной воде и даже на суше. Любопытно, что, как минимум, один вид лабиринтовых, рыба-ползун, способен выползать на берег и даже залезать на деревья, пользуясь для передвижения плавниками, что подчёркивает, что одни и те же эволюционные тенденции могли иметь место у не родственных между собой групп животных. Таким образом, оказавшимся в условиях пересыхающих водоёмов рыбам не требовалось с неправдоподобной стремительностью «отращивать» лёгкие и конечности, они достались им от предков в качестве преадаптаций: лёгкие — как приспособление к жизни в мутной воде, конечности — для медленного перемещения по дну. Две обладающие обоими признаками группы рыб сохранились до наших дней, некоторые наверняка вымерли, некоторые сохранили только одну из этих черт или же не вырабатывали второй вовсе.
Подобные преадаптации, служащие анатомической или физиологической основой для крупных эволюционных преобразований, вносят, возможно, куда больший вклад в эволюцию, чем было принято считать ранее. Так, прямохождение не требует неэргономичных «полусогнутых» стадий, если переход к нему осуществлялся непосредственно от брахиации (подобно тому, как это происходит у гиббона, спустившегося с дерева). Другой интересный пример преадаптации, происходившей уже на глазах человека — эволюция новозеландского попугая Кеа. Мощные когти и клюв, помогающие лазать по стволам деревьев, позволили этим попугаям расклёвывать на спинах новозавезённых овец крупные раны, после чего овца погибала и попугаи могли есть её мясо. Эта функция стала иметь настолько важное приспособительное значение, что вскоре в некоторых популяциях стали доминировать попугаи-«мясоеды», причём наибольший успех сопутствовал попугаям с наиболее мощными клювами.
Приведённые примеры — лишь малая толика фактов, способных показать несостоятельность «ложной дилеммы» между «слепым случаем» и «разумным замыслом», ставящейся креационистами. Можно смело согласиться с Ричардом Докинзом: «Настоящим решением является только естественный отбор — единственное известное нам работающее и, кроме того, удивительно элегантное и могущественное объяснение». Но более того: именно «разумный замысел» представляется нам гипотезой, допускающей «слепой случай» — необъяснимый, немотивированный произвол «творца» с его «неисповедимыми путями», — тогда как в естественном отборе нет ничего случайного.
