ВВЕДЕНИЕ

Решившийся написать биографию Алистера Кроули подвергает себя серьёзному испытанию. С самого начала такой человек сталкивается со множеством препятствий.

Кроули был сложной личностью, всесторонне осведомлённым человеком, который вёл бурную жизнь, характеризующуюся калейдоскопической смесью из позиций и установок, постоянно претерпевавших изменения. И всё же его жизнь была подчинена одной главной цели — быть магом, проповедовать то, что он называл Законом Телемы. Кроули был эгоцентриком и честолюбцем, обладая при этом блестящими способностями. Высокообразованный человек с сильным интеллектом, он в то же время был тщеславным, эгоистичным и во многих отношениях откровенно наивным. В возрасте пятидесяти лет он признавался в своём дневнике, что так и не чувствует себя взрослым. Итак, следует признать, что выделить самое существенное в личности Кроули — нелёгкая задача.

Смирившись с тем, что эта личность необъятна, биограф сталкивается с трудностью получения правдивой информации о Кроули, отделения фактов от вымысла. Кроули

сам приукрасил историю собственной жизни, хотя — надо быть справедливым—даты и места событий он указал точно. Те, кто сопровождал его по жизни, слились с ней или приспособили её к своим собственным представлениям, в зависимости от того, кто это был: его ученики или противники, верующие в магию — или, как сказал бы Кроули, магику — или отрицающие её, те, кто почитал его как личность, или те, у кого он вызывал отторжение. Некоторые сознательно искажали правду, чтобы выставить Кроули в невыгодном свете, в то время как другие развивали учение Кроули, не ставя под сомнение даже самые вопиющие детали, в результате чего неверная информация воспроизводилась и начинала восприниматься как бесспорная. Настоящая биография не примыкает ник одной из этих позиций. Её нельзя отнести к магическим биографиям, поскольку она не сосредоточивается на ритуалах или магических достижениях Кроули. Она не стремится также принизить его значимость и подорвать его репутацию. Она просто повествует о фактах его замечательной жизни, снимая с неё покров мифа и предоставляя читателю самому решать, был ли Кроули мудрецом и пророком или шарлатаном и очень умным мошенником, человеком с настоящими оккультными способностями — насколько это может быть установлено — или просто оппортунистом и обманщиком, таким же фальшивым, как медиум, за деньги демонстрирующий своё искусство на ярмарках. В любом случае, к какому бы мнению вы ни пришли, невозможно отрицать тот факт, что Кроули, в противоположность предсказаниям многих и, возможно, собственным предчувствиям, не канул в Лету. Сейчас количество его последователей на много десятков тысяч превышает то, которое у него когда-либо было при жизни, а благодаря современным средствам коммуникации Кроули получил более широкую известность, чем та, о которой он когда-либо мог мечтать, но на которую очень надеялся.

Со времени смерти Кроули в 1947 году основы существующих религий, особенно христианства, были подвергнуты большому сомнению, а вследствие этого, главным образом в западном мире, расцвёл интерес к оккультизму. В 1950-е годы это был медленно текущий процесс, но он резко ускорился в 1960-х, когда личная независимость, индивидуальность, либерализм стали высшими ценностями, особенно среди образованных молодых людей. Философия Кроули, демонстрирующая презрение к верованиям традиционных религий и внушающая, что индивидуальная этика более важна, чем общепринятая мораль, явно претендовала на то, чтобы приобрести большое значение для этого нового поколения, и вносила свой вклад в формирование общественного сознания. Вследствие этого возродился интерес к личности Кроули, отчасти подкреплённый, пусть нелицеприятной и предвзятой, биографией под названием «Великий Зверь», написанной Джоном Симондсом.

Вместе со «свингующими шестидесятыми» подверглись изменениям сексуальные нормы, а употребление наркотиков, до того ограниченное узким кругом богемы, преимущественно художников и музыкантов, более широко распространилось в западном обществе. Установившийся новый общественный порядок нуждался в духовных лидерах и нашёл их в лице Олдоса Хаксли (который экспериментировал с разнообразными наркотиками в 1930-х и 1940-х годах), Тимоти Лири (который экспериментировал с LSD) и Алистера Кроули с его широкими взглядами на секс и наркотики, особенно те, которые содержат психотропные составляющие, потому что такие наркотики являются источником не столько наркотического опьянения, сколько мистического опыта.

За короткое время Кроули стал значительной фигурой сначала для поколения битников, а затем и для хиппи. Его непокорность, бунтарство, его девиз: «Делай что желаешь — таков весь закон», который, надо признать, был неверно истолкован массами как разрешение — в поисках гармонии с самим собой — предаваться свободной любви и употреблению наркотиков, предлагали, казалось, новую философию свободы и надежды. Истэблишмент по-прежнему обвинял Кроули в том, что он «самый безнравственный человек в мире», но пресса андеграунда превозносила его как «невоспетого героя всех хиппи».

Дух противоречия, о котором говорилось выше, концентрировался внутри альтернативной культуры рок-музыкантов. Эти молодые люди, зачастую выпускники университетов, обладающие пытливым умом, начинали интересоваться оккультизмом и неизбежно сталкивались с личностью Кроули: что ни говори, а он был, вероятно, самым выдающимся оккультистом XX столетия. Но за ним стояло нечто большее, чем альтернативные образ жизни и религия. Он олицетворял собой бунт, который многие молодые люди ощущали внутри себя.

В 1967 году, в разгар «лета любви» Beatles выпустили самый известный рок-альбом десятилетия — «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера». Конверт пластинки, разработанный художником Питером Блейком, представлял собой фотомонтаж из лиц, выбранных Beatles и принадлежавших людям, которые экспериментировали с LSD в поисках духовного просветления. Наряду с Бобом Диланом, Оскаром Уайльдом, Ленни Брюсом, Г.-Дж. Уэллсом, маркизом де Садом, Тони Кертисом, Мерилин Монро в этом фотомонтаже присутствовал и Ал истер Кроули. Этот факт, как ничто другое, сделал его популярным. После такой поддержки со стороны Beatles интерес к личности Кроули вышел за пределы круга людей, интересующихся оккультизмом, и стал достоянием широкой общественности.

Двумя годами позже кинорежиссёр-авангардист и последователь Кроули Кеннет Энгер арендовал Болескин — дом с видом на Лох-Несс, где когда-то жил Кроули. На следующий год, когда дом решили продать, его купил Джимми Пейдж, ведущий гитарист рок-группы Led Zeppeline. Пейдж, очарованный личностью Кроули еще с 1960-х годов, был главным собирателем его работ и теперь обладает его архивом, который считается самым полным из существующих частных архивов, связанных с Кроули. Однако интересы Пейджа простирались дальше коллекционирования; он был владельцем магазина оккультной литературы, публиковал труды Кроули и написал музыку для фильма Кеннета Энгера «Восход Люцифера». Благодаря всему этому Кроули стал ещё более известен.

Были и другие музыканты, заворожённые личностью Кроули. Грэм Бонд, который в 1963 году основал свою группу Graham Bond Organization вместе с плодовитыми и влиятельными музыкантами Джоном Мак-Лафлином, Джеком Брюсом и Джинджером Бейкером, считал себя внебрачным сыном Кроули и писал музыку, навеянную его философией. (Бонд и Кроули немного похожи внешне, но вероятность наличия между ними кровного родства чрезвычайно мала.) Бонд покончил с собой в мае 1974 года, бросившись под колёса поезда метро. Rolling Stones тоже притягивала личность Кроули, о чём свидетельствует их альбом «Their Satanic Majesties Request». Мик Джаггер познакомился с Кеннетом Энгером, который хотел попробовать певца на роль Люцифера (Вельзевула играл Кейт Ричарде) в фильме «Восход Люцифера». Интересуясь волшебством и магией, Джаггер одно время забавлялся поклонением дьяволу, предлагая написать музыкальное сопровождение к ещё одному из фильмов Энгера под названием «Призыв к моему демоническому брату». В свою песню «Quicksand» Дэвид Боуи включил строки: «Ближе к золотому рассвету/ в облачении образов, рождённых Кроули». Представители «тяжёлого металла» тоже подпали под влияние Кроули. Оззи Осборн и группа Black Sabbath во многом обязаны своим успехом Кроули, a Iron Maiden выпустила альбом под названием «Best of Beast», где одна из песен называлась «Число зверя». Это название напоминало о том, что Кроули считал себя библейским Зверем 666. Музыкальные группы, работавшие в стиле панк-рока, в 1970-х пели дифирамбы самому Кроули и его идеям. К 1985 году Кроули стал символом нравственной и моральной оппозиции, архетипом бунтаря

Но и вне сферы рок-музыки личность Кроули многие годы имела символический смысл. В художественной литературе появлялись персонажи, прототипом которых был Кроули, и он сам в качестве литературного героя нередко появлялся в книгах на протяжении XX века. В одном из ранних романов Сомерсета Моэма под названием «Волшебник» Кроули послужил прототипом для героя по имени Оливер Хаддо. С него написаны также Карсвелл в «Читающем руны» М.-Р. Джеймса, Оскар Клинтон в «Он пришёл и прошёл мимо» Уэйнфилда, Апулеус Чарлтон в «Чёрном одиночестве» и Роули Торн в серии о Торне Мэнли Уэйда Уэлмана, Хьюго Эстли в «Крылатом быке» Дионы Форчун, Карадок Каннингэм в «Человеке без тени» Колина Уилсона, доктор Трелони и Скорпио Март-лок в серии рассказов Энтони Пауэла «Танец под музыку времени», Моката в «Дьявол выезжает на прогулку» Дэ-ниса Уитли, Терон Уэйр в «Чёрной пасхе» Джеймса Бли-ша, Сваров в «Иероглифе» Этель Арчер и многие другие. В 1970-х годах Сну Уилсон написал пьесу «Зверь», которая была поставлена Королевским Шекспировским обществом: в 1980-х пьеса была восстановлена и переработана. В 1986 году Ballet Rambert осуществил постановку под названием «Обряды» в театре Сэдлера Уэллса, основанную на ритуалах, которые изучал и над которыми работал Кроули.

Труды Кроули, как литературные, так и магические, практически не имевшие читателей при жизни автора, стали теперь ходовым товаром на книжном рынке. Его полная автобиография — он ссылался на неё как на описание своей магической жизни — была опубликована в 1969 году Джонатаном Кейпом подзаголовком «Исповедь Алистера Кроули». Она по сей день регулярно переиздаётся. Его книга «Магика» считается самым значительным трудом по оккультной магии из когда-либо опубликованных. Первые издания книг Кроули оцениваются в тысячи долларов: при наличии в книге автографа Кроули её цена значительно повышается. Огромное число книг, написанных самим Кроули или повествующих о нём, вышло за последние двадцать лет. Существует более 2500 web-сайтов в Интернете, касающихся его и его трудов.

Противники Кроули приписывают непрекращающийся интерес к нему его «безнравственности», его репутации сексуального извращенца и прислужника дьявола: ни одно из этих определений не является верным или хотя бы правдивым в свете сегодняшнего дня. Те, кто относятся к нему более хладнокровно, обращают внимание на то, что Кроули помнят не только из-за его бисексуальности, «порочности» или даже его магии, но и в связи с тем, что он создал философскую систему, пусть нежизнеспособную и зачастую превратно толкуемую, но стремившуюся восстановить достоинство человека в бесчеловечном мире, которому он активно и самоотверженно противостоял.

Говоря кратко, Кроули был современным человеком, чуждым всего общепринятого и традиционного, выражающим несогласие с современным миром и критикующим его. Единственная беда Кроули в том, что он родился примерно на полвека раньше, чем следовало.

ГЛАВА 1. Сын брата

Когда заходит речь об Алистере Кроули, оказывается, что правда о его жизни тесно переплетена с мифологией, которой он окружал себя с юных лет, ткал свой образ с помощью романтики, фантазии, гипербол, а в случае надобности — различных околичностей. У тех, кто впоследствии проводил изыскания по поводу его жизни, были свои причины к тому, чтобы скрывать или переиначивать действительность. Одни делали это для того, чтобы представить объект своих исследований в облике героя, другие, напротив, стремились сбросить его с пьедестала. Результатом стала запутанная, зачастую ставящая в тупик легенда; такой же изощрённой и озадачивающей часто оказывается правда.

Всю свою жизнь Кроули утверждал, что его род происходит от кельтов и что корни этого рода уходят вглубь истории Ирландии и Бретани, хотя и предпочитал относить себя к ветви норманнов, а не ирландцев. Последние, как он считал, были в некотором смысле устаревшие. Его утверждения основываются на том факте, что О’Кроули — это фамилия ирландского рода из графства Керри и происходит от гаэльского слова, означающего «ведущие свой род от стойкого героя», аде Керуай были знатным бретонским родом. Последний романтическим образом имел в своих рядах Луизу, бывшую одно время герцогиней Портсмута, одну из любовниц Чарльза II и прародительницу нынешних герцогов Гордона, Леннок-саи Ричмонда. Кроули верил также, имея на это столь же мало оснований, что его предки приехали в Англию во времена Генриха VII, что вместе с Генрихом Тюдором они участвовали в битве при Босуорте в 1485 году, заслужив себе тем самым определённый статус и уважение. Что касается времени правления Елизаветы I, то там, конечно, обращает на себя внимание епископ Кроули. Кроме того, в XVI веке жил малозначительный проповедник, мыслитель и богослов по имени Роберт Кроули. Он родился в Глостершире, был преданным сторонником Реформации, отказываясь проповедовать и учить в облачении, которое он называл папистским церковным нарядом. Ещё был сэр Эмброуз Кроули, промышленник, живший в XVII веке и бывший одно время шерифом Лондона. Другие достойные упоминания Кроули — это жившие в XIX веке ирландский художник Николас Джозеф Кроули из Дублина и мятежник Питер О’Нил Кроули из Корка. Как бы то ни было, вопрос о том, кто из этих прославленных людей является прародителем Алистера Кроули, если таковой среди них вообще есть, остаётся открытым. Правда же, в той степени, в какой она может быть установлена, гораздо более прозаична. Английская фамилия Кроули происходит из древнеанглийского, чаще всего встречается в графствах Чешир и Ланкашир и означает «поле, где живут вороны».

Эдвард Кроули, отец Алистера Кроули, родился н 1834 году. Он был младшим сыном самого младшего сына в зажиточной квакерской семье из Кройдона, южного предместья Лондона. Зажиточность этой семьи происходила из того, что Кроули варили пиво. Семья начала заниматься пивоваренным делом около 1600 года на принадлежавшем им маленьком пивоваренном заводе, который располагался в Уэддоне, деревне неподалеку от Кройдона. В течение двух веков они жили скромно, но в достатке, подобно тысячам других пиво-Мров. Как бы то ни было, с наступлением промышленной революции в главе семейства проснулось честолюбив. В 1808 году семья купила пивоварню по адресу Хайстрит, 137/9, Кройдон, затем в 1821 году отец Эдварда Кроули купил другую пивоварню, большего размера, на Тёрк-стрит в Элтоне, графстве Гэмпшир. Эта последняя пивоварня была построена Джеймсом Бейверстоком it 1763 году. Семейный бизнес разрастался и процветал, пока наконец не был продан в 1877 году. Гораздо позже, в 1947 году, этот бизнес купил Уэйтни. К тому времени он включал в себя 248 пивных и трактиров. Пивоваренное дело, когда-то начатое Кроули, прекратилось только и 1970 году.

Пиво было не единственным источником доходов семьи Кроули. Эта семья содержала также сеть питейных введений, похожих на современные бары и известных под названием «Элтонские пивные» Кроули. Они были открыты в самых крупных городах на юго-востоке Англии, особенно много — в Лондоне, представляя собой привлекательную альтернативу трактирам для профессиональных бизнесменов, а также их персонала в лице очень активных и подвижных белых воротничков. Торгуя бутербродами, мясными консервами, сыром, хлебом и соленьями в придачу к собственному пиву, эти заведения, как утверждал Эдмунд Йейтс в опубликованной в 1884 году книге «Эдмунд Йейтс: Его воспоминания и опыты», представляли собой «маленькие магазины, чьи прилавки были оснащены пивными машинами… Они были невероятно популярны среди молодых людей, которые не считали для себя зазорным проводить время за стойкой бара в таверне, благодаря чему у этих заведений были бешеные обороты». Такие бары не просто приносили высокий доход, они также позволили Кроули нарушить монополию, созданную картелью более крупных пивоваров и распространявшуюся на все пивные.

Сохранилось мало сведений об образовании Эдварда Кроули и годах его юности, но, говорят, он учился на инженера, то есть, видимо, изучал процесс пивоварения. Некоторые биографы предполагают, что именно он изобрёл упомянутую Йейтсом «пивную машину», однако это заблуждение: «пивная машина», жаргонное словечко для обозначения распространённого повсеместно в пивных барах гидравлического пивного насоса, встречалось задолго до рождения Эдварда Кроули. После смерти отца он взял на себя управление отцовским бизнесом, обосновавшись на курорте Лемингтон, недалеко от Уорика, чтобы быть неподалёку от сестры Энни, которая жила в окрестностях Ковентри.

В ноябре 1874 года Эдвард Кроули женился на Эмили Берте Бишоп. Ему было сорок пять лет, ей — двадцать. Бракосочетание происходило в Кенсингтонском бюро записей актов гражданского состояния в Лондоне, а в качестве адреса невесты значился Тистл Гроув, 71, Западный Бромптон. Дочь фермера, она обладала ничем не выдающейся внешностью и восточными чертами лица, из-за чего в школе её называли «маленькой китаянкой». Она была хорошо образованна и талантливо писала акварелью — способность, которую её сын впоследствии охарактеризовал как «удивительный вкус, испорченный академическими занятиями».

Не собираясь марать руки торговлей или деловыми операциями, Эдвард Кроули считал себя джентльменом: ведь подавляющую часть его доходов составляли дивиденды, которые приносил семейный бизнес. Тем не менее его жизнь не была жизнью сытого предпринимателя или расточительного сына богатых родителей. Он и его жена были набожными христианами, членами протестантской религиозной секты, известной как Плимутское братство. Вообще-то, Эмили была воспитана в строгих евангелист-ских традициях, но состоятельного холостяка Эдварда посчитали выгодной партией для молодой девушки. Поэтому, несмотря на его не в меру длинные зубы, она перешла в Плимутское братство, с тем чтобы получить его руку и сердце.

Движение под названием Плимутское братство было основано Джоном Нельсоном Дэрби, состоятельным учёным с большими связями, названным в честь адмирала лорда Нельсона, который был другом его семьи. В возрасте двадцати четырёх лет он оставил многообещающую карьеру юриста, чтобы принять сан священника англиканской церкви. Получив должность викария в одном из отдалённых уголков графства Уиклоу в Ирландии, он принялся обращать местных католиков в протестантизм, разъезжая по окрестностям на лошади и проповедуя в стиле Джона Уизли. Однажды его лошадь понесла, и серьёзная травма, причинённая падением, сделала необходимым его отъезд в Дублин для хирургической операции, где во время выздоровления Дэрби начал формулировать фундаментальные идеи своего учения. В этой работе ему помогал бывший католик студент-медик Эдвард Кронин, вероятно, один из первых людей, обращенных усилиями Дэрби. Зимой 1827–1928 годов, прослужив в сане священника менее трёх лет и утратив доверие к англиканству, Дэрби покинул сень государственной церкви, чтобы стать духовным лидером группы инакомыслящих в Дублине.

Замыслив протестантский крестовый поход, который финансировался на его собственные деньги и деньги его последователей, Дэрби отправился в Англию. Особенное понимание его идеи встретили в Плимуте, благодаря чему секта и получила своё название.

Дэрби был убеждён, что официальная англиканская церковь находится в упадке и что её необходимо вернуть на истинный путь Христа. Он безоговорочно верил, что Библия — это Слово Божье и что любой подход к ней, за исключением буквального её толкования, является богохульством и искажением священного текста. И как это было распространено в середине XIX века, Дэрби верил, что второе пришествие Христа уже близко, а вместе с ним и новое тысячелетнее царство.

Через десять лет в секте состояло более восьмисот членов, причём те из них, которые были богаты, благородно жертвовали для общего дела как своё время, так и свои деньги. Эдвард Кроули был одним из таких активных благотворителей, и глубокая преданность отца секте оказала значительное влияние на его первенца.

Эмили Кроули родила сына поздно вечером 12 октября 1875 года в доме 30 на Кларендон-сквер в Лемингтоне. Он был, согласно его собственному описанию, поразительным ребёнком, имеющим на теле три знака Будды: короткую подъязычную уздечку, тонкую плёнку кожи под языком, которую наблюдавший его доктор вынужден был подрезать, чтобы освободить язык; сращение крайней плоти, из-за чего в юности ему необходимо было сделать обрезание; а на его груди прямо над сердцем располагались «четыре волоска, вьющиеся слева направо и своей формой образующие свастику». Можно спорить, в какой мере эти заявления правдивы, а в какой они являются плодом фантазии Кроули, необходимым для привлечения внимания или взывающим к чувству юмора читателей.

Вскоре после рождения ребёнка его окрестили, назвав Эдвардом Александром в честь отца и в знак уважения к одному благочестивому другу семейства. Эта церемония, проведённая согласно обычаям Плимутского братства, явилась, как утверждал Кроули, одним из его самых ранних воспоминаний. Обряд крещения, как он вспоминал, проходил в ванной на первом этаже дома на Кларендон-сквер. Облачённого в белые одежды, его погрузили в воду, произнеся над ним впечатлившие его слова. Это переживание, согласно убеждению Кроули, определило характерные для него на протяжении всей жизни неприязнь кхолодным ваннам и любовь к поэзии и риторике. Однако вероятность того, что он помнил это событие, невелика: высокий уровень детской смертности, существовавший в викторианской Англии, вынуждал совершать обряд крещения в первые же часы жизни ребёнка.

Более правдоподобными представляются воспоминания Кроули о его раннем детстве, когда его постоянно баловали и опекали. Первые шесть лет своей жизни он провёл в Лемингтоне и помнил дом, его обстановку, деревенские прогулки со своей матерью, плотину на реке Лим, приступы бронхита, во время которых за ним ухаживала сиделка и когда в его комнате постоянно кипел чайник. Он помнил летнюю поездку на запад Англии, где он увидел уток и свиней и где упал, катаясь на пони. С этим событием Кроули связывал тот факт, что впоследствии на протяжении всей жизни он никогда не чувствовал себя свободно в обращении с лошадьми. Похожее происшествие с каретой, у которой отвалилось колесо, заставило его опасаться любого транспортного средства, если он не управлял им лично. Другие детские трудности мальчика заключались в том, что он не умел правильно произносить букву «р», не слышал тихих звуков и обладал слабым обонянием. Когда он не мог расслышать чего-то или когда, как он выражался, «тишина казалась ему членораздельной», гримаса искривляла его лицо.

Будучи единственным ребёнком, Кроули находился в центре внимания семьи, а поскольку его родители из-за своих религиозных воззрений вели уединённую жизнь, мальчик рос во взрослой среде и общался со взрослыми гораздо чаще, чем с детьми. Его первую гувернантку звали мисс Эркель. Она ходила в чёрном, у неё были седые волосы, а на её «большом плоском лице клочками росла борода». Кроме того, как он вспоминал, ему приходилось противостоять воспитательным усилиям двух старых дев, плимутских сестёр Сьюзан и Эммы Купер, которых он позже нелестным образом сравнивал с перезревшей редиской и Черепахой Квази, как изобразил её Тенниел в своих иллюстрациях к «Алисе в стране чудес». Мать Кроули сказала ему, что женщины не имеют ног, поскольку в те времена все женщины носили длинные платья и показывать ноги считалось непристойным. Мальчик решил проверить это утверждение. Когда сестры в очередной раз пришли с визитом, он нырнул под стол, чтобы исследовать, что там у них внизу, и, вернувшись, заявил, что ни одна из них не является женщиной, поскольку обе имеют ноги. Став взрослым, Кроули часто приводил это происшествие как пример раннего проявления своего логически устроенного, пытливого ума, характерного для учёных. В другой раз, во время прогулки с отцом, ему тот показал на заросли крапивы и сказал, что она может «укусить». Кроули усомнился в словах отца, тогда он предложил сыну или поверить ему на слово, или убедиться на собственном опыте. Выбрав последнее, Кроули забрался в заросли крапивы и сильно обжёгся.

Ему не суждено было остаться единственным ребёнком, хотя утрата этого статуса была для него мимолётной. В феврале 1880 года его мать родила девочку, Грэйс Мэри Элизабет. Ребёнок прожил только пять часов.

Набожность была основой семейного уклада Кроули. День начинался с церемонии молитвы, на которой присутствовала и прислуга, после чего по очереди читали отрывки из Библии. В результате к четырём годам Кроули уже умел хорошо читать и успешно это делал, когда очередь доходила до него. Библия была единственной книгой, которую ему разрешали читать, и он был заворожён загадочными именами, которые в ней встречались, но признавался, что ни проза, ни поэтические тексты Библии не впечатляли его. Тем не менее он с любопытством относился к пророчествам и к описаниям из Откровения Иоанна Богослова. Нет надобности говорить, что благодаря своему чтению он получил твёрдые знания об Апокалипсисе, о пути спасения через учение Плимутского братства, о страшном зле, которое происходит от греха, об ужасе адовых мук и неизбежности смерти.

В 1881 году Эдвард Кроули продал дом в Лемингтоне, и вся семья переехала на Ферму, которая представляла собой солидный трёхэтажный дом с большим, заросшим деревьями садом, с видом на дорогу, соединяющую Редхилл и Мерстхэм в графстве Суррей. Это место будет их домом в течение пяти лет, оставшихся в памяти Кроули как время непрекращающегося счастья.

С того момента, когда семья поселилась на Ферме, начинается формальное образование Кроули. Вместо того чтобы послать сына в местную частную школу, где он мог бы получить «неправильное» религиозное воспитание, отец нанял ему частных учителей. Кузен Кроули по имени Грегор Грант, который был на шесть лет старше мальчика, нередко приходил в гости и стал его кумиром. Однако то, что ему было разрешено бывать в доме, — загадка, поскольку он был воспитан в пресвитерианских традициях и, несомненно, его убеждения не совпадали со взглядами Плимутского братства. Все остальные товарищи Кроули были детьми «плимутских братьев», и общение с ними казалось родителям Кроули безопасным. Тем не менее Алик, как Кроули звали в семье, вовсю наслаждался обычными мальчишескими проказами. Он и его друзья по Братству, лёжа среди деревьев на краю сада, подстерегали местных школьников и дразнили их, называя невежами и паля по ним из игрушечных духовых ружей. Однажды они напали на землекопа, который работал на другой стороне дороги, и побили его палками, вообразив, что это главный злодей в той игре, в которую они играли.

Это детское озорство не ограничивалось только уличными подвигами. Эдвард Кроули регулярно устраивал в своём доме собрания для чаепития и молитвы. В своей автобиографии его сын называет их «братским разгулом», который заключался в том, чтобы, «удовлетворив животную часть своего существа, предаться разврату духовных наставлений». Во время одного из таких чаепитий Кроули подлил в серебряный заварной чайник касторового масла; вежливость гостей не позволила им вслух заявить, что чай имеет омерзительный вкус. Во время другого чаепития он и несколько его друзей принялись закармливать едой одну гостью, прожорливую миссис Масти, тем самым на час задержав начало богослужения. Как и в случае с касторовым маслом, никто не выразил своего неудовольствия. Это привело Кроули к убеждению, что для членов Плимутского братства характерны смирение и нерешительность. И то и другое он считал проявлениями слабости.

Не все взрослые люди из тех, что встречал Кроули, были религиозными фанатиками, которых интересовало только поедание пирожных, заканчивающееся молитвой. Портной по имени Хемминг, член Плимутского братства, который шил костюмы для Эдварда Кроули, научил мальчика играть в шахматы. Кроули вскоре овладел этим искусством и сочинял собственные партии. Через некоторое время Хеммингу стало чрезвычайно трудно выигрывать у Кроули, и, по воспоминаниям последнего, достойный противник в шахматах не встречался ему уже вплоть до 1895 года, когда он поступил в университет. Дважды за период жизни на Ферме Кроули выезжал на отдых, причём одной из этих поездок стало состоявшееся в 1883 году заморское путешествие во Францию Швейцарию. Его память сохранила городские виды и пробуждения до рассвета, чтобы с площадки на горе Риги посмотреть, как солнце поднимается над горами. О другой своей поездке, путешествии на Шотландское нагорье, он вспоминал мало.

Какими бы счастливыми ни называл Кроули дни, проведённые им в Суррее, воспитывали его в духе аскетизма и строгости. К обычным строгостям, характерным для семей среднего класса викторианской эпохи, добавлялась суровость, диктуемая религиозным фанатизмом. Как сказал сам Кроули, «теория, лежащая в основе жизни семьи и принятая её членами, то и дело проявляла себя на практике». Подобно детям эпохи хиппи, которая наступила век спустя, он жил в замкнутом религиозном сообществе, находясь в своего рода вакууме, населённом поглощёнными собой, самоуверенными, высокомерными людьми. Похвала не была принята в этом сообществе, поскольку считалось, что она может исходить только от Христа, а для Бога все люди равны. Члены Братства, обращаясь друг к другу, называли друг друга «святыми» — настолько они были уверены, что достигли спасения: остальные люди считались грешниками. Их путь был Божьим путём, и в этом отношении они не терпели никаких сомнений, критики или возражений. Они сочиняли свои собственные молитвы, а к «Отче наш» относились как к бессмысленному заклинанию. Рождество считалось языческим праздником и потому не отмечалось: все рождественские открытки, которые приходили по почте, сжигались, никто не развешивал украшений, не ставил ёлок и не обменивался подарками. В сущности, члены Братства с неистовой убеждённостью религиозных фанатиков верили, что Библия вдохновлена Святым Духом, но все остальные христианские конфессии они считали «синагогами Сатаны», а тот факт, что все, кроме них, держат путь прямиком в огонь и серу, был для них так же очевиден, как то, что солнце садится по вечерам.

На протяжении тех лет, когда шло формирование личности Кроули, мальчику внушали, что каждый, кто верует иначе, чем «плимутские братья», делает это из желания сгореть на костре. Неудивительно, что он жил в страхе и трепете перед грехом. Однажды это проявилось в виде приступа ужаса. Мальчик играл в саду, а когда вернулся в дом, обнаружил, что он пуст. Это испугало его: в семье Кроули считалось, что второе пришествие Христа совсем близко, поэтому ребёнок решил, что Христос наконец прибыл, забрав всех с собой и забыв его одного. Такая атмосфера в семье неизбежно искажала мировоззрение и характер Кроули.

Деятельность Эдварда Кроули не ограничивалась молитвенными собраниями, которые он устраивал у себя дома. Помимо этого, он писал, редактировал, финансировал и издавал брошюры религиозного содержания, которые затем распространял, раздавая их людям на улице или высылая по почте. Одним из таких печатных изданий была почтовая открытка, озаглавленная «Последние слова бедной Анны». Анна, служанка деда Кроули, умерла в бреду со словами раскаяния о своей потерянной жизни. Эти её слова впечатлили всю семью, включая Эдварда Кроули, который был захвачен идеей смерти. Буклет, составленный им в 1865 году, был озаглавлен «Плимутское братство (так называемое), Кто они такие — Их вероучение — Способ богослужения — и т. д.». Напечатанный на улице Патерностер, где располагались лондонские типографии, такой буклет стоил пенни и возвещал близкое крушение официальной христианской церкви и приход Антихриста.

Не удовлетворяясь публикацией вероучения Плимутского братства, Эдвард Кроули проповедовал его устно. Живя в Лемингтоне, он часто прогуливался по сельским местам Уарикшира, заговаривая с прохожими, проповедуя на деревенских улицах и стуча в двери домов, чтобы вручить людям свои брошюры или рассказать о спасении. Позже он продолжил эту деятельность в деревнях и сёлах Суррея. Иногда его сопровождал сын, наблюдая, как отец «вовлекал в беседу перспективных, с его точки зрения, незнакомцев, ставил диагнозы их духовных недугов и прописывал лечение, вносил их адреса в свою записную книжку, чтобы потом годами вести с ними переписку и высылать им по почте религиозную литературу». Иногда Эдвард Кроули достигал своей цели окольным путём. Кроули вспоминал, как он подмечал человека, с увлечением погружённого в какое-нибудь дело, и благожелательно спрашивал, какова цель этого занятия. Несчастная жертва раскрывала ему свою душу и объясняла, что надеется на такой-то результат своей деятельности. Вот тут-то ловушка и захлопывалась. Мой отец говорил собеседнику: «А потом?» Путём многократного повторения этого вопроса он вызнавал, что его жертва имеет честолюбивое желание стать мэром этого города или мечтает ещё о какой-нибудь ерунде, и тогда вновь произносилось безжалостное «А потом?». Наконец у несчастного человека возникало желание прекратить разговор, и он говорил, стараясь как можно сильнее скрыть свою неловкость: «Ну, к этому времени мне, наверное, уже пора будет умирать». На это более торжественно, чем когда-либо прежде, говорилось: «А потом?»

Таким способом мой отец разрушал всю причинно-следственную цепь и заставлял своего собеседника осознать тщетность человеческих достижений и успехов.

Со значительной долей злой иронии Кроули позднее оценивал проповедническую деятельность своего отца как «единственное логичное занятие для гуманного человека, который верил, что даже самые благородные и выдающиеся представители человечества обречены на вечное наказание».

Однажды на Ферму пришла женщина, собиравшая пожертвования в поддержку британских солдат, воюющих в Египте. Эдвард Кроули напал на неё, по выражению Кроули, с «обличительной речью по поводу «Библий и бренди»». Его гнев, хоть это и нелогично, отчасти объяснялся тем, что ему было не до трезвенников, которых он обвинял в попытке попасть на небеса при помощи благих дел, а не жизни во Христе. Когда он заявил людям, собравшимся в здании муниципалитета в Райгите, что предпочёл бы читать проповедь перед тысячей пьяниц, чем перед тысячей трезвенников, его стали упрекать тем, что он имеет самое непосредственное отношение к «Пивным Кроули». Он резко возразил, что годами был трезвенником, несмотря на то что его семья занималась пивоваренным бизнесом, но теперь пьёт, потому что в Библии на это запретов нет.

Будучи ребёнком, Кроули уважал отца и восхищался им. Он признавался, что отец был «его героем, его другом, хотя, по той или иной причине, между ними не было истинной близости или взаимопонимания», человеком «с сильно развитым здравым смыслом, который никогда не позволял своей религиозности смешиваться с естественными человеческими чувствами». Сын не во всем соглашался с узкими взглядами своего отца на жизнь, но ощущал «абсолютную цельность его личности» и отзывался о нём впоследствии как о человеке, который, «хотя и заблуждался, но всё же был гуманным и в определённой степени наделённым здравым смыслом: у него был логический строй ума, и он никогда не путал духовное с материальным». К матери Кроули относился иначе, чем к отцу. Он не любил её. Став взрослым, он заявлял, что испытывал к ней физическое отвращение, и утверждал, что по социальному положению она была ниже своего мужа. Несмотря на это, она играла важную роль в его жизни и влияла на сына так же сильно, как и отец, хотя и в отрицательном плане. Возможно, потому, что у него не было никакой достойной альтернативы, Кроули на свой, детский, манер и сам сделался «плимутским братом».

За исключением религиозного фанатизма и сравнительной оторванности от общества, характерных для первых восьми лет жизни Кроули, его детство было вполне типичным для того времени. У него были заботливые родители, хотя тяга мальчика ко греху была столь же сильной, как его потребность в любви. И всё же временами родители казались далёкими и непонятными. Тем не менее его жизнь была безопасной и надёжной в материальном и финансовом плане, мальчика даже баловали: поскольку Кроули любил жареную индейку, его кормили этим «рождественским» ужином в сочельник или в «день подарков», следующий день после Рождества, чтобы только он не ел индейку на Рождество. Конечно, его притесняли не настолько сильно, как он позднее хотел всех убедить. Всепроникающее христианство не докучало ему, хотя, став взрослым, он и утверждал, что «его симпатии были на стороне противников неба», позиция, которая станет впоследствии главной в его жизни.

Почему же Кроули позднее стал таким ярым антихристианином? Парадоксальным образом ответ заключается в самом христианстве и в раннем знакомстве Кроули с Библией. Не имея доступа к другим книгам, которые могли бы расширить его кругозор, мальчик питал своё воображение текстами Священного Писания, где на первый план выходили ужасы ада, зло, исходящее от греха, и религиозное отношение к телу как к источнику порока. Его ум был наполнен не рассказами из книг для мальчиков и недетскими сказками, а историями, где фигурировали лжепророки, Вавилонская блудница и, возможно, чаще, чем другие, Зверье номером 666. Как и любой ребёнок, он находил этих персонажей захватывающими и притягательными. Кроме того, в атмосфере набожности, царившей в семье Кроули, его характер начал принимать формы, которые, особенно в наши дни, могут быть охарактеризованы как предвзятые и ограниченные.

Набожность членов Плимутского братства была такова, что каждому греху здесь соответствовало строго определённое наказание. Это наказание было призвано не просто преподать грешнику урок: подвергаясь наказанию, человек тем самым вступал на путь спасения. Наказание считалось неотъемлемой частью процесса служения и послушания Богу. Наказания следовало не бояться, а рассматривать его как существенный компонент своего духовного роста. Говоря кратко, наказание приближало человека к Богу. Поэтому Кроули с ранних лет привык считать боль неотъемлемой частью жизни. Он всю жизнь последовательно приписывал себе обладание «чертами врождённого мазохизма».

Помимо Библии и другой религиозной литературы, одной из принадлежавших семье книг была история восстания сипаев, события, сохранившего на тот момент свою актуальность в общественном сознании и пропитанного христианскими ценностями и моралью. Викторианское осмысление этого восстания включало в себя образы благочестивых христиан, противостоящих языческим ордам и стоически встречающих муки лицом к лицу.

Кроули любил эту книгу, воображая себя одним из её персонажей. Однако он идентифицировал себя не с британскими офицерами-колонизаторами, а с индийскими мятежниками. Он сожалел о гибели Наны Сахиба и желал бы спасти его от пыток, но в то же самое время страдал от его руки. Играя с Грегором Грантом в восстание сипаев, причём Кроули был Типу Сахибом, он просил своего кузена обращаться с собой жестоко. Вид крови и пыток приводил его в восхищение. Боль казалась ему красивой, агония и разложение — захватывающими. Семена того, что он называл «страстью к боли», заботливо взращивались.

В возрасте восьми лет Кроули отправили в школу-интернат. Коренастый плотный мальчик, которого до того времени все опекали, он знал о жизни гораздо меньше, чем его одноклассники, и его немилосердно дразнили. В самом деле, как это нередко случается с детьми, которые чем-то отличаются от других, ему досаждали и травили его на протяжении почти всех лет, что он провёл в школе.

Его первой школой управлял пожилой, строгий учитель-протестант по имени Х.-Т. Хабершон. Он и двое его сыновей были владельцами школы-интерната Уайт-Рок для молодых джентльменов, располагавшейся в местечке Уайт-Рок Гарденс около Гастингса. Перед отъездом сына, Эдвард Кроули отвёл его в сторону и прочёл ему из девятой главы Книги Бытия историю о нагом опьянении Ноя, которая должна была служить завуалированным предупреждением о том зле, которое таит в себе плоть, особенно о мастурбации и гомосексуальных контактах. Первое считалось особенно тяжким грехом, оскверняющим храм человеческого тела и могущим довести до безумия, слепоты, а если ты являешься «плимутским братом», — и до вечного проклятия. После завершающего предупреждения о том, что мальчик никому не должен позволять дотрагиваться до своих половых органов, отец и сын простились.

Кроули посещал школу Хабершонов около двух лет, которые, по большому счёту, не ознаменовались никакими событиями. Апогеем этого периода для Кроули явилась смерть директора школы. Когда Хабершон побил его за то, что он дерзким тоном отвечал на экзаменационный вопрос, мальчик сконцентрировался на том, что желает пожилому человеку смерти. Когда какое-то время спустя эта смерть действительно наступила, Кроули поверил, что это его действия увенчались успехом.

В 1885 году Кроули перевели в подготовительную школу в Кембридже, директором которой являлся бывший англиканский священник, а ныне «плимутский брат» преподобный Генри д’Арси Чемпни. Рождённый в Йорке в 1854 году и посвященный в духовный сан в 1878 году, он был выпускником кембриджского колледжа Тела Христова. По прошествии четырёх лет, в течение которых он служил священником в Эли и викарием в церкви Сент-Эндрю-зе-Лесс в Кембридже, он оставил англиканство и основал школу на Бейтмен-стрит, 51, призванную обслуживать детей Плимутского братства. Если Эдвард Кроули был благочестивым и набожным, то Чемпни был просто фанатиком. Садомазохист с неопределённой сексуальной ориентацией, он испытывал наслаждение, когда причинял и когда испытывал боль во имя искупления души, причём его фанатизм был настолько силён, что однажды он испортил избирательные бюллетени на всеобщих выборах, написав на них: «Я голосую за царя Иисуса». Согласно воспоминаниям Кроули, он с гордостью признавался, что никогда в жизни не вступал в половые отношения с женщинами, хотя, как утверждает Кроули, он сообщил эту информацию в несколько более грубой форме. Чемпни произвёл шокирующее впечатление на Кроули, который до сих пор предполагал, что все «плимутские братья» похожи на его отца с его благочестивыми мыслями, правильной речью и благородными поступками.

Возможно, из желания противопоставить хоть что-то мировоззрению Чемпни, Кроули — на какое-то время — решил следовать по пути своего отца. В первые свои школьные дни он написал домой письмо, которое было адресовано «дорогим папе и маме» и где сообщалось, что ему подарили перочинный нож, за то, что он лучше всех выполнил домашнее задание на каникулы, что поверхность игровой площадки осела, что школьная бойлерная чуть не взорвалась. Письмо продолжалось просьбой прислать немного денег на петарды и заканчивалось сообщением: «Я вступил в группу мальчиков, которые с Божьего благословения собираются попытаться помогать другим людям и говорить с ними о спасении их души».

Возможно, у Кроули не было другого выбора, кроме как вступить туда, поскольку эта проповедническая группа очень напоминала принудительное мероприятие. После утренней молитвы и собрания, посвященного религиозным наставлениям, которое длилось до двух часов, мальчики шли на публичную проповедь, которую Чемпни произносил на пустыре Паркера, поросшем травой пустыре в Кембридже. Затем каждый читал про себя Библию или другую полезную в нравственном отношении книгу, после чего имело место добровольное молитвенное собрание, которое никто не осмеливался пропустить. День заканчивался вечерней молитвой, ещё одной проповедью (иногда публичной) и молитвой на сон грядущий. Каждый понедельник проводились «собрания нищих», на которые приводили, как выражался Кроули, «отбросы Барнсвелла», одной из трущоб Кембриджа. Их кормили и читали им проповедь. Результатом этой благотворительной деятельности были периодически возникающие среди учеников эпидемии стригущего лишая, кори и свинки. Чемпни возлагал всю вину на греховность мальчиков.

Несмотря на Чемпни и его недостатки, время, проведённое в этой школе, прошло для Кроули с пользой.

Одноклассники любили его и дразнили не так сильно, как в предыдущей школе. Он отличился в учёбе и получил за это приз, экземпляр «Естественной истории Селборна» Гилберта Уайта. Хотя позднее он утверждал, что так и не потрудился прочитать книгу, он, конечно, прочёл в школе достаточно много других книг. С помощью сборника гимнов Плимутского братства он открыл для себя поэзию, он прочёл книги сэра Вальтера Скотта и Джона Мильтона, а через некоторое время и сам попробовал писать стихи, в которых проявилась его пробуждающаяся сексуальность. Создаётся впечатление, что он остался глух к предупреждениям отца, поскольку порядочная часть его стихов обнаруживает гомосексуальные наклонности автора.

Горизонты расширялись, но вскоре Кроули предстояло пережить серьёзный поворот судьбы. В мае 1886-го его внезапно вызвали из школы домой. Заболел отец, и было необходимо, чтобы Кроули присутствовал на молитвенном собрании, где собирались молить Иисуса Христа об исцелении. Диагнозом был рак языка, и Эдварда Кроули направили к сэру Джеймсу Пейджету, проректору Лондонского университета и одному из самых выдающихся хирургов того времени, которому был присвоен титул баронета как одному из личных докторов королевы Виктории. Он рекомендовал немедленное хирургическое вмешательство, но Эдвард Кроули испугался, что операция вызовет затруднения в речи — это случилось бы почти наверняка, если бы только он вовсе не потерял дар речи, — и он не сможет проповедовать. Вместо операции он прошёл курс электрогомеопатии графа Маттея.

Ближайший врач, практиковавший это шарлатанство, жил в Саутгемптоне, поэтому семья переехала туда, поселившись в доме под названием Гленберни. Здесь Эдвард Кроули посещал врача, чтобы получать лечение, состоящее из отваров трав, инъекции морфина и прикладывания электродов к опухоли на языке.

Лечение не имело под собой никакой научной базы, и можно было заранее предсказать его неэффективность. Эдвард Кроули умер 5 марта 1887 года. Его семья и ближайший к ней круг членов Плимутского братства были потрясены. Рак не причинял больному никакой боли, и все были настроены оптимистично, будучи уверенными, что горячими молитвами и терапевтическими процедурами болезнь будет вылечена. Кроули, который к этому времени уже вернулся в Кембридж, утверждал, что накануне получения известия о смерти отца он видел её во сне.

В своей самонадеянной и напыщенной «Исповеди Али-стера Кроули», которая в хронологическом порядке повествует о его жизни до 1923 года, Кроули пишет о себе в третьем лице вплоть до момента смерти отца, после чего начинается повествование от первого лица. Как будто со смертью отца Кроули стал самостоятельным индивидуумом, обрёл независимый образ мыслей, освободился от цепей, наложенных на него воспитанием.

Он не только освободился: значительным изменениям подвергся его характер. До смерти отца что-то сдерживало Кроули. Он уважал отца, восхищался им и не хотел ему противостоять, но, коль скоро отец был мёртв, Кроули почувствовал свободу делать то, что пожелает, отправившись в собственное жизненное путешествие, не обремененный отцовским багажом.

Вновь обретённая независимость первым делом проявила себя в школе Чемпни, где он стал вести себя наперекор всему. Он начал сомневаться в истинности Библии и ценить лицемерие, демонстрируемое Чемпни и его религией, в которой он уже различал не просто религию, а такую религию, где ложь и хитрость допускались, если только они были необходимы для того, чтобы поставить на колени грешника, истинного или подозреваемого.

В автобиографическом пассаже под названием «Отрочество в аду», являющемся частью книги «Мировая трагедия», частным образом напечатанной в Париже в 1910 году, Кроули даёт характеристику периоду своего пребывания в школе Чемпни. С тех пор как он начал ставить под сомнение окружающий его мир, школа виделась ему следующим образом:

Я бы сказал, что с точки зрения постороннего наблюдателя это была неплохая школа. С моральной же и физической точек зрения это было гнездо разложения и упадка… Нам разрешали играть в крикет, но запрещали вести счёт, потому что это могло вызвать в нас порок «соперничества»… Лицемерие и доносительство считались единственными добродетелями, а доносчику всегда и всецело верили, даже если его информация была неправдоподобной или даже невероятной, абсолютно не принимая в расчёт доводы других независимых свидетелей. Например, мальчик по имени Глэскот из какой-то абсурдной злой прихоти сказал мистеру Чемпни, что, навестив меня во время каникул в доме моей матери (мне было 12 лет) — до этого места всё было правдой, — он нашёл меня валяющимся пьяным под лестницей. Никто не спросил об этом мою мать, ничего не было сказано мне. Меня, как это называлось, отправили в «Ковентри», а это означало, что ни учителя, ни мальчики не имели права говорить со мной, а я — с ними. Меня посадили на хлеб и воду; когда все играли, я занимался в классной комнате; во время занятий я в одиночестве бродил по игровой площадке. Ожидалось, что я сознаюсь в своём преступлении, при этом мало того, что я был не виноват, меня в нём даже не обвинили. Это наказание… длилось в течение полутора семестров.

Нужно добавить, что ябеды и доносчики считались «орудиями Господа Иисуса», и мальчики шпионили за своими товарищами, чтобы заслужить одобрение Чемпни и других учителей. Побои были обычным явлением. «Я помню, — писал Кроули, — как однажды меня пороли по ногам, потому что удары по ягодицам могут пробудить в несчастной жертве сладострастие! — 15 минут молитвы, 15 ударов палкой, ещё 15 минут молитвы, ещё 15 ударов — и опять молитва, чтобы достойно всё это завершить».

Годы 1886-й и 1887-й стали несчастливой полосой в жизни Кроули. Он потерял своего отца, закончилось счастливое отрочество дома, в Редхилле, он утратил веру в то, во что до сей поры верил. Он был неприкаян, некому было направить его теперь, когда он лишился своего наставника.

Отношения Кроули с матерью, в которых всегда присутствовало раздражение, стали ещё хуже, обострённые тем, что после смерти Эдварда Кроули она почувствовала отчуждение от своей семьи, никогда не разделявшей его фанатичную набожность. Даже члены Плимутского братства, которые видели в её муже духовный оплот, больше её не навещали.

Чувствовавшая себя брошенной, напуганная женщина с сыном, настроенным в высшей степени бунтарски и антагонистически, переехала в Лондон, поближе к своей собственной семье и единственному мужчине, на которого она могла опереться и который мог её поддержать. Это был её брат Том Бонд Бишоп.

Логично будет предположить, что Эмили Кроули рассчитывала на что-то большее, чем моральную поддержку. В нём она надеялась найти хоть какую-то замену отца для своего неуправляемого сына. Рассчитывая на это, трудно было ошибиться сильнее.

Бишоп жил в зажиточном пригороде Южного Кенсингтона, там, где теперь находится Дрейтон Гарденс. Остаётся неясным, постоянно ли Эмили и её сын жили в его доме, но, вероятно, нет: после смерти мужа ею овладело беспокойство, и она не жила подолгу на одном месте. Во время школьных каникул Кроули жил у Бишопа или путешествовал с матерью по стране, останавливаясь в отелях и пансионатах. Лишь позднее, когда Бишоп переехал в Стритхем, Эмили осела, сначала поселившись в доме под названием Оуквью на Полворт-роуд, а затем в 1896 году переехав во второй дом, Койр-на-Крейч, неподалёку от Ралфорд-роуд.

Не являясь членом Плимутского братства, Бишоп был близок их религиозным взглядам. Чиновник, служащий в Управлении таможенных пошлин и акцизных сборов Её Величества, он был англиканцем, хорошо известным в Лондоне как филантроп, основатель Детского объединения по изучению Библии и христианской религии и Детской миссионерской организации. Кроули постоянно испытывал к нему чувство неприязни, возможно смягчаемое тем фактом, что Бишоп был оченьумным фанатиком, который, как считал Кроули, «слепо повиновался диким импульсам, считая их указаниями Всевышнего». Вот как он описывает две основанные Бишопом детские христианские организации: «первая из них указывала детям, какие отрывки из Библии им следует читать ежедневно, а вторая, не давая детям спокойно играть на морском берегу, заставляла их слушать бред набожных студентов или наёмных проповедников». Бишоп к тому же был человеком, для которого борьба с безнравственностью и грехом был а делом всей жизни. Конечно, на борьбу с грехом он тратил больше сил, чем на борьбу с контрабандой, поэтому так никогда и не достиг сколько-нибудь значительного продвижения по службе, направив всё своё честолюбие на спасение своей души и душ других людей. В итоге это был добросовестный, незначительный чиновник, всегда готовый влезть в религиозный спор. Как бы то ни было, несмотря на позднейшие обвинения со стороны Кроули, представляется, что Бишоп был чем-то большим, чем типичным зажатым викторианским догматиком.

Появление в жизни Кроули дядюшки Тома Бишопа стало для мальчика шоком. Он потерял своего благочестивого и богобоязненного отца, на смену которому пришёл жестокий фанатик. Можно сказать, выражаясь современным языком, что Кроули подвергался насилию со стороны Бишопа, по крайней мере психологическому и эмоциональному. Ограниченность и нетерпимость этого человека, проявлявшиеся во всём, при том что жизнь его полностью определялась его собственным толкованием христианства, выражались в крайнем деспотизме, особенно по отношению к своему мятежному племяннику. Обладая каким-то чувством юмора, Бишоп обычно не был склонен выражать радость: смех не вязался у него с благочестием.

С Бишопом жили также тётушка Ада, сестра Эмили Кроули, бабушка Бишоп и разные другие родственники. Тётушка нравилась Кроули, несмотря на то что она целиком и полностью была под каблуком у Бишопа, разделяя его религиозные взгляды, что позволяло ей вести спокойную жизнь в должности секретарши Детского объединения по изучению Библии и христианской религии. У этой доброй женщины было слабое здоровье, и она умерла в молодости. Бабушка Бишоп, вторая жена деда Кроули по материнской линии, была пожилой, утончённой дамой, не разделявшей религиозность сына. Она была страстным карточным игроком, но сын считал карты дьявольскими картинками и не терпел их присутствие в доме. Ада замаскировала колоду карт, нарисовав вместо мастей цветы, чтобы она и бабушка могли играть. Ещё с ними жила Анна, дочь дедушки от первого брака, и её брат Джон. Анна была на редкость непривлекательной женщиной, которую ещё можно было отнести к среднему возрасту и которая каждую ночь брала в постель бутылку крепкого портера, называя её «мой малыш». Джон, который когда-то эмигрировал в Австралию, нажил себе там состояние, а затем потерял его из-за слабого здоровья, теперь вынужден был жить за чужой счёт, пользуясь милостью своего сводного брата. Джону запрещалось курить трубку в присутствии Бишопа и полагалось мириться с его непрекращающимися проповедями. Кроули любил Джона и сочувствовал ему, поскольку тот тоже страдал от религиозных притеснений. Когда Кроули было пятнадцать, Джон поделился с ним своими опасениями о том, что он не живёт в мире со Христом. Кроули ответил, что Христос — это миф, греха не существует и что Джону повезло, потому что он так дол го прожил вдали от Бишопа. Джон, чьё здоровье уже было слабым, перенёс нервный срыв и умер несколько лет спустя. Впоследствии Кроули обвинял мать и её брата в убийстве.

Несмотря на то что, как пишет Кроули, «мрачность, царившая в доме моего дядюшки, атмосфера резкого неодобрения всей вселенной в целом, а также полное отсутствие в доме живого духа соединились, чтобы заставить меня испытывать отвращение к семье моей матери», это отвращение было ничем по сравнению с той ненавистью, которую он испытывал к самой матери. После смерти Эдварда Кроули её религиозный фанатизм возрос. Укутанная в чёрные складки викторианского вдовства, исполненная жалости к себе, она принялась критиковать мир за его порочность. Она заявляла, например, что Бог недоволен построенным Брюнелем пароходом «Грейт истерн» подобно тому, как он был разгневан строительством Вавилонской башни, и что именно это было причиной всех тех неприятностей, которые произошли с судном. Она как «плимутская сестра» не могла позволить себе войти в церковь, даже ради того, чтобы присутствовать на отпевании тётушки Ады: она осталась стоять на улице, под проливным дождём, однако согласилась быть на погребении.

В моменты, когда она не критиковала устройство общества, она направляла свой, нередко ядовитый, язык на собственного сына. Что бы ни делал Кроули, всё было не так. Он бунтовал против её религиозных принципов, и чем старше он становился, тем больше он их презирал. И всё же Кроули испытывал к ней некоторую симпатию: «.. её мощные природные инстинкты, — писал он, — были подавлены религией до такой степени, что после смерти мужа она стала безумной фанатичкой самого ограниченного, непоследовательного и безжалостного типа… В известном смысле моя мать была безумной, в том смысле, в каком являются безумцами люди, чей мозг разделён на герметичные отсеки и которые с одинаковой страстью поддерживают несовместимые идеи, храня их отдельно друг от друга, поскольку, встретившись, эти идеи могут уничтожить друг друга». Другими словами, он рассматривал её как человека, чья душа загнана и ослеплена собственной верой, хотя однажды всё-таки признал, что она была «лучшей из возможных матерей, только до невероятности испорченной религиозной мономанией, которая, возможно, началась с того, что можно назвать „истерией на почве вдовства»».

Во время одного из припадков негодования по поводу поведения Кроули она подала ему мысль, которой суждено было стать центральной мыслью всей его жизни. Неизвестно, как именно это получилось, но в какой-то момент она начала называть его «зверем». Возможно, сначала это было просто слово, вырвавшееся из уст матери в момент гнева, но его смысл усложнился после смерти отца Кроули, особенно в то время, когда мать и сын жили внутри или вблизи семьи, для которой любое рядовое действие и высказывание могло иметь религиозный смысл. Мальчик с диковатыми манерами превращался в Зверя из тринадцатой главы Откровения, в которой святой Иоанн Богослов видит «выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные… Ктоимеетум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». Постепенно его мать начала убеждать себя, что Кроули «действительно был Антихристом из Апокалипсиса… её бедный, заблудший, грешный сын, который ещё может покаяться и спастись благодаря Святой Крови, пролитой Христом». Кроули, проникшись этой мыслью, решил, что он и вправду является Зверем, и занял эту позицию с полной ответственностью. Став взрослым, он даже утверждал, что его мать, безумная фанатичка, была вдохновлена свыше, когда назвала его так, тем самым определив его жизненный путь.

С этой новой «личностью» было сопряжено упрямство, свойственное Кроули. Он не упускал возможности покритиковать, высмеять, принизить христианство и, особенно, Плимутское братство, обвиняя его в том, что оно способствовало смерти его отца, полагаясь на молитвы и шарлатанство больше, чем на искусство королевского хирурга. Он нападал на Братство, критикуя его за лицемерие, непоследовательность и противоречивость его убеждений и принципов, за фанатизм и самодовольство. «Если у неверующего человека, — писал Кроули, — могут быть моральные ориентиры и ограничения, то у «плимутского брата» их нет вообще. Он всегда готов оправдать самое подлое преступление, процитировав подходящий библейский текст и воззвав ко Христу, чтобы покрыть любую низость, которая только может доставить удовольствие его самовлюблённой и порочной натуре». Их принципы, как он утверждал, были глупы. При этом Кроули приводит пример, как его отец отказывался покупать акции железнодорожных компаний, потому что поезда не упоминаются в Библ ии. Обычай отыскивать библейскую цитату для получения подтверждения любому своему действию Кроули считал позволением искажать Библию, чтобы оправдать всё что угодно. Священное Писание превращалось в Священное Оправдание, Божественное Разрешение, которое в конечном счёте означало, что можно делать всё что угодно и каждый раз выходить сухим из воды.

Его бунт против Братства требовал экстремальных, а в некоторых случаях ироничных методов. Зная, насколько члены Братства верили в собственную исключительность, он посещал англиканские и католические церкви — они как-никак считались в Плимутском братстве логовами беззакония. Но он не обнаружил там никакого порока. Все они, как он решил, «были просмолены одной кистью; они были холодными, бессердечными, мрачными, глупыми, скучными и бессмысленными. Чрезмерная эмоциональность одних и пристрастие к духовным таинствам других казались мне одинаково фальшивыми». Англиканская церковь оказалась даже более лицемерной, чем Плимутское братство, поскольку являлась, по его мнению, «просто механизмом для того, чтобы удерживать нижние классы общества на должном месте».

Встав на путь противостояния Богу, которого он считал своим врагом, Кроули решил грешить. Поскольку его научили, что грех против Духа Святого не подлежит прощению, он предпочёл нечто большее, чем просто гражданский или моральный проступок. Если, рассудил он, он совершит грехи, которые никогда не смогут быть прощены, тогда, даже если, как полагала его мать, его спасение предопределено, оно не состоится, и это стало его честолюбивой целью. Раз он был Зверем, решил он, то лучший грех против Духа Святого, который он может совершить, — это поклонение дьяволу. Поэтому он стал сатанистом, тайно молясь сатане, чтобы тот защитил его от его набожной матери, дядюшки Тома, Чемпни и всех остальных, кто доставлял ему огорчения.

Однако молодой сатанист всё же не был таким порочным, как сам утверждал. Ведь до девятнадцатилетнего возраста Кроули писал стихотворения в форме гимнов. Больше похоже на то, что он начал разрабатывать свою собственную теологию. Разумеется, он считал, что противостоит лицемерию и фальши, а не религии как таковой. Свою (не вполне ясную) позицию он резюмировал следующим образом: «У меня не было ненависти к Богу или к Христу, но у меня была ненависть к Богу и к Христу людей, которых я ненавидел». И лишь позднее он стал полагать, что Библия целиком поддерживает лицемерие и фальшь, и его противостояние ей стало более конкретным.

Психологическая жестокость Бишопа и физические издевательства Чемпни обострили садомазохистские наклонности Кроули. В четырнадцатилетнем возрасте, услышав, что у кошки девять жизней, он решил проверить это утверждение. Он поймал кошку, дал ей дозу мышьяка, дал ей понюхать хлороформа, отравил её газом, зарезал её, пробил ей череп, разрезал ей горло, сжёг, утопил и выбросил её из окна. Утверждение было опровергнуто.

К четырнадцати-пятнадцати годам, когда его ум уже стал очевиден для окружающих, Кроули начал считать себя если не гением, то по крайней мере тем, кто скоро им станет. Его пытливый ум был ненасытен и, без сомнения, оттачивался благодаря тому, что и дома, и в школе он постоянно ставил под сомнение религиозную среду, в которой находился. Он сам описывал себя так: «Сочетание невинности, невежества, знания, изобретательности и высоких моральных принципов кажется необычным. Очевидно, что безумное аморальное суеверие, в атмосфере которого я вырос, ответственно за мои зверские и абсурдные поступки. Снова и снова мы будем видеть, как навязывание противоестественной теории и принципов христианства очень здравомыслящему, лишённому иллюзий, реально смотрящему на вещи гению создавало конфликт, разрешение которого на материальном уровне выражалось в виде некоторых экстравагантных поступков». И одним из ранних таких поступков был случай с кошкой. Кроули предстояло развиться в личность, вечно стремящуюся достичь границ человеческого опыта, руководствующуюся эмоциями и внутренними побуждениями больше, чем разумом.

Открытое неприятие религии, которое демонстрировал Кроули, вызвало некоторую обеспокоенность семьи. Тогда был приглашён Джонатан Кроули, старший брат его отца, чтобы посмотреть, не сможет ли он оказать на мальчика какое-нибудь влияние. Внешне привлекательный человек харизматического типа, Джонатан Кроули не разделял религиозных взглядов своего брата. Он жил со своей второй женой и двумя детьми от первого брака. Он женился на гувернантке своих детей — поступок, доказывающий не только его готовность противостоять нравственным нормам своего времени, но и говорящий о его гуманности. По сравнению с другими мужчинами, которых до сих пор встречал Кроули, дядя Джонатан был почти нормальным.

Джонатан Кроули с женой навестили своего племянника в школе в Кембридже и остались недовольны положением дел. Они крайне неодобрительно отнеслись к «собраниям с нищими», и Джонатан Кроули пригрозил, что приведёт в школу официальных представителей здравоохранения, если Чемпни не перестанет устраивать эти собрания. Чемпни уступил. В то же время, познакомившись с Чемпни, он понял, что с мальчиком здесь дурно обращались. Тогда он обратился в суд, с тем чтобы мальчик выдвинул устное обвинение школе Ченсери. Кроули вызвали в кабинет судьи — это был Его Честь мистер Стир-линг, — но мальчик так испугался, что его мать могут отправить в тюрьму, что солгал, сказав, что он вполне счастлив в школе Чемпни.

По возвращении в школу он, конечно же, был наказан за то, что раскачал образовательную лодку Чемпни. Мальчику урезали питание и запретили разговаривать с кем-либо, равно как и никому нельзя было разговаривать с ним. Домой на каникулы он вернулся слабым и больным. Его мать однажды, в момент особенного участия по отношению к-сыну, оставила на время своё беспокойство о том, что вскормила Зверя, и пригласила Чемпни в Стрит-хэм. Чемпни приехал. В его присутствии Кроули лишился дара речи и не осмеливался возражать, в чём бы Чемпни его ни обвинял, при том что ни одно из обвинений не было достаточно конкретным. В результате в начале следующего семестра Кроули послали обратно в школу.

Однако дядюшка Том почуял недоброе. Он отправился в Кембридж. Чемпни был готов к его приезду. Перед прибытием дядюшки мальчик был проинструктирован относительно того, как следует себя вести. Тем не менее, когда Чемпни начал обвинять мальчика в разнообразных проступках, тот отказался признаться в них и не только не признал себя виновным, но и заявил, что впервые слышит эти обвинения. Бишоп понял, что Чемпни выдумывал все эти проступки, обвинил директора в невменяемости и забрал Кроули из школы. Теперь Чемпни занялись официальные структуры. Его характер был признан неподходящим для управления школой, и школа была закрыта. Последняя информация о нём относится к 1899 году, когда он, окончательно обеднев, обратился за помощью по закону о нетрудоспособности духовных лиц.

К этому времени мальчик, который был счастливым, здоровым ребёнком при жизни своего отца, превратился в бледного, замкнутого, болезненного юношу. Врачи обнаружили, что Кроули страдает альбуминурией, нарушением работы почки, вызванным повышенным кровяным давлением и проявляющимся в виде усиленного выброса альбумина в мочу. Врачи предсказывали, что, если не начать лечение немедленно, Кроули умрёт через несколько месяцев. Его немедленно посадили на специальную диету и, на старый викторианский манер, прописали побольше физических упражнений на свежем воздухе.

В течение какого-то времени Кроули чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы посещать местную школу, и стал ходить на занятия в Стритхэм-колледж, чьи окна выходили на пустырь Стритхэм и которой руководил Томас Аугустус Ярроу. Здесь мальчик посещал обычные школьные курсы, но здесь же ему суждено было открыть то, что он считал грехом против Духа Святого, чего он искал и с помощью чего мог заслужить одобрение дьявола. Это была мастурбация.

Он уже слышал о ней в школе Чемпни от одного мальчика по имени Гибсон, но никто из тогдашних его одноклассников не осмелился описать ему сам механизм процесса, хотя, как он пишет, он «страстно мечтал овладеть умением, вокруг которого люди поднимают столько шума», и вскоре «отдался этому занятию с характерным для него увлечением».

Он неслучайно выбрал мастурбацию как путь к несомненному вечному проклятию. Сексуальные контакты с женщинами представляли собой нечто естественное, и, хотя вне супружества они являлись греховными, всё же их нельзя было считать поступками, первоклассными по своей безнравственности. Употребление алкогольных напитков не было грехом, поскольку его отец пил вино и пиво: с другой стороны, курение могло претендовать на роль греха, поскольку отец не признавал табак. Следствием этих размышлений стало то, что Кроули курил и мастурбировал когда только мог.

Никогда не упуская случая съязвить над высоконравственной позицией своего дяди, Кроули часто проявлял быстроту реакции и остроумие. Однажды Том Бишоп писал поучительную статью для «Журнала для мальчиков», которая называлась «Два безнравственных короля». Эти страшилища, разрушающие жизнь мальчиков, были названы Король-Курение (Smo-King) и Король-Алкоголь (Drin-King). Кроули, читая статью, спросил дядю, почему тот не написал о самом развращённом короле из всех. Бишоп не мог догадаться, о каком же монархе он забыл. Кроули подсказал ему. История не сохранила точных сведений, кем был недостающий король, был ли это Король-Секс (Fuc-King) или Король-Онанизм (Wan-King).

В течение следующего года Кроули путешествовал по Британии в сопровождении постоянно сменяющихся домашних учителей, вдыхая деревенский воздух во время прогулок по холмам Уэльса, Шотландии и Северной Англии. Учителя, допущенные Томом Бишопом к обучению племянника, были, за исключением одного, недавними выпускниками Кембриджского университета с правильной религиозной подготовкой. Выпускников Оксфорда к воспитанию Кроули не допускали. Кроули считал этих учителей приложением к своему дядюшке. Они были такими же чопорными, ограниченными, твердолобыми приверженцами религии, в присутствии которых он считал себя обязанным продолжать свои поиски самого большого греха против Духа Святого.

Его странствия не всегда были неприятными: в Сент-Эндрюсе ему преподал урок гольфа не кто иной, как Эндрю Киркалди, один из великих игроков в гольф того времени. Учитель из колледжа Кайус, чей отец, преподобный Энтони Ральф д’Арси, был ректором Нимпсфилда, что неподалёку от Страуда в Глостершире, взял его на лисью охоту. Кроули доставляло удовольствие приезжать туда, ему нравился и сам ректор, который обладал несколько грубоватым чувством юмора. Одна из его шуток звучала так: «Почему волосы Глэдстоуна похожи на пучок травы? Потому что они растут на макушке старого содомита». Во время ловли форелей и лососей вместе с учителем средних лет преподобным Джоном Фозергиллом, англиканским священником и редактором двухтомника «Достопримечательности Уэстморленда», Кроули бросил в воду удочку своего учителя. Тот прыгнул за ней, перевернул лодку и попытался утопить под ней своего ученика. Тем же вечером Кроули бежал с местной деревенской девушкой Белль Мак-Кей, с которой, как он утверждает, он занимался сексом: вероятно, это так и было, поскольку много лет спустя, когда Кроули составил список своих любовниц, она значилась среди них. Какой бы ни была правда, Фозергиллу оказалось достаточно, чтобы оставить свою должность и вернуть неуправляемого воспитанника обратно в Лондон. Кроули утверждает, что по пути он успел заняться сексом с горничной в Карлайле.

Выбирая учителей для племянника, дядя Том допустил одну серьёзную ошибку. Весной 1891 года он принял на работу человека по имени Арчибальд Чарлз Дуглас, сына англиканского епископа в Бомбее. Протестант, один раз побывавший в Персии в качестве миссионера Библейского общества, он, казалось, имел безупречные данные, если не считать того, что он не был посвящен в духовный сан и являлся выпускником Оксфорда. Кроули, выздоравливающему от коклюша, опять было предписано бывать на свежем воздухе, поэтому для ученика и учителя был разработан план велосипедного путешествия в город Торки, оздоровительный морской курорт, в чьём солёном воздухе содержится много целительного озона. Но Кроули смог доехать на велосипеде только до Гилфорда, откуда путешествие продолжилось по железной дороге. Дуглас доказал, что он не похож на других учителей Кроули. Пусть он был протестантом, но он также был типичным оксфордским либералом, и Кроули сразу же полюбил его.

С того момента, как мы остались вдвоём, — писал Кроули, — он произвёл полный переворот в моих взглядах на жизнь, впервые показав мне разумный, чистый, радостный мир, в котором стоило жить. Курение и алкоголь были в порядке вещей. Он предупреждал меня о вреде неумеренности с точки зрения спортсмена. Он показал мне скачки, бильярд, научил заключать пари, познакомил с карточной игрой и женщинами. Он объяснил мне, как наслаждаться всем этим, не нанося вреда себе и другим. Он продемонстрировал мне все хитрости и ловкие приёмы. Он показал мне, что значит слава. Я немедленно перенял его мировоззрение и начал вести себя как нормальное, здоровое человеческое существо. Кошмарный мир христианства исчез. В первые десять дней, что мы провели в Торки, я влюбился в актрису, и во время этого прикосновения человеческой любви отвратительные тайны секса превратились в радость и красоту. Одержимость идеей греха упала с моих плеч и растворилась в море забвения. До этого меня почти захлёстывала устрашающая ответственность обеспечить себе вечное проклятие и помочь другим уйти от Иисуса. Теперь я обнаружил, что мир был полон проклятых душ; душ людей, которые принимали природу как она есть, принимали своё собственное место в природе и наслаждались им, оказывали решительное сопротивление всему низкому и ничтожному, где бы они с ним ни сталкивались. Для меня это был период безграничного счастья.

День, когда Кроули потерял девственность, неизвестен. Он приводит несколько случаев, когда это было возможно, в том числе эта случайная встреча в Торки, хотя его отношения с Белль Мак-Кей были для него, вероятно, первым опытом гетеросексуального контакта. Как бы то ни было, Кроули искал в Торки повода совершить какой-нибудь значительный грех против Духа Святого, и перед ним открывались хорошие перспективы: он достиг половой зрелости, в присутствии Дугласа он чувствовал себя освобождённым, а поскольку он одновременно обладал бунтарским характером и благородным происхождением, девушки неизбежно должны были одарять его ревнивым вниманием. Тем не менее, освободившись от цепей христианского кошмара и попав в мир женщин, он получал уже не первые свои эротические опыты. Один из его учителей, чей брат был настоятелем Вестминстерского собора, пригласил его в дом своей матери, где попытался его соблазнить. Кроули, к тому времени уже встречавшийся с подобными ухаживаниями, прогнал его.

В Торки родился новый Кроули. Придя к убеждению, что подавление сексуальности — это общественная катастрофа, он смотрел на мир другими глазами. По письмам, которые он присылал домой, его мать и Том Бишоп почувствовали, что что-то не так. Бишоп приехал в Торки и уволил Дугласа, забрав Кроули назад в Лондон. Но дверь в жизнь уже была открыта, и лошадь освобождённого духа уже пустилась вскачь. Кроули стал «как бог, познавший добро и зло. Я был в состоянии готовности к действию». И он не замедлил взяться задело.

ГЛАВА 2. Подрастающий бог

Когда Кроули не путешествовал со своими учителями, его домашняя жизнь была очень тоскливой. Ему запрещено было видеть других подростков, не считая детей членов Плимутского братства. Подобно многим одиноким или не имеющим братьев и сестёр детям, он сделался страстным читателем, но его библиотека подвергалась суровой цензуре. Читать произведения сэра Вальтера Скотта и Чарльза Диккенса позволялось, за исключением «Дэвида Копперфилда», поскольку маленькая Эмили считалась порочной и безнравственной. Боялись также, что, поскольку имя Эмили принадлежит и его матери, чтение этой книги может уменьшить его уважение к ней: впрочем, насколько ещё можно было его уменьшить — вопрос академический. Книга, принадлежавшая одному из учителей, под названием «Баллады Бэб» тоже была запрещена, поскольку одно из стихотворений начиналось строчкой «Нянькой работала Эмили Джейн». «Сказание о Старом Мореходе» Колриджа было запрещено, поскольку моряк неосторожно похвалил водяных змей, а змеи — это олицетворение зла. Так написано в Библии.

Однажды у матери Кроули чуть не случился апоплексический удар от ярости, когда, зайдя с сыном к родственнице на чашечку чая, она увидела в её доме роман Эмиля Золя. Кроули истолковал этот эпизод как подтверждение своей мысли — возможно, правильной — о том, что его мать находилась на грани безумия, являющегося результатом как подавления её сексуальности, так и её рьяной набожности.

Несмотря на все эти строгости, Кроули удавалось читать нелегально. Неожиданно ему стали выдавать небольшое количество карманных денег, на которые он тайно покупал и контрабандой проносил домой книги, чтобы читать их в тишине туалета. Одной из таких книг, как он сообщает, была «Тайна кэба». Если бы его мать обнаружила эту книгу, разразилась бы катастрофа: она считала кэбы орудием дьявола, поскольку в её представлении они главным образом использовались мужчинами для связей с падшими женщинами.

Столь пристальный надзор и введенный в доме комендантский час ограничивали возможности Кроули относительно совершения грехов против Святого Духа, не позволяя ему мастурбировать и вынуждая видеть в каждом, кто находился вокруг него, шпиона. Эта черта, родственная изредка проявлявшейся у него застенчивости, осталась в его характере на всю жизнь. Тем не менее, когда бы ни возникали возможности согрешить, он старался использовать их все. Одна из таких возможностей появилась в виде горничной. Кокетливая девушка и Кроули однажды днём, воспользовавшись дьявольским транспортным средством, убежали из дома и провели несколько часов резвясь в Херн-хилле. Воскресным утром, когда вся семья была на традиционном воскресном богослужении, Кроули отлучился по какой-то причине и позднее утверждал, что занимался с горничной сексом на кровати своей матери. Их связь была обнаружена. Кроули всё отрицал, и девушку уволили. Он не испытывал раскаяния, поскольку считал, что всему виной пуританский настрой его семьи.

В жизни Кроули была одна отдушина, в которой он искал отдыха и расслабления и которой суждено было сопровождать его на протяжении всей жизни. Речь идёт о поэзии.

В школе Кроули познакомился с произведениями великих поэтов британской литературы, но вряд ли полюбил их. Изучение этих произведений заключалось большей частью в повторяющемся чтении отрывков из них и заучивании отдельных строк. В школе почти не учили вдумчивому чтению и интерпретации. Стиль «Потерянного рая» Мильтона был ему скучен, но его вдохновлял образ дьявола как всемогущего героя, нравственного изгоя, восставшего против Бога. Он отождествлял себя с мильтоновским сатаной и видел в нём союзника в своей собственной борьбе. Дома он имел доступ к книгам Тен-нисона и Лонгфелло, но нашёл, что «их невозможно отнести к поэтам. То, какими слабыми были образы их персонажей, вызывало у меня безграничное омерзение. Самые тяжкие их грехи были обывательскими». По схожей причине, — именно потому, что его произведения не были запрещены, — он пренебрёг Шекспиром и оценил его, только оказавшись в Форсинарде вдвоём со злополучным преподобным Фозергиллом, где трёхтомное собрание сочинений барда было единственной книгой в доме, которую, в сущности, можно было читать.

Подстёгиваемый чтением поэзии, Кроули сам начал больше сочинять. Его юношеские произведения, как он отмечал, распадались на три стилистических класса: пародии на песни того времени, лирические стихотворения, основанные на духовных гимнах, и эпические повествования, основанные на рассказах сэра Вальтера Скотта.

В автобиографии Кроули цитирует несколько строк из стихотворения под названием «Взгляд за кулисы». В стихотворении описывается больница:

На больничной кровати одна

Постепенно гниёт она! День и ночь проклятий полна

Постепенно гниёт она!

Из-под струпьев на коже почти не видна,

Не умыта, вонюча, грязна и страшна,

Громким криком и мёртвым в могилах слышна,

Постепенно гниёт она!

Нельзя не заметить здесь чёрного юмора. Кроме того, для отрывка, принадлежащего перу начинающего поэта, стихотворение выглядит слишком завершённым. С нескрываемой иронией стихотворение пародирует одну известную книгу о жизни «бродячих актёров и о том, как единственной их надеждой было обращение» в христианство. Поэзия стала ещё одним видом оружия в антихристианском арсенале Кроули.

По мере создания новых произведений поэтическое творчество Кроули сосредоточилось на любви и сатире. Однако любовь, о которой он писал, была не просто романтическим чувством. Она была злом, которое неизбежно приводит к возмездию со стороны Бога. Создаваемые им образы часто были мрачными, склонными к мазохизму и необычайно сильными для поэта его возраста. Мало что сохранилось из этих произведений, в которых Кроули часто изображал триумф молодости и чувства над возрастом и важностью стариков. Большинство их были им уничтожены или потерялись в течение жизни, критикуемые им как «топорные, подражательные и чувствительные». Истинного же поэтического мастерства Кроули достиг лишь годам к двадцати.

Если говорить о книгах, не относящихся к художественной литературе, то однажды в руки Кроули попал том под названием «Уроки по элементарной химии» сэра Генри Энфилда Роско, профессора химии из Оуэнского колледжа в Манчестере, прославившегося изобретением способа очищать ванадий. Поскольку его мать очень хотела, чтобы сын стал врачом, — она колебалась относительно его карьеры, выстроив иерархию, где верхнюю ступень занимала медицина, затем шла юриспруденция и, как нечто немыслимое, рассматривалась проповедническая деятельность, — Кроули было позволено устроить дома маленькую лабораторию. Разумеется, его интерес к науке рассматривался всеми как знак того, что мальчик наконец всерьёз на чём-то остановился.

После нескольких неудачных экспериментов, среди которых были оптимистически наивный проект изготовления алмазов и взрыв, в 1890 году Кроули начал готовить фейерверк для Дня Гая Фокса. Все необходимые ингредиенты он спрятал в большой банке на игровой площадке колледжа Стритхэм, но, когда он собрался запустить ракету, всё это хозяйство взорвалось, выбив окна соседних зданий и оставив его без сознания. Несколько дней пролежав в полубессознательном состоянии, он утверждал впоследствии, что из его лица удалили более четырёх тысяч осколков гравия и запретили напрягать глаза вплоть до Рождества. Это был пример типичной для Кроули чрезмерности, хотя этот случай и принёс некоторую пользу, поскольку на некоторое время Кроули стал центром всеобщего внимания.

Нетерпимость Кроули к религии, его упрямое стремление спорить, сомнительный уровень нравственности и неуправляемое поведение привели дядюшку Тома и дядюшку Джонатана к одному и тому же выводу. Настало время снова отправить племянника в школу-интернат, но, по общему согласию, его следовало послать в приемлемое учреждение, а не в пропитанное религиозным фанатизмом заведение типа Дотбойз-холла6. Джонатан Кроулихотел, чтобы мальчик поехал в Уинчестер, но это предложение было отвергнуто. После рассмотрения нескольких школ в поисках подходящей, Кроули наконец записали учеником в Малверн-колледж.

В начале летнего семестра в апреле 1891 года Кроули сел в поезд, идущий в Грейт-Малверн, что в Вустершире. Все надеялись, что с поступлением в эту школу для него начнётся новая жизнь. Но всё оказалось иначе. Малверн-колледж совершенно не подходил для такого мальчика, как Кроули.

И дело было не в том, что он отставал в учёбе: во многих отношениях он был более образован, чем его сверстники. И не его религиозные (или антирелигиозные) взгляды стали помехой его учёбе в этой школе. Проблема заключалась в том, что он не обладал таким крепким здоровьем, как его ровесники, был застенчив и углублён в себя и не отличался успехами в спорте. Малверн-колледж имел постоянно растущую репутацию по части спортивных занятий. Мало того что он вернулся в атмосферу школьной дисциплины после многих месяцев сравнительной свободы, что само по себе должно было стать для него психологическим шоком, Кроули также предстояло приспосабливаться к новым требованиям. Он испытывал к этому месту даже большее отвращение, чем к школе Чемпни. Старшие ученики («невежи огромных размеров, равно увиливающие и от учёбы, и от игр и сосредоточившиеся на непристойной брани и мелкой тирании») задирали и обижали его за то, что он не участвовал в занятиях спортом, тогда как одноклассники травили его, потому что он был одиночкой. Он испытал на себе такую грубую традицию, как «pill-ragging», представлявшую собой разновидность борьбы, при которой противники стараются больно ухватить друг друга за яйца; и «смазка», при которой противники или плюют друг другу в лицо, или стараются плюнуть так, чтобы жертва не заметила, кто это сделал. Попав в дом № 4 — дома для воспитанников Малверн-колледжа не имели названий, они нумеровались — под руководство заведующего домом преподобного Г. Э. Хантингдона, Кроули пришлось делить спальню с мальчиком, который подговаривал других совершить над ним акт мужеложства, что в те времена не было редкостью в школах.

Несмотря на травлю, причиняющую ему страдания, и на презрение Кроули к учителям — «назойливым и потенциально опасным малым», — Кроули принялся за учёбу. Подобно многим мальчикам, оказавшимся в такой ситуации, он посчитал самым мудрым опустить голову и стараться не привлекать внимания. Как бы то ни было, он принял сознательное решение не ухудшать своего положения, и, хотя ему и не хватало рвения кучёбе, он решил, что должен сдать все экзамены, однако с минимальной затратой сил. У него была хорошая память, особенно на слова, и ему прочили будущее неплохого филолога-классика, но ему было скучно запоминать учебный набор из греческих и латинских текстов. В самом деле, учёба мало была способна зажечь его воображение. Он проявлял способности к арифметике, но считал её наукой торговцев; подобным образом он пренебрегал и тригонометрией, поскольку она применяется в таком вульгарном деле, как архитектура, но алгебра завораживала его, потому что это была чистая математика, мало, как ему казалось, применимая на практике. В третьем семестре у них началась химия. Её вёл престарелый преподаватель, очень мало сведущий в предмете. Кроули считал своим долгом указывать учителю на ошибки.

«Моя жизнь в Малверне, — писал Кроули в автобиографии, — мало повлияла на меня. Бульшую часть времени я был погружён в собственные мысли и старался как можно меньше соприкасаться со школьной жизнью. Я ни с кем там по-настоящему не подружился». Однако у Малверн-колледжа были некоторые преимущества: может быть, его там и дразнили, может быть, он и не завёл себе там новых друзей, но эта школа не была подчёркнуто христианской, и там он смог отдохнуть от религиозного лицемерия. В свои шестнадцать лет Кроули был способным юношей со зрелым, сложившимся умом. Он продолжал писать стихи и читать так много и так разнообразно, как только мог, причём школа предоставляла ему для этого возможности, которых не было дома.

Во время летних каникул 1891 года Кроули и его мать отправились на остров Скай. Приехав в Кайл-оф-Лохалш, они переехали в Кайлакин, затем продолжили путь в экипаже — вероятно, это не был дьявольский кэб — и, проехав двадцать пять миль по пустынным, повергающим в трепет, прекрасным местам в окружении гор и озёр, добрались до гостиницы «Слигахан-Инн», расположенной десятью милями южнее Портри. Гостиница была местом паломничества не только для тех, кто нуждался в оздоровительных свойствах чистого воздуха, но и для альпинистов. Мощная горная цепь Куиллин начиналась менее чем в двух милях от гостиницы.

Куиллин-хиллз, считавшиеся в то время самым лучшим местом для занятий альпинизмом в Британии и лишь немногим уступающие Альпам, приобрели свою популярность лишь недавно, благодаря Джону Норману Колли, самозабвенному альпинисту, преподавателю химии из Лондонского университета и первому, кто применил на практике рентгеновское облучение. Он обнаружил эту цепь холмов, начертил планы восхождений и нанёс на карту горные тропинки. Поскольку альпинизм был новым видом спорта, особенно популярным среди состоятельных людей, такие места часто посещались знаменитостями и богачами. В тот момент, когда Кроули зарегистрировался в гостинице, она была заполнена альпинистами и горными туристами. Среди них находился сэр Джозеф Листер, изобретатель применения антисептических средств в хирургии.

Кроули, развитый не по годам и любознательный, вступил в разговор с Листером, и тот убедил нескольких альпинистов на следующий день взять мальчика с собой. Эмили Кроули, без сомнения, одобрила эту идею: ведь её сын находился здесь именно для того, чтобы дышать свежим воздухом, кроме того, уйдя в горы, он лишится возможности соблазнить какую-нибудь служанку или деревенскую девушку. На десять миль вокруг по всем направлениям едва ли можно было встретить человеческое поселение. Когда рано утром на следующий день они отправились в путь, Кроули понятия не имел, зачем он туда идёт: скорее всего, он ожидал, что это будет нелёгкая прогулка на довольно большую высоту и возвращение в гостиницу к полудню.

Команда вышла из гостиницы, чтобы взобраться на гору Сгарр-нан-Гиллеан, что находилась примерно в двух с половиной милях к югу от гостиницы, если мерить по прямой. Они пересекли реку Слигачан и пошли вдоль ручья под названием Альт-Деарг-Беаг, поднимаясь по довольно крутому наклону, пока не дошли до большого прута. Здесь начался уже серьёзный подъём: они взбирались э каменистому, открытому ветрам гребню, который назывался Вершинный кряж, был отвесным и имел около трёх четвертей мили в длину. Кроули было нелегко, но он не сдавался и добрался до вершины, находившейся на высоте 3100 футов над уровнем моря. Когда вечером он вернулся в гостиницу, он уже заразился лихорадкой альпинизма.

Во время каникул Кроули пожаловался как матери, так и обоим своим дядюшкам на жизнь в Малверн-колледже, сообщив им о травле, которой он там подвергается, и делая особый акцент на пристрастии учеников колледжа к содомии. Зная образ мыслей своих родственников и будучи уверенным в своей способности влиять на их решения, он объявил им о своём желании вернуться к домашнему обучению с частными учителями. Родственники же, помня об умении Кроули манипулировать этими несчастными людьми, не поддавались и категорически отвергли идею с приглашением учителей как неспособную стать решением проблемы на сколько-нибудь длительный срок. Тем не менее Малверн-колледж был признан непригодным по причине процветания там сексуальных отклонений, и возник план как можно скорейшего перевода мальчика в школу, расположенную ближе к дому.

Какой бы несчастной ни была школьная жизнь Кроули, она всё же смягчалась каникулами, во время которых он мог предаваться своей новой страсти, альпинизму. Семья приветствовала новое увлечение мальчика, считая его полезным для здоровья во многих отношениях, а не только из-за укрепляющего действия свежего воздуха, происходящего от длительного пребывания на природе. Эти требующие усилий занятия должны были укрепить его мускулы, сделать его сильнее, задать направление его действиям, придать ему уверенности в себе и, если повезёт, отвлечь его мысли от противоположного пола.

Оставленный «наедине с Природой и вдалеке от своих тиранов», Кроули делал первые шаги в альпинизме, причём сейчас их скорее назвали бы скалолазанием. Альпинизм с верёвкой и другим оборудованием тогда только зарождался, большинство скалолазов просто карабкались вверх по крутым склонам и подолгу шли по горам.

Это был опасный спорт, имевший в первые годы своего распространения высокий процент несчастных случаев, нередко заканчивавшихся гибелью альпиниста, однако для спортсменов времён королевы Виктории и короля Эдуарда это была редкостная возможность поставить перед собой по-настоящему сложную задачу.

В начале пасхальных каникул 1892 года, после того как Кроули окончательно покинул Малверн-колледж, его послали на ферму под Лангдейл-фелл, что находится в озёрной местности к западу от Грасмера. Живя здесь, он мог исследовать окрестные горы. С ним был учитель, чтобы опекать его и держать подальше от прелестей деревенских девушек. В деревушке Уэстдейл-Хед, расположенной на берегу озера Уэст-Уотер, где собирались скалолазы со всей Великобритании, Кроули услышал о принятом здесь тесте на проверку альпинистских способностей и выносливости. Тест заключался в том, чтобы покорить четыре самых высоких здешних горы Скофелл, Хелвеллин, Скиддо и Саддлбак в течение двадцати четырёх часов. Воспламенённый идеей этого испытания на выносливость, Кроули решил устроить себе тренировочное восхождение. Он покинул ферму на рассвете, достигнув первой цели своего похода, горы Лангдейл, он преодолел Россет и Боу-фелл, обогнул Хангин-нотс и Эск и направился в сторону плоскогорья, в конце концов покорив вершину Скофелл. Его восхождение продолжалось целый день под палящим солнцем, чей жар усиливался, отражаясь от скал и щебня, он почти не останавливался, разве что для того, чтобы отдышаться. Не взяв с собой воды, он был на грани истощения отжары и, направляясь на север вдоль ущелья, добрался до озера Стай-Хед. Напившись из озера, он поменял направление на юго-западное и, пройдя мимо озера Спринклинг, снова добрался до Боу-фелл. Луна светила ярко, но Кроули был истощён и не мог найти обратный путь. В одиннадцать часов на подходе к Мидл-фелл, где в наши дни находится горноспасательная станция, он встретил группу спасателей, отправившуюся на его поиски.

Был и другой случай, когда Кроули взял сестру своего учителя, отправляясь взбираться на расположенную неподалёку Лангдейл. Эта сестра — её возраст неизвестен, но, кажется, она была старше Кроули — в какой-то момент похолодела от страха, разразившись эмоциональным монологом, состоявшим из молитв, перемежавшихся криками и требованиями к Кроули, который находился при восхождении ниже неё и мог страховать её только снизу, чтобы он перестал смотреть на её ноги. Она представляла собой, как позднее вспоминал Кроули, пример «малодушной трусости, сладострастия, смешанного со стыдливостью, и фанатической набожности: как будто она была одной из героинь Теннисона».

По мере того как уверенность Кроули в себе росла, он не только начал заниматься альпинизмом с более опытными людьми, но и приобрёл некоторую степень юношеского честолюбия, побуждавшего его исследовать ещё не изведанные пути и маршруты восхождений. Одним из таких маршрутов был отвесный склон горы Миклдор, рядом с которым сейчас построена хижина спасателей. Во время одного из таких восхождений обрушилась гроза, и Кроули утверждал, что в его стальной альпинистский топорик попала молния. Более вероятно, что на нём накопилось статическое электричество, и он начинал искрить от прикосновения. Восхищённый и напуганный грозой, Кроули начал быстрый спуск, цепляясь то за один выступ, то за другой. Это, как он утверждал, требовало большой концентрации, но втотмоментон был слишком увлечён тем, что происходило, и видом горы Ско-фелл, «которая стояла в сияющем лиловом обрамлении грозовых туч и буквально пылала от молний», чтобы заботиться о своей безопасности.

Во время одного из восхождений на Скофелл Кроули познакомился с местным фермером по имени Джон Уилсон Робинсон, который делал многое для распространения альпинизма в своём родном Камберленде. Он проникся симпатией к Кроули и показал ему несколько несложных маршрутов для восхождений в одиночку. Во время тех же каникул Кроули познакомился с Оуэном Глинном Джоунсом, которого ему представил Робинсон. Один из пионеров скалолазания, Джоунс занимался тем, что обучал других технике этого дела; он также изобрёл классификацию горных склонов по степени сложности восхождения. Несколько молчаливый, он был сильным человеком, пользовавшимся уважением со стороны других скалолазов, но так и не был признан как альпинист. Тем не менее в Британии он зарегистрировал 23 маршрута восхождений, которые он совершил первым.

Кроули критически относился к людям, которых считал мошенниками или теми, которые пользовались незаслуженной славой. Он полагал, что Джоунс был именно таким, и обвинял его в самовозвеличивании и, что ещё хуже, распространении опасных приёмов восхождения. Для Кроули не стала неожиданностью гибель Джоунса в 1899 году, когда тот в сопровождении двух проводников совершал трудное восхождение на гребень Ферпекль на горе Дент-Бланш, неподалёку от Церматта в Альпах. По поводу этой трагедии Кроули уверенно заметил, что «опасности альпинизма до смешного преувеличены. Я не слышал ни об одном несчастном случае, который не был бы следствием невежества или неосмо-мтельности».

Каникулы закончились, и Кроули из Стритхэма отпра-ился в Тонбридж в Кенте, где ему предстояло 12 мая 1892 года поступить в Тонбриджскую школу-интернат в пятый класс и начать жить в пансионате под названием Ферокс-холл Хаус. Скалолазание по-настоящему укрепило его. Он поступил в школу с готовностью принять вызов мира и за короткое время утвердился в новой обстановке, отчасти благодаря тому, что мог теперь противостоять тиранам. Будучи более зрелым, чем большинство его ровесников, он, по своему собственному выражению, «развил у себя нечто вроде естественного аристократизма. Люди уже начинали бояться меня, а что касается травли, то об этом больше не было и речи».

В целом Тонбриджская школа была организована лучше, чем Малверн-колледж. Работа учителей контролировалась, и, хотя сохранялся общий дух школы с превосходством сильнейшего, старшими учениками, которые демонстрировали свою силу на младших, и ритуалами посвящения, через которые проходил каждый новичок, всё же порядки здесь были менее варварскими. Превосходство в спорте не выставлялось на первый план, а содомия была не так распространена. Кроули не просто приспособился к этой обстановке, но и завёл здесь друзей, среди которых был мальчик по имени Адаме, тоже живший в Ферокс-холле и являвшийся племянником Джона Кауча Адамса, известного математика и астронома, первооткрывателя планеты Нептун. Согласно словам Кроули, Адаме был своеобразным малым, который однажды, получив два фунта на карманные расходы, купил восемьдесят пачек мороженого в школьной кондитерской лавке и съел их все сам за один присест.

Несмотря на то что Кроули освоился в Тонбридже, его здоровье опять ухудшилось. Он признавал, что отчасти был виноват в этом сам. Во-первых, он был подвержен приступам депрессии и часто чувствовал себя несчастным, что ослабляло его. Во-вторых, он негодовал, что ему не дали правильного образования, подразумевая под этим недостаток собственных знаний в области сексуальной гигиены. Он писал в «Мировой трагедии», что ослабление его здоровья было «прямым следствием порочной системы воспитания, которая, не удовлетворившись своими собственными пытками, применяемыми ко мне, передала меня её грубому величеству Природе». На полях своего собственного экземпляра книги он написал: «Я подхватил триппер у проститутки в Глазго» — и уже в зрелом возрасте признавался, что в 1893 году болел гонореей. Разумеется, учителя и наставники врядли предупреждали его об опасности венерических заболеваний, а также о том, как её избежать, и едва ли мать или дядя когда-либо обсуждали с ним эту тему.

Время, проведённое Кроули в Тонбридже, не ознаменовалось никакими происшествиями. Видимо, проблем он не создавал, из чего следует, что он чувствовал себя там более счастливым, чем прежде. Он делал успехи в учёбе, и его бунтарские проявления несколько утихли. Меньшее количество религиозных мероприятий в школе и его постоянная поглощённость альпинизмом как-то отодвинули его тоску и ярость на второй план. Тем не менее он по-прежнему был убеждённым антихристианином и нападал на религию, кактолько появлялась возможность.

Год проучившись в Тонбридже, Кроули покинул эту школу, и летом 1893 года его послали жить в Истборн, город, расположенный на морском побережье в Восточном Суссексе, где он жил по адресу Суссекс Гарденс, 4, с наставником, которого звали мсьеЖ.-А. Ламбер, французом и членом Плимутского братства. Он объявлял о себе как о профессоре языкознания, набирающем учеников для обучения французскому и английскому. Помимо занятий с Ламбером, Кроули посещал уроки химии профессора Р.-Э. Хьюза, которому, как он утверждает, ассистировал во время проведения нескольких экспериментов в Истборнском колледже. Не существует никаких свидетельств того, что Кроули учился в этом колледже или что Хьюз когда-либо там работал: скорее всего, Кроули просто посещал вечерние занятия в городе.

Когда появлялась возможность, Кроули бежал из-под бдительного ока мсье Ламбера и, по его собственному утверждению, прочёсывал Истборн в поисках сексуальных приключений или возможности сыграть партию в шахматы. С характерной для него самонадеянностью он утверждал, что оказался лучшим шахматистом в городе, и вёл шахматную колонку в Eastbourne Gazette, отчаянно критикуя в ней своих партнёров по шахматам. Это, конечно, не вызывало к нему симпатии с их стороны.

Однако существовала другая местная достопримечательность, которая привлекала его внимание гораздо больше, чем женщины и шахматы. Это была скала Бичи-Хед.

Самая высокая точка южного берега Англии, Бичи-Хед на пятьсот футов возвышается над каменистым морским берегом и располагается в двух милях к западу от города. У этой скалы меловые склоны, и потому она скользкая во влажную погоду и осыпается в сухую. Хотя скалолазание к тому времени уже утвердилось как вид спорта и многие альпинисты уже покоряли прибрежные склоны южной Англии, чтобы потренироваться перед альпийскими восхождениями в Европе, Бичи-Хед обходили стороной, потому что эта скала считалась слишком опасной. Нечего и говорить, что Кроули не обратил на это внимания и решил покорить скалу.

Замысел восхождения был экстремальным до безрассудства. Трудности подъёма по меловому склону общеизвестны. На нём невозможно укрепить опоры для ног, потому что он слишком хрупкий; зачастую меловая поверхность оказывается недостаточно прочной, чтобы вбить крюк, а опоры для рук делаются путём высечения в скале углублений или при помощи очищения уже существующих отверстий от осколков породы и мусора. Если выдолбить слишком глубокое отверстие, то и сама опора, и участок скалы, расположенный над ней, легко отламывается и падает, увлекая за собой скалолаза.

Кроули никто не удерживал, и он направился к Бичи-Хед и «решил начать восхождение в девяти с половиной минутах ходьбы от берега в сторону станции береговой охраны, идя с трубкой в зубах и в сопровождении собаки (за отсутствием подходящей женщины)». Впоследствии он сообщил, что Бичи-Хед представлял собой крутой меловой склон, сильно подпорченный водой и покрытый сгнившей травой. Конечно, сомнительно, что он покорил самую крутую часть склона в стиле лёгкой деревенской прогулки; более вероятно, что первое своё восхождение он совершил не на саму скалу в той её части, что расположена ближе к маяку, а на менее крутой склон к востоку от маяка, возвышавшийся над каменистой полосой берега, где приливы сменялись отливами.

Однако настоящее восхождение вскоре воспоследовало. Грегор Грант, кузен Кроули, сопровождал его во время некоторых восхождений на Бичи-Хед. В скалолазании Кроули был методичным, он внимательно относился к каждому своему движению и каждой особенности рельефа, которая встречалась на его пути. И в самом деле, он утверждал, что давал имена некоторым местам: пик Этель-дреды (названный или в честь его собаки, или в честь знакомой девочки: Кроули не мог вспомнить, в чью именно честь, но, скорее всего, название в любом случае несло в себе иронию, поскольку Кроули всегда сравнивал некрасивых девушек с собаками), Дьявольская расщелина и Трещина Квиллина. С последней был связан случай, чуть было не закончившийся для него гибелью. Во время одного из восхождений, совершаемого в компании с другими альпинистами, Кроули застрял, и для его освобождения понадобилась помощь береговой охраны. Неудивительно, что он не рассказывает об этом в своих воспоминаниях. Тем не менее Кроули завоевал восхищение других скалолазов, и один из пройденных им маршрутов восхождения на Бичи-Хед вызвал следующий комментарий в периодическом издании «Приморское скалолазание в Британии»: «Можно только удивляться Кроули и его друзьям, которым удалось совершить траверс на этом склоне, вверх и вниз до выступов утеса с целью их обследования». К сожалению, многие из тех вершин, которые покорил Кроули, с тех пор разрушились и упали в море.

Не все верили в его восхождения на Бичи-Хед. Величайший из первых альпинистов, Альберт Фредерик Мам-мери, основатель альпийского скалолазания и легенда своего времени, умерший в сорокалетнем возрасте в 1895 году, сомневался в достижениях Кроули. Кроули написал ему письмо и в качестве доказательства послал фотографии, чем вызвал восхищение великого человека. Зато Eastbourne Gazette не спешила расточать похвалы: статья о достижениях Кроули была озаглавлена «Разные обличья глупого безрассудства».

Примерно в это время Грегор Грант обручился со своей будущей женой и объявил, что больше не может рисковать своей жизнью. В душе Кроули наступило опустошение. Грант был его героем, одним из немногих людей, которые делали его раннее детство терпимым, и одним из самых первых его товарищей по несчастью, страдавших от окружавшей религиозности. Свой ответ на это известие Кроули сформулировал довольно кратко: «…я получил первый урок в том, что давно уже открыто религиями мира: ни один мужчина, позволивший женщине занять хоть какое-нибудь место в своей жизни, не способен хорошо делать своё дело».

Именно в тот период произошёл случай, касающийся матери Кроули и скалы Бичи-Хед, о котором Кроули рассказал сорок лет спустя. Кроули взял мать с собой на Бичи-Хед и, оставив её на склоне заниматься живописью, приступил к восхождению. Он был уже довольно высоко, когда услышал её крик о помощи, хотя был уверен, что на самом деле ничего не мог услышать, что воспринял какой-то психический импульс. Он вернулся, обнаружил, что она соскальзывает вниз по обрыву, и спас ей жизнь. Этот поступок он оценивал позднее как «достойный сожаления порыв гуманизма».

После того как Грант навсегда забросил свои альпинистские ботинки, Кроули объединился с другим скалолазом по имени Дж.-С. Нью. Вместе они нарисовали карту Бичи-Хед, а Кроули описал их совместные восхождения в статье для шотландского альпинистского журнала. По мере того как имя Кроули становилось известным в альпинистских кругах, он познакомился с рядом других ведущих представителей этого вида спорта, и 7 декабря 1894 года он получил звание члена Шотландского клуба альпинистов. Его кандидатура была предложена А.-Э. Мейлардом и поддержана Джоном Норманом Колли. Получить поддержку Колли было довольно большой честью, поскольку этот преподаватель химии был к тому времени уже очень знаменит не только благодаря своим восхождениям в Великобритании, но и потому, что первым без сопровождения гида покорил Монблан по маршруту Бренва.

К этому времени Кроули был по-настоящему опьянён и захвачен скалолазанием. Оно дало ему многое из того, чего прежде не хватало в его жизни. Горные восхождения дали ему свободу, возможность проверить себя, средство добиться того, чтобы другие мужчины признали его равным, ощущение собственной силы. «Красота формы и цвета, радость физической активности, а также бодрость сознания, ищущего свой путь в какой-то сложной области, — вотто, что подготовило мой прорыв», — писал он. Он пребывал в возвышенном настроении. Подобно альпинистам всех времён, он открыл для себя особый тип внутренней гармонии, мистического умиротворения в одиночестве и величии гор: «Очертания гор на фоне неба почти всегда благородны и прекрасны, поскольку являются результатом влияния естественных сил, которые действуют постоянно, в соответствии с законами природы. И вот, хотя эти очертания не есть воплощение чьего-либо замысла, они представляют собой олицетворение самой сути законов красоты». Впоследствии он любил совершать восхождения в компании с крепкими, выносливыми людьми и наслаждался жизнью на лоне дикой природы. Первая же ночёвка в альпинистской палатке убедила его в том, что жить в палаточном лагере — потрясающе и увлекательно. Он заявлял: «Простые ощущения пребывания на свежем воздухе, под звёздным небом во время отхода ко сну и пробуждения на заре, потому что это заря, самим своим фактом поднимают животную жизнь человека до уровня поэзии».

Совершая восхождения, Кроули не ограничивался Озёрным краем и скалой Бичи-Хед: он также занимался альпинизмом в Шотландии и Сноудонии (Уэльс). Куда бы он ни приезжал, он прокладывал свои собственные пути и маршруты восхождений, иногда вызывая раздражение своих товарищей-скалолазов самоуверенностью и решительным настроем стать первым, кто проложил тот или иной маршрут восхождения, иногда же уличая их в трусости и неспособности повторить проложенный им маршрут. Тем не менее, товарищи, хотя и невольно, восхищались им.

Эмили Кроули и её брат Том, веря, что занятия альпинизмом меняют Кроули к лучшему, поощряли их. Летом 1894 года это поощрение проявилось в том, что мать и дядя профинансировали первое серьёзное восхождение Кроули. Целью его путешествия были Альпы.

Отправившись в путь вместе с очередным наставником, Кроули приехал в Балле ди Сольда, что в австрийском Тироле, вооружённый «Альпинизмом» Клинтона Томаса Дента, одним из первых признанных пособий, посвященных этому предмету. Оказавшись на месте, он нанял Йозефа Пингерру, лучшего из местных горных проводников. Несмотря на самодовольную убеждённость Кроули в том, что он является лучшим скалолазом, чем Пингерра, он хотел, чтобы его научили приёмам лазания по льду и снегу. Когда же проводник поскользнулся на заснеженном склоне и спасся только благодаря Кроули, который держал другой конец верёвки, тот решил отказаться от инструктажа и занялся самообучением. Опыты восхождений на Бичи-Хед ему помогли. Он научился определять предел прочности льда так же, как проделывал это с мелом, а его осторожность и чувство равновесия уже были отточены благодаря восхождениям на Бичи-Хед. После нескольких дней тренировок Кроули в одиночку совершил восхождение на Ортлер по маршруту Хинтере-Грат. На вершине он встретил некоего американца и его проводника, которые добрались туда по более простому маршруту: проводник был изумлён успехами Кроули. К концу лета он уже мог профессионально заниматься скалолазанием в условиях снега и льда.

Однажды во второй половине 1894 года Кроули поссорился с мсье Л амбером, одна из дочерей которого по имени Изабель обручилась с молодым человеком, отказавшимся сменить веру и вступить в Плимутское братство. Ламбер разорвал обручение, запер свою дочь в доме и на глазах Кроули жестоко побил её. Кроули высказал своё мнение, и, думается, у них с Ламбером дошло до драки. Том Бишоп, вызванный телеграммой, сел в первый же поезд, идущий в Истборн, и забрал Кроули из Суссекс-Гар-денс. Затем был созван семейный совет. Теперь стало ясно, что Кроули, уже почти превратившийся в мужчину, так же неуправляем и своеволен, как и прежде. Его дух так и не был сломлен. Теперь не оставалось другого выбора, как просто выпустить его в мир. Он был потерян для Братства, для благоразумия, для христианства. Его родственники сделали всё, что смогли, и потерпели поражение.

Когда альпинистский сезон в Альпах закончился и впереди замаячил новый учебный год, Кроули оказался перед необходимостью принимать решение относительно своего будущего. Первое принятое им решение было в пользу карьеры, как её представляла себе его мать. В конце сентября 1894 года он записался в качестве вольнослушателя в Королевский колледж Лондонского университета на курсы медицины и естествознания.

Почему он выбрал именно Королевский колледж, неизвестно, но, возможно, этот вариант был предложен ему Джоном Норманом Колли, ассистентом сэра Уильяма Рамзая, профессора общей химии, работавшего в Лондонском университете, а позднее лауреата Нобелевской премии за свою работу, касающуюся инертных газов. Разумеется, Кроули посещал лекции обоих учёных.

Весной 1895 года, как только стала устанавливаться хорошая погода, Кроули начал готовиться к новому альпинистскому сезону и уехал в туже минуту, как только закончился учебный год. Он отправился на Бернское нагорье и первым делом пустился в одиночку покорять скалу Айгер. Во время этого восхождения он встретил группу английских альпинистов с проводниками. Вместе они добрались до вершины и спустились. Впоследствии этим же летом он совершал восхождения на Айгерйох, Юнг-фрауйох, Мюнх, Юнгфрау, Веттерлюкке, Мюнхйох, Байх-грат, Петерсграт и Чингельхорн. Его занятия альпинизмом, по мнению Т.-С. Блэкни, автора статьи в майском номере Alpine Journal за 1952 год, были «если и не выдающимися, то, во всяком случае, многообещающими, хотя и несколько эксцентричными, и есть достаточно много свидетельств со стороны таких компетентных людей, как Джон Норман Колли, Мейлард, Солли, Х.-В. Рид, Экен-штайн и Ларден… тому, что он был очень способным альпинистом, особенно на скалах (хотя Мейлард считал его также лучшим скалолазом-любителем из всех, кого он когда-либо видел); и только Ларден был склонен считать его безрассудным». Многие из своих восхождений Кроули совершал в одиночку, поскольку предпочитал независимость. Отчасти это объяснялось его желанием побыть наедине с природой, но отчасти — и его убеждением в том, что одинокие восхождения более безопасны. Он скептически относился к услугам местных проводников и умению большинства других альпинистов, исключая Маммери, Колли и Хастингса (который был с Маммери и Колли в Гималаях, когда Маммери погиб), которые задали новые стандарты в альпинизме.

Альпийское путешествие Кроули было прервано телеграммой из Лондона. Дело было в том, что когда-то он выражал желание подать заявление в Кембриджский университет, теперь его семья решила одобрить и поддержать это желание. Вступительные экзамены в Тринити-кол-ледж и собеседование должны были состояться через неделю, поэтому Кроули немедленно вернулся на поезде в Великобританию, приехал в Кембридж и подал документы на сдачу экзаменов. Он успешно сдал все экзамены, показав, как он утверждал, при переводе греческих и латинских текстов знания, превышающие средний уровень, несмотря на то, что у него не было возможности подготовиться.

Во многих отношениях Кроули был готов к новому этапу своей жизни. Он был достаточно взрослым и мог на равных общаться со старшими. Он был физически сильным и привык мыслить независимо и разумно. И всё же в некоторых аспектах он был невероятно незрелым. Он испытывал трудности во взаимоотношениях со сверстниками и был предельно высокомерен. В одном отношении его незрелость достигала поразительных масштабов: он неумел обращаться с деньгами. Как он утверждал в автобиографии:

меня приучили, что я могу рассчитывать на любую роскошь. Не существовало ничего, что было бы слишком хорошо для меня; и я не имел ни малейшего представления о том, что сколько стоит. Всё оплачивалось за моей спиной. Меня никогда не учили, что для получения желаемого от меня могут потребоваться какие-либо усилия. С другой стороны, количество моих карманных денег безжалостно ограничивалось, с тем чтобы я не мог использовать их каким-нибудь постыдным образом, например на покупку книг или табака, а то и на что-нибудь ещё более омерзительное, например на театр или женщин. (Меня побуждали завести собаку!) В результате у меня полностью отсутствовало ответственное отношение к деньгам. Мне никогда не приходило в голову, что их можно зарабатывать, и я привык быть зависимым до степени попрошайничества. Это, конечно, возымело гибельные последствия. Я сомневаюсь, что когда-либо существовал кто-нибудь столь же слабо подготовленный к практической жизни.

Как бы то ни было, он испытывал благодарность к родственникам за то, что был богат, и ещё за одно обстоятельство. Полученное воспитание «научило меня бороться, любить правду, ненавидеть притеснения, и — ей-богу! — меня хорошо этому учили. В глубине души мне следует благодарить их».

Могут существовать различные взгляды на то, хорошо или плохо был подготовлен Кроули, но так он начал удивительное путешествие своей взрослой жизни.

ГЛАВА 3. Человек из Тринити

В октябре 1895 года Кроули отправился в Кембридж, в Тринити-колледж. В регистрационном журнале колледжа он подписался Эдвардом Алистером Кроули. Он решил, что в новой жизни его будет сопровождать новое имя.

Существует множество догадок по поводу то го, почему Кроули решил назвать себя Алистером. Он предпочитал не использовать имя своего отца, Эдвард, поскольку его могли сократить до Неда или Теда, — это было слишком обыкновенным. Он терпеть не мог имени Александр, поскольку оно было дано ему в честь друга семьи, набожного христианина, а уменьшительным от этого имени являлось ненавистное ему семейное прозвище Ал ик. Кроме того, имя Александр можно было сократить до Сэнди или Алека, столь же распространённых, как Тед и Нед. Ещё одна причина, по которой он сменил имя, заключается в прочитанной или услышанной им где-то информации о том, что человек, желающий стать знаменитым, должен иметь имя, состоящее из дактиля и следующего за ним спондея. Возможен также вариант хорея. В идеальном случае имя должно состоять из пяти слогов, причём последние два должны составлять некий поэтический ритм. В конечном счёте кузен Кроули Грегор предложил ему опустить первое имя и сохранить второе, однако в той форме, которую он считал гаэльским написанием. Это легко увязывалось с ошибочным представлением Кроули о своём ирландском происхождении. На самом деле правильным гаэльским написанием являлось Alaisdair, но это было неприемлемо с точки зрения грамматики. С другой стороны, имя Алистер (Aleister) удовлетворяло всем критериям, поэтому новоиспечённый студент остановился на нём, хотя, как он утверждал впоследствии, он, несомненно, добился бы известности вне зависимости от того, каким было бы его имя.

Экипированный таким образом, он был готов начать всё сначала и вступить в новую жизнь. «Я обнаружил, — писал он, — что я сам себе хозяин, начал вести благочестивую, разумную, праведную жизнь и навёрстывать упущенное в отношении своего образования». Старинный университет и сам город захватили его воображение. «Я был, — утверждал он, — причастен к прошлой славе этого города; и [добавлял он с оптимизмом и характерной для него самоуверенностью] я принял твёрдое решение послужить для будущей его славы».

В первый год своей учёбы он снимал удобные комнаты по адресу Сент-Джон-стрит, 16. Поскольку его умения в области управления финансами ещё не вполне сформировались — в большей или меньшей степени это обстоятельство будет сопутствовать ему на протяжении всей жизни, — все счета Кроули оплачивались непосредственно из дома его матерью и дядюшками. Это означало, что у него был постоянно открыт неограниченный кредит, но он располагал очень малым количеством наличных. Если он хотел, чтобы у него в кармане были реальные деньги, он был вынужден посещать ломбард. Кроме того, такое положение дел позволяло ему баловать себя, и он тут же начал тратить свое невидимое и кажущееся безграничным состояние. Однако эта ситуация изменилась, когда он достиг совершеннолетия.

На свой двадцать первый день рождения, в понедельник 12 октября 1896 года, Кроули получил наследство, которое оставил ему отец. Во время слушания по делу о банкротстве Кроули, состоявшегося в 1935 году, он заявил, что наследство, оставленное ему отцом, составляло 45 тысяч фунтов стерлингов. Вдобавок к этому в течение последующих нескольких лет он получал и другие наследства общей суммой ещё 55 тысяч фунтов стерлингов. Всё время, пока Кроули был студентом, ходили упорные слухи о его большом богатстве, хотя он старался убедить окружающих в обратном. Как-то раз один из друзей Кроули видел, как тот мялся и тянул с оплатой поездки в наёмном экипаже, поскольку у него не было наличных. Хотя, разумеется, возможно, он просто хотел, чтобы заплатил кто-нибудь другой. Через несколько лет общая сумма денег, полученных им в наследство, приблизилась к 100 тысячам фунтов стерлингов, что примерно равно 6 миллионам фунтов по курсу 2000 года.

Что несомненно, так это несколько расточительное отношение Кроули к своим деньгам. Он покупал любую одежду, которую считал соответствующей своему общественному положению и своему образу. Он тратил большие суммы на книги, хорошо пил и ел и, возможно, даже купил себе один из первых легковых автомобилей. Описывая свои студенческие годы, он сообщает в одном месте, что его «гоночная машина дала течь», в результате чего он застрял в Хитчине, на полпути между Лондоном и Кембриджем. Можно, однако, предположить, что он говорил о велосипеде: в молодости Кроули был страстным велосипедистом.

Освоившись в университете, Кроули записался на курсы наук о морали в надежде на то, что таким образом получит либеральное образование. Когда он обнаружил, что одним из предметов, включённых в курс, была политическая экономия, и посетил первую лекцию, на которой преподаватель объявил предмет сложным из-за нехватки надёжных вспомогательных данных в соответствующей области, Кроули перестал ходить на лекции по этому предмету. Или, во всяком случае, так об этом рассказывал. Судя по всему, этот его уход был одобрен его личным наставником, доктором Э.-У. Верролом, который поддержал также его желание изучать английскую литературу, не значившуюся в университетском учебном плане. Веррол считал, что образование, полученное Кроули на предыдущем этапе, является достаточным для сдачи экзаменов после подготовки в виде чтения специальной литературы да время от времени посещения лекций и научных консультаций. Возможно, он не был далёк от истины, поскольку уже были известны случаи, когда студенты добивались успеха таким способом. Конечно, Кроули пришлось много работать, и не только над тем, что было ему интересно, но и для того, чтобы удовлетворять учебным требованиям. В архивах Тринити-колледжа значится, что Кроули принят в 1895 году, сдал промежуточные экзамены в 1896 и 1897 годах (в том числе в 1897 году специальный экзамен по химии), правда, весьма посредственно. Университета он, однако, не окончил.

Несмотря на то что в целом Кроули был доволен тремя годами своей университетской жизни, всё же некоторые её аспекты раздражали его. Присутствие на богослужениях было в Тринити-колледже обязательным, но Кроули удавалось избежать этой обязанности, ссылаясь на своё воспитание в духе Плимутского братства. По прошествии нескольких семестров он стал отстраняться от жизни колледжа, когда только можно избегая обедов в общем холле и прося, чтобы слуга, предоставленный ему колледжем, приносил еду к нему домой. Все студенты имели от колледжа персональных слуг, которые следили за порядком в комнатах, носили в прачечную бельё и т. д. Будучи по натуре одиночкой, он держался в стороне от упорядоченного режима жизни колледжа и преподавателей, которые его поддерживали. И всё же в колледже существовала одна организация, которой он уделял какую-то часть своего времени. Это было «Общество болтунов и спорщиков», членом которого он являлся в первый год своего обучения. Однако даже этот его интерес пропал на втором году, поскольку он обнаружил, что не переносит членов этого общества («молодых ослов»), высказывающих «свои незрелые мнения по поводу серьёзных вопросов».

Значительную часть своего времени Кроули проводил за чтением, письмом и игрой в шахматы. Во всех этих занятиях им руководил студент по фамилии Адамсон, с которым Кроули сошёлся за шахматной игрой и который был ещё и знатоком английской литературы. С его помощью Кроули познакомился с самой разной литературой, с жадностью покупая и прочитывая книги, иногда по ссылкам переходя от одной книги к другой и так далее до тех пор, пока не приобретал как можно более полное представление по той или иной теме. Он радовался, что может позволить своему разуму следовать собственным путём от автора к автору. При той свободе, которую дала ему учёба в колледже, он имел возможность прочитывать не только самые значительные работы того или иного автора, но и все его произведения, поэтому вскоре приобрёл энциклопедические познания о творчестве самых значительных британских писателей и мыслителей прошедших веков, а также изучил французскую литературу и произведения античных авторов. Он начал следовать странному правилу, которое заключалось в том, что он не читал романов, превышающих определённую, установленную им длину, и не признавал мемуаров, которые расценивал как сомнительную болтовню, вне зависимости от их литературных достоинств. Другим его правилом был отказ читать произведения автора, если он не умер более пятидесяти лет назад: Кроули не хотел допускать, чтобы его ум испытал тлетворное влияние того, что он считал лицемерием и строгостями викторианской эпохи, ценя только те произведения, которые прошли испытание временем.

Было несколько исключений из этого правила, и самым значительным из таких исключений был сэр Ричард Фрэнсис Бертон. Исследователь, учёный-востоковед, писатель, Бертон служил в Ост-Индской компании в качестве военного офицера и был блестящим лингвистом, но в 1853 году привлёк к себе общественное внимание своим рассказом о том, как, переодетый афганцем, он вошёл в святыню ислама, Мекку, закрытую для неверующих. Бертон же не просто не был мусульманином, он был европейцем. Если бы его обнаружили, он был бы публично казнён муллами. В следующем году Бертон вместе с Джоном Хэннингом Спиком исследовал территорию Сомали, затем поехал воевать в Крым, вместе с тем же Спиком открыл озеро Танганьика, поступил на дипломатическую службу, от которой его посылали в Биоко (тогда известное как Фернандо-По), Бразилию, Дамаск, Триест. Всё это время он писал о своих приключениях, но на сегодня он больше всего известен благодаря сделанному им переводу «Тысячи йодной ночи».

Бертон стал героем Кроули, которого он считал «высочайшим мастером, величайшим из всех, кто когда-либо брал в руки перо». Однакоделобылонетольковтом восхищении, которое Кроули испытывал перед произведениями Бертона. Бертон был романтиком, искателем приключений, рисковавшим своей репутацией и своим состоянием (или, если быть более точным, состоянием своей жены), боровшимся с условностями и викторианским ханжеством. Он был тем, к чему Кроули стремился: человеком действия, мыслителем-вероотступником, мятежной душой и оригинальной личностью. Его влияние на Кроули было чрезвычайно сильным, ведь именно Бертон указал ему путь на Восток.

Значительную часть прочитываемых книг Кроули держал в секрете от своих друзей. Боясь, что с ним перестанут общаться, сочтя занудой и зубрилой, он старался изобразить из себя лихого парня, который шатается по городу. Он играл в карты и шахматы в трактирах, сквернословил, скандалил, дрался, катался на велосипеде и пил. Среди его друзей почти не было товарищей по учёбе. Он не был, какой утверждал, «заинтересован в обыкновенных людях; я искал общества людей со странностями. Дело было не в том, что мне нравились ненормальные люди; это была лишь моя научная позиция, которая заключалась в том, что мы узнаём новое, когда видим отклонения от нормы». Но тот факт, что его соученики, уже благодаря тому, что их приняли в университет, представляли собой нечто уникальное, а следовательно, отклонение от нормы, казалось, никогда не приходило ему в голову.

Главной связью Кроули с общественной жизнью университета был Кембриджский университетский шахматный клуб. Во время первого своего семестра в университете он обыграл президента клуба Нэша, который был так этим впечатлён, что взял Кроули с собой в Петерхаус, где он проиграл Аткинсу, который позднее стал чемпионом Англии по шахматам среди любителей. Кроули утверждал, что это было первое его поражение с того самого времени, как он научился играть. Он глубоко изучал игру, неделями посвящая этому по нескольку часов в день, анализируя и разрабатывая стратегии игры. На втором году своего обучения Кроули был избран президентом клуба и представлял на шахматных турнирах не только Тринити-колледж, но и сам университет. Он редко проигрывал и честолюбиво мечтал стать чемпионом мира по шахматам.

Страсть к шахматам сопровождала Кроули всю жизнь. Он утверждал, что игра в шахматы даёт отличную возможность проникнуть в человеческую психологию, и он использовал эту возможность, чтобы изучать других людей. В последующие годы его способность к концентрации достигла такого уровня, что он одновременно мог вести несколько поединков, не глядя при этом на шахматные доски. Его противники вслух произносили свои ходы, а Кроули в уме представлял их. Так он мог одновременно вести три игры — способность, которая стала поводом для историй, сомнительных по своей достоверности. Одна из них, например, повествовала о случае, когда Кроули занимался сексом в спальне, а в соседней же комнате за шахматной доской сидел его друг. Дверь спальни была открыта, и Кроули отвечал на каждый ход противника, не прерывая своего занятия. Кроули выиграл. И в самом деле, Кроули был настолько хорошим шахматистом, что его имя осталось в истории этой игры. Авторы книги «Страстный любитель шахмат», перечисляя вымышленные команды, состоящие из знаменитых людей, включили его в команду «Грешников» под руководством преподобного Гарольда Дэвидсона, священника-расстриги из Стифки, что в Норфолке, который был известен тем, что проповедовал сидя в бочке, стоявшей на аллее аттракционов «Золотая миля» в Блэкпуле, и был случайно убит львом по имени Фредди в Скегнесском парке аттракционов в 1937 году. Следует признать, что Кроули был бы доволен обществом такого человека.

К концу второго года своего обучения Кроули начал задумываться о будущем и решил, что дипломатическая карьера могла бы оказаться для него подходящей. Он полагал, что служба дипломата «открывает широкие возможности для земных наслаждений и одновременно требует высочайших качеств человеческого ума». «Утончённость интриг всегда завораживала меня», — писал он. Конечно, у дипломатической карьеры были привлекательные стороны: он сможет путешествовать, искать приключения и станет романтиком по примеру своего кумира Бертона. Он упомянул об этом своём намерении в разговоре с матерью и дядюшками и получил от них одобрение. В конце концов, это была солидная профессия. Для того чтобы сделать шаг в дипломатические круги, требовалась рекомендация, но она была уже наготове. Жена дядюшки Джонатана Кроули состояла в консервативной «Лиге подснежника» и имела некоторое влияние на лорда Ричи и лорда Солсбери, бывших министра иностранных дел и премьер-министра соответственно.

Даже при наличии таких сильных покровителей у Кроули возникли трудности с иностранными языками, знание которых обязательно требовалось от людей, готовящих себя к дипломатической службе.

Несмотря на то что Кроули быстро усваивал грамматику, он был нетерпелив при накоплении словарного запаса и с трудом добивался верного произношения, которому препятствовало его неумение правильно произносить букву «р» и не слишком острый слух. Было решено, что в качестве одного из четырёх языков, которыми обязан владеть дипломат, Кроули выберет русский. Он уже владел английским, французским и, возможно, итальянским или греческим. Русский был хорошим выбором. Этот язык не пользовался популярностью среди кандидатов на дипломатическую службу, и, если бы Кроули удалось овладеть им, ему была бы гарантирована должность при царском дворе в Санкт-Петербурге.

И вот летом 1897 года Кроули отправился в Санкт-Петербург с намерением выучить русский язык. Однако его постигла неудача. И дело было не в его лени или отсутствии способностей. Ему было просто не интересно. Изучение русского было тяжёлым монотонным трудом. Язык оказался сложным, и он не был заинтересован в занятиях такой скучной теоретической дисциплиной. В конце концов, ведь именно этого он старался избежать, учась в Кембридже.

Тем не менее это путешествие возымело на него влияние, продлившееся многие годы, хотя и не такое, какого он ожидал. Возвращаясь в Великобританию по железной дороге, Кроули сделал остановку в Берлине, чтобы посетить международный шахматный конгресс. Он вошёл в зал, где проходили игры, и испытал нечто такое, что он воспринял как мистический опыт. Он почувствовал себя так, как будто реальность отступила, душа его отделилась от тела и обозревала собравшихся в зале гроссмейстеров, видя в них нелепо одетых существ, жалкую пародию на человека. В этот момент он осознал, что отныне не желает считать шахматы чем-то большим, чем увлекательное времяпрепровождение.

Путешествие в Россию не было ни первой, ни единственной его заграничной поездкой, предпринятой в университетские годы. Не желая возвращаться на каникулы домой, в Стритхэм, и не имея проблем с деньгами благодаря матери, дядюшкам и полученному наследству, Кроули отправился путешествовать поездом по Европе, предпочитая Голландию, Данию и Скандинавию. Куда бы он ни поехал, он наблюдал местных жителей, их обычаи и традиции, предпочитая общества, чем-либо отличающиеся от английского и от обществ Германии и Франции, схожих с Англией своим культурным устройством. И разумеется, он продолжал заниматься альпинизмом.

Два лета, в 1896 и 1897 годах, Кроули провёл в Альпах, причём почти всё время — на Бернском нагорье. Как альпинист он мало изменился. Он по-прежнему кичился перед местными проводниками, высмеивая их робость, лазал по скалам очень проворно, но всё же несколько безрассудно и постоянно важничал. Он проложил несколько новых маршрутов восхождений и первым совершил несколько траверсов, причём в одном из таких случаев он шёл в одиночку по маршруту, на котором поскользнулся и упал его товарищ. В мемуарах Кроули ничего не сказано о том, чем закончилось это падение. О другом альпинисте Кроули сообщает, что поймал его за воротник, когда тот скользил мимо него по склону: последнюю историю не стоит безоговорочно принимать на веру. Несмотря на своё высокомерие и хвастовство, Кроули по-прежнему демонстрировал отсутствие всякой заинтересованности в известности и славе и был готов делиться с другими скалолазами информацией о разведанных им маршрутах, хотя и любил предупредить других, что его маршруты могут показаться им слишком трудными и рискованными. Держась особняком от большинства других скалолазов, Кроули писал, как «удивителен тот факт, что лишь единицы способны сохранять нормальную способность мыслить в горах… Высокий уровень духовного развития, романтический темперамент и глубокие знания, основанные на опытах восхождений в различных условиях, — вот лучшие защитники от безрассудных побуждений, а также истерических ошибок, которым подвержен обычный человек». Нет сомнений в том, что Кроули считал себя исключительным человеком, и это его ощущение стало ещё сильнее в более поздние годы, когда он склонен был утверждать, что его великолепное чувство ориентации в пространстве является скорее следствием его физической силы, чем, как в случае с другими альпинистами, результатом изучения топографии и геологии. Сущность его умений, как он считал, заключалась в том, что его подсознание фиксировало положения, которые его тело принимало в течение дня. В дополнение к этому он утверждал, что способен запомнить мельчайшие особенности рельефа скалы, а также может чувствовать запах снега и воды. Последнее маловероятно: обоняние Кроули, так же как и его слух, было ниже среднего уровня. Тем не менее первое утверждение вполне может быть правдой в отношении человека, который способен одновременно в уме вести три шахматных игры.

На одну неделю в августе 1896 года Кроули объединился с Моррисом Траверсом и ассистентом Джона Нормана Колли из Лондонского университета. Вместе они занимались скалолазанием и провели неделю, путешествуя по альпийским горам. При этом они не раз опускались ниже летнего уровня снежного покрова этих гор. Проделав этот путь, они прибыли к леднику Вуибе-Сера (считалось, что его нельзя покорить без сопровождения проводников) и пересекли его, первые за всю историю альпинизма. Вскоре после этого, ближе к концу месяца, они совершили первый траверс на Эгий Руж. Во время своих занятий скалолазанием вместе с Трэверсом и его братом Кроули получил травму. Ночуя на скале, он был вынужден так вжаться в расселину, что повредил себе коленный хрящ, в результате чего многие годы испытывал приступы боли.

Когда Трэверсу, которого Кроули уважал за силу и смелость (во время одного из восхождений Трэверс соединил своим телом расселину в леднике, чтобы Кроули мог перейти, а в другой раз более получаса держал его на своих плечах, пока тот вырубал в скале зацепки для рук), настало время возвращаться в Лондон, к Кроули присоединился Грегор Грант. Вместе со своим кузеном, о котором Кроули с характерным для него женоненавистничеством заметил, что тот «к этому времени женился и обнаружил, что жизнь не стоит того, чтобы её беречь», он совершил второе восхождение на Монт-Коллон по северо-северо-восточному маршруту. По мнению Гранта, восхождение было трудным, а маршрут, выбранный для спуска, почти непроходимым. Вынужденные провести ночь в горах, они встретили команду спасателей, высланную утром на их поиски.

Впечатлённый альпинистскими способностями Кроули, Джон Норман Колли предложил его кандидатуру на вступление в привилегированный Альпийский клуб в Лондоне, первое в мире общество альпийских скалолазов. Это был знак признания и чести, но у Кроули не хватало времени на членство в клубе, куда, по его мнению, входили несведущие люди, которые не столько занимались скалолазанием, как это делал он, сколько ходили в горы в сопровождении проводников. Он также был убеждён, что они завидуют его успехам, достигнутым или в одиночку, или в компании с одним-двумя друзьями — и без проводников. Это было его мнение, но, по справедливости, были и другие, кто его разделял. Многие считали, что члены Альпийского клуба, отказывающиеся признавать настоящих скалолазов и обвиняющие их в фальсификации своих достижений ради славы, тормозят развитие альпинизма.

На самом деле Кроули не сразу отклонил предложение о вступлении в клуб. Возможно, он не хотел обижать Джона Нормана Колли, а также полагал, что в рамках клуба может получить влияние и способствовать развитию скалолазания. Как бы то ни было, он всё-таки пришёл к убеждению, что его попытка вступления в клуб встретит сопротивление, потому что, как ему казалось, его альпинистские достижения слишком высоки, чтобы им поверили. Когда весть об этом дошла до Кембриджа, кто-то распространил слух, что Кроули просто не приняли в клуб. Кроули, зная студента, распространившего этот слух, и будучи президентом университетского шахматного клуба, не принял его на пост секретаря клуба. В автобиографии Кроули с гордостью отмечает, что поставил сплетника на место.

Несмотря на то что Кроули избегал церковных служб в колледже и сохранял в высшей степени критическое отношение к традиционному христианству, будь то англиканство, католицизм или Плимутское братство, нельзя сказать, что вопросы религии вовсе не затрагивали его. Он считал себя религиозным реакционером-консерватором, ему удалось примириться с христианством при помощи того, что он называл Кельтской церковью. Эта церковь не была собственно религиозным движением, но некоторым сводом идей, основанным на легенде о короле Артуре, интерес к которой в то время возобновился. Образная сторона этого вероучения была взята из рыцарских времён и эпохи романтизма, нравственные устои в нём определялись магией, большое значение придавалось таинствам. К греху здесь не питали ни страха, ни отвращения. Невинность считалась добродетелью. Здесь не существовало ни священников, ни храмов: священными местами были горы и леса, как в религиях Востока. Кроу-ли нравилась сама идея этого движения, но он никогда не поддерживал исповедуемых им норм и принципов. Он всё ещё страстно желал отделаться от христианства при помощи сознательно совершаемых грехов и жил в основном ради удовольствия.

И вот он на короткое время присоединился к тайному обществу, действовавшему под управлением преподавателя из Пемброук-колледжа, священника по имени Херитц-Смит. Те, кто не входил в это сообщество, иронически называли его «людьми в корсетах», поскольку во время церемоний посвящения они оборачивали себя широкими поясами. Существовало семь степеней посвящения, из которых Кроули прошёл лишь первую, причём по большей части из любопытства. Ему не хотелось тратить время и силы на прохождение оставшихся степеней, и вскоре он покинул общество.

Однако вскоре как в духовной, так и в материальной жизни Кроули произошли серьёзные перемены. Всё началось в Стокгольме около полуночи 31 декабря 1896 года.

«Я осознал, — писал Кроули в своих мемуарах, — что обладаю магическими силами, присутствие которых могу почувствовать и удовлетворить ту часть своего существа, которая до сего момента была скрыта от меня. Это был моментужасаиболи, а в определённой степени и духовного насилия, и в то же время это был ключ к самому чистому и самому благочестивому духовному экстазу, который только может существовать». В тот момент он ещё не знал, насколько важным окажется это понимание для его дальнейшей жизни, но ровно год спустя, почти в ту же минуту, ощущение повторилось. Он писал: «Моя животная натура чувствовала себя виноватой и хранила молчание в присутствии непреходящей божественности Святого Духа; всемогущего, всеведущего и вездесущего, цветущего в моей душе, как будто все извечно существовавшие силы вселенной проявили себя в этом цветении».

В следующий раз мистический опыт был пережит им в октябре. Кроули заболел так, что ему пришлось соблюдать постельный режим, и в это время, размышляя о смертности человека, он решил, что смерть как таковая ему не страшна, но его шокировало, сколь пустым и поверхностным кажется человеческое существование перед её лицом. Именно в этот момент он понял, что должен, не теряя времени, стать знаменитым и оставить свой след в истории. Тогда встал вопрос о том, как этого достичь. Дипломаты не были знамениты. Поэтов помнили лишь немного дольше, чем дипломатов. По словам Кроули, он был тогда «недостаточно просвещён, чтобы понимать, что известность человека имеет мало отношения к истинным его успехам, что свидетельство достижений человека заключается в том невидимом влиянии, которое он оказывает на следующие поколения», однако он знал: для того чтобы завоевать себе продолжительную славу, он должен стать кем-то, кем до него ещё никто не становился или даже не мог стать. Для своих трудов он должен был «найти материал, неподвластный переменам… Духовный мир был единственным, на что стоило тратить усилия. Мозг и тело не имели цены, разве что как орудия души».

Углубляясь в эту проблему, Кроули, сам того не подозревая, пускался в магическое — позже он назовёт его magical — путешествие, которому в дальнейшем и предстояло составить всю его жизнь. Он осознал и принял «первые проявления своих истинных желаний». «Время от времени я с большим увлечением предавался различным занятиям, — писал он, — но ни одно из них не захватило моего внимания целиком. Ни шахматам, ни альпинизму, ни даже поэзии я ни разу не отдался до конца. Теперь я впервые почувствовал, что готов расходовать все свои ресурсы для того, чтобы достичь своей цели». Этой целью было — понять и стать частью того духовного мира, который предшествует миру религиозному или располагается над ним.

Продолжая размышлять над этой проблемой, Кроули пришёл к выводу, к которому задолго до него приходили многие: у духовной реальности два полюса. С одной стороны, был Боги добро, с другой стороны — Дьявол и зло. В его новом понимании, похожем на то, как Мильтон трактовал этот вопрос в «Потерянном рае», который Кроули читал, эти две сферы являются равноправными и противоположными, причём ни одна не может существовать без другой. В качестве аналогии можно привести идею о бессмысленности света при отсутствии тьмы, которая им освещается.

Ход его мысли был прост и ясен. «Силы добра, — утверждал Кроули, — с которыми я был слишком близко знаком в мои детские годы, постоянно угнетали меня. Я видел, как эти силы каждый день разрушали счастье тех, кто меня окружал. Итак, поскольку моей задачей было исследование духовного мира, первым шагом, который мне следовало предпринять, было вступление в личное взаимодействие с дьяволом».

Он поймал удачу. Кроули встал на свой магический путь, который впоследствии принесёт ему славу, бесчестье и такую известность, какую он едва ли мог предвидеть.

Он решил начать с изучения «чёрной магии», и одним из первых его шагов стало приобретение экземпляра «Книги чёрной магии» А. Э. Уэйта. Один из наиболее выдающихся оккультных писателей своего времени, Уэйт родился в 1857 году, а в 1890-х стал членом известного и влиятельного мистического сообщества. Кроули высокомерно считал Уэйта «не просто самым скучным и банальным, а также педантичным и прозаичным из претенциозных и напыщенных мясников от словесности, но и самым плодовитым и болтливым». Уэйт обладал несколько снисходительной и неуклюжей манерой письма, однако то, о чём он намеревался написать, было изложе-нб толково, и по прочтении его книги Кроули пришёл к выводу, что хотя чёрные маги и почитатели дьявола рассматривают сатану не так, как он, они, по крайней мере, пользуются в своей области научными методами. Это вызвало одобрение со стороны Кроули, отличавшегося упорядоченным строем ума. В чём Кроули был согласен с чёрными магами, так это в допущении существования приёмов и методов, с помощью которых можно подчинить себе силы природы.

Было ещё одно обстоятельство. Уэйт, по словам Кроули, намекал на то, что «знаето Тайной Церкви, существующей вне мира, в чьих святилищах хранятся тайны истинного посвящения». Постепенно Кроули приходил к выводу, что все религии основываются на одной, истинной церкви, и написал об этом Уэйту. Тот ответил несколько расплывчато, высказавшись в том смысле, что Кроули следует прочесть больше мистической литературы, и рекомендовал ему книгу Экартсхаузена «Небеса над храмом», где рассказывалось о существовании тайного конклава святых или посвященных, являющихся обладателями и хранителями тайн Бога’и Природы, которые могли бы примирить все религии и свести их к одной.

Кроули буквально проглотил книгу. Идея тайного ордена захватила его. Эта идея отвечала его романтической натуре, и он решил как следует разобраться в вопросах мистики. Он составил себе обширную программу чтения и ознакомился со всеми трудами по мистике, какие только мог найти, очень скоро став (по крайней мере, в собственных глазах) экспертом по всем вопросам, касающимся этой области: от алхимии до оккультного символизма.

Сказать, что Кроули был идеально подготовлен к изучению оккультных наук, значит не сказать ничего. Помимо романтических и поэтических наклонностей, он обладал острым умом, способным усвоить все сложности науки, честолюбием, жаждой знаний и, кроме всего прочего, достаточно большим состоянием, чтобы посвятить себя увлекшему его вопросу.

Хотя его и поглотило новое увлечение, Кроули продолжил предаваться другой своей страсти — сексу. Свободный от контроля со стороны родителей и наставников, он вёл очень активную сексуальную жизнь. Он осознал себя «глубоко страстной натурой, чьё самовыражение происходило в том числе на уровне физиологии». «Моё поэтическое чутьё, — писал он, — было способно превратить в роман самую грязную связь, поэтому невозможность установления серьёзных и длительных отношений не волновала меня. Более того, я обнаружил, что любая разновидность удовлетворения служит мощным духовным стимулом».

Кроме того, секс был важен для него в интеллектуальном и творческом смысле. Его сексуальное желание было «слепой, страстной потребностью в расслаблении», которая, не будучи удовлетворённой, накладывала отпечаток на его научные занятия. Он считал, что даже «сорока восьми часов воздержания достаточно, чтобы притупить остроту его ума». У творческих личностей нередко встречается эта взаимосвязь между сексом и интеллектуальными достижениями, как будто половой акт не только снимает психологическое напряжение, но и стимулирует творческую мысль.

В основном Кроули имел дело с проститутками, а чаще даже с девушками, с которыми знакомился в тавернах. Это были девушки из рабочих кварталов или из простонародья, которые частенько посещали кембриджские пабы в надежде познакомиться, пообедать и переспать с богатыми студентами. Его

половая жизнь была очень насыщенной. Мои отношения с женщинами полностью удовлетворяли меня. Они давали мне максимум телесного наслаждения и в то же время символизировали мою теологическую идею о грехе. Любовь была вызовом христианству. Она была разложением и проклятием. Суинберн [ещё один из современных Кроули писателей, ставший исключением из его правила о пятидесятилетнем сроке со дня смерти] научил меня принципу оправдания грехов. Каждая женщина, которую я встречал, давала мне возможность утвердиться в моих магических наклонностях, при помощи которых я бросал вызов Плимутскому братству и протестантской церкви. В то же время женщины были источником романтического вдохновения, а их ласки освобождали меня от рабства телесной оболочки.

Тем не менее он был низкого мнения о женщинах, с которыми вступал в сексуальные отношения. Поскольку это были по большей части некультурные и необразованные молодые особы, Кроули презирал как нравственные, так и умственные их качества.

У них полностью отсутствовали истинные идеалы нравственности. Они находились в плену одной главной заботы, осуществления своей репродуктивной функции. Их стремления были только видимостью. В интеллектуальном смысле они, разумеется, просто не существовали. Даже те немногие, чьи головы не были абсолютно пустыми, наполняли их модными лондонскими магазинами. Знаний у них было столько же, сколько у обезьяны или попугая. С другой стороны, это было в высшей степени удобно, иметь сексуальные отношения с животными, которые не обладали никаким самосознанием, кроме полового.

Такое низкое мнение о женщинах было обусловлено враждебностью, которую Кроули испытывал к матери, а его женоненавистничество было результатом отношений между ними. Женщины были притеснителями, поэтому им следовало мстить, притесняя их. Они были, кроме того, одним из жизненных удобств, как делал вывод Кроули в автобиографии, и в идеале их следовало бы ежедневно доставлять к двери чёрного хода, точно так же, как это делается с бутылками молока. Женщины существовали, чтобы пользоваться ими; и в то же время в некоторые моменты он мог бы утверждать, что не был эгоистом по отношению к ним: их общество доставляло ему удовольствие и он считал себя обязанным дать им сексуальное удовлетворение. В своих стихах он или идеализировал женщин, или изображал их демонами, жаждущими секса. Существует анекдот, который кажется правдивым, но который невозможно проверить. Он повествует о том, что в молодые годы Кроули был приглашён на шабаш ведьм, но отказался от приглашения, поскольку не хотел подпасть под женскую власть. Как будет видно в дальнейшем, отношения Кроули к женщинам подвергались на протяжении его жизни причудливым изменениям.

Не соглашаясь с викторианским отношением к сексу, Кроули не видел в своём поведении ничего неправильного. То, что начиналось как сознательное и намеренное совершение грехов, теперь превратилось в осуществление своих естественных желаний. Он считал моногамный брак помехой естественному ходу вещей, разложением общества путём жестокого давления. По мнению Кроули, плоть не заслуживала большого уважения и была лишь транспортным средством для личности. Вследствие этого он совершенно не боялся заразиться венерической болезнью (и презирал тех, кто подавлял свои желания из-за этого страха) и не заботился о том, что сам может быть переносчиком болезни. Помимо триппера, который он подхватил у проститутки из Глазго, в 1897 году, на втором году своего обучения в Кембридже, Кроули заболел сифилисом. Он лечился от этой болезни с применением очень ядовитых солей ртути и в зрелом возрасте сообщил об этом одному парижскому врачу, утверждая, что у него тем не менее отсутствовали главные симптомы этой болезни. Кроме того, Кроули не прикладывал никаких усилий к тому, чтобы не заразить других. И в самом деле, позднее он писал, что был убеждён: болезнь, которая могла привести к безумию и смерти, была признаком гениальности, и утверждал, что «для любого мужчины факт заражения микробами этого вируса был бы целительным, культивирующим индивидуального гения».

Несмотря на свою рано начавшуюся гетеросексуальную деятельность, Кроули, в сущности, был бисексуалом со склонностью к агрессии и садомазохизму, причины которых традиционно относят к той подавляющей атмосфере, в которой вырос Кроули, к факту отсутствия отца в период формирования личности мальчика, ктем гомосексуальным домогательствам, которым он подвергался в Малверн-колледже, к жестокостям школы Чемпни, к попытке соблазнения Кроули одним из его наставников и к целому списку других скрытых психологических мотивов. Другая причина двусмысленной сексуальной ориентации, проявившейся у него на пороге взрослой жизни, заключалась в его постоянной готовности к эксперименту, проистекающей как из его любопытства, так и из постоянных поисков по-настоящему тяжкого греха. Итак, в годы своей учёбы в Кембридже Кроули получил свой первый гомосексуальный опыт.

Доподлинно неизвестно, где именно имели место его ранние гомосексуальные сношения. Ясно, тем не менее, когда они происходили. То, что случилось с ним накануне Нового года в 1896 и 1897 годах, было не только духовным откровением, и его описание этих событий и пережитого пробуждения может быть истолковано совсем в другом свете. Годы спустя, когда Кроули составил список переломных событий своей жизни, он в числе прочего записал следующее: «Принят в Военный Орден Храма, в полночь 31 декабря 1897 года». Сноска при этом списке гласит: «Осторожность не позволяет мне давать разъяснения по поводу тех тёмных мест, которые присутствуют в этом тексте». Вот каким образом Кроули проводил идею о том, что человеческая сексуальность должна проявляться свободно. Однако следует помнить, что гомосексуальные и анальные гетеросексуальные сношения считались в то время преступными и рассматривались в суде. Едва ли Кроули хотел повторить судьбу Оскара Уайльда и оказаться в тюрьме.

Дополнительные сведения можно обнаружить в двух стихотворениях, относящихся к тому периоду жизни Кроули. Первое из них, которое называется «В Киле», указывает на то, что событие произошло во время кратковременного пребывания в этом городе:

О, белое пламя рук в сумерках,

Огонь больших серых глаз,

Чей взгляд доводит меня до дрожи.

Над морем — тьма,

И повсюду мерцают тусклые, призрачные огни,

Из-за чего весь мир кажется жутким.

Но здесь, в комнате,

Мы слиты в одно целое, и жаркие поцелуи

Блуждают в чащах

Твоих тёмных локонов!

Другое, которое называется «В Стокгольме» и заканчивается следующими строками:

На что нам речь в тот миг, когда лобзанья

Красноречивее и жарче, а слова

И холодны, и слабы?

Ах, мой друг,

Когда б и не был жалок наш язык,

Всё ж нами бы владела немота! —

заставляет сделать иное предположение. Стокгольмский вариант подкрепляется также рассказом, опубликованным в The Magical Link в период между 1990 и 1994 годами. Озаглавленный «Не жизнь и не приключения сэра Роджера Блоксэма», он представляет собой наполовину автобиографическое повествование о сексуальных приключениях Кроули с офицерами военной службы. Членство Кроули в «Военном Ордене Храма» ввело в заблуждение многих его биографов, которые предположили, что речь идёт о вступлении Кроули в масонский орден Рыцарей Храма. Однако это невозможно: для того чтобы вступить в этот орден, человек уже должен быть рядовым членом масонской ложи, а Кроули им не был. Употребляемое им слово «храм» — иносказание для обозначения его гомосексуальных деяний, фигура речи, довольно распространённая в тайном (в те времена) мире гомосексуалистов.

В гомосексуальных играх Кроули, как правило, брал на себя пассивную роль, не участвуя в происходящем эмоционально. Он предпочитал, чтобы акт содомии совершался над мим, а не им самим, поскольку это отвечало его мазохистским наклонностям. Позднее Кроули выступал в защиту гомосексуализма. В «Мировой трагедии» он писал: «чтобы ничтожества с „либеральными» взглядами не пришили докучать мне своей поддержкой, я должен открыто выступить в защиту того, что ни один из живущих англичан не осмелится защищать, даже втайне, — в защиту содомии! В школе меня учили восхищаться Платоном и Аристотелем, которые считали содомию полезной для юношей. Я не осмеливаюсь оспаривать их мнение; и в самом деле, казалось бы, нет лучшего способа избежать жене кой заразы и мрачного наслаждения от греха, совершав его в одиночку». Далее он перечислял имена таких известных гомосексуалистов, как Александр Македонский, Наполеон, Гёте, Фрэнсис Бэкон и Шекспир, и критиковал гетеросексуальную любовь с тех позиций, что женщины нечисты и что именно «отношение к ним как к чему-то возвышенному разлагает душу».

Разумеется, поскольку гомосексуализм считался преступлением, гомосексуальные контакты были для Кроули ещё одной возможностью сознательно грешить. В маленькой записной книжке в красном кожаном переплёте, куда Кроули записывал свои ранние стихи, пятым по счёту было такое стихотворение:

Того, кто первым соблазнил меня, я не могу забыть.

Любил его я вряд ли,

лишь желал познать с ним новый тяжкий грех.

Намёк на удовольствие, которое он получал от совершен и я над ним актов содомии, содержится в другом стихотворении из этой же записной книжки, которое заканчивается так:

Неужели я пал так низко?

Мои губы накрашены.

Я покрываю щёки румянами, чтобы соблазнить

мужчину, чтобы погубить его.

Я продаю своё тело в кричащих, причудливо

украшенных одеждах.

Моё дыхание пахнет духами, как дыхание проститутки.

Я дарю поцелуи за деньги —

Даже Иисус не мечтал о такой жертве?

Его гомосексуальные контакты были мимолётными связями, но в первом семестре третьего учебного года в Кембридже, после переезда на новую квартиру в дом 37 по Тринити-стрит, Кроули встретил человека, половые отношения с которым приобрели для него более серьёзное значение.

Партнёра, с которым он связал свою жизнь, звали Герберт Чарлз Джером Поллит. С трагическим лицом, скорбной линией рта, с копной длинных светлых шелковистых волос, Джером Поллит (как он предпочитал себя называть) был когда-то, подобно Кроули, студентом Тринити-колледжа. Рождённый в Кендэле в 1871 году и будучи на четыре года старше Кроули, он закончил колледж в 1892-м со степенью бакалавра гуманитарных наук, а в 1896 году получил степень магистра. Хотя дома, в Уэстморленде, у него была семья, он предпочёл по окончании колледжа остаться в Кембридже, скорее ради того, чтобы находить себе любовников среди студентов, чем для получения магистерской степени. Он был известен не благодаря своим научным достижениям, а благодаря тому, что, будучи студентом, часто появлялся в драматическом клубе «Огни рампы» в качестве танцора и исполнителя женских ролей, выступая под псевдонимом Диана де Ружи, переделанным из имени Лианы де Пужи, известной актрисы-лесбиянки из варьете «Фоли-Бержер».

Во время осеннего семестра 1897 года Кроули и Поллит несколько раз встречались и вели переписку в течение рождественских каникул, когда Кроули пережил второй в своей жизни магический гомосексуальный опыт. Вполне может быть, что Кроули и Поллит не вступали в половые отношения до самого возвращения Кроули уже членом «военного ордена» в Кембридж после Рождества.

В автобиографии Кроули намекает, что его дружба с Поллитом имела чисто платонический характер, была встречей родственных умов. Но в действительности Поллит — его первая глубокая сексуальная привязанность, основанная на свойственном им обоим гомосексуализме. Кроули утверждал, что до встречи с Поллитом у него никогда не было друга мужского пола, «обладающего благородством мысли и утончённостью в достаточной степени, чтобы всерьёз пробудить в нём симпатию. Поллит представлял для меня новый тип личности. В моём чувстве к нему яркое и чистое пламя восхищения смешивалось с безграничной жалостью к его разочарованному духу. Безграничной, потому что он даже в воображении не мог поставить себе конкретную цель, и вся его жизнь протекала среди вечных сущностей».

Это были странные отношения. Поллит мало интересовался Кроули, не обращал внимания на его поэзию, был глух к его магическим и религиозным устремлениям, которые — он знал — в конце концов воздвигнут между ними преграду. Тем не менее он ценил общество Кроули, считал его интересным в интеллектуальном отношении и мягким любовником. С точки зрения Кроули, их союз был идеальным видом близости, который греки считали торжеством мужественности и самым драгоценным даром жизни… Это были самые чистые и самые благородные отношения из всех, какие мне доводилось иметь. Я и не подозревал о возможности столь духовной жизни и развития. Эта связь была, в известном смысле, страстной, потому что в ней присутствовал жар творческой энергии, а также потому, что порождаемое ею чувство вбирало в себя все другие эмоции. Но именно по этой причине невозможно было представить себе вмешательство в эти отношения каких-либо более грубых сущностей… Моя дружба с Поллитом была настолько свободна от всего нечистого, что она никоим образом не смешивалась с обычным течением моей жизни. Я продолжал читать, писать, заниматься альпинизмом, кататься на велосипеде и плести любовные интрижки так, как будто я никогда не встречал его.

Нечистое в этих отношениях было налицо, но Кроули предпочитал не замечать его, и совершенно понятно, что эта великая дружба покоилась на зыбкой почве. Кроули всегда высказывался о ней невозмутимо и отстранённо. Отчасти это нужно было для того, чтобы замаскировать истинную природу отношений, но это было и отражением действительности: в значительной степени их связь основывалась на обоюдном удобстве.

Помимо своего сексуального содержания, эти отношения были важны для Кроули тем, что они выявили в нём женскую сущность, а также раз и навсегда утвердили в его сознании мысль о собственной бисексуальности. Это нельзя не признать, поскольку Кроули однажды заметил, что «жил с ним [Поллитом] как его жена». С раннего возраста Кроули ощущал в себе присутствие женственности. Он писал, что его тело было грациознее, а груди — больше по размеру, чем у других мальчиков. Это не означает, что Кроули был женоподобным или что эти черты были врождёнными. Просто он был болезненным ребёнком, который мало времени проводил на улице и не участвовал в мальчишеских драках и битвах, а поэтому не имел мускулистых рук и ног. Что касается его груди, то следует вспомнить, что в детстве он был довольно упитанным. Как бы то не было, он видел в этих особенностях признаки женственности, хотя спешил добавить, что они нисколько не умаляли его превосходных мужских качеств.

Кроме того, предполагаемый гермафродитизм Кроули давал ему то, что он ощущал как понимание женской психологии, способность быть сексуально беспристрастным и в определённых состояниях духа демонстрировать материнский инстинкт. Вследствие этого ему удавалось «выходить из сексуального сражения с триумфом и без потерь». Другими словами, он всегда брал верх над женщинами или, по крайней мере, так думал. Кроме того, он был убеждён, что его двоякая сексуальная ориентация давала ему возможность «философствовать о природе с точки зрения полного человеческого существа; ведь ясно, что одни явления всегда будут непонятны мужчинам как таковым, другие — женщинам как таковым». Он был способен «взглянуть на бытие как на совмещение позитивного и негативного, активного и пассивного, сбалансированное внутри отдельного человека», поскольку его мужская творческая мощь «была смягчена нежностью и консерватизмом женственности».

Кроули хотел бы быть настоящим гермафродитом. Это дополнило бы его представление о собственной уникальности и отделило бы его от простых смертных. Однако он был не гермафродитом, а просто бисексуалом.

Помимо того что Поллит способствовал сексуальной самоидентификации Кроули, он ещё и развивал его. Близкий друг Обри Бердслея, он познакомил Кроули с новейшими достижениями искусства и литературы, посоветовав ему прочесть произведения только что появившихся декадентов, а также изучить искусство таких людей, как Бердслей и Уистлер. Кроули утверждал, что те произведения, которые приносил ему Поллит, вызывали у него презрение, и в то же время признавался, что они ему нравились: «Напряжённая утончённость мысли, которая присутствовала в них, и очевидно блестящее техническое исполнение задали тон моим собственным занятиям искусством, расширив их границы; но я никогда не позволял им возыметь надо мной власть».

Существует много предположений и догадок по по-водутого, встречался ли Кроули с Бердслеем. Несмотря на то что Кроули нигде не описывает такие встречи, они почти наверняка имели место. У Кроули есть стихотворение о Бердслее, глубоко личное по настроению:

Обри увидел сон,

Прекрасный сон о женщине, нежной, как дитя,

И развратной, как проститутка, обнажённой,

Лежащей на груде извивающихся тел.

Его бесстыдный поцелуй отозвался дрожью

Во множестве рук и ног лежащих,

Углубляясь, погружаясь в их массу,

Встречаемый каждой парой лиловых губ.

Какое-то время Кроули пытался уговорить Бердслея разработать для него экслибрис, а также проиллюстрировать его литературные труды; но Бердслей отказался. Вероятно, Бердслей посчитал, что общение с экстравертом Кроули является рискованным во времена, когда моралисты ищут возможность напасть на новый стиль в искусстве и литературе. Тем не менее вполне возможно, что он всё-таки нарисовал экслибрис, однако ни одного рисунка не сохранилось.

В том, что эти двое сторонились друг друга, поистине была ирония судьбы, ведь даже их семьи имели друг к другу отношение. Отец Бердслея много лет проработал в Пивоваренной компании Кроули в качестве личного ассистента отца Эдварда Кроули, а возможно, и самого

Эдварда Кроули. Когда в 1877 году Пивоваренная компания была продана, отца Бердслея снабдили превосходной рекомендацией для поиска новой работы.

Насколько Кроули был поэтом, романтиком, обладал пытливым умом, восхищался магией, настолько Поллит был плоским и скучным, не обладал способностью к творчеству, имел слабое здоровье, отказываясь при этом принимать обычные лекарства, был полон жалости к самому себе и смотрел на жизнь с чувством пресыщения. У него был слабый характер, и всё же Кроули поддерживал с ним отношения. Во время пасхального семестра 1898 года они встречались ежедневно, а когда наступили пасхальные каникулы, вместе отправились на Уэстдейл-Хед с целью совершить горное восхождение. Поллит отказался.

Когда настало время возвращаться в Кембридж, к началу нового семестра, Кроули осознал, что их отношениям приходит конец. «Между нашими душами, — писал он, — существовало затаённое отвращение». Кроули знал, что у них не было ничего общего, что они не могли дать друг другу ничего, кроме сексуального удовлетворения. Поллит сослужил свою службу. «Он был, — утверждал Кроули, — единственным человеком, с которым я имел радость вступить в истинно духовные отношения», но теперь ему приходилось выбирать между Поллитом и собственным стремлением заниматься магией, которое ещё больше возросло за пасхальные дни благодаря чтению «Неба над храмом», книги, которую Поллит наверняка проигнорировал, а то и высмеял. Опасения Поллита сбывались: религиозные интересы Кроули становились препятствием для продолжения отношений. Возвратившись в Кембридж, Кроули принял решение: «Человеческая дружба, идеальная, какой она являлась в нашем случае, была предана проклятию мировой скорби, и я решил прекратить наши отношения».

В конце летнего семестра Кроули, почти завершивший своё трёхгодичное обучение в колледже, поселился в Беар-Инн, что в Мейденхеде, чтобы в спокойной обстановке заняться литературными трудами. Поллит, обеспокоенный тем, что теряет любовника, выследил его. Однако Кроули сообщил ему, что отныне собирается посвящать свою жизнь духовным целям. Они расстались и, вероятнее всего, больше никогда не встречались.

Кроули, годы спустя вспоминая об этих отношениях, утверждал, что «более благородной и более чистой дружбы никогда не существовало на Земле и что факт этого союза, вероятно, во многом смягчил последовавшие за разрывом переживания». «Как бы то ни было, — писал он, — благоухание этой дружбы всё ещё сохранилось в святилище моей души». Однако это было написано с прежних позиций. В тот момент Кроули уже восстал против Поллита. Он написал несколько сонетов, в которых нападал на своего бывшего любовника. Весь цикл стихотворений был беспощадно озаглавлен: «Автору фразы: «О, я не Джентльмен, и я лишён Друзей»». Один из сонетов начинался так:

Проклятая, заражённая проказой жидкость, текущая по моим жилам,

Заставляет меркнуть солнечный свет, а твои воспалённые глаза,

Затуманенные порочностью и бесстыдством,

Ослепительно сияют в склепе мировой боли,

Ужасные, словно ты уже в аду…

Это были отношения, от которых Поллит ожидал, что они станут любовью всей его жизни, и которые Кроули, как и любой молодой человек, рассматривал как мимолётный эпизод своей жизни.

На Уэстдейл-Хед, где связь Кроули и Поллита была окончательно подорвана, в жизнь Кроули вошёл другой человек, которому предстояло оказать на эту жизнь гораздо большее влияние, чем исполненному жалости к себе Поллиту. Этого человека звали Оскар Экенштайн.

Тридцатидевятилетний сын высланного из страны немецкого еврея и англичанки, Экенштайн изучал химию в университетах Лондона и Бонна и работал железнодорожным инженером. Бородатый и агрессивно настроенный, он был эксцентричным, нетерпеливым, упрямым, самоуверенным, деятельным и непохожим на других людей.

Среди его многочисленных странностей было отвращение к котятам, которое не распространялось на взрослых кошек, и беспокойное отношение к некоторым числам. Например, если ему подавали тарелку с «неправильным» количеством картофелин, он отказывался есть, пока математическая сторона дела не приводилась в порядок. Однако не все его странности были надуманными.

В течение нескольких лет он периодически становился объектом нападения со стороны совершенно незнакомых людей, которые пытались убить его. Он предполагал, что его по ошибке принимали за кого-то другого.

Какими бы слабостями он ни страдал, у него была одна сильная сторона, которая ставила его выше большинства других людей. Этот человек достиг поразительного совершенства в альпинизме. Будучи коренастым, он имел настолько сильный торс, что мог, уцепившись за выступ в скале, подтянуться на одной только правой руке. Во время восхождений он был неутомим. В высшей степени критично относясь к Альпийскому клубу, членов которого он (так же, как и Кроули) оценивал немногим выше, чем дилетантов, нуждающихся в помощи проводников, Экенштайн был вынужден мириться с тем, что при жизни его умения и смелость несправедливо занижались. Только после смерти он занял своё законное место в анналах альпинизма.

С Экенштайном Кроули объединяло нечто большее, чем их общая любовь к альпинизму. Экенштайн был искренним и прямым человеком, эрудитом и образованным собеседником. Он восхищался сэром Ричардом Бертоном, играл в шахматы и не терпел глупцов. Согласно Кроули, Экенштайн имел более высокие нравственные нормы, чем кто-либо из его прежних знакомых. Они спорили на философские темы, поскольку Экенштайн придерживался мнения о том, что добродетель и удовольствие несовместимы, и глубоко верил в христианскую концепцию греха. В целом, однако, они прекрасно ладили. Экенштайн, будучи харизматической личностью, представлял собой прямую противоположность жалеющему себя, вечно ноющему Поллиту. Чего искал Кроули после того, как их отношения с Пол-литом сошли на нет, так это нового импульса для своей жизни. Вскоре ему предстояло покинуть Кембридж, и он искал наставника, родственную душу, которая бы направляла его, собрата по разуму, суждениям которого он мог бы доверять. Экенштайн идеально подходил для этой роли.

Альпинизм — это больше, чем проверка силы мускулов. Это проба характера. Экенштайн обладал всем, что требуется альпинисту. Он был в высшей степени надёжным, уравновешенным и отличался логическим строем мысли, благодаря чему разработал усовершенствованный тип крепления для восхождения по ледяной скале. Это приспособление широко распространилось среди альпинистов и стало предшественником современных «кошек». Он никогда не шёл на необдуманный риск, знал свои границы и был хорошим лидером, зарекомендовавшим себя в Альпах и в Гималайской экспедиции сэра Вильяма Мартина Конвея на горный хребет Каракорам, состоявшейся в 1892 году, хотя в тот раз он поссорился с Конвеем и ушёл от него.

Кроули стал партнёром Экенштайна по занятиям альпинизмом, утверждая, что не мог бы найти более удачного учителя по скалолазанию. Лучшим партнёром, как рассуждал Кроули, является тот, чьи умения дополняют твои собственные. «Экенштайн, — писал он, — обладал всеми качествами цивилизованного человека, а я обладал всеми качествами дикаря». Метод скалолазания, используемый каждым из них, разительно отличался от того, которым пользовался другой. Экенштайн действовал последовательно, осознанно, заранее продумывая путь. Кроули, несмотря на свой ум шахматиста, больше полагался на собственную интуицию. Физически Экенштайн был таким же сильным, как Кроули, но их методы в скалолазании различались: там, где Экенштайн использовал избранные мускулы, Кроули задействовал всё своё тело.

Оставив Поллита размышлять на Уэстдейл-Хед, Кроули и Экенштайн совершили восхождение на соседнюю скалу Скофелл. К концу Пасхи Кроули «выпало великое везение быть признанным и принятым этим человеком». Они наметили встретиться летом в Альпах и подумывали о путешествии в Гималаи.

Разумный подход к жизни, свойственный Экенштайну, его ненависть к лицемерию, наличие у него высоких нравственных идеалов в сочетании с решительностью и прямотой вызывали восхищение Кроули, который утверждал, что

научился от Экенштайна нетерпимости к любой разновидности лжи и обмана. Этот человек имел на меня влияние, сходное с тем, какое Атос имел на д’Артаньяна. Когда бы у меня ни возникало желание каким-либо образом отклониться от высоких образцов чести, мне в голову всегда приходила мысль, что я не смогу смотреть в глаза Экенштайну, если поступлю недостойно. Моя семья, мой колледж и мой друг всегда были моими наставниками; но прежде всего — мой друг! Его строгость ещё усиливалась его непогрешимым видом; никакие уловки в общении с ним были невозможны. Он учил меня ориентироваться в своём поведении на самые строгие образцы честности и благородства. Не будет преувеличением сказать, что он сформировал нравственную сторону моего характера. У меня была пагубная склонность вечно искать себе оправдания. Он же всегда побуждал меня смотреть в лицо фактам и постоянно бодрствовать, храня сокровище чести.

В какой степени семья Кроули (за исключением отца) и колледж были его наставниками — вопрос спорный; сомнение вызывает и факт благотворного влияния Экенштайна в свете того, как в дальнейшем сложилась жизнь Кроули.

В период своего обучения в Тринити-колледже Кроули написал очень много стихотворений и считал себя поэтом. Стимулируя свой творческий процесс интенсивной половой жизнью, он осознал, что его душа «обладает свободой прокладывать свой путь по бескрайним заоблачным пространствам и проявлять свою божественную природу при помощи свободной мысли, рождённой необыкновенно возвышенным состоянием и выраженной на языке, который соединяет в себе чистейшие стремления с самыми величественными напевами». Он совершенно не собирался писать «в стол». Поэзия должна печататься, а Кроули был убеждён, что его произведения написаны на достаточно высоком уровне и достойны публикации. Поэтому в 1898 году он начал издавать свои стихи. Располагая значительными доходами, Кроули имел возможность публиковать всё, что писал, хотя, естественно, написанное существенно разнилось по качеству. Не будучи склонным к самокритике, он отдавал в печать всё, что казалось ему того достойным, иной раз не дожидаясь даже, когда высохнут чернила. Некоторые стихотворения были хороши, но примерно такое же их количество выглядело в высшей степени избито и банально.

Первой его публикацией стала тонкая книжка, озаглавленная «Акелдама», причём её автор был обозначен как «джентльмен из Кембриджского университета». Это было сделано в подражание Шелли, который в 1811 году издал свою книгу «Неизбежность атеизма» под псевдонимом «джентльмен из Оксфордского университета». Книга Кроули была подражательной не только по части обозначения авторства. Её содержание тоже несло на себе отпечаток смешанного влияния Суинберна и Бодлера. Всего было издано восемьдесят восемь экземпляров, причём ещё десять были напечатаны на специальной бумаге, а ещё два — на пергаменте. Оценённые в полкроны каждый, они частным образом продавались в университете. Издателем был человек по имени Леонард Чарлз Смитерс.

Кембриджский печатник и книготорговец, Смитерс был известен как ведущий издатель эротической и порнографической литературы. Он открыл миру произведения Оскара Уайльда, Обри Бердслея и других писателей-декадентов. К моменту знакомства с Кроули издательское дело Смитерса было в упадке. Суд над Оскаром Уайльдом превратил издание эротической литературы, тем более произведений с гомосексуальным подтекстом, в очень рискованное занятие. Появление Кроули на пороге Смитерса оказалось, вероятно, очень кстати, поскольку это был молодой человек с большим состоянием, кучей стихотворений, огромным самомнением и притом желающий опубликовать свои труды.

Называя «Акелдаму» «вершиной своего Парнаса», Кроули считал её на тот момент лучшей своей книгой, книгой безупречной с технической точки зрения и представляющей собой «чистое выражение моего подсознательного. На тот момент у меня не было свода идей адекватно отражающего моё мировоззрение. А эта книга провозглашала философию, чьё последующее развитие не внесло в эту философию существенных изменений. Я помню моё собственное отношение к этой книге. Она представлялась мне образчиком сознательной экстравагантности и эксцентричности». И правда, нельзя сказать точнее: термин «vanity press» был как будто нарочно придуман для Кроули. Книга прошла почти незамеченной и удостоилась только одной рецензии, где говорилось, что «все стихотворения книги пронизаны скептицизмом и покрыты налётом разврата, поэтому к ней следует относиться с осторожностью»: молодым людям рекомендовали не читать эту книгу. В этом предостережении видна ирония судьбы: с первой же публикации к Кроули начали относиться настороженно. В 1904 году, когда он готовил к публикации книгу своей студенческой лирики под названием «В доме», университетский журнал Granta приветствовал новое издание ругательными, но остроумными и на удивление пророческими виршами:

О, Кроули, имя, которое предназначено для славы!

(Или вы произносите его «Крулли»?)

Как бы вы ни ценили собственное произведение,

Выглядит оно сущей безделкой.

Вы мечете бисер перед свиньями,

О, великий Алистер Кролли.

Поэтому «Гранта», как и следовало ожидать,

Решительно отказывается от ваших даров.

Позднее, в 1898 году, Кроули написал более толстую книгу под названием «Белые пятна», которая в завуалированной форме повествовала о епископе Джордже Арчибальде, «неврастенике времён правления Наполеона III». Кроули отдал рукопись Смитерсу, которому можно было доверять, тогда как посылать её другим издателям было рискованно, и Смитерс напечатал книгу. Текст её был набран по заказу Смитерса в Голландии.

Навеянная образом набожного дядюшки Кроули, Тома Бонда Бишопа, книга содержала цикл стихотворений о человеке, который помешался на сексуальной почве и стал убийцей. В этих эротических стихотворениях была представлена практически полная гамма сексуального поведения: от гетеросексуализма до педерастии. Когда позднее люди пытались использовать эту книгу как доказательство порочности Кроули, он парировал все нападки: «Ослы! С формальной точки зрения это действительно порнографическая книга, однако факт написания её — это лишь необычный способ, с помощью которого я доказал чистоту моего сердца и разума». Он продолжал, утверждая, что книга с очевидностью обнаруживает наличие у её автора «неотъемлемо присущей ему духовности» и свидетельствует о его «сверхчеловеческой невинности». Он защищал свою книгу, говоря, что побуждением к её написанию послужило чтение книги фон Крафт-Эбинга «PsychopatiaSexualis», где утверждалось, что сексуальные отклонения являются следствием болезни. Кроули был глубоко не согласен с этим и говорил, что своим циклом стихотворений он хотел опровергнуть этутеорию, рассказав историю о поэте, чья изначальная чистота превратилась в порочность, причём в каждом стихотворении обнажались скрытые психологические причины такого превращения. По словам Кроули, книга не задумывалась как порнографическая, но должна была служить утверждением того, что изображённый в ней тип поведения является проявлением сексуальной магии, а потому приемлем. Тем не менее по меркам того времени книга всё-таки была порнографической.

Подобно «Акелдаме», стихотворения этой книги во многом навеяны поэзией Бодлера и снабжены предисловием Кроули, где он заявляет: «Психотерапевты, для чьих глаз только и предназначен этот труд, не пожалеют сил, чтобы предотвратить попадание этой книги в руки других людей». Одно из наименее откровенно порнографических стихотворений может дать представление о содержании книги:

Белые руки, обнимающие меня, пламенная грудь,

которая скользит по моей груди,

Страстная змея, обвивающая моё тело,

Белые зубы, которые жаждут укусить, алый язык,

утомляющий своими ласками,

И губы, налитые кровью от неутолённых желаний,

Горячее дыхание и жаркие ладони, взъерошенные волосы,

Воспалённый рот, тёмно-красный, как рот змеи,

Истинная хищница со своей добычей, ты нравишься мне такой,

Горячая и неутомимая, как и я сам.

Если же эротический накал стихотворения становился немного выше, осторожный Кроули, согласно правилам издания порнографической литературы, переходил на другой язык.

Другая книга, которая называлась «Зелёные Альпы», так никогда и не была напечатана. Кроули заплатил Смитерсу за её издание, но последний сообщил ему, что в типографии произошёл пожар, уничтоживший и рукопись, и уже набранные страницы. В тот момент Смитерс находился на грани банкротства, поэтому можно предположить, что он прикарманил деньги Кроули, чтобы отдать некоторые свои долги, и для этого сочинил историю с пожаром. К счастью, Кроули уже успел получить гранки, что дало ему возможность включить стихотворения в свои более поздние книги.

Было очевидно, что Смитерсу необходимо было найти замену. Человеком, которому Кроули передал привилегию на печатание своих произведений — финансировал эту издательскую деятельность по-прежнему он сам, — стал Чарлз Томас Якоби, управляющий издательства Chiswick Press в Лондоне. До самой своей смерти, последовавшей в 1920 году, Якоби остался верным издателем Кроули. Качество продукции, выпускаемой этим издательством, было очень высоким: в наше время его отнесли бы к классу издателей альбомов по изобразительному искусству. Кроули тоже необходимо было выбрать себе издательство, и он остановился на авторитетной лондонской фирме Кегана Пола, Тренча, Трюбнера, которая позднее стала называться Routledge, Kegan Paul.

Почему Кроули выбрал именно эту фирму и почему она согласилась с ним работать, остаётся только догадываться. Это было уважаемое издательство, специализировавшееся на публикации книг о Востоке и славившееся своим интересом к современной поэзии; здесь печатался Теннисон. Эти обстоятельства привлекли Кроули. Издатели же, подобно Смитерсу, могли потому благосклонно отнестись к Кроули, что тот оплачивал все расходы. Как бы то ни было, в том же 1898 году они выпустили в свет третью его книгу — «Сказание об Первоначале».

Эта книга получила гораздо больше отзывов, возможно, потому, что была выпущена уважаемым издательством. Из резюме, помещённых преимущественно в университетских и литературных журналах, можно было узнать, что книга представляет собой выдуманную, романтизированную мифологию, написанную лёгким ритмом, что книге не достаёт своеобразия и что она удивительно свободна от грязного налёта чувственности.

Как будто считая, что три книги в год — это недостаточно, Кроули продолжил печатать свои произведения, выпустив в свет книгу «Песни духа», сборник лирики, который получил ещё более широкий резонанс и даже стал известен за границей. Manchester Guardian слегка похвалила книгу, Granta признала за книгой литературные достоинства, Literary Gazette советовала Кроули меньше заниматься интроспекцией, Athernoeum выступил с резкой критикой, a Church Times с иронией, которая не прошла для Кроули незамеченной, утверждала, что книга претенциозна и свидетельствует о «большом труде, затраченном мистером Кроули на формирование своей жизненной философии». 1898 год завершился выходом в свет пятой книги Кроули, написанной приблизительно за такой же срок. Эта новая книга под названием «Йефтах» широко и активно обсуждалась даже в таких городах, как Абердин и австралийский Сидней, a Pall Mall Gazette дальновидно утверждала, что «мистер Кроули относится к себе очень серьёзно; он убеждён, что у него есть миссия».

Несмотря на то что Кроули постепенно завоёвывал внимание критиков, книги свои он не продавал. Большая часть экземпляров раздавалась друзьям и знакомым, а объём продаж при этом был мизерным. По словам Тимоти д’Арча Смита, известного библиографа, Кроули разослал восемьдесят два экземпляра книги «Йефтах» по редакциям газет и журналов, и лишь десять экземпляров было продано за последующие пять лет.

На ранней поэзии Кроули лежит отпечаток его нарастающего стремления заниматься магией, а также по-прежнему присущей ему одержимости природой греха. Он находился тогда под сильным влиянием книги «Небо над храмом» и жаждал получить доступ к тому таинственному братству, о котором говорилось в книге. Кроме того, он всё ещё стремился найти компромисс между добром и злом, высказывая несколько странные и расплывчатые суждения. «Религия была для меня, — рассуждал он, — яркой реальностью самого положительного свойства. Понятие добродетели этимологически восходит к понятию мужественности. Мужественная зрелость, творческое мышление и активное действие являлись для меня средствами достижения целей. Не было никакого смысла воздерживаться от пороков».

Публикация «Акелдамы» пополнила круг общения Кроули ещё одним человеком. Во время летнего семестра 1898 года, прямо перед тем, как Кроули должен был окончить университет, его представили молодому студенту, который изучал политологию, но был при этом профессиональным акварелистом. Его звали Джеральд Фестус Келли. Рождённый в 1879 году, сын зажиточного викария кэмберуэльского прихода в южном Лондоне и состоятельной матери, Келли учился в Итонском колледже и приехал в университет предыдущей осенью, проведя значительную часть предшествующего этому приезду года в Южной Африке, где выздоравливал после перенесённой хирургической операции по удалению абсцесса с печени. У него было две больших страсти: крикет и живопись.

Неизвестно, как именно они познакомились, но, думается, их представил друг другу Смитерс, показавший Келли экземпляр первой книги Кроули. В результате Кроули пригласил Келли в свою квартиру на Тринити-стрит. Они немедленно подружились и договорились встретиться летом.

Келли, обаятельный и талантливый, хотя и несколько наивный молодой человек, тянулся к более старшему, энергичному, внешне привлекательному Кроули, который носил большие пижонские шейные платки, широкополые шляпы, массивные кольца с полудрагоценными камнями и шёлковые рубашки ручной работы. У молодых людей было много общего. Оба они принадлежали к привилегированному классу, оба имели деньги, оба противостояли религиозным родителям и соответствующему воспитанию. Тот факт, что комнаты Кроули были необычно обставлены — там стоял карточный стол, усыпанный покерными фишками, книжные полки были заполнены дорогими пер-воизданиями, над дверью висел альпинистский ледовый топорик, — только разжигал интерес Келли. Вероятно, Келли не обратил внимания на состояние шёлковых рубашек, которые были грязны и, в лучших студенческих традициях, нуждались в стирке. В связи с приписываемым Кроули невниманием к личной гигиене, много лет ходила история о том, как однажды один из могучих однокашников Кроули обмакнул его в фонтан, чтобы Кроули стал наконец чистым. Однако это выглядит в высшей степени сомнительным. Едва ли нашёлся бы человек, способный пересилить Кроули, который был крепким, мускулистым и высоким. Кроме того, Кроули никогда не рассказывал ничего смешного о времени, проведённом им в Кембридже, что непременно сделал бы, если бы подобные грубые шутки имели место, даже если бы хотел их скрыть. Эта история — одна из многих, сочинённых, чтобы умалить значение Кроули и высмеять его.

Когда время обучения Кроули в университете приблизилось к концу, он не стал сдавать экзамены на учёную степень. Нет, он не боялся провала: он просто не хотел тратить на это время и силы. Обладая превосходной памятью и зная, что овладел теми предметами, которые он выбрал для изучения, Кроули видел мало смысла в сдаче экзаменов. Подобно Суинберну, который отказался сдавать экзамены в Оксфорде, потому что считал — возможно, справедливо — что знает больше своих экзаменаторов, Кроули счёл экзамены бесполезным занятием. Он знал, к чему стремится. Он собирался достичь бессмертия. Учёная степень не имела отношения к его запросам, успех в которых мог быть гарантирован только умением магически управлять тайными силами природы. Он хотел быть не магистром гуманитарных наук, а магом.

Подводя итог своего трёхлетнего пребывания в Кембридже, Кроули пишет, отбросив всякую скромность:

Подобно Байрону, Шелли, Суинберну и Теннисону, я покинул университет, не получив учёной степени. Так было лучше; я не дал университету оказать мне честь; зато сам не раз ему эту честь оказывал. <…> я хотел проникнуться духом университета и сдавал [промежуточные] экзамены, чтобы иметь возможность впитать этот дух без вмешательства со стороны авторитетных людей, но я не видел смысла в уплате пятнадцати гиней [плата за выпускные экзамены] ради привилегии носить длинную чёрную мантию, ещё более нелепую, чем короткая голубая, а также в уплате семнадцати пенсов вместо четырнадцати, в случае если меня увидят в ней курящим. Я не собирался становиться священником или школьным учителем; добавление словосочетания «бакалавр искусств» после моего имени, бесспорно, являлось напрасной тратой чернил… Я чувствовал, что мой жизненный путь предопределён. В том, что касалось внешней стороны жизни, моими героями были сэр Ричард Бертон и Экенштаин как современное его воплощение. Степень бакалавра не оказала бы мне существенной помощи ни в Гималаях, ни в Сахаре. Что касается моей литературной карьеры, то здесь академические отличия положительно выглядели бы позором. А с позиций моей духовной жизни, которую я ощущал как самый глубокий из своих интересов, погоня за одобрением со стороны факультета была достойна лишь презрения… Я получил от Кембриджа то, что хотел: интеллектуальную и нравственную свободу, дух инициативы и уверенности в себе; но, возможно, прежде всего — не поддающийся определению стиль университета.

Итак, в июле 1898 года, без учёной степени, но с определённым представлением о направлении своего дальнейшего движения Кроули покинул Кембридж.

ГЛАВА 4. «Золотая Заря»

Покинув Кембридж, Кроули ощутил себя свободным человеком с большими доходами, который не обязан немедленно пускаться на поиски работы. Выражаясь его собственными словами, он в тот момент «пылал тремя увлечениями: альпинизмом, поэзией и Магией», причём каждое из них в большей или меньшей степени определяло выбранную им карьеру. Он вступил в новую жизнь с удовольствием и с довольно большим количеством, пусть не вполне управляемой им, энергии.

Всего через несколько недель после того, как Кроули освободил квартиру на Тринити-стрит, он и Экенштаин уже жили в палатке на леднике Шонбюль под вершиной Дент-Бланш, достигающей 4300 метров в высоту. Планировалось потренировать Кроули перед путешествием в Гималаи, а также проложить новый маршрут восхождения по восточному склону Дент-Бланш. Этот план был сорван ухудшившейся погодой, и тренировки Кроули свелись к жизни в высокогорном лагере и приготовлению еды. Кроме всего прочего, он изобрёл тогда приправу «ледниковый карри», заставлявшую других альпинистов выскакивать из палатки и набивать себе рот снегом после первого же проглоченного куска: Кроули всю свою жизнь славился любовью к острым блюдам. Живя на леднике, Кроули прочитал книгу «Разоблачённая Каббала» Сэмюэля Лиддела Мазерса, вышедшую в 1887 году. Он признавался, что не понимал там ни слова, но книга притягивала его, отчасти благодаря самой своей непонятности, которую Кроули решил преодолеть.

Ещё одно удерживало Кроули от занятий скалолазанием. Его здоровье ухудшилось, и он вынужден был отправиться на отдых в Церматт. Во время выздоровления Кроули посещал пивной бар, где обыкновенно толпились альпинисты. С характерной для Кроули энергией и склонностью к оригинальности он начал читать для желающих лекции по алхимии. Среди его слушателей оказался британский альпинист Джулиан Л. Бейкер, специалист по аналитической химии, начинающий маг и практикующий алхимик, который утверждал, что ему удалось добиться «фиксации ртути». Кроули не мог поверить своему счастью. Месяцами он искал возможностей получить доступ в мир магов, и вот перед ним сидел человек, который мог ввести его туда.

Когда Бейкер уехал из Церматта, Кроули последовал за ним, рассказал ему, что читал книгу «Небо над храмом» и что страстно желает найти описанный там Тайный Храм Всех Святых. Бейкер, тронутый большой заинтересованностью и искренностью Кроули, признался ему, что не является мастером в этом деле, но знает человека, который может помочь.

Между тем здоровье Кроули не улучшалось, поэтому он вернулся в Лондон, занял комнату в отеле «Сесил» на набережной, посещал врачей, писал стихи — в это время он работал над книгой «Йефтах» — и встречался с Бейке-ром, который познакомил его с Джорджем Сесилом Джоунсом.

Вспыльчивый, бородатый валлиец, невероятно похожий на типичные викторианские изображения Христа, Джоунс работал в химической промышленности, имел лабораторию в центре Лондона и дом в пригороде Бей-зингстока в Хэмпшире. Он был также очень начитан в области магии, которую изучал с любознательностью и дотошностью учёного. Кроули с огромным вниманием слушал то, что Джоунс говорил о магии, и вскоре они стали близкими друзьями, причём отношениям этим суждено было продлиться многие годы.

На этом этапе Кроули старался впитать как можно больше знаний о магии. Ему важно было понять, что она собой представляет. Для того чтобы начать что-то понимать в магии, необходимо сначала освободиться от всех своих предубеждений.

Сам Кроули определял магию как «искусство общения без использования обычных средств» — иначе говоря, при помощи силы воли; или, цитируя Кроули, «Магия — это Наука и Искусство совершать Перемены в соответствии со своей Волей». Ещё одно объяснение, которое предлагает Кроули, звучит следующим образом: «Согласно природе вещей… жизнь является таинством; другими словами, любое наше действие является магическим действием. Наше духовное сознание при помощи воли и её орудий воздействует на материальные объекты, с тем чтобы осуществить изменения, результатом которых станет рождение новых состояний сознания, к которым мы и стремимся». В качестве примера он приводит католическое богослужение, во время которого воля руководящего обрядом священника наделяет облатку и потир с вином божественными свойствами, давая тем самым физическое выражение духовной сущности. Однако мысль Кроули заключается в том, что мы все совершаем подобное своими действиями, когда задействуем в них волю. Проводя параллель этому рассуждению, можно представить себе человека, вскапывающего землю в своём саду лопатой, которую он для этого купил. Человек использует волю для вскапывания земли, поскольку деньги, которые он заработал, потратив собственную энергию, «заставляют» землю быть вскопанной: покупая лопату, он тем самым направлял свою волю на вскапывание сада.

Через несколько дней Кроули начал практические занятия по астральному видению. Бейкер, как рассказывает Кроули, инструктировал его, говоря:

представь, что некий образ тебя [известный под названием Тела Света] стоит прямо перед тобой. Перемести в него своё сознание. Приподнимись над землёй. Вызови духов, которых требуют известные тебе предписания. Посмотри на их внешний вид. Проверь их подлинность. Вступи с ними в разговор. В их сопровождении отправляйся в ту часть Вселенной, которую ты желаешь исследовать. Вернись на землю. Добейся пространственного совмещения Тела Света с физическим телом. При помощи знака Гарпократа сделай так, чтобы эти тела вновь слились друг с другом. Вернись в состояние обычного сознания.

Тело Света создано из Астрального Света, космической субстанции, иногда называемой эфиром, невероятно чувствительной к любому влиянию или воздействию. В том числе и к воздействию человеческой мысли, которая, как принято было считать, исходит из человеческого мозга в виде волн. Если эти мысли-волны удавалось при помощи магических средств сконцентрировать и направить на Астральный Свет, то составляющая его субстанция оформлялась в образ, являющийся проекцией или творением мысли. Считалось, что как только человек овладевает умением создавать Тело Света, он становится способным к телепатии, передаче мыслей на расстоянии и даже к путешествиям во времени.

Кроули опробовал и проверял всё, что узнавал от Джоунса, и вскоре, как было когда-то и с альпинизмом, решил, что превзошёл своих учителей. И в самом деле, он чувствовал, что магические упражнения даются ему легко. За короткое время он овладел, как ему казалось, искусством создания настолько мощного Тела Света, что его могли видеть обычные люди. Позднее его Тело Света обрело такую независимость сознания, что могло путешествовать без ведома своего хозяина. Кроули утверждал, что слышал рассказы друзей о том, как они видели его в том или ином месте, где его в данный момент не было. Друзья видели не его самого, а Тело Света.

Не все магические упражнения Кроули проходили успешно. Кроули рассказывает об одном эксперименте, который он проводил в Истборне, где его мать снимала дом. Однажды вечером во время отлива он отправился к воде, причём отошёл как можно дальше от набережной, а затем, начертив на песке круг и соорудив маленький алтарь из камней, зажёг костёр, воскурил ладан и начал обряд. Он надеялся вызвать ундин, женских духов, обитающих в воде и способных общаться с людьми. Но вместо них появился любопытный полицейский, привлечённый видом человека, который при свете луны произносил заклинания и скакал вокруг костра. Неизвестно, насколько правдива эта история: возможно, перед нами пример подшучивания Кроули над самим собой.

На собственных ошибках он узнал о самых распространённых заблуждениях, свойственных тем, кто стремится овладеть искусством магии, и скоро пришёл кубежде-нию, что успех в этом деле зависит от способности человека пробудить в себе творческий дух, который позволяет начинающим действовать без понимания и осознания механизма собственных действий и помимо интеллектуальной рационализации. Магия, по предположению Кроули, была скорее искусством, чем наукой.

В книге Колина Уилсона «История оккультизма», опубликованной в 1971 году, магический статус Кроули достаточно точно определён утверждением, что он был прирождённым магом с мощными животными инстинктами и сексуальной мотивацией. Имея это в виду, даже те, кто относится к Кроули с насмешкой, должны принять во внимание, что он верил во внутреннюю связь между магией и человеческой волей, которая, как он считал, находится, как правило, в подавленном состоянии, поскольку люди пассивны и слишком полагаются на свой разум, вместо того чтобы довериться инстинктам и интуиции. Стремление опираться на рассудок — не просто предположение Кроули: без сомнения, это стремление свойственно западному обществу, в котором он жил. Кроули считал, — и те, кто принимал его теорию, должны были твёрдо в это верить, — что магия является подсознательным процессом и что обратиться к ней его заставила скорее интуиция, чем разум. Перед теми, кто отмахивался от магии Кроули, ставился вопрос: что такое воображение? Кроули сказал бы, что это и есть магия. Говоря кратко, то, что Кроули считал магией, сегодня расценили бы как сочетание подсознания, воображения и методов, позволяющих управлять ими и вступать с ними в контакт — всем этим зачастую занимаются современные психиатры.

Для Кроули магия была сложным материалом, трудно поддающимся овладению. Практикующий маг должен быть одарённым человеком, обладать необходимыми научными знаниями, не иметь предрассудков, кроме того, он должен уметь легко схватывать новое и обладать обычным здравым смыслом. Что касается самого Кроули, то математика и химия давали ему необходимый багаж научных знаний, литературное творчество позволило ему избавиться от предрассудков, а благодаря наличию практически мысливших предков-пивоваров он удовлетворял и последнему требованию.

Прошло не так много времени, прежде чем Джоунс, наставник Кроули в магических делах, понял, что его ученик обладает большими способностями, и предложил ему выдвинуть его в качестве кандидата на вступление в магическое сообщество, в котором состоял сам. Оно называлось «Герметический Орден Золотой Зари», или, для посвященных, просто «Золотая Заря» (Golden Dawn, или G.&#729;.D.&#729;.). Имея в своих рядах А.-Э. Уэйта, это общество называлось герметическим потому, что было связано с богом Гермесом. Кроули с готовностью принял предложение, и вскоре Джоунс представил его лидеру «Золотой Зари» Сэмюэлю Лидделу Мазерсу.

Мазере был необычной личностью. Ирландский поэт У.-Б. Йейтс, тоже член «Золотой Зари», считал его наполовину лунатиком, наполовину мошенником. И он был прав. Мазере, очарованный возрождением искусства и религии кельтов и почему-то являющийся убеждённым якобитом, безо всяких оснований утверждал, что Мак-Гре-гор из Гленстрэ — это он, нередко называя себя Мак-Грегором Мазерсом графом де Гленстрэ. Он настаивал на том, что его фамилия использовалась родом Мак-Грегеров после того, как в 1603 году они были объявлены вне закона, и что его прапрадед унаследовал франко-шотландский титул графа Мак-Грегора де Гленстрэ. Он одевался по-шотландски, исполнял танец с мечами, носил за голенищами кинжалы и щеголял шотландской кожаной сумкой, отороченной мехом. Тот факт, что Мазере, сын клерка, никогда не был в Шотландии вплоть до 1897 года, казалось, ничуть не смущал его.

История самого общества «Золотой Зари» была столь же пёстрой и неоднозначной, как история главы этого общества. В значительной степени оно было розенкрейцерским и в этом качестве вело своё происхождение от розенкрейцеров, тайной европейской религии, основателями которой считались тамплиеры, катары и альбигойцы. Постоянно подвергаясь гонениям со стороны христианской церкви, розенкрейцеры верили, что являются хранителями тайных истин, восходящих ещё к Древнему Египту, и что их долг — обучать новых посвященных и передавать им свои знания.

В конце XIX века «Золотая Заря» была самым влиятельным из оккультных сообществ, действовавших на территории Великобритании. Она была основана на почве неприятия нового духа научных открытий, экзистенциализма, материализма и благочестия христианства викторианской эпохи. Общество пополнялось как людьми, приходящими непосредственно в «Золотую Зарю», так и теми, кто переходил из Теософского общества госпожи Елены Петровны Блаватской, образованного в 1875 году. Причиной таких переходов было то, что общество Блаватской в большей степени ориентировалось на восточные религиозные традиции, а некоторым его членам казалось, будто религиозные образы Индии и Тибета, которыми пользовалась Блаватская, не подходят для западного общества. В центре теософии Блаватской была идея, перенесённая затем в «Золотую Зарю». Заключалась она в том, что существует группа отшельников, известных какТайные вожди, Махатмы, Незримые учителя, которые живут в гималайских пещерах, наблюдают за жизнью человечества и управляют его делами и судьбами. Двое из них, КутХуми и Мория, будто бы являлись госпоже Блаватской. Это, однако, не спасло её от обвинений в мошенничестве, выдвинутых против неё Обществом психических исследований. Но как следствие этого выпада против неё и теософии было основано общество «Золотой Зари».

Существует несколько версий истории основания «Золотой Зари», но суть этой истории в том, что однажды около 1880 года, а возможно, в 1884 году преподобный Альфонс Вудфорд, исследователь масонских рукописей, нашёл зашифрованный манускрипт. Романтики утверждают, что он обнаружил его в книге, купленной на букинистическом рынке, который действительно существовал в то время на Фаррингдон-роуд в Лондоне. Другие говорят, что этот манускрипт встретился ему в августе 1887 года среди бумаг, завещанных ему оккультистом по имени Фредерик Хокли. Не зная, с какого конца браться за расшифровку найденной рукописи, Вудфорд передал её доктору Уильяму Винну Уэсткоту, следователю по делам об убийствах из северного Лондона, начинающему оккультисту, масону, состоящему членом «Societas Rosicruciana in Anglia» (Общество розенкрейцеров в Англии), эзотерического масонского розенкрейцерского ордена, и другу госпожи Блаватской. Манускрипт был показан также доктору У.-Р. Вудмену, ещё одному из уважаемых членов той же розенкрейцерской общины. Доподлинно неизвестно, что произошло дальше. То ли Уэсткоту удалось перевести некоторые фрагменты пяти магических ритуалов, записанных при помощи искусственного алфавита XVI века, то ли оба, и Вудмен и Уэсткот, расписались в своей беспомощности и показали рукопись Мазерсу.

Член того же розенкрейцерского ордена, что и Уэсткот, Мазере некоторое время жил в Париже, переводя один из самых известных трудов по магии под названием «Соломоновы ключи». Мазерсу удалось расшифровать манускрипт, который состоял из описания древнего ритуала посвящения и объяснения истинных возможностей козырей в картах Таро. В манускрипте значились также имя и адрес женщины, сведущей в оккультизме. Это была фройляйн Анна Шпренгель из Нюрнберга. В октябре 1887 года Уэсткот написал ей и в следующем месяце получил ответ. Фройляйн Шпренгель оказалась главой организации под названием Rosicrucian Lichte Liebe Le-ben Tempel (Розенкрейцеровский Храм Света, Любви и Жизни). Организация действовала в Нюрнберге, давно известном как место основания тайных групп и сообществ. Фройляйн Шпренгель дала Уэсткоту, Вудмену и Мазерсу разрешение основать общество, сходное с её собственным.

Мазере и Уэсткот вместе составили свод ритуалов, дополнили его от себя и в качестве комментария к нему написали «Ознакомительные лекции». Экипировавшись таким образом, они открыли «Храм Изиды — Урании герметических ученых ордена «Золотой Зари»». В марте следующего года из Нюрнберга пришла грамота, узаконивающая работу новой организации. По нечаянности фройляйн Шпренгель забыла подписать документ, но Уэсткот сделал это за неё, используя её магическое имя Sapiens Dominabitur Astris: вероятно, она дала на то своё разрешение. Это стало причиной некоторых трений между английскими и немецкими розенкрейцерами, поскольку после смерти фройляйн Шпренгель в 1890 году её нюрнбергские коллеги оскорбились тем, что с ними не-посоветовались по поводу создания английского отделения общества. Они сообщили адептам из Лондона, что не будут оказывать им никакой магической поддержки, однако будут снабжать их знаниями, необходимыми для самостоятельных контактов с Тайными Вождями.

Как бы то ни было, сейчас ко всей этой истории принято относиться с подозрением. Скорее всего, Уэсткот выдумал её, подделав как манускрипт, так и грамоту. Возможно, это было сделано при поддержке со стороны Вудмена и Мазерса, причём фройляйн Шпренгель никогда не существовала. Уэсткотом двигало желание основать организацию, которая могла бы соперничать с Теософским обществом Блаватской. Что бы там ни произошло на самом деле, это несущественно. Важно, что к 1890 году «Золотая Заря» уже была вполне признанной организацией, растущей и упрочивающей своё влияние.

В «Золотой Заре» занимались преимущественно ритуальной магией, а также искусством оказывать влияние при помощи хорошо тренированной воли. Члены общества в основном стремились лишь получить знания в области магии, и только немногие действительно хотели заниматься ею на практике.

Тому, кто желал достичь успехов в магии, следовало верить в способность человека общаться со вселенной как с целым, а также в то, что правильно тренированная человеческая воля способна исполнить буквально любое желание. Кроме того, нужно было верить в существование планов и уровней бытия, отличных от физического, в то, что есть разумные существа помимо имеющих физическое воплощение, и в то, что люди находятся лишь в процессе восхождения по лестнице психической эволюции.

Вступив в контакт с этими иными планами бытия или войдя в них, на них можно было воздействовать при помощи исполнения соответствующего обряда. В обществе «Золотая Заря», как правило, использовался герметический ритуал, то есть ритуал, имеющий отношение к богу Гермесу. Это действо называлось заклинанием Гермеса. Поскольку с Гермесом связано число восемь, ритуал совершался при восьми зажжённых свечах, алтарь был восьмиугольным или стоял внутри восьмиугольника, начерченного на полу. Во время ритуала принималась пища, ещё со времён древних греков ассоциирующаяся с Гермесом. В процессе церемонии маг отправлял своё энергетическое тело на другие уровни бытия и, пребывая в них, получал знания, силу или возможность общения, которые стремился получить. Как правило, маг хотел изменить своё сознание, с тем чтобы общаться с другими разумными существами и получить от них информацию или навыки, необходимые для тренировки воли.

Поначалу «Золотая Заря» была не более чем кружком промасонски настроенных, похожим образом мыслящих начинающих магов. В обществе состояло даже несколько женщин, также заинтересованных в оккультизме: в отличие от большинства других обществ, приём женщин не возбранялся. Однако под руководством Мазерса все изменилось.

В течение нескольких лет Мазере жил впроголодь, с трудом сводя концы с концами и отдавая своё время науке, но в 1890 году его приняли библиотекарем в Музей Хорнимена, располагавшийся в Форест-хилле на юге Лондона. Эта эклектичная коллекция совмещала в себе экспонаты по этнографии и естествознанию с музыкальными инструментами и была основана в 1860-х годах Фредериком Джоном Хорнименом, известным чайным торговцем, членом партии либералов и депутатом парламента от Фалмута и Пенрина. Эту работу Хорнимен предложил Мазерсу по настоянию своей дочери Энни, вступившей в общество «Золотой Зари». Энни, которую друзья прозвали Тэбби, была подругой красавицы жены Мазерса, Мины Бергсон, сестры философа Анри Бергсона: девушки вместе учились в Школе изящных искусств Слэйда. Получив работу, Мазере с женой, которая была намного младше его, поселился при музее. Несомненно, дело было в том, что Энни Хорнимен хотела помочь подруге выбраться из полунищенского состояния, в котором та находилась. Тем не менее в первый же год работы Мазере поссорился с Хорнименом, втом числе из-за ложной информации, которую дал о себе Мазере во время общенациональной переписи, объявив себя на пятнадцать лет младше, чем был на самом деле. После того как он был изгнан из музея, Энни Хорнимен по меньшей мере ещё пять лет продолжала оказывать обоим Мазерсам материальную поддержку.

В 1892 году Мазерсы переехали в Париж, где сначала жили по адресу бульвар Сен-Мишель, 121, а затем переехали в пригород Отей и поселились на улице Моцарта, 87.

В то время Мазере именовал себя шевалье Мак-Грегор. По слухам, Мазере, который познакомился с Миной Бергсон в библиотеке Музея Хорнимена и сменил её имя на имя Мойна, потому что оно звучало более по-шотландски, никогда не имел с ней половых сношений, поскольку считал, что половые связи являются помехой в самосовершенствовании мага.

Мойна Мазере была ясновидящей, и через неё, как утверждал Мазере, он вступал во взаимодействия с Тайными Учителями. По его собственному утверждению, он встретил троих из них однажды вечером в Булонском лесу. Оснащённый знаниями, которые дали ему эти трое, Мазере вернулся в Лондон и объявил Вудфорду и Уэсткоту о том, что узнал. Удивив их своими известиями, он уверил рядовых членов «Золотой Зари» в том, что является носителем истин, которые были переданы лично ему, и что Тайные Учителя назначили его главой всего сообщества. За очень короткое время он стал единственным лидером «Золотой Зари». Облечённый такой властью, он сочинял новые ритуалы, писал новые манускрипты и учредил внутри ордена отдельную ступень для тех адептов, которым удавалось добиться заметного прогресса в магии. Его высокое положение, несомненно, гарантировало ему некоторое финансовое вознаграждение.

Общество было организовано иерархически. Сначала человек вступал в Первый (или внешний) орден в качестве неофита, затем продвигался, в зависимости от уровня именуясь зелатором, теоретиком, практиком или философом, причём последнего уровня достичь было невероятно трудно, потому что к этому моменту человек должен был овладеть уже очень большим количеством знаний и почти уже быть в состоянии входить в контакт с собственным святым Ангелом-хранителем. Члены внешнего ордена участвовали в ряде магических церемоний, но не совершали серьёзных магических действий. Во Второй (внутренний) орден можно было вступить только по при-глашениюТайныхУчителей, которые выражали свою волю через Мазерса. Если Первый орден был окутан тайной, то Второй был абсолютно секретным, поскольку, попав в него, члены «Золотой Зари» получали указания по занятиям ритуальной магией.

Известный под названием Rosae Rubeae et Aurae Crucis, что означает «Рубиновая Роза и Золотой Крест», Второй орден включал в себя три уровня — Adeptus Minor (младший адепт), Adeptus Major (старший адепт) и Adeptus Exemptus (исключительный адепт). За ними следовал уровень, который обыкновенно называют Argentinum Astrum (серебряная звезда), но он недоступен для людей. Разумеется, Мазере достиг уровня Adeptus Exemptus. Этого было достаточно: он поднялся до наивысшей точки, к которой только может стремиться человек.

Как только вся эта система установилась, для «Золотой Зари» наступила эпоха процветания. Под своей сенью общество собрало обширный корпус разнообразного, порой несовместимого магического материала и сфабриковало из него жизнеспособную (действующую) систему с упорядоченной структурой членства и отправления обрядов, а также со сводом наставлений для занятий теоретической и практической магией. В 1893 году в обществе состояло 170 действующих членов, причём к 1896 году их число возросло до 315 человек. Храм Изи-ды — Урании (так сказать, главный штаб общества) проводил свои ритуальные церемонии в Марк-Мейсон-холле на Грейт-Куин-стрит в Лондоне, главном здании масонской ложи, предназначенном для членов высшей ступени масонского братства. Отделения «Золотой Зари» были и вне Лондона. Например, храм Озириса в Уэстон-сью-пер-Мэре, Храм Гура в Брэдфорде, Храм Амен-Ра в Эдинбурге и Храм Ахатор, основанный Мазерсом в Париже в 1894 году. Некоторые храмы существовали недолго, другие — наоборот. Члены Второго ордена, число которых достигло в 1900 году шестидесяти, встречались в менее роскошных условиях: на Оукли-сквер, 26, неподалёку от железнодорожной станции Юстон, а затем на Блайт-роуд, 36. В Марк-Мейсон-холле арендовалась отдельная комната для особо важных церемоний.

Плата за посвящение составляла десять шиллингов. Ещё десять шиллингов уплачивались ежегодно в виде членского взноса. Во время собраний по рядам пускали шляпу для сбора пожертвований. Казной общества заведовал Мазере. В общество принималось большое количество новых членов, поскольку Мазерсу необходимо было как укреплять финансовое положение общества, так и наращивать своё собственное состояние. Однако значительная часть принятых людей не задерживалась надолго. Большинство новых членов были выходцами из крупной буржуазии с более чем поверхностным представлением об иной реальности и о том, что в наши дни назвали бы лунатизмом или сумасшествием. Однако среди них было несколько искренне заинтересованных и серьёзных людей.

Самым известным примером последних является У.-Б. Йейтс, который с подросткового возраста интересовался оккультизмом, особенно чёрной магией и сатанизмом, и основал свою собственную небольшую группу под названием «Герметическое общество», которая действовала в Дублине, пока Йейтс в 1887 году не переехал в Лондон. Впервые он встретил Мазерса в читальном зале Британского музея, где, как вспоминает Йейтс, он «часто видел человека лет тридцати шести — тридцати семи в коричневом вельветовом пиджаке с худым, решительным лицом и атлетическим телосложением, который казался, прежде чем ему стали известны его имя и род занятий, некой романтической фигурой». В марте 1890 года Мазере предложил Йейтсу вступить в «Золотую Зарю», а в январе 1893-го принял его во Второй орден, дав ему внутреннее имя Frater Demon Est Deus Inversus (Брат злой дух — Бог наоборот), что отвечало сатанинским представлениям Йейтса.

Как бы ни расширял границы «Золотой Зари» приток новых членов, столь же быстро нарастали и противоречия внутри общества. Вудфордумерв 1891 году, аУэст-кот отошел от управления обществом, возможно, после того, как Мазере, самоуверенный автократ, вынудил его это сделать, но уж точно после того, как его работодатели сообщили ему, что членство в оккультном обществе несовместимо с должностью следователя. Как именно начальство Уэсткота узнало о том, что он состоит в тайном обществе, остаётся только догадываться, однако сам Уэсткот считал, что информация поступила от Мазерса, который, по-прежнему живя большей частью в Париже, пытался управлять своей паствой издалека при помощи регулярно отсылаемых распоряжений и энциклик. Адептам, получающим магическое знание от Мазерса, полагалось подписывать обещание в личном повиновении ему до тех пор, пока они не продвинутся в магическом искусстве. Многие соблюдали это предписание, но никакого повышения в отношении их не следовало, тогда некоторые начинали подозревать, что магические знания и сила Мазерса не безграничны. Встречались и такие, кто не был готов слепо подчиняться и хотел знать, на что идут деньги членов общества, были и пуристы, которые сомневались в подлинности ритуалов. Добровольные уходы, а также исключения из общества стали частыми и провоцировали волнения.

Мазере раздражал всех. С ним поссорилась даже Энни Хорнимен, и в декабре 1896 года она была исключена из общества за неповиновение. Энни, недовольная тем, что Мазере был якобитом, его часто повторявшимися запоями и расточительством, прекратила оказывать ему финансовую помощь. Правда, для их разрыва была и другая, подспудная причина. Энни поссорилась с доктором Эдвардом Берриджем, гомеопатом и членом «Золотой Зари», и попросила Мазерса исключить его. Однако Бер-ридж был другом Мазерса, и Мазере встал на его сторону. Группа членов общества ходатайствовала о том, чтобы Мазере не исключал Энни, но тот не внял этим просьбам. После исключения Энни у Мазерса начались серьёзные проблемы с деньгами, и он изо всех сил старался добыть их.

Один из способов, которым он зарабатывал себе на жизнь, заключался в торговле турецкими железнодорожными акциями. Другой — в публичном проведении магических церемоний. Всё началось с того, что однажды вечером Мазерсу явилась египетская богиня Изида и повелела ему рассказать людям о её божественности. Мазере превратил одну из комнат своей квартиры на улице Моцарта в храм богини Изиды и начал устраивать там театрализованные церемонии, во время которых он был одет в длинную белую мантию, опоясанную ремнём с выгравированными на нём знаками зодиака, на его щиколотках и запястьях красовались священные браслеты, а через плечо была перекинута шкура леопарда. Тем временем Мойна надевала мантию из шифона, конусообразную египетскую шапку. Её голову венчал цветок лотоса. Поначалу эти представления проводились только для друзей, но вскоре один журналист посоветовал Мазерсу сделать церемонии публичными. Вероятно, выиграв битву со своей совестью, Мазере согласился. Для своих представлений он арендовал маленький Театр Бодиньер с камерной атмосферой, располагавшийся по адресу улица Сен-Лазар, 18. На сцене возвышалась огромная статуя Изиды, окружённая изображениями менее значительных божеств. Перед статуей располагался алтарь, а на нём — тибетская лампа, в которой горело неугасимое пламя.

Иерофант Рамзес (Мазере) появлялся из-за кулис, держа в руках цветок лотоса и трещотку, которой он тряс. Стоя около алтаря, он произносил несколько заклинаний из египетской Книги мёртвых, и Верховная жрица Анари (Мойна) приступала к материализации и вызыванию Изиды. Затем следовал финал, во время которого французская танцовщица исполняла Танец Четырёх Стихий. Не осталось никаких данных о том, сколько таких представлений было дано и сколько денег они принесли Мазерсу.

Кроули был принят в общество «Золотая Заря» в качестве неофита в Марк-Мейсон-холле 18 ноября 1898 года. В момент вступления он был уверен, что здесь он сможет проникнуть в тайны бытия и страстно желал найти в этом обществе систему, которая дала бы направление его магическим устремлениям. Остальное, как он считал, должно было прийти с опытом.

Он проходил обряд посвящения со всей искренностью и серьёзностью, приличествующими этому случаю, хотя тот факт, что церемония проходила в здании масонской ложи, разочаровал его. Его насторожило и то, что члены общества, как оказалось, в основном были обычными буржуа. Однако эти небольшие недостатки были смягчены самим событием. Ритуал выглядел впечатляюще и содержал, по убеждению Кроули, настоящие магические формулы и заклинания. Сквозь призму священной природы этой церемонии Кроули увидел себя входящим в Тайную церковь святого Грааля.

Перед началом этого волнующего ритуала Кроули одели в просторную мантию, доходившую ему до лодыжек, голова его была целиком закрыта шапкой, а талия подвязана трижды обёрнутой вокруг неё верёвкой. К его правому запястью была также привязана верёвка, конец которой держал проводник. Этот человек должен был провести Кроули по ступеням обряда. Затем его ввели в храм, где на его руки и мантию начали брызгать водой и воскурять вокруг него ладан. Потом с лицом, по-прежнему закрытым шапкой, его подвели к алтарю, перед которым он встал на колени и дал клятву хранить тайну ордена и соблюдать законы братства. Этого требовал обряд. Заключительная клятва угрожала новичку ужасной смертью, в случае если он нарушит первые две. После того как завершился обход храма, шапка была снята. Теперь к Кроули обратились три мага, которые официально приняли его в «Герметический орден «Золотой Зари»». По завершении этого этапа Кроули сообщили секретные знаки общества, рассказали о принятой в обществе манере рукопожатия и особенной походке. Затем имело место грубое подобие таинства причащения, и церемония закончилась. Сходство этого обряда с ритуалом вступления в масонскую ложу никак не назовёшь поверхностным. Эти церемонии совпадают даже в отношении заключительной клятвы, согласно которой вступающий в орден должен хранить тайну. Если бы Кроули знал об этом, он, возможно, был бы ещё более разочарован.

Во время обряда Кроули было дано магическое имя, которое, как обычно и бываете большинством таких имён, больше напоминало девиз. Его назвали Пердурабо, что означает «Тот, который пребудет». Имя оказалось пророческим, хотя большая часть церемонии, как стало понятно со временем, прошла напрасно. Кроули нарушил почти все свои клятвы, однако так никогда и не подвергся ужасной смерти от грома и молнии.

По окончании церемонии Кроули был представлен своим товарищам по обществу «Золотой Зари». Они оказались явно ниже его. По мнению Кроули, почти все они представляли собой «жалкое сборище ничтожеств; члены Ордена оказались такими же вульгарными и заурядными, как и любая другая группа обычных людей». Только Джо-унс и Бейкер имели образование и были сведущими в науках. Тем не менее несколько человек выделялись среди обывательской серости остальных. Это были У.-Б. Йейтс, Флоренс Эмери — известная актриса со сценическим псевдонимом Флоренс Фарр, А.-Э. Уэйт, издатель Алд-жернон Блеквуд и писатель Артур Мейчен тоже состояли в обществе, хотя и не всегда активно участвовали в его жизни.

Можно предположить, что пренебрежительное отношение Кроули к остальным членам «Золотой Зари» являлось типичным проявлением его самомнения, и, возможно, это так и есть, но существуют и другие отзывы о них, как о пёстрой толпе ничтожеств. Мод Гонн, ирландская патриотка и фенианская националистка, в которую был влюблён Йейтс и которая вступила в «Золотую Зарю» в 1891 году, высказывалась о членах общества как об «ужасной компании». Флоренс Фарр держалась, несомненно, другой точки зрения. Занимая в обществе официальный пост и являясь бывшей любовницей как Йейт-са, так и Джорджа Бернарда Шоу, она, как рассказывали, была не в состоянии отклонить хоть какое-то из делаемых ей предложений и находилась в сексуальной связи с несколькими членами общества, включая, по слухам, и самого Кроули.

Однако Кроули постигло и ещё одно разочарование, касавшееся уровня тайных знаний, которые ему давали в Обществе, и содержания «Разъяснительных лекций», которые он должен был посещать. Оказалось, что со значительной частью этой информации он уже знаком. И дело здесь не в самоуверенности Кроули. Он потратил месяцы на изучение литературы по магии, и ему были известны источники и происхождение того материала, который давали на лекциях. Более того, он обнаружил, что то, чему его «учили», можно легко прочесть в книгах, был бы только интерес и желание.

Благодаря предварительной подготовке, энергии, жажде к познанию, способности быстро обучаться, Кроули стремительно продвигался по ступеням Ордена. Через месяц он стал зелатором, через два — теоретиком, а к февралю 1899 года — практиком. Поскольку правила требовали трёхмесячного перерыва, его не производили в философы вплоть до мая. После этого он мог бы быть немедленно посвящен во Второй орден, но такое повышение требовало семимесячного ожидания и специального приглашения: автоматический перевод был невозможен.

Таким образом, в этот момент возникла временная остановка в его продвижении по магическому пути. Тогда Кроули направил своё внимание на Операцию Абрамелина, которую называют также Операцией тайной магии Абрамелина. Цель этого раздела магии заключалась в получении знаний об Ангеле-хранителе и во вступлении во взаимодействие с ним, что, в свою очередь, являлось средством познания себя. Джоунс одолжил Кроули экземпляр книги Мазерса об Абрамелине, а также проинструктировал его относительно первоначальных шагов Операции.

Информацию о волшебнике Абрамелине Мазере обнаружил в одном из манускриптов, хранившихся в парижской библиотеке Арсенала. По словам Мазерса, манускрипт о магии Абрамелина представлял собой книгу, написанную Авраамом Евреем в 1458 году. Он обучался оккультным наукам, подобно многим образованным евреям XV века, и однажды отправился в Египет, чтобы найти себе учителя по тайнам магии. Оказавшись на месте, он встретил другого еврея по имени Аарон, который, в свою очередь, рассказал ему о существовании мага Абрамелина, который, живя в Арачи, якобы обладал большими знаниями в оккультных науках. Авраам Еврей поехал туда и стал учеником Абрамелина. Впоследствии, уже став опытным магом, он написал книгу, собрав туда всё, что узнал от учителя. Эта книга была переведена на французский около 1700 года. На неё-то и наткнулся Мазере и перевёл с французского на английский. Мазере был не первым, кто изучал книгу Абрамелина. Её читали Альфонс Луи Констан, который под псевдонимом Элифаса Леви заложил основы вновь возродившегося интереса к магии в XIX веке, а также Эдвард Роберт Бульвер, второй барон и первый граф Литтон, романист и наместник короля в Индии.

Эта книга считалась самым значительным из магических трактатов, и Кроули был о ней очень высокого мнения. Он начал понимать, что большинство ритуалов были либо выдуманными, либо переделанными из старинных католических или иудейских обрядов. «Книга тайной магии волшебника Абрамелина», как она называлась, представляла собой исключение. Эта книга, — писал Кроули, —

написана благородным стилем. Она абсолютно ясна; она не требует ни соблюдения причудливых деталей ритуала, ни даже обычных вычислений. В ней нет ничего, что раздражало бы ум. Наоборот, описанные в ней действия в высшей степени просты. А предлагаемый метод находится в полном соответствии с этими действиями. Там есть — это правда — определённые предписания, которых необходимо строго придерживаться, но они касаются лишь соблюдения правил хорошего тона при проведении столь величественной операции. Магу следует поселиться в доме, где отсутствие шума и суеты было бы гарантировано; после этого не нужно делать практически ничего — лишь с возрастающим усердием и сосредоточенностью в течение шести месяцев уповать на получение доступа к Знанию об Ангеле-хранителе и на общение с ним. Как только Ангел-хранитель появляется, необходимо сначала вызвать Четырёх Великих Князей Мирового Зла; затем — восьмерых вице-князей и наконец триста шестнадцать их слуг. Заранее следует заготовить несколько талисманов, заряженных силой этих духов. Используя правильные талисманы, можно добиться практически чего угодно.

В магии существует два раздела. Один заведует силами добра, другой — силами зла. Это отражено в терминах «белая» и «чёрная» магия соответственно. Звание «чёрного мага» применимо к тому, кто использует свои магические силы для достижения эгоистических или злых целей. Абрамелин учил, что силы доброй (белой) магии имеют превосходство над чёрными, сатанинскими силами и что все явления суть результат действия сил зла под влиянием добрых сил. Тем не менее иногда злые силы выходят из-под власти добрых и несут с собой разрушения. Находясь на свободе, они могут заключать формальные соглашения с людьми, держа их у себя в рабстве. Человек, находящийся на полпути вверх по духовной лестнице и колеблющийся между добром и злом, одинаково подвержен влиянию как своего Ангела-хранителя, так и злого демона.

Чтобы не подвергаться риску со стороны сил зла, практикующий маг должен был вести безупречную жизнь, поддерживая при помощи молитвы и медитации связь с Ангелом-хранителем, чтобы тот наставлял его относительно противостояния силам тьмы, а также использования этих сил для добрых дел. Если мага постигала неудача, он оказывался под властью злых демонов, на него обрушивались страдания и он попадал в ад.

В магии Абрамелина имеются списки ангелов и демонов, которых следует вызвать, а также талисманов, могущих, среди прочего, воскрешать мёртвых, делать человека способным к мистическим полётам, возбуждать и успокаивать бури, находить или делать золото, разжигать страсти между людьми. Однако всё это было невозможно до тех пор, пока магу не явится его Ангел-хранитель и не обучит его магической методологии. Приготовление к этому событию занимает не меньше шести месяцев.

Идея Операции Абрамелина захватила Кроули, в том числе, как он предполагал, из-за одного случая из его жизни и сказанной в связи с этим случаем фразы. Это случилось с Кроули в детстве, но запомнилось ему надолго. Кроули собирался куда-то ехать с родителями и оказался на железнодорожной станции. Какой-то из станционных носильщиков тащил на спине большой дорожный сундук. Сундук соскользнул, едва не попав на мальчика. Если бы сундук упал на маленького Кроули, он мог бы прибить его до смерти. Эдвард Кроули мимоходом заметил, что, вероятно, ангел-хранитель Алика уберёг его в этот день. Теперь, когда он изучал магию, ему казалось, что фраза об Ангеле-хранителе была существенной.

С тех пор как Кроули покинул Кембридж, он жил у своей матери, если не считать времени, когда он путешествовал или останавливался в отеле «Сесиль». Теперь преследование магических целей требовало от него перебраться в отдельное жильё: едва ли он мог провести Операцию Абрамелина в своей комнате в доме матери. Поэтому Кро-ули снял квартиру по адресу Чансери-Лейн, 67/9, в лондонском Сити. В договоре об аренде квартиры он подписался как граф Владимир Сварев. Мотивом для этого обмана послужило, какой говорил, желание узнать, как люди относятся к представителям высшего сословия — в конце концов, о том, как они относятся к молодым буржуа, он уже знал. Кроме того, этим поступком он потворствовал своему самолюбию и романтическому воображению, и это был далеко не последний раз, когда он «присваивал» себе титул. Когда вышел новый сборник стихотворений Кроули, «Иезавель», он воспользовался своим новым псевдонимом.

Весной 1899 года, продолжая постижение магии и готовясь к Операции Абрамелина, Кроули познакомился с человеком, который оказал на его жизнь не меньшее влияние, чем Оскар Экенштайн. Речь идёт об Аллане Беннете.

Беннет был членом Второго ордена. Вступив в «Золотую Зарю» в 1894 году, он через год получил от Мазерса приглашение перейти на второй уровень Организации. Он родился в декабре 1872 года в семье инженера, который умер, когда его сын был ещё совсем ребёнком. Беннет воспитывался под присмотром матери, строгой католички. Беннет, наиболее уважаемый член «Золотой Зари», и Кроули встретились на одной из церемоний в Марк-Мейсон-холле. В продолжение обрядовой части вечера Кроули «осознавал близкое присутствие огромной духовной и магической силы», которая, как он понял, когда обряд был окончен, исходила от Беннета. Беннет пересёк зал, подошёл к Кроули и обвинил его в том, что он «связывается с Гоэтией», под которой, как понял Кроули, он разумел злые магические силы. Кроули не принял обвинения, но и не отклонил его, возможно, потому, что он в тот момент уже работал над Операцией Абрамелина и чувствовал себя виноватым. Однако проницательность Беннета произвела на него впечатление.

Беннет представлял собой загадочную и необычную личность. Свои тёмные волосы он носил зачёсанными вперёд так, что они закрывали лоб. Его глаза смотрели из-под густых бровей пронизывающим взглядом; у него был заострённый нос и бледная кожа. Впоследствии он стал брить голову, подчёркивая свою мистическую наружность. Он имел хрупкое здоровье и периодически страдал от жестоких приступов астмы. Чтобы противостоять своей болезни, он периодически проходил курс лечения медикаментами. В начале каждого цикла лечения он принимал опиум внутрь, потом, через неделю или две, переходил на инъекции морфия. В какой-то момент он начал принимать кокаин, но, когда тот стал вызывать у него галлюцинации, заменил его вдыханием хлороформа. В результате приёма всех этих медикаментов закупорка лёгких устранялась, Беннет выздоравливал до следующего приступа астмы. Тогда весь круг повторялся.

Возможно, благодаря особенностям воспитания, а также своему постоянному болезненному состоянию, Беннет «считал наслаждения жизни (и прежде всего физическую любовь) дьявольскими иллюзиями, изобретёнными врагом рода человеческого, с тем чтобы завлечь души в порочный круг бытия». ТакпишетКроули, добавляя, что Беннет «никогда не знал радости; он всем своим существом презирал удовольствие и не верил в него». Этому была своя причина: когда Беннет подростком услышал правду о жизни, сама идея физического совокупления вызвала у него такое отторжение, что он решил, что Бог — это зло, и с тех пор верил, что доброта Бога — всего лишь миф.

Убеждённый в безнравственности Бога, он отверг католицизм своей матери и обратился к магии. В восемнадцатилетнем возрасте он достиг одной из наивысших ступеней мистического транса и решил, что он — буддист. У него была волшебная палочка из миндального дерева, увенчанная золотой пятиконечной звездой с бриллиантом. Кроме того, он никогда не появлялся без сияющей длинной стеклянной призмы, которую он использовал для насылания порчи. Однажды Кроули видел, как Беннет использовал её против одного теософа, усомнившегося в его магической силе. «Понадобилось четырнадцать часов, — сообщает Кроули, — чтобы этот недоверчивый человек пришёл в чувство и снова мог управлять своим телом и разумом». Помимо своего постоянного интереса к магии, Беннет, обучавшийся химии, обладал также глубокими знаниями об электричестве и считался знатоком индуистских и буддистских священных текстов.

Несомненно, Беннет был образованным человеком, с харизматическим типом личности и мощным интеллектом. Нет ничего удивительного в том, что Кроули тянуло к нему. Кроули понимал также, что Беннет может научить его магии лучше, чем кто-либо другой. К тому же он мог сделать это быстро. Кроули не терпелось научиться всему, чему только можно, тем более что он чувствовал: обучение в «Золотой Заре» шло не теми темпами, на которые он рассчитывал.

На следующий день после их знакомства Кроули отправился на квартиру к Беннету, который жил к югу от Темзы. Он был шокирован, когда увидел, что Беннет живёт в крайне стеснённых обстоятельствах дома у другого начинающего оккультиста по имени Чарлз Роше. Кроули, будучи состоятельным молодым человеком, предложил Беннету переехать в его, более удобную, квартиру при условии, если Беннет согласится быть его наставником в магических делах. Беннет принял приглашение.

Кроули был в восторге. Его поиски закончились. Теперь он нашёл такого учителя по магии, о котором мечтал. Как он напишет во втором томе своей полной автобиографии, опубликованной в 1929 году, теперь у него были все учителя, в которых он нуждался. Посвящение, предпосланное автобиографии, выглядит так:

Троим незабываемым людям.

Ричарду Фрэнсису Бертону, истинному пионеру духовных и физических свершений.

Оскару Экенштайну, который научил меня следовать своему пути.

Аллану Беннету, который делал то, что мог.

Беннет переехал на квартиру Кроули и начал интенсивно заниматься с ним церемониальной магией. Кроули, сообразительный и любознательный ученик, обучался у Беннета искусству приобретать, осознавать и применять магическое знание. Вместе они совершали разнообразные церемонии, вызывали духов, изготавливали талисманы. До вступления во Второй орден Кроули не имел права доступа к рукописям Мазерса, но Беннет, в нарушение своей клятвы, дал ему копии этих рукописей.

Церемонии, которые проводили Кроули и Беннет, не очень различались по форме. Сначала маг вызывал нужного ему бога при помощи молитвы, прося, чтобы бог прислал соответствующего архангела. Как только архангел появлялся, к нему обращались с просьбой прислать ангела (или ангелов) соответствующей «сферы» — говоря непрофессиональным языком, той области духовного мира, которой управлял вызванный бог. Когда же прилетал ангел, его просили предоставить доступ к духу, от которого, когда тот появлялся, маг мог потребовать нужных ему знаний или исполнения других своих желаний.

Помимо церемониальной магии, Беннетучил Кроули гаданию, каббале, искусству ясновидения и «духовидческому крику», геомантии, умению толковать символы и, что наиболее важно, использованию карт Тарой манипуляциям с ними. Это был исключительный курс обучения магии, который упрочил магические навыки Кроули.

Очевидно, что они усиливали интенсивность своих магических занятий при помощи наркотиков. Нет сомнений, что Беннет использовал кокаин для достижения магических целей, поскольку он прямо писал об этом в своей записной книжке того времени. Будучи астматиком, он имел постоянный доступ к широкому спектру медицинских препаратов. Беннет применял свои лекарства для расширения границ сознания, как сказали бы хиппи 1960-х годов. Он стремился к этому и до встречи с Кроули, употребляя в пищу галлюциногенные растения и грибы.

Узнав от Беннета, что есть древняя традиция использования наркотиков для магических целей и что существует истинно магический наркотик, который может открыть двери сознания, Кроули пустился на поиски этого наркотика. На протяжении всей жизни он бесстрашно экспериментировал со всеми видами наркотиков, которые попадали в его руки, — от опиума и кокаина до гашиша и эфира, — ничто не могло сдержать его. Его пренебрежение к опасностям наркотической зависимости было таким же, каким когда-то было его пренебрежение к сифилису. Он придавал мало значения риску расшатать свою психику (или даже сойти сума), которому он подвергался, как и любой человек, употребляющий наркотики. Во всём этом не было ничего незаконного: широкий ассортимент препаратов, которые сегодня считаются запрещёнными наркотиками, свободно продавался в аптеках по всей Великобритании, поскольку Закон об опасных наркотиках вступил в силу лишь в 1921 году. Кроули не боялся привыкания потому, как он говорил, что его нравственная чистота должна была защитить его. Кроме того, само понятие зависимости, считавшейся в те времена привычкой, было мало изучено.

Его поиски имели чёткую цель. Кроули хотел обнаружить химический препарат, способный освободить его душу, оставив её открытой для магического проникновения богов и духов. Поначалу Кроули не принимал наркотиков ради удовольствия: однако со временем возникло привыкание, и он стал употреблять их, потому что у него не было выбора.

Кроули был убеждён, что приём наркотического препарата — во всяком случае, правильного «магического» препарата — должен предварять любую магическую церемонию, поскольку наркотики позволяли наиболее легко достигать мистических состояний. Являлись ли эти состояния действительно мистическими или они представляли собой видоизменённое мировосприятие человека, находящегося под воздействием наркотика, преобразованием или картиной его души — это, вероятно, не имело значения. Что было важно, и особенно важно в случае Кроули, так это его вера в магическую сущность этих состояний. Он извлекал пользу из того, как эти состояния заставляли его пересматривать свои базовые убеждения и ценности с новых позиций, заново постигать мир с точки зрения магии и мистики. Одной из главнейших целей его жизни было расширение границ сознания любыми средствами: по отдельности или в каких-либо комбинациях.

После переезда Беннета в квартире Кроули закипела магическая жизнь. В двух комнатах были устроены храмы: один белый, а другой чёрный. В первом находилось шесть зеркал размером по сорок восемь квадратных футов каждое, чтобы отражать силу любого заклинания и удерживать её в пределах комнаты. Второй же храм, в который Кроули, судя по всему, почти не входил, пока Беннет жил у него, и устроенный только для поддержания магического равновесия с первым, был лишь немногим просторнее, чем большой шкаф для посуды, вмещая маленький алтарь, который опирался на фигуру негра, и человеческий скелет, который Кроули кормил кровью и мёртвыми воробьями. Целью Кроули было оживить скелет, но в этом он потерпел неудачу. В каждом из храмов на полу были начерчены магический круг и пентаграмма.

Описание того, какой эта квартира предстала бы постороннему взгляду, можно найти в рассказе Кроули «На развилке дорог»:

…Из полумрака лестничного пролёта с его холодными каменными ступенями девушка попала в розово-золотой дворец. Комнаты поэта были просты и строги в своей элегантности. Стены были оклеены японскими чёрно-золотыми обоями, посреди комнаты висела старинная серебряная лампа, внутри которой мерцал тёмно-рубиновый электрический свет. На полу чёрными и золотыми пятнами стлались шкуры леопардов, на стене висело большое распятие из слоновой кости и чёрного дерева… там находился скелет, чьи кости были покрыты застывшей кровью. Рядом был алтарь зла, круглый стол, поддерживаемый фигуркой негра из чёрного дерева и как бы стоящий на его руках. Над алтарём распространялся тошнотворный запах, зловоние, распространяемое жертвами злого бога, отравляло воздух. Они находились в крошечной комнате, и девушка, пошатнувшись, наткнулась на скелет. Его кости были нечисты; на них была скользкая слизь, перемешанная с кровью, как будто какой-то отвратительный обряд вот-вот должен был одеть его новой плотью.

Неудивительно, что квартира вмещала как злые, так и добрые силы. Кроули описал случай, как однажды вечером он и Джоунс вышли из квартиры, в то время как воздух в ней ещё трепетал от присутствия сил, которые они только что вызвали. Выходя на улицу, они заметили на ступенях дома полупрозрачные тени. Возвратившись через какое-то время, они встретили на лестнице чёрную кошку и нашли дверь квартиры открытой, мебель — разбросанной в беспорядке, а по комнате маршировали полуматериализовавшиеся существа. И в этот момент, как написал потом Кроули, «началось веселье! Весь вечер по большому помещению библиотеки бесконечной процессией шествовали бесы; 316 из них мы сосчитали, описали, назвали и внесли в список. Это было самое необычайное и самое жуткое из происшествий, которые со мной случались». С тех пор те, кто входил в квартиру, жаловались на головокружение. Когда же Кроули решил наконец переехать, грузчики сказали, что чувствуют физическое истощение. Домовладельцу понадобилось много времени, чтобы найти нового квартиросъёмщика.

Неизвестно, как долго Беннет прожил в квартире Кроули, но, вероятно, они жили вместе вплоть до начала 1900 года. Беннет почти всё время болел, проводя дни в постели в состоянии частичного оцепенения, причиной которого было употребление наркотиков. Кроули часто наблюдал, как он просыпался, тянулся за своей губкой и бутылкой с хлороформом и снова засыпал. Посоветовавшись с Джоунсом, Кроули пришёл к убеждению, что Беннету необходимо уехать из Англии, чтобы восстановить здоровье в более тёплых климатических условиях. Беннет не был против отъезда за границу. Он верил, что его судьба — это Восток и буддизм. Однако у него не было денег на билет. А Кроули не собирался платить за него. Он считал, что платить за друзей — значит ослаблять дружбу, и редко помогал друзьям деньгами. И это несмотря на то, что он мог быть очень щедр в материальном отношении: ведь он по меньшей мере на восемь месяцев приютил у себя Беннета.

Решив помочь Беннету, если не деньгами, то собственными действиями, Кроули и Джоунс вызвали духа по имени Буэр, который обладал способностью исцелять больных. Им удалось вызвать образ духа, и они страстно попросили его об исцелении Беннета. Через несколько дней они получили ответ на свою просьбу. Кроули пришло письмо от женщины по имени Лора Хорниблоу, с которой у него когда-то был роман. В полной автобиографии он написал на полях напротив описания этого эпизода: «Девять раз я поцеловал свою любовь, когда она спала», а ниже добавил: «Алистер Кроули (для Лоры X.)». Эта женщина, которую Кроули описывает как «обольстительную сирену», была женой полковника, служившего в Индии. Свой роман с ней Кроули прекратил, когда начал работать над Операцией Абрамелина: в это время было необходимо сохранять целомудрие. Теперь Лора писала, что хочет продолжить отношения.

Получив письмо, Кроули решил встретиться с ней. «Я не могу вспомнить, — писал он впоследствии, — как мне пришло в голову сделать то, что я сделал, но я отправился на встречу с ней. Она умоляла меня вернуться к ней и обещала сделать всё, что я захочу». Кроули, увидев удачный шанс, сказал ей, что прежде она вела себя эгоистично и должна загладить свою вину. Он попросил её дать ему сто фунтов, добавив, что они нужны не для него, а для другого человека, имени которого он не может ей назвать. Женщина покорно отдала деньги и, по выражению Кроули, «спасла для человечества одну из самых ценных жизней нашего поколения». Билет для Беннета был куплен, и в самом начале 1900 года он официально вышел из рядов «Золотой Зари» и, покинув Великобританию, отправился на Цейлон в Коломбо.

С этой истории связано и ещё кое-что. Когда Лора Хорниблоу отдала деньги, Кроули признал, что и он вёл себя как эгоист, выдвинув свои нужды на первый план по сравнению с её потребностями. «Она, — писал он, — совершила щедрый и великодушный поступок; я должен был ответить ей тем же». И вот в качестве вознаграждения он на две недели увёз её в Париж, где она, как утверждает Кроули, просила его подарить ей живую память об их любви. Кроули сообщает, что согласился, на время оставив мысли об Абрамелине, но так как он никогда не углублялся в подробности этой поездки, её достоверность вызывает сомнение. Однако можно сказать точно, что Кроули не испытывал ни малейших уколов вины, обращаясь со своей любовницей таким образом.

Влияние Беннета на Кроули невозможно переоценить. Он помогему продвинуться в изучении магии. Перед своим отъездом Беннет оставил Кроули большую часть своих записных книжек с заметками о магии. Водной из них содержалось начало каббалистического словаря, где священные слова были записаны не в алфавитном порядке, а согласно их числовым значениям. Однако, когда влияние Беннета закончилось, Кроули, казалось, забросил свои занятия и, как будто в противоречие им, принялся за изучение наименее приятных сторон оккультизма — чёрной магии. Он всё ещё находился под впечатлением оттого случая, когда они с Джоунсом вызвали марширующих демонов; и временами даже у тех церемоний, что проводились в белом храме, появлялся мрачный подтекст.

Не только Лора Хорниблоу отвлекала Кроули от Операции Абрамелина. Летом 1899 года он поехал в Альпы с Оскаром Экенштайном. Во время путешествия он познакомился с известным альпинистом Томом Лонгстаф-фом, который назвал манеру скалолазания, демонстрируемую Кроули, нетрадиционной. «Я видел, как он, — вспоминал Лонгстафф в своей книге об альпинистских подвигах под названием «Моё путешествие», опубликованной в 1950 году, — взбирался по очень опасному и трудному ледяному склону Мер-де-Глас, пониже Геан. Он делал это в одиночку, просто в виде лёгкой прогулки. Вероятно, это был первый, а может быть, и вовсе единственный раз, когда этот сумасшедший, опасный, очень сложный маршрут был пройден». В то же время Кроули и Экенштайн демонстрировали изобретение Экенштайна под названием «когти», аналог современных «кошек», которые их автор стремился усовершенствовать. Это приспособление позволяло легко взбираться по ледяной поверхности с уклоном семьдесят градусов без необходимости вырубать во льду ступени. Однако не все были убеждены в пользе и безопасности этого устройства, и оно не получало широкого распространения вплоть до 1908 года.

Помимо занятий скалолазанием в Альпах, тем летом Кроули посвятил некоторое время путешествиям по Шотландии и Озёрному краю. Он и там немного занимался альпинизмом, но у его путешествий был и другой, скрытый мотив. Он искал чего-то. Чего-то особенного.

ГЛАВА 5. Место в горах

Для совершения Операции Абрамелина Кроули должен был найти помещение, которое могло бы служить магическим домом. Квартира на Чансери-лейн не удовлетворила бы Абрамелина, который требовал особенного, уникального места, специально посвященного ему. Желательно было, чтобы храм для проведения обряда представлял собой отдельно стоящее здание с главным входом, расположенным с северной стороны. Перед дверью главного входа должна была располагаться терраса, посыпанная мелким песком, а на краю террасы должно было быть небольшое помещение, где могли бы собираться злые духи. Окна дома должны были выходить на все стороны света, чтобы наблюдать за этими злыми духами и не позволять им приближаться до появления Ангела-хранителя.

У Кроули было достаточно денег, чтобы купить такой дом, если бы он нашёл подходящий. Он тщательно искал его по всей Великобритании, но всё было напрасно вплоть до конца августа 1899 года. Как-то остановившись неподалеку от Фойерс, на южном берегу озера Лох-Несс, Кроули внезапно увидел идеальное здание. Оно называлось Болескин-Лодж или, по-гаэльски, Байль ос-кеан, что означает «усадьба в горах».

Хотя Кроули называл этот дом поместьем, на самом деле Болескин представлял собой красивое, основательное здание с двумя двухэтажными крыльями, соединёнными одноэтажной перемычкой, в которой располагались прихожие основных входов и длинный коридор, тянущийся по всей длине дома. Этот дом с колоннами и пышным главным входом, расположенным, правда, не с северной стороны, был построен у дороги, на которой и по сей день в иных местах не могут разминуться два автомобиля. От фасада к озеру шёл крутой склон, с которого открывался потрясающий вид на берега и водную гладь, в то время как с задней стороны дома на 150 футов вверх отвесно вздымались скалы, переходящие затем в небольшую долину под названием Гленн-Лиат. Кроме основного здания, там были маленькая каменная сторожка, отдельный дом для прислуги под названием Браун-Лодж, расположенный ближе к дороге, сарай для лодок на берегу озера и гараж для колясок и экипажей. Площадь приусадебной земли составляла около тридцати четырёх акров. На части этого участка был разбит сад, но в основном земля была занята лугом, пастбищем, вересковой пустошью и лесом.

Наведя справки о том, кому принадлежит этот дом, Кроули узнал, что его владелицей была женщина по имени Мэри Роуз Бертон. Кроули нанёс ей визит. Объявив о своём желании купить Болескин, Кроули услышал в ответ, что дом не продаётся. Тогда Кроули предложил за него такую сумму, отказаться от которой было бы безумием. 17 ноября 1899 года Кроули, заплатив 2300 фунтов плюс ещё 700 (в качестве налога на собственность), вступил во владение тем, что в договоре значилось как «участок земли, являющийся частью имения Ловат, представляющий собой старые пахотные земли графства Болескин и находящийся на территории графств Болескин и Абертарф».

Цена, заплаченная Кроули, по меньшей мере вдвое превышала истинную стоимость поместья. Приобретено оно было на имя Алистера Мак-Грегора, проживающего по адресу: Париж, улица Моцарта, 87 — это был адрес Мазерса.

Здание, приобретённое Кроули, было ориентировано с северо-востока на юго-запад. Юго-западную часть дома Кроули отвёл для своих магических занятий, расположив необходимую для них северную дверь в эркере, перед которым устроил требуемую террасу, посыпанную песком с берега озера. Внутри комнаты, которая служила храмом, он установил свою молельню, деревянную конструкцию с подвешенными в ней зеркалами из лондонской квартиры.

Обосновавшись в доме, Кроули усвоил себе манеры и привычки шотландского помещика и начал вести соответствующий образ жизни. Он ловил лососей в озере, стрелял куропаток зимой 1899–1900 годов, а в остальные времена года охотился на кроликов и просто упражнялся в стрельбе. Кроме того, он бродил по горам и выслеживал оленей. Однажды шторм застал его на озере в вёсельной лодке, недалеко от своего берега, но его несколько раз относило на другой берег, где от дома его отделяла одна миля птичьего полёта, и в то же время ему пришлось бы преодолеть тридцать миль, если идти пешком или ехать в экипаже. Он хотел натренировать одну из трёх своих собак, леди Этельдреду, сопровождать его во время занятий скалолазанием, но этот план провалился, потому что собака беспокоила овец горных скотоводов и её пришлось отправить в Лондон. Когда наступила зима и выпал снег, Кроули начал ходить на лыжах по вересковым пустошам и горным долинам. Кроме того, он нанял привратника-кучера, дворецкого вместе с другими необходимыми в доме слугами и непрерывно принимал гостей. В случае надобности Кроули приглашал и кондитера.

Подобно Мазерсу, Кроули начал носить одежду шотландских горцев, в том числе юбку-шотландку, перешитую из шотландки Мак-Грегора. Он восхищался Мак-Гре-горами, считая их «самым царственным, неправедно оклеветанным, романтичным, храбрым и одиноким из родовых кланов». Приписывая себе это имя, Кроули, возможно, вспоминал о своих детских играх с кузеном Грегором, в которых ему доставалась роль знаменитого вождя по имени Роб Рой. Поскольку Кроули на протяжении всей своей жизни питал неприязнь к нижнему белью, нет сомнений, что свою шотландку он носил традиционным образом. Он предпринимал всевозможные шаги, чтобы приобрести привычки и манеры, подобающие его новому титулу. Он называл себя Алистером Кроули Мак-Грего-ром (иногда просто Алистером Мак-Грегором), лордом Болескина и Абертарфа, хотя позднее этот титул был сокращён до более простого и более выразительного лорда Болескина. На его бумаге для письма появилось тиснение в виде позолоченной буквы «Б», увенчанной короной; его почтовая бумага была украшена фамильными гербами и изречением на санскрите.

На протяжении всей своей жизни Кроули притязал на дворянство, называя себя сэром Алистером Кроули. Никто точно не знает, от чего это пошло, но Кроули утверждал, что, учась в университете, он состоял в тайной организации карлистов, мечтавших вернуть дона Карлоса на испанский трон. Будучи членом этой организации, Кроули якобы прошёл военную подготовку и был произведён во дворянство, вероятно, кем-то из знатных сторонников дона Карлоса. В автобиографии Кроули несколько раз упоминает об этом, но нигде не даёт точных и полных сведений. А поскольку многие движения карлистов прекратили свою деятельность ещё до того, как Кроули мог присоединиться к ним по времени своего рождения, велика вероятность, что этим скромным умолчанием он хотел загладить свою ложь (а ещё более вероятно, шутку).

Несмотря на то что Кроули несколько раз самовольно награждал себя дворянским титулом, он испытывал сильную неприязнь к настоящим дворянам. В какой-то момент он пришёл к убеждению, что слишком многие удостаиваются дворянства, что рыцарская честь обесценивается, что дворянами становятся слишком обыкновенные люди, например кинозвёзды. «Когда евреи-выкресты и какие-то шуты садятся за обеденный стол прежде джентльменов, последним пристало бы вовсе отказаться от обеда», — заявлял он. Дворянство подразумевало обязанность «быть человеком чести, принявшим обеты — бороться за справедливость, служить человечеству, защищать несчастных и угнетённых, культивировать в себе храбрость и добродетель». По мере того как его известность росла, он, как утверждает молва, в разное время звал себя также герцог Мидлсекс, граф фон Зонарев (что, возможно, соответствует неверно услышанной фамилии Сварев) и королём Ирландии. Остаётся только догадываться, какие из этих титулов действительно были его псевдонимами, а какие были выдуманы редакциями бульварных газет на потребу публике.

Появление Кроули в Болескине взволновало местных жителей, но проблема, во всяком случае поначалу, заключалась не в его магических занятиях. Что по-настоящему беспокоило соседей, так это ночные прогулки Кроули по окрестностям. Однажды рано утром он обнаружил у себя на пороге бутыль с самодельным виски — молчаливую просьбу не доносить чиновникам из акцизного управления о существовании в горах нелегальных винокуренных заводов. Винокуры волновались напрасно. Отношение Кроули к законодательству было двойственным. С одной стороны, закон защищал обиженного и восстанавливал справедливость, но в законе было и много глупого, поскольку он диктовал мелочные правила для того, чтобы мешать безобидным занятиям невинных людей, нередко делая из мухи слона и заставляя хороших людей прибегать к уловкам и ухищрениям.

Среди постоянных гостей Кроули были его друзья-альпинисты, которые приезжали, чтобы заниматься скалолазанием. Частым гостем был и Оскар Экенштайн, в тот момент увлечённый идеей полётов и летательных аппаратов. Совместно с учёным-математиком из Тринити-кол-леджа Гилбертом Томасом Уолкером (известным современникам какУолкер-Бумеранг) Экенштайн сконструировал несколько бумерангов различной формы, что придавало им очень необычные летательные свойства. Уолкер с Экенштайном и Кроули даже оборудовали на крутом склоне одного из холмов поблизости от Болескина специальный спуск, напоминающий лыжный трамплин. Предполагалось, что кто-то из них на полной скорости помчится с этого склона на велосипеде, снабжённом специальными крыльями, чтобы проверить, сможет ли он парить. У берега озера должна была ждать лодка, чтобы вытащить и человека, и велосипед. К счастью, этот план так и не был реализован.

Среди гостей Кроули была, возможно, и Лора Хор-ниблоу. В записях Кроули говорится о женщине, которую он когда-то «осчастливил» и которая теперь приехала, чтобы остаться у него до весны 1900 года, когда, как он надеялся, его обязательства по отношению к ней закончатся. Подразумевается, что она была беременна, но едва ли это соответствует истине. Как бы то ни было, она гостила в Болескине недолго и вернулась в Лондон.

Кроули наслаждался жизнью в Болескине. Это место было идеально приспособлено для магических целей, оно позволяло ему вести помещичью жизнь (во всей её полноте) и предоставляло широкие возможности для развлечений. Но здесь было и многое другое. Кроули испытывал

благоговейный трепет перед впечатляющими пейзажами этих мест, перед острыми, тёмными холмами, угрюмыми водами одного из глубочайших пресных озёр в Европе, считающегося обиталищем доисторического чудовища, перед зубчатыми развалинами замка Уркварт, находящегося в трёх милях от Болескина на косе противоположного берега озера. Всё отвечало романтическим представлениям Кроули о своих предках. В одном из стихотворений Кроули обобщает свои впечатления от Болескина. Озаглавленные «Отшельнический гимн одиночеству», стихи включают такие строки:

Я сидел на мшистом мысе,

Где каскад рассек породившую его скалу,

И умчался к стремительной светлой пене,

И сиянием крутится он на просторе

И неутомимым священным ударом

Стремится завлечь и запереть

В дикую ласку изумительных водоворотов…

Стихотворение посвящено водопаду Фойерс, расположенному в полутора милях от Болескина. Этот водопад послужил также причиной протеста, который Кроули выразил «Британской Алюминиевой Компании», планировавшей использовать этот водопад, чтобы вырабатывать электроэнергию для своего завода в Форт-Августине. Формулируя идеи, значительно опережающие своё время, Кроули бушевал: «В погоне за деньгами делается всё, чтобы надругаться над природой и уничтожить её». Несмотря на его протесты, этот план всё же был осуществлён.

Хотя Кроули играл роль помещика, истинной целью его жизни в Болескине зимой 1899 и весной 1900 года были занятия магией и соблюдение клятвы о доведении до конца Операции Абрамелина, начинать которую можно было только в пасхальные дни. Итак, Кроули взял на себя устное обязательство, которое звучало так: «Я, Пердурабо, в присутствии Царя Вселенной и всех Сил, Божественных и Ангельских, связываю себя духовной клятвой подобно тому, как я сейчас физически привязан к Кресту Страдания». Затем следовало десять длинных параграфов обязательства, после чего было сказано следующее:

Кроме того, я даю торжественное обещание и клянусь: овладевать этой Священной Наукой так, как то предписано книгой Абрамелина, не пренебрегая ни одной даже мельчайшей деталью её содержания; не интерпретировать и не комментировать это знание в отношении того, что является возможным, а что — невозможным, не использовать эту Священную Науку с целью оскорбить великого Бога или причинить вред ближнему. Обещаю не передавать эту Науку никому из живущих, если только путём длительного взаимодействия и долгих бесед я не буду знать этого человека досконально и тщательнейшим образом не проверю, нацелен ли он на служение Добру или Злу. Я буду точно соблюдать и учитывать при своём обучении тот метод, который использовал Абрамелин по отношению к Аврааму. В противном случае пусть мои усилия останутся бесплодными. Как от скорпиона, буду я бежать от соблазна торговать этим Знанием. Да пребудет это Знание во мне и в моих потомках так долго, как это будет угодно Всевышнему.

Раздел магии, которым был занят Кроули, по преимуществу имел отношение к визионерству. В автобиографии он приводит примеры своих видений, одно из которых было таким:

Лёжа в постели, я вызвал Огненных ангелов и духов, значившихся в списке, назвав их по именам и т. д. и Шестой ключ. Затем я (в качестве Гарпократа) вошёл в свой кристалл. Ангел, который встретил меня, сказал мне в числе прочего, что духи (из списков) вели войну с ангелами тридцати эфирных небес, стараясь предотвратить квадратуру круга. Вместе с ним я отправился в обиталище Огня, но, вероятно, уснул по дороге. Как бы то ни было, очнувшись, я оказался в очень странном состоянии: часть моего сознания осталась там, а вторая часть была здесь. Я пришёл в себя и прогнал духов, но всё тело моё горело. Я метался на кровати — сонный, но в то же время охваченный Огнём! Только повторное, очень осторожное принятие божественной формы Гарпократа позволило мне вернуться в моё нормальное состояние. Потом мне снился длинный сон о женщине, с моей помощью спасавшейся от преследования, а затем о мужчине, который пытался украсть мою драгоценность в виде Розового Креста с туалетного столика в гостинице. Я схватил его, но он оказался гораздо мягче, чем обычный человек (его можно было как угодно согнуть или сделать плоским), а потом сон лишился всякой логики… Я носил его на себе, а потом нашёл расчёску, чтобы побить его ею, и т. д. и т. д. Спрашивается: находился ли я в состоянии одержимости? Призывая ангелов Земли, я достиг удивительного результата. Ангел, бывший моим проводником, отнёсся ко мне с глубочайшим презрением, вёл себя очень грубо и прямолинейно. Он показал мне разные вещи. В центре мира находятся Роза и Крест. Роза является символом абсолютного самопожертвования, слияния всего в нуле (отрицательного), Вселенского Принципа рождения через изменение (а не только при помощи женщины), и Вселенским Светом «Хабс». Крест же — это продолжение принципа Пехт. Итак, я узнал что-то новое, но моё внимание было рассеяно. Так закончилось видение четырёх элементов, которые явились мне — увы! — в сопровождении слабости, глупости и безумия!

Другие этапы операции требовали, чтобы он спроецировал свой образ вовне и переместил в него своё сознание, тем самым сделав для себя возможными магические «путешествия», а также изменение облика. Интересно, что эти его путешествия зачастую были наполнены христианскими образами. По меньшей мере во время одного из них он превратился в распятого Христа.

Как и в своей лондонской квартире, в Болескине Кроули во время своих занятий встретился с необычными явлениями.

Когда я занимался изготовлением талисманов, квадратных кусочков пергамента с надписями, нанесёнными на них индийскими чернилами, а делал я это в самой освещенной комнате моего дома, мне приходилось использовать искусственный свет даже в самые солнечные дни. В комнате воцарялась темнота, которую можно было почти осязать. Более того, дом и терраса вскоре наполнялись призраками в форме теней. Они были, как правило, настолько вещественными, что почти не пропускали света. Я употребил слово «форма», но в строгом смысле здесь нельзя говорить о форме. Это явление трудно описать. Всё выглядело так, как будто у меня было какое-то нарушение зрения, как будто объекты, на которые я смотрел, вовсе не были объектами. Как будто бы они принадлежали к такому порядку вещей или состояли из такой материи, что воздействовали на человеческое зрение, но ничего не говорили ему своим видом.

Проведение Операции Абрамелина являлось рискованным делом, поскольку Кроули не был в состоянии управлять злыми духами, которые, вероятно, жили в сторожке на террасе. Эти духи — Ориенс, Паимон, Аритон и Амаимон — со своими тремя пажами вырывались на свободу, входили в дом и устраивали там свистопляску. Эта магическая активность затрагивала и других жителей дома. Чарлз Роше, который гостил в Болескине, не смог вынести всего этого: он уехал однажды утром, даже не попрощавшись с хозяином дома и сев на первый же пароход, шедший из Фойерс в Инвернес. Впоследствии они с Кроули не общались в течение многих лет, а пережитое в Болескине и вовсе никогда не упоминалось. Человек, сменивший Роше, поскольку Кроули нуждался в партнёре для своих занятий, тоже бежал в панике, а когда Кроули случилось отлучиться на десять дней, Лора Хорниблоу также воспользовалась возможностью и обратилась в бегство.

За этим последовали и другие происшествия. Одно из них было связано с привратником-кучером. Однажды Кроули вернулся домой после охоты на кроликов и обнаружил в своём кабинете католического священника, который сообщил ему, что несчастный человек, который уже много лет не брал в рот спиртного, внезапно напился пьяным и попытался убить свою семью. Женщина-ясновидящая, приехавшая из Лондона, занялась проституцией, экономка сбежала под покровом ночи, один из рабочих, приглашённых для проведения небольшого ремонта в доме, обезумел и попытался убить Кроули, а мясник в Фойерс, разделывая тушу, нечаянно перерезал себе артерию, истёк кровью и умер. Этот последний несчастный случай кажется не очень достоверным. Говорили, что Кроули то ли наслал на мясника порчу в наказание за то, что тот плохо работал, то ли по рассеянности написал имена двух демонов на счёте из мясной лавки. А согласно другой версии, в случае с мясником был и вовсе виноват кто-то другой.

Несмотря на занятость магическими делами, Кроули уделял немало внимания своей литературной карьере, написав несколько произведений, в том числе «Воззвание к Американской Республике», вдохновлённое встречей с двумя американцами в поезде Женева — Париж, «Carmen Saeculare», плод какого-то из его видений, затем написанный под влиянием Бодлера «Храм Святого Духа», «Трагедия Матери» (стилистическая смесь Булве-ра Литтона и Ибсена) и «Роковая сила». Сюжет последней заключается в том, что некая верховная жрица становится женой собственного сына и рожает от него мальчика с целью сконцентрировать собственную оккультную силу в своём потомстве. Это не было оригинальной идеей, как выяснил Кроули позже, прочитав книги Элифаса Леви, который сообщает, что подобным образом поступали древние персидские маги. Но то, что ему пришла в голову та же идея, которая когда-то посетила Леви, в совокупности с другими обстоятельствами, например с тем фактом, что в момент смерти Леви Кроули был трёхмесячным плодом во чреве матери, привело Кроули к убеждению, что он является новым воплощением этого француза.

После публикации в 1901 году «Души Озириса», написанной в 1900-м, Кроули начал получать серьёзные критические отзывы на свои произведения. New York Nation высказалась о них с похвалой, так же как и Western Morning News, которая заявила, что Кроули — многообещающий поэт, но его «дарованию ещё предстоит раскрыться в полной мере». Г.-К. Честертон, чья счастливая звезда как раз в это время быстро всходила на литературном небосклоне, написал длинную статью в Daily News, из которой следовало, что Кроули — сильный, одарённый поэт, но заканчивалась статья нелицеприятно: Честертон выражал надежду, что «Кроули пересмотрит своё высокое мнение о Храме Озириса и посвятит себя работе более возвышенной и более благодатной для человеческого воображения — воспеванию Брикстонской Капеллы».

Однако, несмотря на все эти похвалы, постоянным желанием Кроули оставалось продвижение по иерархической лестнице «Золотой Зари», и в назначенное время он обратился с просьбой об этом к У.-Б. Йейтсу и другим старшим членам общества. Однако по настоянию Йейтса ему отказали. Йейтс недолюбливал выскочку, осуждая Кроули за проведение церемоний, которые, по его мнению, никто не имел права проводить до вступления во Второй орден. Кроме того, Кроули не нравился Йейтсу как человек и до Йейтса, несомненно, дошли слухи, что Беннет предоставил Кроули доступ к тому, что он называл «закрытыми» документами.

Захваченный этим отказом врасплох, Кроули возразил, что повышение разрешил ему сам Глава, то есть Мазере. Он лгал. Но как бы то ни было, это не подействовало, поскольку Йейтс и другие лондонцы находились в конфликте с Мазерсом, жившим в Париже, и сговорились против Кроули, которого Йейтс называл отвратительным дегенератом, основываясь в своём мнении на слухах о гомосексуализме Кроули.

Во время работы над магической Операцией Абра-мелина Кроули вёл дневник, который назвал «Книга Операции Тайной Магии Волшебника Абрамелина, в которой излагаются события моей жизни с пометками о ходе Операции, Пердурабо, скромно Надеющийся». В записи, сделанной им 24 февраля 1900 года, чувствуется тревога. Здесь он описывает ряд событий, которые начались за несколько месяцев до этого, в ноябре. Незадолго до того, как Кроули поселился в Болескине, Лора Хорниблоу получила анонимное письмо, в котором говорилось, что Кроули находится под надзором полиции, и давался совет держаться от него подальше. Примерно в это же время женщина по имени Эвелин Холл, с которой Кроули находился в любовной связи, показала ему такое же предупреждение. Вполне возможно, что полиция завела дело и собирала улики, чтобы привлечь к ответственности Кро-ули и других подозреваемых в гомосексуализме. Нет сомнений, что Кроули постоянно думал о гомосексуальных сношениях, даже когда не практиковал их. В том же самом дневнике он записал один из своих снов:

Я играл в бильярд и порвал сукно на столе. Я был с издателем, который как раз занимался моей книгой. Для издания он отобрал пьесу под названием «Трагедия короля» как особенно ценную. Он делал мне непристойные предложения. Я не соглашался ответить на них, пока мои книги не будут напечатаны. Его жена была потрясающей порочной женщиной. С тёмно-красным лицом, усами и бородой. В ней было смешение чёрной и белой расы. После ужина мы с ней отправились в обставленную на восточный манер комнату, и рабы принесли нам прекрасное вино. Одним из этих рабов был бледный пухлый мальчик с женской грудью. Я дотронулся до его ануса. Другой раб сделал то же самое со мной. Затем, я думаю, последовала потрясающая оргия.

Не лишено оснований предположение, что Кроули избежал ареста просто потому, что как раз в это время переселился в шотландскую глушь.

Встретив сопротивление со стороны Йейтса, Кроули решил обойти этого ирландца и напрямую обратиться к Мазерсу. 13 января 1900 года он отправился в Париж, где Мазере согласился принять его во Второй орден: возможно, по той причине, что Кроули был многообещающим магом, возможно, потому, что хотел поставить на место Йейтса и лондонцев, а может быть, потому, что нуждался в деньгах, которые Кроули должен был заплатить за посвящение. Тремя днями позже, 16 января, Кроули стал абсолютно полноправным Младшим Адептом Второго ордена. Чтобы ещё больше досадить Йейтсу, Мазере сказал Кроули, чтобы он потребовал от Йейтса выдачи полагавшихся ему теперь документов.

После возвращения в Болескин 7 февраля, продолжая заниматься приготовлениями к Операции Абрамелина и время от времени катаясь на лыжах вместе с Экен-штайном, которого, казалось, совершенно не затрагивали отряды теней и духов, бешено носящихся по дому, Кроули написал в Лондон, прося выдать ему документы. Его адресатом была мисс Мод Крэкнелл, которая занимала в организации какой-то административный пост и которую Кроули впоследствии называл «старая лесбийская расщелина, которую невозможно заполнить». Мисс Крэкнелл повела себя неучтиво, оставив его письмо без ответа.

Тем временем в рядах «Золотой Зари» нагнеталась напряжённая атмосфера, поскольку посвящение Кроули во Второй орден усилило трения между Лондоном и Парижем. Деспотичный, скрытный параноик Мазере больше не доверял своим британским коллегам. Флоренс Фарр, которую Мазере сделал единственной своей представительницей в Лондоне в надежде, что женщина не станет содействовать его смещению, употребляла все свои дипломатические способности, чтобы успокоить волнения, но оказалась между двух огней. В затруднении относительно того, как ей поступить, она предложила закрыть лондонское отделение «Золотой Зари» и подала Мазерсу заявление об отставке. Но он отказался закрыть отделение: ему нужны были новые посвященные и деньги, которые они платили за своё посвящение. Что касается отставки, то она не потребовалась, поскольку Мазере исключил Флоренс Фарр из общества, обвинив её в ереси, якобы насаждаемой ею в «Золотой Заре».

По-настоящему сильно Мазерса беспокоило одно: что, если лондонское отделение «Золотой Зари» сместит его с поста главы общества и назначит на этот пост Уэсткота?

Пытаясь это предотвратить, он написал Флоренс Фарр письмо, в котором говорилось, что Уэсткот — мошенник, выдумавший переписку с Анной Шпренгель, а возможно, и её саму. Тогда в «Золотой Заре» был создан специальный комитет для расследования этого вопроса: если бы это оказалось правдой, жизнеспособность общества и даже само его существование были бы поставлены под вопрос.

Постепенно конфликт приближался к своей высшей точке. 25 марта Кроули сообщили, что его вступление во Второй орден не будет признано законным и документов он не получит. Теперь ему стало ясно, что лондонское отделение «Золотой Зари» взбунтовалось против Мазерса. Нетрудно догадаться, что Кроули встал на сторону Мазерса, о котором он несколько льстиво отозвался в следующих выражениях: «Это маг, несомненно добившийся исключительных достижений. Это учёный и джентльмен. У него есть то ощущение собственного авторитета, которое вызывает доверие к нему, потому что оно никогда не ставит себя под сомнение. Человека, притязающего на то, на что притязал он, нельзя оценивать по обычным законам и канонам. Обыкновенная мораль годится только для обыкновенных людей». Кроули написал Мазерсув Париж, предлагая ему предоставить в его распоряжение себя самоё и своё состояние, отказавшись на время от мысли о проведении Операции Абрамелина.

Язвительные и желчные письма продолжали пересекать Ла-Манш в обоих направлениях, пока наконец 29 марта Мазере не был смещён со своего поста. Узнав об этом, Мазере был взбешён. Он угрожал комитету наказанием с применением магической силы, а затем в письме, датированном 2 апреля, заявил: «Я не признаю за Вторым орденом права создавать какие-либо комитеты без мое-гоодобрения исогласия… Яупраздняюсам комитетиан-нулирую решения, принятые им на заседании 24 марта 1900 года».

Когда известия об этом достигли Кроули, он немедленно выехал из Болескина в Лондон, где встретился с презренной «лесбийской расщелиной» в штаб-квартире Второго ордена на Блайт-роуд, 36, в Хаммерсмите, требуя доступа в подвал, где располагался церемониальный зал. Она отказалась впустить его туда. Тогда Кроули отправился в Париж для встречи с Мазерсом и совместной разработки плана действий.

План был прост. Мазере велел Кроули возвращаться в Лондон в качестве его личного полномочного представителя, одновременно рассказав ему о нескольких магических приёмах, помогающих противостоять враждебности и озлобленности. Вернувшись в Лондон, Кроули должен был вызывать к себе по одному всех членов Второго ордена. В их присутствии его лицо должна была скрывать маска. Каждому он должен был задавать два главных вопроса: первый касался веры в доктрину Ордена, второй — преданности Мазерсу. При получении отрицательных ответов он сразу же должен был или понизить человека на иерархической лестнице общества, или исключить его. Кроме того, Кроули был уполномочен заново освятить зал для церемоний, определять, какие маски следует надевать во время обрядов, а также дать подобный набор указаний членам Первого ордена.

Кроули, явно предчувствуя; что его ожидает пост главного Адепта в Великобритании, брался за осуществление заведомо провокационного-плана. Члены лондонского отделения «Золотой Зари» приняли бы в качестве представителя Мазерса кого угодно, только не Кроули.

Когда 13 апреля Кроули вернулся в Лондон, его переполняли магические силы. При его приближении лошади становились на дыбы или пускались вскачь, а его плащ сгорел по непонятной причине.

Тремя днями позже Кроули отправился на Блайт-роуд, 36, где Второй орден арендовал несколько комнат на втором этаже. Убедив домовладельца, что у него имеется разрешение, Кроули получил доступ в помещение. Он осмотрел замки и комнату для церемоний. Она была обустроена наподобие гробницы XV века, предназначенной для Кристиана Розенкрейца, и представляла собой деревянную конструкцию пяти футов в ширину и восьми — в высоту, внутренность которой была обильно украшена семиконечными звёздами, магическими символами, ветви и Сефирот Древа Жизни, треугольником, внутри которого находилась Роза с двадцатью двумя лепестками, и множеством других красочных изображений. Все эти символы, использовавшиеся при посвящении во Второй орден, много значили для Мазерса, который не мог допустить, чтобы ими завладели его враги.

На следующий день Кроули и Элен Симпсон, состоявшая в обществе «Золотой Зари» и известная под именем сестры Фиделис, которую Кроули убедил поддержать Мазерса, вернулись на Блайт-роуд. Встретив там мисс Крэкнелл, они объявили ей, что являются хозяевами помещения, и выгнали её вон. Она побежала к ближайшему почтовому отделению и телеграфировала о случившемся Эдварду Хантеру, одному из старших членов Второго ордена. Тем временем Кроули вызвал слесаря, чтобы тот поменял замки на дверях.

Когда Хантер прибыл на место, он был поставлен перед свершившимся фактом. Пока он и Кроули вели переговоры, появилась Флоренс Фарр. Кроули настаивал на своём, и тогда она вызвала полицию. Появился полицейский, выслушал аргументы обеих сторон и постановил, что Кроули должен покинуть помещение, что он и сделал.

Прошло два дня. Утром 19 апреля Хантер и Йейтс отправились на Блайт-роуд, чтобы отругать домовладельца за то, что тот впустил Кроули. Они заменили замки на старые. Внезапно, в последние утренние часы появился Кроули. Он был одет как шотландец. Подол его шотландки раскачивался в такт шагам, огромный позолоченный крест висел на груди, шотландский кинжал — в ножнах на ремне. Кроме того, на лице у него была чёрная маска. Рядом с ним шла Элен Симпсон. Хантер сказал Кроули, что его здесь никто не ждал и что он должен уйти. Кроули ответил, что у него есть разрешение Мазерса на присутствие в этом помещении, и в доказательство этого предъявил письменный документ. Дело сдвинулось с мёртвой точки только с приходом другого полицейского, возможно на этот раз вызванного Кроули, уверенным в своей правоте. Однако полицейский предложил Кроули уйти, что он и сделал примерно через полчаса. Как только Кроули и его спутница покинули место событий, там появился трактирный вышибала, заблаговременно нанятый Кроули, но заблудившийся по дороге на Блайт-роуд.

В 1935 году вся эта история перекочевала в беллетристику, поскольку была описана состоявшей когда-то в «Золотой Заре» писательницей ВиолетФирт, известной под литературным псевдонимом Диона Форчун, в рассказе «Крылатый бык». Хьюго Эстли (Кроули) изображён там рябым злодеем-мулатом, тогда как Тед Марчисон, регбист и боксёр, представлен героем. Впервые они встречаются, когда Эстли вламывается в лондонскую квартиру, а Марчинсон сбрасывает его с лестницы («Если сатана являлся когда-либо в человеческом обличье, то это он сидел сейчас на циновке у двери») и осознаёт, что только что имел дело с сорвавшимся с цепи, распущенным чёрным магом. Большинство «фактов», которые Форчун включила в свой рассказ, были почерпнуты ею из бульварных газет.

В тот же самый день, когда сторонники Мазерса удалились, Второй орден в спешном порядке устроил собрание. Эдвард Берридж, Элен Симпсон и её мать Элис (которая также была членом Ордена и которую Кроули описал как «посредственную певицу и первоклассную зазнайку с несколькими подбородками и толстым животом; сводню и интриганку, склонную к сентиментальным слезам и бестолковую. Эта ужасная карга разболтала по всему Лондону и Нью-Йорку, что моё Тело Света вошло ночью в комнату её дочери») были временно исключены из общества. Имя Кроули не упоминалось в этом списке, поскольку собравшиеся не считали его членом Второго ордена, кроме того, было решено, что отныне «никто не будет считаться принадлежащим к лондонскому отделению общества, если он не прошёл обряд посвящения в лондонском храме».

Не вступая в дальнейшие разбирательства, Кроули начал действовать через суд. В письме, написанном 25 апреля Йейтсом леди Изабелле Аугусте Грегори, с которой его связывали дружеские отношения, подводится некоторый итог всей этой ситуации:

Потерпев неудачу, он вызвал нас повесткой в суд на том основании, что он является «полномочным представителем» Мазерса и что в уставе общества нет ничего, что давало бы нам полномочия Мазерса сместить. Чарлз Рассел, сын лорда — главного судьи, действует на нашей стороне и старается сделать так, чтобы моё имя не было замешано в этом деле. Слушание дела состоится в следующую субботу, и уже неделю меня мучают бесконечные хлопоты, связанные с заседаниями, юридическими вопросами и предотвращением внезапного нападения на нашу резиденцию. Уже три дня я сплю не больше четырёх с половиной часов в сутки. Беда в том, что мои каббалисты — безнадёжно непрактичные люди, и потому протоколы заседаний находятся в совершенно беспорядочном состоянии. Мне пришлось взять на себя полную ответственность за всё и самостоятельно принимать решения по каждому нашему шагу. Я надеюсь на успех. К счастью, этот жалкий уполномоченный имеет несколько вымышленных имён и подписал судебную повестку одним из них. Кроме того, его разыскивают за долги, и представитель от профсоюза будет присутствовать в субботу на суде. В действительности этот уполномоченный — некто Кроули, довольно-таки скверная личность. Я полагаю, он хочет отомстить нам за отказ посвятить его во Второй орден.

Что касается Кроули, то он был о Йейтсе ещё более низкого мнения. Он отзывался о Йейтсе как о «вялом взъерошенном демонологе, из которого, несмотря на все усилия, потраченные им на собственную внешность, так и не вышло денди». Поэзия Йейтса казалась ему недостойной внимания потому, что в ней якобы «не хватало зрелости». Значительная доля этой враждебности основывалась на холодности Йейтса в отношении поэзии самого Кроули. Кроули показал Йейтсу гранки своей книги «Джептах», но ирландец не проявил никакого энтузиазма. И в самом деле, в 1915 году Йейтс напишет своему другу, что, по его мнению, Кроули «написал не более шести строк настоящей поэзии, всё остальное — скверная риторика». Ещё одна причина, настроившая Кроули против Йейтса, состояла в том, что Кроули считал патриотической ирландской претенциозностью, что, по его мнению, не служило ему на пользу.

Кроме того, Кроули полагал, что Йейтс использует против него магические приёмы. Позже он связывал бесчинства, устроенные духами в его квартире на Чансери-Лейн, с «тёмными намерениями других членов Ордена, таких как Е. F. E. J., которые, завидуя его успехам и благосклонности к нему Тайных Учителей, пытались уничтожить его». В аннотированном экземпляре журнала, в котором было напечатано это заявление Кроули и который хранится в Варбургском институте в Лондоне, Кроули указал настоящие инициалы Йейтса.

Эта враждебность к Йейтсу проявилась и в литературном творчестве Кроули. «В рассказе «На развилке дорог», — пишет Кроули, — во всех деталях воспроизведён эпизод, относящийся к этому периоду». У.-Б. Йейтсу в рассказе соответствует Уилл Бьют, «длинный, вялый, меланхоличный, неряшливый поэт», к тому же «маг-дилетант», который «чёрной завистью завидовал более молодому и гораздо более талантливому поэту», и эта зависть «грызла его мелочную душу», Алтее Джайлз (художнице и бывшей любовнице Кроули) — Ипатия Гей, самому Кроули — граф Сванов. Там были описаны также Аллан Беннет, наставник Сванова, и Леонард Смитерс, издатель. Рассказ основан на реальной истории о любовной связи между Алтеей Джайлз и Смитерсом, которая за год до написания рассказа получила скандальную известность среди лондонской богемы. Смитерс изображён в рассказе «обрюзгшим от болезней и алкоголя; его вялый рот всегда имел плотоядное выражение; его жирные глазки источали яд; его щёки, казалось, вот-вот покроются язвами и нарывами». В конце рассказа Ипатия Гей становится жертвой колдовского наговора и совокупляется со скользким скелетом, похожим на того, которого Кроули держал у себя в квартире. Бьют отвергает её, и она возвращается к издателю, который, видя, как низко она пала, «сладострастно облизывается». Так Кроули мстил за мнимую утрату рукописи книги «Зелёные Альпы», якобы сгоревшей во время пожара в типографии. Однако на этом его литературная месть не закончилась. В своём романе «Дитя луны», опубликованном в 1929 году, Кроули изобразил Йейтса в виде некоего Гейтса, неряшливого ирландского поэта с грязью под ногтями.

Юридические действия Кроули заключались в том, что он обратился в полицию, прося, чтобы ему посодействовали в освобождении Церемониального зала общества. Это помещение по праву, как он был убеждён, и в соответствии со здравым смыслом и законом принадлежало Мазерсу. Судебная повестка, которую он подписал как Эдвард Алистер, была обращена к Флоренс Фарр и обвиняла её в «беззаконном и беспричинном отказе предоставить определённые документы и соглашения, касающиеся собственности истца». Второй орден представлял в суде известный королевский адвокат по фамилии Джил, которого наняла Энни Хорнимен. Йейтс очень волновался по поводу исхода слушаний. Если бы Кроули выиграл, как писал Йейтс леди Грегори, это предоставило бы Кроули, «человеку, ведущему недостойную жизнь, средства управлять мистическим обществом, а также дало бы ему власть над душами многих людей».

Но всё обернулось иначе, и Йейтс напрасно волновался. Дело не дошло до рассмотрения в суде. Толи Кроули отозвал свой иск, увидев, насколько сильна оппозиция, то ли дело было отклонено судом, поскольку стоимость собственности, служившей предметом спора, превышала полномочия этого суда. Согласно другой версии, Чарльз Рассел нанял частного детектива, чтобы тот порылся в биографии Кроули, и когда было обнаружено, что у Кроули есть несколько неоплаченных долгов, вызвал на суд представителя общества по защите торговли (разновидности кредитного агентства и долгов), который должен был свидетельствовать против него. Кроули, не желая, чтобы широкая общественность копалась в его грязном (возможно, гомосексуальном) белье, сдал позиции, решил обойтись без судебного разбирательства и заплатил пять фунтов неустойки. Нечего и говорить, что повсюду распространились слухи о магической силе, применённой обеими сторонами друг против друга.

Когда суматоха, поднятая судебными делами, улеглась, Мазере и его уполномоченный оказались в ещё большей изоляции, чем раньше. Через несколько дней члены общества собрались на Блайт-роуд и официально исключили Мазерса. Йейтс выступил перед собранием с предложениями по восстановлению общества и взял на себя роль нового лидера. Ещё около двадцати лет он был связан со Вторым орденом, но даже под его управлением оно вскоре начало снова распадаться из-за междоусобной борьбы.

Несмотря на то что судебная тяжба миновала, Йейтс немого отделаться от мыслей о Кроули. Он плохо спал, его преследовали кошмары, он жил в страхе, считая, что Кроули нанял головорезов из южного Лондона, чтобы те убили его. Он рассказывал одному из своих друзей, что Кро-ули сделал изображающую его фигурку из воска и втыкает в неё булавки; Кроули же был слишком искушён в магии, чтобы опускаться до таких примитивных методов. Что касается Мазерса, то он продолжал свои магические изыскания, особенно связанные с картами Таро, но он был морально сломлен и разочарован. Кроули признавал, что Мазере был «искусным магом и научился удивительно эффективно пользоваться Великим Ключом Соломона. Но он не понимал, что Абрамелин открывает гораздо более широкие возможности…»

К тому времени, как все юридические вопросы были наконец улажены, наступило лето. Возможность проведения Операции Абрамелина в Болескине была упущена, и Кроули не видел смысла возвращаться в Шотландию. Он отправился в Париж, чтобы сообщить Мазерсу об исходе дела, и, оказавшись там, познакомился с двумя друзьями Мазерса, которые только что вернулись из Мексики. Кроули услышал их разговор об этой стране и решил поехать туда для того, как он утверждает, чтобы заниматься альпинизмом на склонах вулканов. Были сделаны необходимые приготовления, и в конце июня Кроули сел на пароход, направлявшийся в Нью-Йорк.

В молодые годы Кроули любил путешествовать и нередко отправлялся куда-либо под воздействием внезапного порыва. Однако его решение о поездке в Мексику было принято, вероятно, под влиянием полученного им вызова на допрос в полицию. И это было делом рук Лоры Хор-ниблоу.

Где-то в марте этого года она написала Кроули угрожающее письмо. О том, что побудило её к этому, остаётся только догадываться. Возможно, она была раздосадо-ванатем, что её оставили в кишащем духами Болескине. А может быть, она пожалела, что дала Кроули деньги для отправки Беннета на Цейлон, и хотела получить их назад. (Йейтс говорил, что некоторые из членов «Золотой Зари» вступили с ней в астральную связь и внушили ей злые намерения против Кроули.)

Что бы там ни было на самом деле, но она отправилась в полицию и рассказала там о своей жизни с Кроули, не скрывая страшных подробностей о том, что Кроули якобы практикует садизм и сексуальные извращения, включая содомию. Полиция заинтересовалась её сообщением, но, так как Лора Хорниблоу отказалась давать свидетельские показания на публике, то ли от стыда, то ли из страха, что мужу станет известно, чем она занималась в его отсутствие, дело на Кроули заведено не было, и история эта не получила своего развития. Однако определённый ущерб всё же был нанесён. Отныне Кроули был известен полиции и на него стали собирать досье, правда, с самого начала сведения о нём отличались большой неточностью.

Все эти неприятности, постигшие Кроули, заставили его отказаться от проведения Операции Абрамелина, которая относится к высшей магии. Для успешного её осуществления маг должен быть чист духом и постоянно погружён в высокое молитвенное состояние. Насколько Кроули удалось соответствовать этим требованиям — и удавалось ли когда-нибудь, — вопрос спорный. Его эротическая, чувственная сторона была всегда слишком активна, чтобы он мог достичь настоящей твёрдости духа. Несмотря на то что он дал клятву Абрамелина с самыми искренними намерениями, сдержать её было выше его сил. Итак, пусть непреднамеренно, не сдержав своего слова, он мог отныне подвергнуться страшным духовным карам. В зависимости от взгляда на магию и её возможности можно по-разному судить, насколько это обстоятельство повлияло на его жизнь. Однако с этого времени Кроули начинает понемногу утрачивать представление о том, что правильно и что неправильно. Вместе с этим он начал терять также и способность руководствоваться здравым смыслом в своей жизни и поступках. Отныне его существование будет протекать в русле то одной, то другой крайности, а его капитал — уменьшаться при каждом таком колебании.

Кроули было двадцать пять лет. Он был человеком самоуверенным, дерзким, эксцентричным, эгоистичным, очень умным, высокомерным, остроумным, богатым, а когда надо — жестоким. Кроме того, он был талантливым писателем и искусным альпинистом, однако этим своим талантам он, казалось, не придавал значения.

Когда его корабль пересекал Атлантику, чтобы впервые доставить его в Новый Свет, Кроули, вероятно, был исполнен новых сил, а будущее виделось ему безбрежным океаном надежд, приключений и возможностей.

ГЛАВА 6. Ритмы экстаза

6 июля 1900 года Кроули высадился в Нью-Йорке. Стены зданий накалялись от солнца, и на улицах было душно. Зной был настолько сильным, что Кроули в течение дня принимал одну холодную ванну за другой. Когда же он выходил на улицу, его прогулки сопровождались призывными криками уличных мороженщиков и частыми заходами в бары, где подавали ледяной кофе, ледяную воду или дыни. Он впервые испытал настоящий зной и теперь раздумывал, стоит ли ему в такой ситуации отправляться ещё южнее, в сторону Мексики.

Тот факт, что Нью-Йорк в это время переживал такую жару, был упущен Кроули только потому, что он не читал газет. Он, как утверждал сам, «уже убедился, что даже самый тонкий ум обречён на погибель, если попадёт под болезнетворное воздействие журналистики. И дело не только в том, что человек в этом случае портит свой ум небрежным и неаккуратным английским, неглубокими, общеизвестными, пошлыми мыслями и сознательным легкомыслием. Помимо всего этого вреда, есть и ещё один отрицательный эффект. Читать газету — значит отказываться от чтения чего-то действительно стоящего». Газеты, как писал Кроули в автобиографии, — это не более чем набор репортажей, вводящих в заблуждение и написанных самоуверенным языком или состоящих из необдуманных суждений.

Раскалённый зноем город не впечатлил его. Застройка выглядела стихийной, и городу не хватало духа истории, столь характерного для европейских метрополий. Кроули не пришлись по душе ни люди, ни статуя Свободы, о которой он по недоразумению думал, что изначально она имела иное предназначение. «Тщеславие здешних жителей, — писал он, — привело их к тому, что они с энтузиазмом набросились на забракованную европейцами статую торговли, которая должна была стоять на Суэцком канале. Они купили её на вторичном рынке и высокопарно назвали «Свободой, освещающей мир». Хорошо, что им хватило дальновидности установить её на острове и спиной к континенту».

Несмотря на то что статуя не произвела на него впечатления, Кроули реагировал на Америку подобно тому, как реагировало и реагирует на неё большинство европейцев — он оценил то обстоятельство, что фундаментом американского общества являлась идея свободы. Он получал удовольствие оттого, как естественно вели себя люди в обществе, от отсутствия классовой гордости и снобизма, он удивлялся богатству жителей Нью-Йорка, хотя, естественно, не бродил по окраинам и не удалялся от главных улиц города.

После недолгого пребывания в Нью-Йорке Кроули сел на поезд, отправлявшийся с вокзала Грэнд-Сентрал в Мехико. Весь путь занял более недели: это было долгое путешествие по центральным и южным штатам Америки, которое не доставило Кроули никакой радости. Даже о поезде Эдинбург — Инвернесс он говорил, что тот испытывает его терпение. Однако вскоре Кроули проникся духом путешествий и начал получать удовольствие от своих передвижений.

Если Нью-Йорк не удовлетворил его ожиданиям, то Мехико казался поначалу форменным разочарованием. Обслуживание в гостинице «Итурбидэ», где остановился Кроули, было ниже всякой критики, еда — отвратительной, а хорошее вино обращало на себя внимание полным своим отсутствием. Он избегал пить текилу и предпочитал не есть жареных кабрито, такое и тортильяс. Кроули всегда был очень привередлив в еде. Несмотря на все его альпинистские и магические приключения, а также на то, что он имел склонность к острым приправам, Кроули не признавал «иностранной» пищи. Ребёнком он отказывался есть варенье, а винегрет попробовал только в зрелом возрасте. Он не испытывал отвращения к омарам под майонезом, однако не любил салатов с омарами, потому что ему не нравилось сочетание согласных в названии этого блюда (lobster salad).

Покинув гостиницу, он снял квартиру в доме, окна которого выходили на окрестности парка Аламеда, что в центре города. Наняв молодую мексиканку, чтобы вести хозяйство, Кроули занялся магией, в том числе основанием собственного магического ордена под названием «Лампа невидимого света», или LIL. Правила ордена требовали, чтобы в специально устроенном храме с разнообразными талисманами, посвященными силам природы, постоянно горела лампа. При помощи заклинаний маг стремился превратить лампу в средоточие магической энергии, которая затем может передаваться тем, кто готов и стремится её получить. Он изобрёл Обряд самоинициации, который позволял при помощи ритуального танца приобретать новые магические знания. Кроме того, Кроули учился делаться невидимым, усиливая тем самым свою волю.

По утверждению Кроули, в этом занятии он достиг лишь частичного успеха: он добился того, чтобы его отражение в зеркале стало тусклым и зыбким. Однако истинной его целью была не невидимость кактаковая, а способность пройти незамеченным сквозь толпу. Приём заключался в том, чтобы на короткое время добиться массового внушения. Если бы удалось на время приковать внимание окружающих к какому-нибудь одному объекту, то Кроули (или любой другой на его месте) мог бы стать незаметным для них, используя это для своих целей и намерений. Кроули утверждал, что добился в этом полного успеха. Вызвав дух Гарпократа и приняв обличив этого бога тишины, он проходил по улицам Мехико, одетый в алую накидку и золотую корону. Казалось, никто не обращал на него внимания, поэтому он предполагал, что никто его и не видит.

Ещё одна магическая процедура, которую он проделывал, заключалась в ношении украшенного драгоценностями золотого талисмана около сердца. Когда талисман был на нём, он думал только на тему магии, намеренно исключая все остальные мысли. Снимая же украшение, он запрещал себе думать о магии. Все эти действия на самом деле были направлены на усиление способности контролировать собственный мыслительный процесс.

Подробных сведений о том, с кем Кроули общался в Мехико, нет. В момент своего приезда он, судя по всему, не был ни с кем знаком, но у него имелась рекомендация, вероятно от друзей Мазерса, к пожилому человеку по имени дон Хесус Медина. Медина, который, по словам Кроули, являлся потомком Алонсо Пересаде Гусмана, герцога Медины-Сидонии и адмирала испанской Армады, и был главой местной масонской ложи Шотландского обряда.

Уверившись, что Кроули является прямым и честным человеком, а также обладает большими магическими знаниями, Медина посвятил его в эту разновидность масонства и со скоростью света провёл по иерархическим

ступеням общества. Кроули планировал пробыть в Мехико недолго, поэтому он дорожил каждой минутой и проявлял нетерпение. Позднее Кроули утверждал, что достиг в масонской ложе Шотландского обряда самую высокую из тридцати трёх иерархических ступеней, став Суверенным великим генерал-инспектором, хотя в масонских архивах не сохранилось ни одной записи даже о том, что он вообще был посвящен в члены общества. В обмен на это звание дон Хесус Медина был произведён в верховные жрецы Ордена лампы.

Не забывая о своей литературной карьере, Кроули написал в Мехико стихотворную игру (имевшую также магический характер), основанную на опере Вагнера «Тангей-зер». Идея этого произведения посетила его в Париже, когда, на одной из публичных церемоний Мазерса, Кроули познакомился с американской оперной певицей и вступил с ней в любовную связь. «Романтика отношений с такой известной актрисой приводила меня в восторг», — писал он. Странным образом по его словам оказывается, что они обручились, несмотря на то что актриса была уже замужем «за человеком, которого она оставила где-то в Техасе». Возвратившись в Лондон, Кроули слышал её в Ковент-Гарден, где она исполняла партию Венеры в «Тангейзере», а в его голове восторг от пения и музыки смешивался с собственными творческими замыслами. Согласно записям Королевской оперной компании, единственной певицей, которая исполняла эту партию в Лондоне в 1899–1902 годах, была американка сопрано Сьюзан Стронг.

Нечего и говорить, что, как только Кроули покинул Лондон, Сьюзан Стронг была забыта, и он продолжил вести свой прежний образ жизни, затевая любовные интрижки, когда и где только мог. В Мехико он подобрал проститутку и отправился с ней в трущобы, где его впечатлила «ненасытная сила страсти, которая пылала в её порочных, непостижимых глазах и искажала её потрёпанное лицо, превращая его в водоворот обольстительного греха». Секс с этой женщиной придал ему новые творческие силы. Он вернулся к себе на квартиру и шестьдесят семь часов подряд сочинял стихотворный диалог между Венерой и Тангейзером. Нет сомнений, что проститутка из Мехико удовлетворила свойственную Кроули на протяжении всей жизни тягу к экзотическим женщинам.

Мехико притягивал его не только теми потрясающими сексуальными впечатлениями, которые этот город предоставлял. Кроули начал любоваться мексиканцами, которые казались ему простым народом, ещё не «отравленным лицемерием и необходимостью бороться за жизнь». Их существование было спокойным, темп жизни — неторопливым: этическая значимость работы и профессии, характерная для Англии, здесь не имела силы. Работа была здесь лишь досадной помехой в ленивом течении приятного досуга. Красота мексиканской земли захватила Кроули. Он писал:

…великолепный горный воздух, сияние солнца, яркая красота цветов, опьяняющая интимность бесстрашных любовных порывов, которой пылало каждое лицо, — всё это заставляло мою мысль пульсировать в восторженном ритме… В Мексике можно найти максимум романтики и наслаждений, причём даже в маленьких провинциальных городках. В каждом городе этой страны есть некое подобие Аламеды, заросшего деревьями парка, расположенного более или менее близко к центру города с бесчисленными скамейками и эстрадой для оркестра, где оркестр играет каждый вечер без всякой помпы, а просто потому, что люди любят музыку. Здесь никогда не бывает слишком жарко; всегда дует лёгкий ветерок, который шевелит листья, но не мешает и не раздражает. Такой парк всегда полон мужчин и женщин; все кажутся молодыми, непосредственными и готовы к любым мыслимым формам проявления любви.

Мексиканское отношение к любви и сексу тоже импонировало Кроули. Оно не носило на себе отпечатка

…ложного стыда и не было заражено идеями коммерческого или вообще материального характера. Никто не одержим этим вздором о чистоте, духовном подъёме, идеализме и другой тому подобной чепухе. Я не могу выразить это острое чувство наслаждения свободой. Человеческая непосредственность процветает, не стеснённая ожиданием трудностей в поиске желаемого партнёра, в осуществлении порыва, в избежании неприятных последствий. Проблема секса, которая довела англосаксов до истерии и сумасшествия, благополучно решена в Мексике благодаря сочетанию особенностей климата и здешнего гостеприимства… Даже католицизм [не преминул заметить Кроули] утратил в Мексике большую часть своей вредоносной силы. Духовенство и миряне представляют собой единое целое, как в духовном, так и в физическом смысле, поскольку и тем и другим одинаково свойственны страстные порывы… Конечно, священник желает получать небольшие вознаграждения за свою работу, но это очень по-человечески и естественно. А поскольку он никогда не проявляет ни жадности, ни злости, ни лицемерия, то получаемое им даётся ему добровольно и с самыми дружелюбными чувствами.

Говоря кратко, Мексика показалась Кроули полной противоположностью Европы, и особенно Великобритании. Британский уклад жизни был пронизан идеями совести, вины и самоотречения, ханжеством, подавлением желаний и, как следствие, извращениями, вто время как мексиканское мироощущение было свободно от той «благочестивой лжи, которая утверждает, что зло не существует, тем самым превращая его в нечто неопределённое, огромное и опасное». Британцы, как считал Кроули, прятались от правды, тогда как мексиканцы смотрели ей прямо в лицо. Они отважно и без ложного стыда встречали свои животные потребности, принимая свою человеческую сущность как она есть, вместо того чтобы пытаться приподнять человека над его естественным состоянием. Педантичность и самодовольство британцев, полагал Кроули, разрушают их. Он придерживался того мнения, что всё должно быть открыто и вынесено на поверхность — особенно секс, — поскольку «подавление естественных инстинктов является оскорблением природе и прямым путём к моральному уродству».

С точки зрения Кроули, эта свобода от стеснений и ограничений означала, что мексиканцы были независимы. В их обществе отсутствовала британская классовая система, не было высокомерия, вызванного классовым превосходством, не было (как утверждал Кроули) пиетета перед соблюдением этикета и, прежде всего, не было эгоизма или нетерпения. Кроули находил привлекательной мексиканскую смесь язычества и христианства и обвинял британцев за их «англосаксонскую концепцию христианства, которая оскверняет нацию», в результате чего её даже избегают другие европейцы, не связанные «насекомообразной коллективностью сознания, отпечаток которой лежит на англосаксах». Индивидуальность разума и духа имела большое значение для Кроули. Это был тот материал, из которого делаются подобные ему поэты. Англия, какой считал, «является самой плодовитой матерью поэтов, но она убивает слабых, а сильных направляет на поиски более счастливых мест… Английский поэт должен или добиться успеха, уехав из своей страны, или умереть, разбив себе сердце на родине». Сидя в своей квартире, выходящей на парк Аламеда, Кроули размышлял о Великобритании и её моральном упадке, коммерциализации и измельчании. Он вспоминал давку лондонских площадей, «этих потных животных, дышащих пивными парами», «вечно давящее чувство вины и стыда». Проникнувшись настроениями настоящего изгнанника, он критиковал даже английскую погоду.

Чтобы почувствовать дух страны и поближе узнать её людей, Кроули совершал поездки по мексиканской глубинке. Направляясь в Игуалу, местечко в ста милях от Мехико, он купил рыжего пони, который так и норовил прыгнуть или брыкнуться. Вероятнее всего, лошадке просто нравилось становиться на дыбы и сбрасывать с себя всадника. Чересчур щадящая манера, с которой Кроули использовал кнут, ещё увеличила строптивость животного, и Кроули продал пони сразу после возвращения в Мехико. В другой раз Кроули отправился в Веракрус, главный мексиканский порт, находящийся в 250 милях к востоку от столицы. Об этой поездке он писал как о захватывающем путешествии: «Сначала вы сорок миль едете по тропическому лесу, затем дорога неожиданно начинает идти вверх и вьётся по предгорьям, в теснинах, а надо всем этим царят восемнадцать тысяч футов горы Ситла-тепетль. Пейзаж постоянно меняется по мере вашего восхождения, и вдруг вы оказываетесь на плато, чья обширная поверхность представляет собой почти пустыню, на которой растут лишь кактусы да алоэ, и торчат две скалы: Ицтаксиуатль и Попокатепетль».

Путешествия по Мексике были, вероятно, нелёгким испытанием. Мест для отдыха и ночлега было немного, и находились они далеко друг от друга. Поэтому Кроул и, несмотря на своё к тому времени уже вполне приличное знание языка, нередко оказывался предоставленным самому себе. Однажды на склоне холма он нашёл труп мексиканского рабочего, высохший на солнце, но не тронутый грифами, потому что, как решил Кроули, тело было слишком насыщено острыми приправами, чтобы прийтись по вкусу этим хищникам. Нередко он спал под открытым небом. Однажды, расположившись на плантации сахарного тростника, он обнаружил, что за ним следят. Одного выстрела из револьвера оказалось достаточно, чтобы отвадить наблюдателей. На другую ночь в лагере поселенцев он видел, как китаец-чернорабочий при помощи кипятка выгонял скорпионов из щелей в стене. К утру ноги Кроули так горели от укусов москитов, что он был не в состоянии натянуть свои сапоги для верховой езды. Он, конечно же, заразился малярией и заболел. Американский врач по фамилии Парсонс, который занимался мошенничеством, говоря своим пациентам, что у них аппендицит, и отправляя их к своему коллеге, который брал по 1000 мексиканских долларов за операцию, отнёсся к Кроули с сочувствием и лечил его хинином.

Кроули, во время своего пребывания в Мексике избегавший общения с британцами («у британского консула, как правило, был запор, а вице-консул чаще всего был пьян»), тяготел к американцам, многие из которых были профессиональными карточными игроками: общественная среда Мехико в 1900 году во многом напоминала соответствующую среду Гаваны во времена Батисты. Двое из таких картёжников, по имени Уилсон и Мак-Ки, попытались надуть Кроули, но тот видел их насквозь. Его острый ум и невинное молодое лицо произвели на них (по его собственным словам) такое впечатление, что они пригласили его помочь «раздеть» одного транжиру на покере. Он отказался. Однако Кроули всё-таки посещал некоторые игорные дома, где играл в испанскую монте, карточную игру, смысл которой заключался в угадывании карт, ещё не вступивших в игру, и которая отдалённо напоминала снап, с той только разницей, что ставки здесь выше. Однажды вечером, когда он сделал очень высокую ставку, ему было предупреждающее видение, подобное тому, которое он испытал на шахматном конгрессе в Берлине. С тех пор Кроули никогда не играл, за исключением одного случая в Монте-Карло, когда ему пришлось сделать это за компанию.

С большинством эмигрантов Кроули познакомился в Американском клубе, где его представили нескольким владельцам ранчо, чьи земли располагались в провинции Гуанохуато, к северо-западу от Мехико. Получив предложение погостить и заодно оправиться от приступа малярии, Кроули с благодарностью согласился.

Во время многочисленных путешествий по Мексике Кроули так и не сделал ни одной попытки заняться альпинизмом, несмотря на то что в ясный день мог видеть покрытые снегом вершины Попокапетля и Ицтаксиуатля из своего окна. Обе эти вершины, превосходя Альпы высотой, были гораздо менее трудными для восхождения, но Кроули не спешил с альпинизмом, сконцентрировавшись на занятиях магией. Атем временем к нему направлялся Оскар Экенштайн.

Когда Экенштайн приехал в Мехико, — а было это в конце года, — они с Кроули начали планировать маршруты восхождений. Во время походных приготовлений у Кроули с Экенштайном состоялся откровенный разговор о магии. Однажды вечером Кроули признался Экен-штайну, что у него появились трудности в занятиях магией. Когда он закончил говорить, Экенштайн набросился на него с резкой критикой и доставил ему «самые неприятные пятнадцать минут в моей жизни». «Он подвёл итог моим магическим занятиям, — писал Кроули, — и сказал, что все мои затруднения — от неспособности управлять своими мыслями».

Экенштайн, не разбиравшийся в вопросах магии, был отчасти прав. Проблема Кроули заключалась не в его неспособности сконцентрировать свои мысли, но в его неумении это делать. Озвучив свои критические замечания, Экенштайн предложил Кроули научить его сосредоточивать и дисциплинировать внимание. Кроули согласился, признав свою слабость в этом вопросе. Уроки Экенштайна заключались в медитативной концентрации и размеренном дыхании одновременно с напряжённой визуализацией тех или иных образов. Эти упражнения проводились ежедневно в строго определённые часы, утром и вечером. Как только Кроули достиг успехов в визуализации, он перешёл к концентрации на движущихся объектах и наконец — на своих собственных чувствах. Экенштайн предлагал ему вообразить вкус шоколада или хинина, аромат духов, звук колокольчиков, прикосновение шёлковой ткани, песка или меха и удерживать эти ощущения в уме. Все эти методы были заимствованы из йоги, и Кроули был им благодарен. «Нет никаких сомнений, — писал он потом, — что эти месяцы постоянной научной работы, не отравленной моими романтическими фантазиями, заложили во мне крепкую основу надёжных магических и мистических техник».

Однако главной целью Экенштайна в Мексике был альпинизм: перспектива подняться вместе с Кроули выше, чем тот когда-либо восходил. Незадолго перед Рождеством 1900 года они отправились в Амекамеку, город в тридцати шести милях от Мехико, начальный пункт альпинистских восхождений. Взяв с собой носильщиков, предоставленных ему местным мэром, они поднялись на Ицтаксиуатль и разбили лагерь на высоте 14 тысяч футов, между тем местом, где теперь находится автостоянка Ла-Хойя, и отдалённой горной вершиной Лос-Пьес. Они прожили там три недели, привыкая к высоте и совершая восхождения на пик, высившийся над ними, а также на вер-шины Ла-Кабеса и Эль-Печо. Кроули утверждает, что во время своего пребывания там они установили мировой рекорд, поднявшись на 4тысячи футов, уже находясь на высоте в 16 тысяч и затратив на это всего лишь полтора часа. В автобиографии Кроули утверждал, что они с Экен-штайном побили все альпинистские мировые рекорды 1901 года, покорив самую большую высоту, на которую когда-либо раньше поднимался человек.

Жизнь в альпинистском лагере была размеренной. Они питались местными консервами, но срок хранения значительной их части истёк, вследствие чего Кроули с Экенштайном постоянно страдали от диареи. Если не считать проблем с желудком, Кроули наслаждался жизнью, экспериментируя с альпинистскими «кошками», которые изобрёл Экенштайн. В свободное от восхождений время оба альпиниста сидели в лагере и стреляли по пустым бутылкам, что, среди прочего, служило средством отпугивания воров.

Наконец, свернув свой палаточный лагерь и вернувшись в Амекамеку, они нанесли визит мэру города, чтобы выразить ему своё почтение, но нашли его в расстроенных чувствах. Причина плохого настроения мэра обнаружилась не сразу. Оказалось, он не знал, как сообщить им плохие новости. Наконец решившись, он выпалил: умерла королева Виктория. Но, к его удивлению, Кроули с Экенштайном приняли это известие довольно радостно.

С точки зрения Кроули, умер тиран-матриарх. Он ненавидел Викторию с детства, когда играл в короля Патагонии, ведущего свои войска против армии королевы. «Я не могу понять, — говорил он, — почему в таком раннем возрасте я питал столь глубокое отвращение к королеве Виктории и так презирал её. Возможно, просто благодаря чистому и благородному чутью ребёнка!» Теперь, с её смертью, британская история достигла своего водораздела. «Правительница из нутряного сала, парламент из оконной замазки, аристократия из алебастра, интеллигенция из резины» и «пролетариат из мякоти и шелухи» больше не существовали. Наступала новая эпоха, когда дух «чопорности, лоска, поверхностности, подобострастия, снобизма, торговли человеческими чувствами» будет выметен из страны, а то, что Кроули называл трясиной посредственности, взорвётся и разлетится на куски.

Между тем Кроули и Экенштайн отправились в провинцию Колима, которая находилась в 350 милях к западу от Мехико, и это их новое путешествие обещало гораздо больше приключений, чем предыдущее. Они намеревались покорить вулкан Фуего де Колима, один из наиболее активных вулканов в мире. Когда они начали приближаться к вулкану, шло извержение, и пепел прожигал их одежду на расстоянии двадцати миль от жерла. Сначала они покорили соседний, покрытый снегом, более высокий (и уже потухший) вулкан Невадо де Колима и устремились к своей истинной цели, но не сумели её достичь. Раскалённые камни прожигали их ботинки. Отослав своих мо-зос (носильщиков) вместе с оборудованием для лагеря в сторону Сапотитлана, они отправились на поиски ранчо, к владельцу которого имели рекомендацию, но заблудились ночью в диком лесу, и только их общее умение ориентироваться в пространстве позволило им спастись. Вернувшись из Колимы, они покорили огромный вулкан неподалёку от Талуки, в сорока милях от Мехико, и ночевали в кратере, под открытым небом.

Следующее своё восхождение они совершили на вершину Попокатепетля, куда взяли с собой некоего журналиста, который на страницах местной газеты усомнился в их альпинистских достижениях. Поскольку журнал ист не поспевал за ними, его подтягивали вверх на верёвке, причём Экенштайн тянул его, а Кроули — подгонял альпинистским ледовым топориком. Не осталось записей о том, как им удалось поднять этого несчастного через ледяные участки, однако известно, что скольжение во время спуска привело журналиста в ужас. Апологетическая статья не замедлила появиться.

Чтобы завершить путешествие Экенштайна, они хотели попытаться покорить вулкан Ситлалтепетль, расположенный неподалёку от Орисабы и являющийся самой высокой точкой Мексики, но отказались от своего намерения. К этому времени они уже достаточно позанимались скалолазанием и начинали строить планы насчёт экспедиции в Гималаи с целью покорить Чогори, вторую по высоте вершину мира, известную сегодня под названием К2.

Экенштайн отбыл в Лондон 20 апреля 1901 года. Кроули же сухопутным путём отправился в Сан-Франциско з намерением оттуда выехать на Цейлон и навестить там ллана Беннета. Ему жаль было покидать Мексику, и он спытал некоторый культурный шок, когда в Эль-Пасо ересёк Рио-Гранде. «Только что оставив позади тихую ивилизацию Мексики, я испытал ужасное потрясение, когда оказался посреди техасской грубости и варварства». Техас был вечно пьяным, наглым и шумным; даже местные проститутки не пришлись Кроули по вкусу. Прежде чем отправиться дальше через Нью-Мексико, Кроули переправился через реку и заехал в Сьюдад-Хуарес попрощаться с девушкой, которая вела хозяйство в его доме в Мехико (и, несомненно, согревала его постель). Там он случайно обратил внимание на нескольких рабочих-эмигрантов, которые играли в карты. Вдруг один из игравших схватил другого за длинные волосы и большими пальцами выколол ему глаза. Ослеплённый кричал, но большинство свидетелей этой сцены «сохраняли философское безразличие к происходящему. Их ничто здесь не занимало, кроме разве что лишнего напоминания о том, что пора наведаться к парикмахеру».

Сан-Франциско впечатлил Кроули так же мало, как Эль-Пасо. Этот город был не чем иным, как «сумасшедшим домом бешеных охотников за деньгами и неистовых искателей наслаждений, которые толпятся на каждом перекрёстке». Подавляющую часть времени он проводил в Чайна-тауне, испытывая большое уважение и тягу к китайцам, «постоянно убеждаясь в их духовном превосходстве над англичанами». Кроме того, он начал сочинять необыкновенно длинную лирическую поэму под названием «Орфей, лирическая легенда», которую закончил лишь через три года.

Первого мая Кроули записал в своём дневнике: «Я всерьёз возобновил Великую Работу». Это означало, что он вернулся к идее проведения Операции Абрамелина. Он составил расписание приготовлений, включив туда упражнения по дисциплине мышления, которым научил его Экен-штайн, принятие «Божественных форм» (во время него он визуализировал себя в облике Бога), астральное видение, изготовление талисманов и вызов Адониа-га-Арец, иначе говоря, Ангела-хранителя. Кроме того, он сосредоточился на усилении своего Тела Света.

Двумя днями позже, Змая, Кроули сел на судно «Нип-пон-Мару», направлявшееся в Гонолулу, и прибыл туда 9 мая. Он приехал с романтическим намерением снять хижину на зелёном морском берегу в Вайкики, завести себе девушку-туземку, писать стихи и заниматься магией, в то время как любовные утехи вдохновляли бы его и на то, и на другое. Однако он отказался от этого плана, потому что на следующий день познакомился с миссис Элис Мэри Роджерс, которую в письме к Джеральду Кел-ли называет Мэри Битон, находя это весьма остроумным: миссис Битон была автором самой известной викторианской книги по домоводству, пособием всех домохозяек.

Эта американка, на десять лет старше его, была замужем за юристом и имела сына юношеского возраста. Она приехала на Гавайи, чтобы переждать сезон сенной лихорадки, который шёл в США. Кроули страстно влюбился в неё и начал добиваться её расположения. На это потребовалось некоторое количество усилий и времени, но через несколько недель Элис сдалась, и у них с Кроули состоялся безумный и потрясающий секс. Несмотря на то что Кроули считал большой глупостью любовные связи с белыми женщинами — ведь они привносили в любовные отношения дух нравственной нечистоплотности, — он ничего не мог с собой поделать. Надо сказать, что Кроули часто влюблялся, однако немедленно покидал предмет своей страсти, как только уставал от него или переставал им пользоваться. Хотя Элис и сопровождала Кроули на следующем отрезке его путешествия, сев вместе с ним на японское судно «Америка-Мару», идущее в Иокогаму, они расстались, высадившись на берег, и она вернулась к мужу в Америку. Их короткий роман позднее нашёл отражение в цикле стихотворений под названием «Элис: Адюльтер», опубликованном в 1903 году. Кроули считал, что эти стихотворения — по одному на каждый день их любовной связи — напоминают о характерных для него «силе страсти, глубине самонаблюдения и пристрастии к неясным ассоциациям».

Для этих стихотворений характерна яркая образность, и они носят на себе следы воздействия наркотиков.

О, эти веки цвета аметистов!

Я взгляд поймал полузакрытых глаз.

И, как миражи, тают в небе чистом

Седые тени в предрассветный час.

Но мудр по-детски удивлённый лик,

И первый солнца луч к нему приник!

На этих рук, белейших в мире, кожу,

Что светится, как первая звезда,

Бросает отсвет из сирени ложе,

И золотом блестит она тогда.

Цветы сирени навевают грусть,

Как пологом, твою окутав грудь.

Кроули по-прежнему придерживался мнения, что читатель должен как следует подумать, прежде чем ему удастся разгадать заложенные в стихотворении образы. Мнение литературных критиков о новой книге было неоднозначным.

Двадцать девятого июня Кроули записал в дневнике: «Элис уплыла на пароходе сегодня днём». А в записи за 1 июля значится: «Спал с японской девушкой, это уже 34-я национальность». Кроули вёл счёт национальностям женщин, с которыми занимался сексом.

Со времени знакомства с Элис Кроули освоил, кажется, лишь одну магическую технику, да и в той достиг незначительных успехов. Он изобрёл способ заставить москитов перестать кусаться. В нескольких словах способ заключался в том, что москитов следовало полюбить, признав за ними право на жизнь и питание за счёт человека. Следовало подавлять в себе желание прихлопнуть москита. Через некоторое время укусы переставали вызывать зуд, а потом москиты и вовсе оставляли человека в покое. Очевидно, метод был не столь эффективен, как утверждал Кроули: насекомые продолжали кусать его, и он ещё много лет периодически страдал от приступов малярии.

Япония, подобно предыдущим странам, не впечатлила Кроули. Японцы, как ему показалось, так же надменно гордились своей национальностью и были такими же замкнутыми (ведь они тоже жили на острове), как англичане. У Кроули мелькнула мысль остаться в дзэн-буддистском монастыре неподалёку от Камакуры, где он любовался гигантской статуей Будды, но ему предстояло ехать дальше, в Шанхай.

Во время этого короткого путешествия он познакомился с двумя «старыми девами из Америки, уже совсем увядшими, с пергаментной, благодаря сухому климату, целомудрию и любви к коктейлям, кожей», которые сообщили ему, что на борту их корабля находится знаменитый писатель Томас Харди. Но они ошибались. Кроули очень веселился, когда оказалось, что речь идёт о преподобном Эдварде Джоне Харди, армейском капеллане, служащем в Гонконге и написавшем книгу под названием «Как стать счастливым в браке».

Странным образом Шанхай, будучи самым космополитичным и самым захватывающим городом на Дальнем Востоке, пользовавшимся, кроме того, славой рассадника греха, прошёл для Кроули почти незамеченным. Он спешил в Гонконг, где жила Элен Симпсон, к тому времени вышедшая замуж за человека по фамилии Витковский и превратившаяся в настоящую колониальную даму, чья жизнь вращается вокруг завтраков, коктейлей и вечерней игры в бридж. Она забросила магию и даже однажды пришла в своих одеждах, сшитых для «Золотой Зари», на карнавальный вечер, где её наряд выиграл первый приз. Сестра Фиделис и его союзник в магических делах больше не существовала для Кроули, хотя более шести месяцев он думал о ней и видел её во сне. С этого момента, несмотря на то что другие люди появлялись в его жизни и исчезали из неё, Кроули понимал, что он сам по себе и должен идти по магическому пути без посторонней помощи.

В несколько подавленном состоянии он отправился на Цейлон с заходом в Сингапур и Пенанг, познакомившись по дороге с английским торговцем по имени Гарри Лэмб, который жил в Калькутте. Коломбо, куда он прибыл 6 августа, вызвал у него отвращение:

Здешний климат ужасен; архитектура представляет собой результат несчастного случая; местные жители отвратительны. Мужчины с длинными волосами, зачёсанными назад, пахнут рыбой, женщины, чьи чёрные животы выпирают между кофтами и юбками — скользкие от кокосового масла. И те и другие жуют бетель и сплёвывают его, покуда зубы не покроются красным налётом. Улицы города похожи здесь на руины. Здешние англичане кажутся измождёнными и обессиленными. Евразийцы выглядят вялыми уродами; бургеры — голландцы-полукровки — тупоголовыми флегматиками; те, в ком есть португальская кровь, — коварными подлецами, продажными и презренными злодеями. Тамилы чернокожи, но непривлекательны. Сборище всякого сброда и мошенников, которое можно видеть в каждом порту, здесь выглядит особенно омерзительно. Однако японским гейшам удалось достичь высокого уровня светской обходительности, духовной организации и утончённости манер.

Такое же низкое мнение сложилось у него и о местных верованиях.

Аллан Беннет, который сначала собирался стать буддийским нищенствующим монахом, отчасти разочаровался в буддизме и поступил в ученики к шиваистскому гуру из высшей касты Шри Парананде, которого в миру звали Его честь П. Раманатхан и который служил главным прокурором Цейлона. Беннет работал наставником его сына. Подростком Беннет сумел однажды достичь шивадаршаны. Особого состояния напоминающего транс. С тех пор он годами пытался снова испытать это ощущение. Теперь, живя со своим гуру в доме в Циннамон-Гарденс, Беннет освоил искусство вхождения в это состояние.

Кроули было приятно вновь увидеться с Беннетом, однако у него имелась и скрытая причина для этой встречи. Он хотел поговорить о Мазерсе, а именно о споре религиозного характера, который произошёл между Беннетом и Мазерсом и во время которого Мазере выхватил револьвер и грозился убить Беннета. Только благодаря вмешательству Мойны этого не произошло. После разговора с Беннетом Кроули остался крайне низкого мнения о Мазерсе.

Тропический климат излечил астму, от которой страдал Беннет, но утомил его. Кроули предложил ему поехать в Канди, один из горных районов Цейлона, чтобы вдали от влажного воздуха побережья заниматься йогой. Поскольку поездку финансировал Кроули, Беннетс готовностью согласился. 17 августа они отправились в путь и сняли бунгало под названием «Мальборо» с видом на озеро и храм, хранилище одной из буддийских святынь, зуба Будды. Они приехали сюда в поисках уединения для магических и духовных занятий.

Кроули был в смятении. Он «потерял» магическое сотрудничество Элен Симпсон и больше не мог восхищаться Мазерсом. Только Экенштайн и Беннетбыли надёжными якорями в его жизни, и он радовался, что Беннет был рядом и мог, обучая его законам йоги, помочь ему в поиске «духовного выхода из мирского беспорядка». Однако Беннет сделал даже больше. Он познакомил Кроули с индуистскими и буддийскими верованиями, с философией и духовными учениями индусов. Кроули неизменно проявлял интерес ко всему, что Беннет предлагал его вниманию. Их общение было похоже на пиршество духа, которое наверняка сопровождалось и укреплялось употреблением гашиша, а 28 и 29 сентября ещё и экспериментами с настойкой опия и кокаином, которые Кроули должен был принимать, поскольку сломал зуб. Кроме того, Кроули предстояло получить подтверждение тому, насколько сильно продвинулся Беннет в изучении восточных религий. И вот однажды днём Кроули вошёл в бунгало и обнаружил, что Беннет парит в нескольких футах от пола, перемещаясь взад-вперёд под дуновением ветерка.

Случайным образом время их пребывания в Канди совпало с ежегодным праздником Перахеры, когда зуб Будды, о котором Кроули скептически заключил, что это не зуб человека, выставляется на обозрение. Событие сильно захватило его: «…в этом огромном празднестве участвуют слоны, танцоры, обезьяны, официальные лица, барабаны, трубы, факелы — всё, что может сверкать или звучать. И всё это приводится в действие одновременно. В результате участники приходят в самый непосредственный экстаз. Бедный, серьёзный, преданный своей идее Аллан, всей душой стремящийся облегчить страдания человечества и помочь людям перейти на иной духовный уровень существования, был огорчён и разочарован. Однако и он испытал некоторое эмоциональное воздействие праздника: это действо было большим испытанием для нервов. Было почти пыткой так остро чувствовать и так неистово желать, реагируя на столь низменные раздражители. Восторженное опьянение длилось несколько часов. Всеобщий энтузиазм хорошо понятен каждому: это был момент высвобождения подсознательных желаний животной сущности человека».

Хотя некоторую часть времени, проведённого в Канди, Кроули посвятил работе над «Тангейзером», всё же в основном он занимался здесь изучением йоги. Он обнаружил, что состояние транса даёт значительный прилив духовной силы и может служить важным дополнением к его магическим занятиям, поскольку транс устраняет все комплексы и психологические преграды, тем самым укрепляя волю. Он работал напряжённо, особое внимание уделял физическим упражнениям и применял уроки Экенштайна по концентрации внимания, причём натренированные альпинизмом мускулы помогали ему превозмогать боль. Он освоил позу Асаны, во время которой человек утрачивает ощущение своего тела, испытывая полное расслабление. Это умение он сохранил до зрелых лет, полагаясь на него в самые тяжёлые времена.

Строгий режим упражнений многое сделал для здоровья Кроули. Его мускулы укрепились, появился здоровый цвет лица, а периодическое высыпание прыщей, от которого он нередко страдал, прекратилось. Он освоил новые дыхательные упражнения и, как ему казалось, изобрёл ещё один способ победить москитов: нужно было задержать дыхание так, чтобы все мускулы сделались столь жёсткими, чтобы не дать москитам прокусить кожу. Беннет, который ежедневно позволял пиявкам в соседнем пруду присасываться к своему телу, мог заставить их отцепиться простой задержкой дыхания и напряжением мускулов.

К середине сентября аскетический режим йоги стал утомлять Кроули. Расставшись с Беннетом, он вернулся в Коломбо для того, чтобы немного отдохнуть и развеяться. Развлечения его состояли в основном из сингалезских проституток и японских гейш, но одновременно он не переставал заниматься йогой, и 2 октября, вернувшись в Канди, сумел достичь высокого состояния дхйяны. На этом он решил остановиться. Отчасти потому, что чувствовал себя измождённым и ощущал, что продвинулся так далеко, как только мог, отчасти же потому, что все эти занятия, какой открыто признавался, стали его раздражать. Правда, через несколько лет Кроули снова вернулся к йоге.

Кроули вместе с Беннетом — опять же, на средства Кроули — решили посетить священные буддистские места Цейлона. Беннет теперь всё более серьёзно задумывался о возможности вести жизнь нищенствующего монаха. Они побывали в пещере Дамбуллы, на знаменитом остроконечном холме Сигирии и Анурадхапуры. Во время поездки Кроули удалось однажды поучаствовать в большой охоте. Это шокировало Беннета. Будучи буддистом, он считал, что покушением на любую жизнь человек навлекает на себя проклятие. Атот факт, что они чуть не потеряли одного вьючного буйвола, стал знаком для Кроули.

Вид священных мест не занимал Кроули. Он говорил, что они свидетельствуют о величии истории Цейлона, но им не хватает одухотворённости Древнего Египта, где Кроули никогда не был, и что упадок современного общества способствует их разрушению. Например, великолепные каменные изваяния в Джамбулле были покрыты краской, которая, как считал Кроули, снижала их художественные достоинства. Кроули не заметил, что они были окрашены изначально, со времени своего создания.

Прошло не так много времени, прежде чем Кроули ощутил пресыщение религиозной культурой, и его потянуло в дорогу. Сначала он собирался остаться на Цейлоне подольше и не встречаться с Экенштайном в Индии, как они планировали в письмах, но Беннет посоветовал ему ехать. Беннет собирался стать нищенствующим монахом, но не на Цейлоне. Как раз к этому времени в Рангуне открылся новый колледж для девочек, и Беннетубыла предложена должность учителя физики. Он принял предложение, поскольку новая должность требовала переезда в Бирму, где буддизм, по мнению Беннета, сохранился в более чистом виде.

Следуя совету Беннета, Кроули на время отложил магию, упаковал свою большую дорожную библиотеку, состоявшую из переплетённых в пергамент книг и манускриптов, купил билет до Тривандрума и, в порядке подготовки к путешествию в Гималаи, отрастил бороду, с которой его частенько стали принимать за бура: на Цейлоне было несколько лагерей, где содержались пленные, захваченные во время Англо-бурской войны. Кроули распрощался с Беннетом и отплыл в Индию. В течение нескольких недель Кроули странствовал по южной части Индии и в это время случайно встретил полковника Олкота, одного из основателей Теософского общества. Полковник подошёл к нему на железнодорожной станции и предложил свою помощь. Приехав в Мадуру (нынешний Мадурай), Кроули планировал посетить индуистский храмовый комплекс Минак-ши. К индуизму он относился с большей симпатией, чем к буддизму, считая первый более живой религией. Понимая, что, будучи европейцем, он не получит доступа во внутренние части комплекса, Кроули решил превратиться в искателя приключений в стиле его героя, сэра Ричарда Бертона, который вошёл в Мекку, переодевшись мусульманином. Обзаведясь набедренной повязкой и чашей для милостыни, он начал изображать из себя нищего. По его словам, местные жители смотрели на него с подозрением, пока не обнаружили, что он прекрасно владеет искусством йоги, после чего один из местных, говоривший по-английски, проникся к нему доверием и провёл его по храмам комплекса, причём Кроули, как говорят, принёс козу в жертву богине Бхавани. Ещё одной вещью, заворожившей Кроули, оказался Шивалингам, который представлял собой изображение бога Шивы с большим фаллосом в состоянии эрекции, которому поклонялись как символу божественного могущества и творчества.

Во всё время путешествия Кроули продолжал свои литературные занятия. В Мадуре 16 и 17 ноября он написал «Вознесение» и «Троицу», пародию на «Сочельник» и «Пасху» Роберта Браунинга. Редкий день проходил без нового стихотворения, и число стихотворений Кроули, и без того большое, постоянно росло.

Охваченный страстью к передвижениям, Кроули отправился в Мадрас («сонный, жаркий и провинциальный»), затем сел на принадлежащее Франции каботажное судно «Дюплеи», идущее в Калькутту. Путешествие было неприятным. Чтобы добраться до корабля, Кроули пришлось выйти в море на ненадёжной вёсельной лодке в шторм, который затем сопровождал его на протяжении всего пути. Корабль вонял керосином и растительным маслом, но Кроули вытерпел: в конце концов, это было приключение, именно то, чего он хотел.

Прибыв в Калькутту, Кроули встретился с Гарри Лэм-бом, и тот предложил ему остановиться у себя. Кроули, который снова страдал от малярии, с радостью согласился.

Лэмб жил в компании коммерсантов, помимо него состоявшей из ещё троих англичан. Одним из них был Эдвард Торнтон, внук, названный в честь своего деда, знаменитого государственного судьи Индии, который сумел самостоятельно подавить два народных восстания. Кроули и Торнтон стали друзьями. Слуги Лэмба относились к Кроули по-разному. Они узнали (используя, по словам Кроули, магические способы), что он был в храмах Минакши и является магом. Один из слуг попросил магически посодействовать убийству его тётушки, которая причиняла много хлопот, а также помочь его брату сдать экзамены, наложив проклятье на экзаменаторов.

Но у Кроули были более важные дела. Он брал уроки языка хинди, для того чтобы потом они с Экенштайном были в состоянии объясниться с местными жителями, и предпринял безуспешную попытку выучить белуджи. Кроме того, он гулял по окрестным кварталам, медитировал, ездил с приятелями на скачки, прочитал несколько текстов по буддизму и критиковал британцев за то, что те привозят с собой своих жён. «Индия, — заявлял он, — неподходящее место для англичанок, поскольку они не приспособлены к здешнему климату и жара делает их чересчур сладострастными и неуправляемыми».

Несмотря на то что у него всё ещё был жар, Кроули в очередной раз поддался своей любви к путешествиям и 21 января 1902 года вместе с Торнтоном сел на корабль, идущий в Рангун. Город удивил его: течение реки Иравади оказалось более быстрым, чем он ожидал, а от позолоченных шпилей пагоды Шведагон захватывало дух, хотя то, что творилось вокруг пагоды, шокировало обоих путешественников: пагода «представляла собой сборище оборванцев, больных и калек. Считается, что, подавая им милостыню, человек заслуживает «награду». Под наградой же подразумевается заведомая невозможность реинкарнации в нежелательном виде».

Наняв в качестве слуги индийца-христианина по имени Питер и принимая хинин с ледяным шампанским, которое считалось лекарственным средством, Кроули несколько дней пролежал «в обессиленном состоянии, не желая ничего, даже смерти. Я начал понимать психологию Аллана [Беннета]. Мой разум был необычайно чист. Я был очищен от грязи желаний. Не существовало ничего такого, чего стоило бы желать; я даже не сетовал на свои физические страдания. Это состояние сознания представляет собой очень полезный опыт. Чего-то очень похожего можно добиться сознательно при помощи поста».

Как это часто бывает в случае с малярией, болезнь внезапно прекратилась, и, хотя и ослабевший, Кроули вновь устремился к своей первоначальной цели, Бирме. Он хотел навестить Аллана Беннета, который жил теперь в монастыре ЛаммаСайадав Кьоунг, к юго-востоку от Акьяба (нынешнего Ситве). Чтобы добраться до монастыря, следовало подняться вверх по реке Иравади, а затем по суше совершить опасный переход через Араканские Горы. Получив необходимые документы и заручившись рекомендательным письмом к начальнику лесничества, Кроули и Торнтон в сопровождении Питера 25 января выехали из Рангуна. Передвигаясь вверх по течению реки, они добрались до Прома (нынешний Пай), затем пересели на пароход «Амхерст», который шёл в Таемьо. Там они наняли повозку с волами и на ней добрались до Кьяукьи. Встретившись с начальником лесничества, человеком по имени Гэрр, и его помощником, они переночевали у него, а затем отправились в Миндон, где прождали два дня, пока местный городской голова пытался нанять носильщиков для их перехода через горы. Никто не хотел идти, так как этот переход считался слишком опасным, поэтому Кроули пришлось отказаться от своего замысла. После оставшихся безуспешными попыток поймать дикого буйвола Кроули и Торнтон одолжили у кого-то выдолбленную из дерева лодку под названием паранг и отправились на ней в обратный путь по собственным следам. Время от времени они высаживались на берег, чтобы переночевать в бунгало или прямо под открытым небом. В Каме они сели на пароход, который шёл до Про-ма и Рангуна. Это было романтическое время. Кроули был заворожён красотой пейзажа и много времени проводил в паранге, охотясь на пролетающих птиц, несмотря на то что у него снова поднялась температура. Кроме того, он написал поэму, восхваляющую это тропическое путешествие.

По возвращении в Рангун Кроули дал расчёт Питеру (тот во время путешествия воровал провизию) и распрощался с Торнтоном, который, уже в одиночку, отправился в Мандалай. 12 февраля Кроули, которого опять мучила малярия, сел на идущий вдоль берега пароход «Комил-ла»; пароход шёл в Акьяб. Прибыв туда на следующий день, Кроули сразу направился в монастырь Ламма Сайадав Кьоунг и по пути столкнулся с Алланом Беннетом, который превратился в бритоголового, одетого в шафран буддийского монаха по имени Бхикху Анакда Метейя. Так как Беннет был европейцем, его почитали настолько, что они с Кроули не могли вести разговор, постоянно прерываемые людьми, которые простирались перед Беннетом ниц, приносили ему еду и подарки. Тем не менее они успели обсудить, насколько осуществимо распространение буддизма в Европе.

В первую ночь по приезде Кроули ночевал в монастыре, но оставшуюся часть той недели, что он провёл в Акьябе, жил с доктором Мунг Та Ну, бирманским военным медиком, который отвечал за здравоохранение в городе. Если Кроули не встречался с Беннетом, то оставался дома и писал стихи. Тогда же был сочинён «Ахав», который, будучи напечатанным в том же году, подвергался критике не только за своё содержание, но и за нечитаемый шрифт. В остальном же стихи, написанные им в это время, получались лиричными и нередко очень хорошими. Некоторые стихотворения были философскими и несли на себе явственный отпечаток индуистского и буддистского влияния. Но большинство стихотворений написано в традиционном ключе, например «Гонконгский порт», «На пляже Вайкики», «Ночь в долине» — стихотворение, написанное у подножия горы Ситлалтепетль и основанное на путешествиях Кроули.

Попрощавшись с Беннетом 22 февраля, Кроули на следующий день сел на «Капуртала», судно, которое шло через Читтагонг в Калькутту. Получив в Калькутте свою почту и прожив неделю у одного из друзей Торнтона, он пустился в путь на корабле вверх по Гангу. Он получил вести от Экенштайна. Гималайская экспедиция была готова; встреча назначена в Равалпинди.

Побывав сначала в священном городе Бенаресе («храмы, йоги и танцующие девушки»), а затем в Агре, где он осмотрел Тадж-Махал («храм красоты, внутри которого творятся ужасные вещи»), Кроули 16 марта наконец прибыл в Дели и насладился там «турецкой ванной, где процесс омовения украшен присутствием очаровательных женщин». Через четыре дня он написал эссе под названием «Наука и буддизм», представляющее собой критический комментарий к тому, чему научил его Беннет и что он прочитал у Т.-Г. Хаксли. По мнению Кроули, эссе отражало то, как «мой гений критически пересматривает те разнообразные идеи, которые я усвоил со времени своего приезда в Азию». Это эссе он включил в стихотворный сборник стихов под названием «Песнь как оружие».

Посвятив некоторое время охоте на крокодилов на берегах Ганга, Кроули 23 марта сел на поезд, идущий в Равалпинди, и на железнодорожной станции в Дели встретился со своими товарищами по экспедиции. Штурм вершины К2 начался.

Люди, с которыми Кроули познакомился в поезде, не считая Экенштайна, представляли собой пёструю компанию. Двое были австрийцами: один — судья по имени Генрих Пфанль, второй — адвокат и постоянный партнёр Пфанля в занятиях альпинизмом по имени Виктор Уэсли. Им обоим было немного за тридцать. Следующим был симпатичный тридцатитрёхлетний швейцарец, доктор Жако Гийярмо, военный врач и опытный альпийский скалолаз. Самым младшим оказался англичанин по имени Гай Джон Сентон Ноулз, приятный двадцатидвухлетний выпускник инженерного факультета Тринити-колледжа в Кембридже. Он не был опытным альпинистом, но, подобно Кроули, жаждал приключений и подчинения дисциплине. Кроме того, он, наравне с другими, был в состоянии внести свою долю в финансирование экспедиции, хотя первые 500 фунтов стерлингов, благодаря которым стало возможным начало экспедиции, внес Кроули. Как человек, предоставивший стартовый капитал, он стал вторым по значимости лицом в команде, руководимой Экен-штайном.

Все члены экспедиции были обязаны действовать в соответствии с контрактом, который предполагал беспрекословное подчинение командам Экенштайна, требовал уважительного отношения к местной культуре и, странным образом, запрещал сексуальные контакты с женщинами. Насколько эти запреты затронули Кроули, осталось неизвестным, но идея контракта заключалась в том, чтобы мысли каждого сконцентрировались на покорении К2.

Не успел поезд достичь Лахора, как Кроули уже составил себе мнение о своих товарищах по экспедиции. Уэсли был близорук и неаккуратно ел. Пфанль так много тренировался перед экспедицией, что ещё до начала восхождения достиг предела своих физических возможностей. Гийярмо обладал лёгким характером, но был профессионалом с хорошим чувством юмора. Ноулс же был «способным, энергичным и спокойным» молодым человеком. Кроули, предвидя возможные неприятности, зашифровывал свои дневниковые записи, касающиеся его товарищей по экспедиции.

Экспедиция Кроули и Экенштайна была не первой экспедицией на К2. Топограф Т.-Г. Монтгомери стал первым из побывавших здесь европейцев. Это он, попав сюда в 1856 году, назвал эту вершину К2, поскольку она вторая в горной цепи Каракорум. В 1887 году сэр Фрэнсис Янгхазбенд стал следующим европейцем, увидевшим эту гору и приблизившимся к ней. Прошло ещё пять лет, прежде чем сэр Уильям Мартин (впоследствии лорд) Кон-вей добрался до этой горной цепи и переименовал её в честь исследователя, географа и топографа Гималаев Генри Хавершема Годвин-Остена. Именно в этой экспедиции принимал участие Экенштайн.

Гора считалась неприступной. Вырастая из плато, находящегося на высоте около 12 тысяч футов, сама она имела высоту 28 250 футов. Некоторые альпинисты занимались скалолазанием в окрестностях этой горы, но никто так и не предпринял серьёзной попытки её покорить. По сей день восхождение на неё считается гораздо более трудным, чем покорение Эвереста. Помимо всего прочего, это очень опасное восхождение. Погода в этих местах очень переменчива, поэтому подходящее для восхождений время ограничивается несколькими неделями ранней весны или поздней осени.

Из Равалпинди пятеро альпинистов отправились в Трет, где три тонны альпинистских принадлежностей и провизии были разделены на части, более удобные для перевозки, и погружены на запряжённые лошадьми повозки для транспортировки их в Сринагар. Однако, прежде чем они смогли пуститься в путь, произошло нечто неожиданное. Экенштайну запретили въезд в Кашмир. Такое указание, судя по всему, поступило лично от наместника короля, лорда Керзона. Это был один из тех необъяснимых эпизодов, которые относились к тайнам частной жизни Экенштайна. Сбитый с толку и раздражённый Экенштайн велел остальным двигаться дальше, пока он будет разбираться с неприятной ситуацией. Только через три недели он смог вновь присоединиться к группе. Причина задержки так и осталась неизвестной, но предполагалось, что его заподозрили в шпионаже в пользу Пруссии, которая страстно желала получить контроль над этим регионом.

Путешествие в Сринагар, столицу Кашмира, прошло без приключений, если не считать инцидента с кучером, который нарочно тормозил движение в надежде, что ему больше заплатят. Кроули, который временно остался в команде за главного, демонстрировал характерный подход англичанина, конфликтующего с местными жителями. «Первая задача каждого путешественника в любом уголке мира, — считал он, — обозначить своё моральное превосходство. Путешественник должен быть всегда спокойным, энергичным и весёлым, но одновременно проницательным, терпеливым и непоколебимым. Он не должен позволять обмануть себя даже на одну сотую фартинга. Если это произойдёт хоть один раз, его будут обманывать постоянно». В подтверждение этих своих убеждений он избил кучера на глазах у всех.

Четырнадцатого апреля прибыли в Сринагар. Кроули чувствовал себя не очень хорошо. У него немного поднялась температура, и, кроме того, он страдал от цветоизменяющего питириаза, который представляет собой разновидность чесотки, так что ему приходилось ежедневно смазывать поражённые места раствором йода. Было решено, что они дождутся Экенштайна в городе, и, хотя Кроули волновался, что из-за этой задержки они пропустят подходящую для скалолазания погоду, ему удалось расслабиться и, несмотря на свою температуру, ходить на охоту.

Двадцать второго апреля Экенштайн присоединился к группе, весь багаж был заново упакован в корзины, именуемые килтами, так, чтобы носильщики могли тащить их на спине, и 28 апреля альпинисты пустились в путь, направляясь в сторону гор. Теперь экспедиция представляла собой довольно внушительное зрелище. Она состояла из 6 альпинистов, 150 носильщиков, которым платили по 4 пайсы в день, 20 личных слуг под руководством нанятого Кроули вождя, Саламы Тантры, нескольких патанов в качестве подсобных рабочих и 50 вьючных пони.

Пейзаж был захватывающим, а подъём — тяжёлым. В предгорьях Гималаев — крутые подъёмы и быстрые реки, пересечь которые можно только по верёвочным мостам. Каждый раз, когда экспедиция делала остановку, сотни людей, узнав, что среди альпинистов есть врач, стекались к ним, желая, чтобы Гийярмо вылечил или даже прооперировал их.

Используя карту, изготовленную Конвеем, — Кроули считал, что она плохо «соответствует природе» и что она по большей части представляет собой плод домыслов и предположений Конвея, который преувеличивал свои достижения, — 4 мая они добрались до горного ущелья, отделяющего Кашмир от Белуджистана.

Как только они преодолели ущелье, начались трудности. Земля была холодной и пустой, безрадостной, дул резкий ветер, а солнце обжигало. Кроули обнаружил, что замерзает в тени и перегревается на солнце. Они шагали долгими часами, а преодолевали при этом лишь небольшие расстояния. Дорога, по которой они шли, явно была главной дорогой на Скарду, и тем не менее её ширина лишь незначительно превышала ширину обычной горной тропинки. Иногда во время ночных стоянок их посещали местные вожди, но в остальном путешествие было однообразным, хотя и происходило на фоне захватывающей дух природы. Кроули, который не любил верховой езды, сетовал на то, что его мул спотыкается, идёт медленно и вообще находится в плохом состоянии. Приступы мучившей его чесотки периодически раздражали кожу в паху, и он чувствовал жжение.

Через десять дней после того, как группа миновала ущелье, альпинисты вошли в Скарду, затем на пароме пересекли Инд и продолжили путь в направлении Шигара, где некий христианский миссионер, о котором Кроули с явной иронией замечает, что за семь лет жизни в этом месте на его счету не появилось ни одного новообращённого, пригласил их на ужин. Из Шигара они отправились в Аскол, где Экенштайн когда-то отделился от экспедиции Конвея, и остановились у горячих источников, впервые за много недель получив возможность помыться.

Оказавшись в Асколе, Кроули нанимал на работу каждого свободного человека и покупал любую еду, которую местные жители могли продать. И вот экспедиция, увеличившаяся в размере, теперь представляла собой целую армию из 230 человек, 18 овец, 15 коз и нескольких десятков кур и приступила к завершающей части пути, ведущего на К2. Во время экспедиционных сборов в Асколе между Экенштайном и Кроули вспыхнула ссора из-за того, что последний настаивал на необходимости взять в горы свою дорожную библиотеку. Кроули утверждал, что интеллектуальное питание столь же важно для жизни, как и пища в прямом смысле этого слова, и что он предпочёл бы умереть от физического голода, чем заставить голодать свой мозг. Это была глупая и дилетантская позиция, поскольку им необходимо было взять с собой как можно больше еды, и, по мнению Экенштайна, согласиться с Кроули значило подвергнуть опасности успех всего предприятия. Однако Кроули был непреклонен, настаивая на том, что умственное здоровье не менее важно, чем физическое, и впоследствии оказалось, что до определённой степени он был прав.

В некотором смысле Кроули плохо подходил для такой экспедиции. Он был слишком большим эгоцентриком и индивидуалистом, чтобы стать полноценным членом команды. Он был очень хорошим скалолазом и при наличии только одного спутника — прекрасным и надёжным партнёром. Но коль скоро участников становилось больше, у Кроули возникало чувство отчуждения. Просто он был не из тех людей, которые способны приносить жертвы ради общего блага. Если впереди появлялась достойная цель — именно он должен был быть тем, кто её достигнет, любой ценой.

Миновав Аскол, они оказались на безлюдной территории и, оставляя по пути небольшие склады с запасами провизии, постепенно продвигались вперёд так, что к 9 июня оказались у подножия ледника Балторо. Этот ледник, чьи размеры составляют тридцать миль в длину и две мили в ширину, является основным источником, от которого подпитывается Инд. Основание этого ледника составляет 500 футов в высоту, намного выше, чем любому из участников экспедиции доводилось видеть прежде. Его склоны, изобиловавшие камнями и их осколками, были очень ненадёжными. Кроме того, по ним струились глубокие потоки ледяной воды шириной до ста метров. Промокать здесь было опасно, поскольку вода могла лишить поверхность кожи естественной жировой смазки, после чего кожа могла высохнуть и начать шелушиться, оставляя на теле гноящиеся раны. Кроули не мылся ни разу с 25 мая, последнего дня пребывания в Асколе, до 19 августа, а все складки и швы его одежды кишели вшами. Даже снимать одежду зачем-либо, кроме облегчения кишечника, в условиях минусовой температуры было рискованно.

По современным стандартам одежду Кроули следует признать неподходящей. Все остальные члены группы были одеты в твид и фланель, но одежда Кроули, который перед началом экспедиции путешествовал по миру, была по большей части куплена в Индии. Иные вещи были сшиты из некачественной материи, а иные — из хлопка. Современное неписаное правило альпинистов, которое гласит: «Хлопок убивает», поскольку он не способен сохранять тепло, не было известно в то время. К счастью, Кноулз дал Кроули рубашку из уэльской фланели, и эта рубашка не подводила его на протяжении всего похода, только протёрлась на локтях. Его костюм довершали альпинистские ботинки, «кошки», изобретённые Экенштай-ном, и индийский тюрбан.

Чтобы продвигаться вверх по леднику, а также устраивать палаточные лагеря и склады провизии, группа разделилась натри части. Кроули и около двадцати носильщиков шли первыми. Наконец-то он был в своей стихии: одинокий первопроходец в сопровождении преданных последователей. Подобно многим, побывавшим здесь до него и пришедшим после, он был ошеломлён величием горной цепи Каракорум. Через некоторое время «одиночество начало оказывать своё благотворное действие. В горах осознание незначительности размеров человеческого тела избавляет человека от самодовольной уверенности в том, что он — венец природы. И в этом ощущении нет ничего унизительного; напротив, человек чувствует смирение, которое становится опорой для самоотверженности. Она же, в свою очередь, восстанавливает в душе человека равновесие, побуждая его отождествлять себя со вселенной, столь незначительной частью которой является его физическая оболочка». Пфанль и Уэсли с восьмьюдесятью носильщиками отставали от Кроули на день. За ними следовали Экенштайн, Ноулз и Гийярмо и оставшиеся носильщики.

Не принимая в расчёт медлительного кучера и патанов, Кроули восхищался носильщиками, которых он нанял и которые совершали восхождение вместе с ним. Эти люди были, как он считал, «сама невинность, сама честность, сама преданность, сама человеческая доброта. Все они были в высшей степени смелы и бодры, даже перед лицом таких испытаний, которые сулили им неминуемую и страшную смерть». На них была одежда из козлиных шкур, ноги их были обёрнуты в лохмотья и перетянуты ремнями из козлиной кожи, и такая обувь очень затрудняла для них восхождение по льду. Чтобы защитить глаза от ослепляющего блеска снега, они отращивали длинные волосы, которые по-африкански заплетали во множество мелких косичек, свисавших им на лицо.

На уровне трёх четвертей высоты ледника Балторо, в месте под названием ледяное поле Конкордия, к К2 поднимался ледник меньшего размера, Годвин-Остен. Кроули добрался до этой точки 16 июня и своими глазами увидел цель всей экспедиции, возвышающуюся над ним. Гора выглядела величественно и завораживающе, но Кроули, отставив в сторону романтику, стал осматривать её на предмет маршрута, наиболее удобного для восхождения.

Будучи ответственным за определение места для устроения палаточных лагерей, Кроули настоял, чтобы Лагерь VIII был организован на высоте 16 592 фута в месте, находящемся непосредственно под вершиной, вздымавшейся прямо над ним. С этой точки становилось абсолютно ясно, что лучший маршрут восхождения пролегает по восточной и юго-восточной сторонам склона. В течение следующих двух дней Кроули продолжал восхождение, устроив Лагерь IX под нависающими ледяными наростами высотой в несколько тысяч футов и Лагерь X на высоте 18 733 фута на открытом месте, чтобы избежать лавины. Остановившись здесь вместе с носильщиками, он ждал, когда к нему присоединятся остальные. Но как только Пфанль, Уэсли, Ноулз и доктор добрались до этого места, начался буран, не прекращавшийся до 27 июня, когда к ним поднялся Экенштайн, неся с собой свежий хлеб и мясо.

Альпинисты устроили общий совет и приняли решение, что, поскольку Экенштайн и Ноулз чувствуют себя плохо, первую попытку покорить вершину сделают Кроули, Пфанль и Гийярмо. Однако погода вновь испортилась, и со 2 по 6 июля постоянно шёл снег.

Пфанль и Уэсли обследовали северо-восточный гребень горы, ведущий к вершине, и объявили, что он проходим. Кроули не был согласен, но большинство оказалось против него, поэтому группа альпинистов поднялась вверх по хребту, чтобы основать Лагерь XI. Отсюда, несмотря на ослеплявший его снег — ощущение, по его описанию, напоминающее набившийся в глаза раскалённый песок, — Кроули совершил несколько разведочных восхождений по направлению к вершине и достиг высоты около 22 тысяч футов. Позднее Экенштайн утверждал, что Уэсли и Гийярмо достигли той же высоты 10 июля, но, согласно официальным данным, им удалось подняться не выше чем на 21 653 фута. Какой бы ни была правда, но в течение семи лет это было рекордное по высоте восхождение, а на К2 этот рекорд не был побит вплоть до 1939 года. Сама же вершина оставалась непокорённой до 1954 года, когда прошло уже более шести лет со дня смерти Кроули.

Воспаление глаз, вызванное слепящим снегом, было не единственной проблемой Кроули. К12 июля он уже страдал от несварения желудка и запора (заболеваний нередких на больших высотах), у него было затруднено дыхание, а температура поднялась до 39,5°. Это была малярия. Во сне его лихорадило, а вследствие высокой температуры и кислородного голодания у него начались галлюцинации. Позднее Кроули говорил, что установил рекорд, заболев малярией на самой большой высоте; возможно, этот рекорд не побит до сих пор. Время, не занятое скалолазанием, Кроули посвящал поэзии (он утверждал, что здесь он побил рекорд Шелли, написавшего стихотворение сидя на альпийском леднике) и придумыванию рифм к сложным словам. Кроме того, он читал книги из своей уже поредевшей, но всё ещё находившейся при нём библиотеки.

Лагерная жизнь была нелёгкой. Постеленные на землю коврики и пробковые матрасы не обеспечивали никакого удобства. Палатки были хорошо приспособлены для таких походов, но в конце экспедиции альпинисты были вынуждены находиться в них целыми днями на положении узников, поддерживая тепло при помощи кашмирской печки кангри, которую топили древесным углём. Сам этот уголь приходилось хранить в палатках, чтобы он не промок. Было трудно готовить горячую еду, в которой они отчаянно нуждались. На такой высоте требовалось два часа на то, чтобы вскипятить воду, и десять — на то, чтобы потушить баранину. Все члены экспедиции жестоко страдали от холода, хотя обмороженных среди них не было. Кроме того, все они потеряли в весе, даже Кроули, чей метод подготовки к экспедициям исключал акклиматизацию и представлял собой накопление в организме больших запасов жира, который сжигался в процессе восхождения от прилагаемых усилий.

С середины июля болезни начали одолевать и остальных. У Ноулза и Гийярмо была непрекращающаяся простуда, у Пфанля началась клаустрофобия, Экенштайна и Ноулза охватило необычайное беспокойство по поводу вспышки холеры в Кашмире, а Уэсли не мог думать ни о чём, кроме еды, вплоть до того, что начал воровать еду из общих запасов. Казалось, только Кроули и Гийярмо удалось в этой обстановке сохранить здравый рассудок и чувство юмора. Когда Пфанль и Уэсли начали подвергать сомнению способности Экенштайна как руководителя группы, им было предложено попробовать подняться выше по склону. Они согласились и поднялись вверх, чтобы основать Лагерь ХII на высоте примерно 21 тысячи футов. Но вскоре после того, как эта высота была достигнута, они послали вниз носильщика с известием, что Пфанль заболел. Гийярмо отправился на помощь и нашёл Пфанля кричащим от боли из-за отёка обоих лёгких. Его успокоили при помощи морфия и начали строить планы о том, чтобы спустить австрийца с горы. Потом погода прояснилась, и последовало два дня, в течение которых вершина могла быть покорена, но всё это время ушло на лечение Пфанля.

Сказать, что Кроули был раздосадован, значит ничего не сказать. Он объявил Экенштайну, что если бы тот включил в группу только самого себя, Кроули и Ноулза, у них было бы больше шансов покорить К2. Но это была несправедливая критика, поскольку троих оказалось бы недостаточно в случае серьёзной травмы или болезни. Единственной ошибкой Экенштайна был подбор членов команды. Пока Гийярмо спускал Пфанля с ледника Балторо, погода испортилась, и оставшиеся альпинисты были вынуждены пробыть в Лагере XI с 21 июля по 4 августа. 23 июля Гийярмо вернулся; он на четвереньках выполз из полумрака. Один. Сопровождавший его носильщик соскользнул в расщелину, и доктор, перерубив верёвку, которой они были связаны, продолжил путь в одиночестве, бросив носильщика на произвол судьбы. Экенштайн и Кроули ужаснулись той бесчувственности, с которой он оставил несчастного в беде, даже несмотря на то, что выбора у него, казалось бы, не было, и немедленно спустились с горы, чтобы спасти носильщика. Утром 1 августа буран усилился. Малярия Кроули снова дала о себе знать повысившейся температурой, а к ней добавились понос и рвота: содержание сахара в его крови было необычайно низким. Экенштайн тоже заболел, возможно, от переутомления. Через три дня буря наконец утихла, и группа вернулась в Лагерь IX. 12 августа безо всякой видимой причины Уэсли предложили покинуть группу, а Пфанль, будучи его другом, присоединился к нему из солидарности.

Ещё через два дня оставшиеся члены экспедиции со своими носильщиками спустились в Лагерь I. Попытка покорения К2 была завершена.

Кроули провёл наК2 шестьдесят восемь дней, на два дня дольше, чем все остальные, и установил рекорд по длительности нахождения на такой высоте. На этот период пришлось только восемь дней ясной погоды. Команде Экенштайна не удалось покорить вершину, но они стали первыми, кто попытался это сделать, и побили все рекорды по длительности пребывания на подобной высоте.

У подножия ледника Балторо группа разделилась. Экенштайн и Ноулз, обеспокоенные вспышкой холеры, выбрали для возвращения другой путь, тогда как Кроули и Гийярмо возвращались по собственным следам. Как только они добрались до мест, заселённых людьми, где можно было купить свежие фрукты и мясо, здоровье Кроули улучшилось, а настроение повысилось. Чтобы присоединиться к Экенштайну и Ноулзу, он на плоту проплыл из Аскола в Скарду, затем по суше направился к Сринагару, по дороге встретив Эрнста Рэдклиффа, помощника главы лесного хозяйства Кашмира, в его лагере в Гуниале (нынешнем Гултари). Он накормил и напоил путешественников, а также предоставил им возможность принять горячую ванну.

Шестого сентября, после 132 дней похода, группа прибыла наконец в Сринагар, и на этом экспедиция закончилась. Кроули задержался в Индии, чтобы поохотиться с Рэдклиффом. 30 сентября он на поезде приехал в Бомбей, сбрил бороду и забронировал место на судне «Египет». Преодолев Аденский залив и проведя один день в карантине как человек, прибывший из Индии, Кроули оказался в Египте и направился в Каир, где и поселился вотеле «Шеферд».

Его образ жизни и характер постепенно приходили в норму. Он избегал осматривать пирамиды, потому что ему не хотелось ощущать на себе «тяжёлый взгляд четы-рёх тысячелетий». Наняв секретаря, он диктовал свои путевые заметки и, по его собственному выражению, «купался в телесных наслаждениях». 5 ноября 1902 года он покинул Каир и направился в Париж. Его позвал к себе Джеральд Келли, у которого была теперь студия на улице Шампань-Премьер, рядом с бульваром Монпарнас.

ГЛАВА 7. Появляется Роза мира

Оказавшись в Париже и желая возобновить оборвавшиеся связи со своей предыдущей жизнью, Кроули посетил Мазерса, которого, несмотря на опасения, возникшие у него во время разговоров с Беннетом, очень хотел увидеть вновь. Кроули по-прежнему уважал в Мазерсе мага, хотя теперь считал себя уже равным ему и хотел рассказать обо всём, чему научился во время своих путешествий. Кроме того, он рассчитывал забрать некоторые из своих книг и вещей, оставленных на попечение Мазерса.

Встреча в квартире Мазерса на улице Сен-Венсан на Монмартре прошла в натянутой обстановке. Мазерсу были одинаково неинтересны как увлечение Кроули восточными религиями, так и его подвиги на К2, поэтому он выслушал Кроули молча. Кроули, вопреки обыкновению, не стал вдаваться в подробности своего рассказа. Что касается оставленных вещей, то Мазере отдал ему книги, но объявил, что остальные вещи, включая дорогостоящий несессер, пока недоступны, поскольку Мазере меняет квартиру и вещи упакованы. Кроули так никогда и не получил свои вещи назад. Почти наверняка Мазере, нуждавшийся в деньгах, продал или заложил их.

Главной мыслью Кроули о Мазерсе была уверенность в том, что Мазере является чёрным магом, которому не удалось вызвать своего Ангела-хранителя, но который, тем не менее, сумел вызвать злые силы и демонов. Но это была лишь одна из причин неминуемого разрыва между ними. Самолюбие Мазерса позволяло ему терпеть рядом с собой только мелких и незначительных магов, а Кроули не был согласен на вспомогательную роль. Кроме того, Кроули увидел себя будущим руководителем «Золотой Зари» или хотя бы своего собственного ордена. За такое непослушание Кроули предстояло пострадать. Мазере нанял женщину средних лет, фигурирующую в записях Кроули просто как миссис М., чтобы она магическими средствами воздействовала на Кроули. Она пригласила Кроули на чашку чая, и во время чаепития он обнаружил, что постепенно погружается в состояние некой летаргии, причём его рука чувствовала в это время какие-то бархатистые прикосновения. Миссис М. подошла и склонилась над ним, кончиками пальцев коснувшись его запястья. Её волосы спадали каскадом локонов, и это была уже не женщина средних лет, а молодая и прекрасная девушка. Кроули пришёл в чувство и отнял свою руку. В этот момент она отпрянула от него, а затем снова приблизилась, ещё прекраснее, чем прежде, и быстрая, как кошка. Внезапно она вспрыгнула к нему на колени и попыталась прижать свои губы к его губам. Он поймал её и ухватил за руку. Вокруг её вьющихся волос светилась зеленоватая аура, как будто она была вампиром. Потом её светлые волосы сделались седыми. Её кожа сморщилась, а глаза погасли. Она превратилась в старуху, затряслась и быстро вышла из комнаты. Неизвестно, насколько правдива эта история. Когда Кроули пересказал её Джеральду Кел л и, художник не придал ей значения, приняв этот рассказ за чистый вымысел.

Окончательный же разрыв с Мазерсом наступил, когда Кроули в сопровождении Джорджа Сесиля Джоунса однажды вечером ворвался в квартиру Мазерса на улице Сен-Венсан, чтобы забрать магические одеяния и предметы культа, которые были куплены на деньги Кроули и владельцем которых он себя считал.

Кроули намеревался, вернувшись из своего путешествия, спокойно приняться за магические занятия и подготовку к Операции Абрамелина, однако ссора с Мазер-сом, а также его собственный интерес к буддизму отвлекли его. В это время Кроули до определённой степени считал себя буддистом и, в этом качестве, верил, что природа гораздо более важна, чем люди. Субъективные оценки, как он считал, должны бытьотменены, «если и есть хоть что-нибудь, на что стоит тратить время, то найти это можно, лишь отвернувшись от всего преходящего». Эта циничная позиция станет впоследствии краеугольным камнем его жизни.

Париж ко времени приезда туда Кроули в конце 1902 года был живым и энергичным городом. Наступил модерн, «прекрасная эпоха», художественная жизнь кипела. Клайв Белл в своих мемуарах писал о Париже начала века как о городе кафе-шантанов, баров и бистро, мюзик-холлов и борделей, городе «омнибусов, жёлтых фиакров и водителей в сияющих белых цилиндрах… городе хорошей жизни и низких цен». В этот свой визит Кроули остался в Париже до марта 1903 года, но ещё много лет он был частым гостем в этом городе.

Артистический мир, где Кроули предстояло вращаться и куда ввёл его Джеральд Келли, доставлял ему большое удовольствие. Здесь он с готовностью присоединился к тем многочисленным эксцентричным оригиналам, которые потакали своим желаниям, подражая артистическим прожигателям жизни. В Англии, как утверждал Кроули, любая «искра индивидуальности рассматривалась как нарушение приличий», тогда как во Франции проявления индивидуальности поощрялись, художники и мыслители становились объектами всеобщего признания, уважения, даже благоговения.

Келли, способный, образованный и обаятельный молодой человек, к этому времени прожил в Париже уже около года и как художник быстро приобретал известность. Считаясь своим в интеллектуальных кругах, он был знаком со старшими импрессионистами Клодом Моне и Эдгаром Дега, скульпторами Огюстом Роденом и Аристидом Майолем и являлся близким другом писателя Марселя Швоба. Он писал портреты за довольно большие деньги, пополнял свой доход при помощи пейзажей, а его первые картины были выставлены на осеннем Салоне 1902 года. Это были портреты его сестры Роуз, гостившей у него несколько месяцев.

Подобно Кроули, Келли был любителем женщин. Он регулярно влюблялся и разочаровывался, а однажды едва не женился на женщине по имени Сибил Мегинс или, по версии некоторых, Маггинс. Одна из двух сестёр Келли, возможно Роуз, спешно приехала в Париж, чтобы огласить семейный ультиматум: если Келли женится, семья перестанет помогать ему деньгами. Однако к моменту приезда сестры женщина успела утомить Келли, и он pa- j зорвал помолвку. Весьма вероятно, что временами одна и та же женщина бывала любовницей как Келли, так и Кроули, возможны также единичные случаи гомосексуальных сношений между ними. Иногда в письмах к Келли Кроули подписывался именем Мод.

При посредничестве Келли Кроули познакомился с Роденом, придя в мастерскую старого скульптора. В это время Родена активно критиковали в прессе за статую французского писателя Оноре де Бальзака. Кроули не разделял эту критику и посвятил скульптуре сонет. Роден, которому приятна была похвала молодого человека,

предложил Кроули написать по стихотворению в честь каждой из его лучших скульптур. Кроули, польщённый и полный желания отблагодарить скульптора за такую честь, написал несколько стихотворений, которые впоследствии были опубликованы под заголовком «Роден в стихах» и проиллюстрированы литографиями, сделанными самим скульптором.

Ещё одним человеком, с которым Кроули познакомился благодаря Келли, был Марсель Швоб. Знаменитый эссеист и учёный, Швоб жил в роскошно обставленной квартире на острове Сен-Луи со своей женой слугой-китайцем. Жизнь Швоба была нелёгкой. Общество периодически травило его. Он становился объектом антисемитских выпадов, был женат на Маргерит Морено, которая в прошлом была актрисой, кроме того, говорили, что он спит со своим слугой-китайцем. Несмотря на своё положение, близкое к положению изгоя, Швоб устраивал у себя дома литературные вечера. Именно там Кроули свёл знакомство с несколькими писателями. Одним из них был Арнольд Беннет.

Беннет, которому ко времени их знакомства было немного за тридцать и который именовал себя в это время Енохом Арнольдом Беннетом, опубликовал свой первый значительный роман под названием «Анна пяти городов» в 1902 году. Он переехал в Париж и снимал квартиру по адресу: улица Калэ, 4, на Монмартре. Это был неуклюжий, иногда грубоватый человек, и Кроули заметил, что он «чувствовал себя неловко, оказавшись в Париже, в обществе воспитанных и образованных людей», однако, добавляет Кроули, «он был очень польщён той щедрой долей уважения, которой дарили его все окружающие только за то, что он был романистом. Его манера говорить и его внешность не возбуждали никаких насмешек в литературных кругах Парижа». Они стали хорошими знакомыми, и Кроули не отказал себе в удовольствии продемонстрировать Беннету вкус к хорошей жизни, которую тот, как состоятельный писатель, мог себе позволить.

Один пример благородства Кроули был записан обоими — как им самим, так и Беннетом — в их дневниках за апрель 1904 года. Кроули пригласил романиста на обед в «Пайяр». Этот небольшой и скромный на вид ресторан считался одним из лучших в Париже. Кроули заметил, как его гость «был абсолютно сражён почтительным обращением метрдотеля, который оченьхорошо меня знал, а его изумление от той роскошной обстановки, в которую он попал, было по-детски очаровательным». Кроули обратил внимание и на то, как «особый говор Беннета» — Бен-нет был родом из Стаффордшира и ещё не избавился от своего северного акцента — «сделал его английскую речь восхитительно косноязычной». Что касается записи в дневнике Беннета, то она гласит: «В ответ на телеграмму я отправился пообедать с Алистером Кроули… На Востоке он был произведён в «ханы», поэтому на нём был красный жилет, тяжёлый от украшений, а на руке красовалось самое большое кольцо, которое мне доводилось видеть. Мне понравилось, как он выглядел. Он сказал, что некие специалисты, изучающие человеческий мозг, сообщили ему, что качество мозга определяется не количеством фактов и идей, хранящихся в нём, а числом связей и соотношений, установленных в мозгу между этими фактами и идеями. Я сказал: «Конечно»». Кроули со своими яркими жилетами и экстравагантно крупным кольцом произвёл на Беннета такое сильное впечатление, что романист написал о нём в воспоминаниях о Париже под названием «Парижские ночи», где Кроули присутствует под именем Махатмы.

Кроули был частым гостем ресторана «Пайяр». Однажды он привёл туда Клайва Белла, но тот не был подобающе одет. Кроули это не остановило. После того как им указали столик, Кроули тотчас пошёл к метрдотелю и сказал ему, что Белл является русским князем. После этого никто не обратил внимания на одежду Белла. Впоследствии Белл вспоминал, что, когда они вышли из ресторана, Кроули, как это было для него характерно, предположил, что с них взяли втридорога.

Ещё одним из любимых мест Кроули был ресторан «Белая кошка» на улице Одессы. Над рестораном располагалась небольшая комната, где собиралась «интернациональная компания писателей, художников, скульпторов, студентов и их друзей», большинство которой составляли выходцы из Великобритании и Америки. Обед здесь всегда стоил два с половиной франка. Во вступлении к «Подснежникам из сада викария», книге, которую Кроули написал в 1904 году, он называет этот ресторан «У рыжей собаки», а себя и Келли обозначает как «D— и L—, первый — поэт и философ, второй — художник и, боюсь, что педераст. Близнецы по образу мысли, эти двое были непобедимы в спорах и в совершенстве владели каждый своим искусством… Их боялись, поскольку один из них слыл шарлатаном, но никогда в отношениях между мужчинами не бывало столько доброжелательности, столько братских чувств. Связанные взаимным уважением, даже тогда, когда их мнения расходились… они представляли собой пару, исполненную такого благородства и такой гармонии, каких, вероятно, ещё не знал мир». Замечание Кроули о том, что Келли был педерастом, каковым он почти наверняка не являлся, намекает, тем не менее, на интимные отношения между ними.

Наслаждаясь ресторанными компаниями, Кроули знал, что «на Белой кошке есть и несколько блох, чьё отношение к искусству весьма сомнительно, людей, которые надоедают, но избавиться от которых так же сложно, как освободиться от ненужных вещей, скапливающихся в доме. Но иногда какой-нибудь незнакомец представит вам по-настоящему забавную персону». Одной из таких блох оказался американский художник по имени Пенрин Стенлос, который неплохо зарабатывал на жизнь, «делая серии набросков, небрежных, как паутина, и изображающих американских легкомысленных красоток в разнообразных позах». Рисунки были непристойными. Кроули считал, что Стенлос «в полной мере обладает очарованием новой копеечной игрушки».

Однако в той же «Белой кошке» Кроули предстояло познакомиться с человеком, который очаруется им самим и вскоре сделает его главным героем своего романа. Речь идёт об Уильяме Сомерсете Моэме, родившемся в Париже в 1874 году.

Неизвестно, когда именно они познакомились, но наиболее вероятно, что это случилось в один из приездов Кроули в Париж в 1904 году. Представил их друг другу всё тот же Джеральд Келли. Его сестра Роуз была подругой жены Чарлза, старшего брата Моэма, юриста, руководившего парижским филиалом семейной юридической конторы, у которого и остановился молодой писатель.

Моэм не произвёл на Кроули впечатления. Молодой человек, по его мнению, «несмотря на свои заявления о том, что он очень хочет стать литератором, был настолько очевидно неспособен к литературному труду, что, боюсь, нам хватило жестокости высмеять его, когда он появился в «Белой кошке»». Его произведения были «сделаны на скорую руку, плагиат в них был просто невероятен», однако Кроули не мог отказать Моэму в наличии у него «оригинального и живого» воображения. Самым жестоким критиком Моэма был канадский писатель Джеймс Уилсон Моррис, но больше всего запомнился Моэму именно Кроули.

Моэм увлёкся личностью Кроули как писатель. Он считал Кроули хвастуном и шарлатаном, однако загадочной и парадоксальной фигурой, как будто напрашивающейся на страницы художественного произведения. За первые шесть месяцев 1907 года Моэм написал роман под названием «Маг». Магом, естественно, был Кроули. Другие завсегдатаи «Белой кошки» тоже были почти буквально изображены в повествовании. Морриса в романе звали Уорреном. Ещё один из ненавистных Моэму задир из художественного мира, американский художник Родерик О’Коннор, в романе стал О’Брайеном. Кроули был представлен в романе под именем Оливера Хаддо.

Во введении к новому изданию своего романа в 1956 году Моэм написал о Кроули:

Он не понравился мне сразу и, тем не менее, заинтересовал и привлёк меня. Он был великолепным рассказчиком и говорил удивительно хорошо. Мне сказали, что в ранней молодости он был потрясающе красив, но ко времени моего знакомства с ним он уже набрал вес, а его волосы начинали редеть. У него были прекрасные глаза и такой взгляд — не знаю, был ли он свойственен ему от природы или приобретён, — что, когда он смотрел на вас, казалось, что этот взгляд направлен куда-то за вашу спину. Он был шарлатаном, но не абсолютным шарлатаном… Он был лжецом и до неприличия хвастливым человеком, но, странным образом, он действительно сделал кое-что из того, чем похвалялся… Кроули рассказывал фантастические истории о своих приключениях, но трудно было понять, говорит ли он правду или просто дурачит вас.

Хотя Моэм никогда не скрывал, кто послужил прототипом для Оливера Хаддо, этот персонаж «ни в коей мере не являлся портретом Кроули. Я сделал своего героя более мрачным и более жестоким, чем был Кроули. Я наделил его магической силой, которой Кроули, несмотря на свои утверждения, конечно, никогда не обладал». Тем не менее во время написания процитированного введения к роману Моэм сказал Кристоферу Ишервуду, что знал в своей жизни только двух по-настоящему порочных людей: Кроули был одним из них.

Самоуверенный, рослый, многословный, тучный человек, Хаддо впервые предстаёт перед читателем, входя в ресторан «Чёрная собака». Он зовёт официантку Мари — такая официантка действительно работала в «Белой кошке» — и говорит: «Освободите меня от этого пальто. Найдите подходящий гвоздь для моего сомбреро». Заметив Уоррена, он произносит: «Как печально видеть, о великолепный Уоррен, что этот прекрасный аперитив заставил ваши сияющие глаза потускнеть». Морриса нередко можно было видеть пьяным. Сюжет начинает разворачиваться, когда Хаддо оказывается отвергнутым молодой женщиной, которой затем мстит, насылая на неё проклятие и принося её в жертву во время эксперимента по изготовлению гомункулуса. Парижская репутация Кроули, хотя и не заходила столь далеко, всё же подразумевала наличие у него известной власти над женщинами.

Когда «Мага» напечатали в 1908 году, Кроули был невероятно удивлён. Вот он и попал в литературу. Хаддо жил в доме под названием Скин, явно подразумевавшем Болескин, а в разговорах этого персонажа слышались беседы Кроули с Моэмом, причём даже манера говорить была воспроизведена. Кроули понял, что Моэм «взял несколько самых частных, самых личных фактов моей жизни… Он добавил некоторые из множества абсурдных легенд, сложенных обо мне. Он собрал всё это вместе при помощи бесчисленных лоскутов бумаги, вырезанных из книг, которые я попросил Джеральда [Келли] купить. Я никогда не предполагал, что плагиат может быть настолько разнообразным, всесторонним и бесстыдным». Эта книга представляла собой, как считал Кроули, «поразительную смесь краденых вещей».

Кроули был не столько разгневан, сколько оскорблён плагиатом Моэма, но ему удалось отомстить, написав рецензию на роман в журнале Vanity Fair 30 декабря 1908 года. Подписав свою статью именем Оливера Хаддо, он указал в ней на основные случаи плагиата в романе, приведя параллельно оригинальные тексты, в том числе из книг Мазерса, Элифаса Леви, Г. Уэллса и Александра Дюма. Фрэнк Харрис, главный редактор Vanity Fair, не поверил Кроули, которому пришлось в доказательство справедливости своей критики принести указанные книги в редакцию журнала. Через несколько недель Моэм и Кроули встретились. Пристыженный Моэм обратил внимание Кроули на несколько случаев литературного воровства, которые тот не заметил. Кроули, пояснив, что его рецензия была ограничена объёмом журнала, сказал Моэму: «Я почти желал бы, чтобы вы были хорошим писателем». Следует полагать, что в этих словах не было пренебрежения: Кроули говорил то, что думал. Если бы Моэм был признан и знаменит, то литературная реклама в виде его романа сослужила бы Кроули — или, во всяком случае, его самолюбию и репутации — хорошую службу. Позднее Кроули замечал: «Я должен благодарить [Моэма] за несколько записанных образчиков моего остроумия… Я был нисколько не обижен на попытку изобразить меня как отвратительного негодяя и подлеца, поскольку он в своей книге отдал должное тем моим качествам, которыми я гордился… Он приписал мне определённые характеристики, которые хотел представить омерзительными, тогда как на самом деле они были великолепны… В действительности [книга] былатаким гимном моему гению, на какой я и не мечтал кого-либо вдохновить». Ещё одно доказательство признания книги со стороны Кроули заключается в том, что впоследствии он использовал имя Оливера Хаддо в качестве литературного псевдонима.

К марту 1903 года Кроули снова овладело беспокойство. Он всегда быстро уставал от любых мест и занятий. Ему легко всё наскучивало, он ненавидел светскую жизнь, рутинную работу и находился в вечном поиске новых впечатлений. Путешествия были самым простым способом избавиться от рутины. О своём нетерпении он писал так: «Я радуюсь любой смене обстановки, любой новой точке зрения. Я хочу учиться новому. Я хочу развивать свой ум». Для него не было закрытых путей, и в автобиографии, написанной им в зрелом возрасте, он утверждает:

С этим ничего не поделаешь. Несмотря на то, что почти всю мою жизнь я имел всё, что есть хорошего в жизни, несмотря на то, что я больше не ценю как таковое то, что я имел, и не радуюсь ему, мне всё же приятна сама идея существования того, что наполняет жизнь. Я принимаю трудности и лишения с чувством экстатического наслаждения; я хочу всего, чем наполнен мир; ради новых впечатлений я пошёл бы в тюрьму и на смертную казнь. Я так и не вырос из детского убеждения, что мир был создан для меня, чтобы я питался от него. Я схожу с ума от ожидания тех невероятных ужасов, которые, несомненно, со мной произойдут. Это главная идея моей жизни — безграничное наслаждение от любого проявления жизни: неважно, идёт ли речь о возможности переживания или о переживании как таковом.

Беспокойные передвижения Кроули не всегда имели вид заморских путешествий по экзотическим местам. В период между 1902 и 1905 годами он беспорядочно перемещался между Лондоном, Болескином и Парижем, повинуясь почти лишь собственной прихоти. Кроули никогда не был ограничен ежедневной работой. Кроме того, как писатель, большей частью самостоятельно финансирующий издание своих книг, он никогда не сталкивался с необходимостью закончить работу к сроку. Вот почему он мог делать то, что ему вздумается, идо того времени, пока его денежные запасы не истощились, постоянно находился в движении.

На этот момент Парижа было с него достаточно. Город постепенно терял свою привлекательность, а здешняя атмосфера начала действовать на него таким образом, что он даже оказался помолвлен, но разорвал помолвку, как только понял, что «плывёт по течению вступления в брак лишь по причине полного отсутствия душевной энергии». Эта любовная история стала поводом для написания нескольких стихотворений, в том числе «Поцелуя» и «Эйлин» (последнее стихотворение названо, вероятно, в честь невесты), что, однако, не возымело для девушки никаких последствий. Что ни говори, она не относилась к самым ярким представительницам женского пола. Кроули дал ей почитать рукопись своей книги «Песнь как меч», работу над которой он завершил в Париже и передал Филиппу Ренуару, парижскому издателю и печатнику, с тем чтобы тот выпустил издание ограниченным тиражом в пятьсот экземпляров. Среди прочего в своей книге Кроули упоминал, что изучал труды Элифаса Леви и коптские криптограммы. Однажды девушка спросила Келли, которому позировала, что означает «коптский». Тот ответил, что это язык древних коптов. Тогда она задала вопрос о значении слова «криптограммы». Келли, по словам Кроули, ответил, что это язык древних крип-тов, разразился смехом и «разочаровался в человечестве».

Среди других женщин, промелькнувших в жизни Кроули за четыре месяца, проведённых им в Париже, была англичанка, вдыхавшая эфир, акробатка и натурщица с лицом таким «круглым, твёрдым, маленьким и миловидным», как кнопка, на которую застёгивается ботинок, и Нина Оливье, которую Кроули в одном из стихотворений назвал «маленькой смеющейся искрой греха». Многие из этих женщин стали героинями сборника стихотворений Кроули под названием «Звезда и Подвязка», опубликованного в 1903 году: Звезда символизировала его невесту, а Подвязка — Нину, которая позднее стала известной парижской куртизанкой.

Непосредственно перед своим отъездом в Лондон Кроули стал косвенным участником одного из громких скандалов того времени. Скандал касался генерал-майора сэра Гектора Арчибальда Макдоналда, героя суданской кампании и бурской войны, а в то время губернатора Цейлона. Со стороны графа Робертса и короля Эдуарда VII ему было предъявлено обвинение в гомосексуализме. Военному трибуналу предстояло рассматривать его дело в апреле. Он прибыл в Париж 20 марта проездом по пути в Марсель и Коломбо. Через четыре дня Кроули «случайно зашёл в парижский отель «Регина»… За соседним столиком, тоже в одиночестве, сидел сэр Гектор Макдоналд. Он узнал меня и пригласил за свой столик. Он казался неестественно спокойным; но по его разговору было ясно, что он испытывает острые душевные страдания. Он сказал мне, что направляется на Восток. Разумеется, я не показал, что мне была известна цель его поездки, а именно защита от обвинения в сексуальных отклонениях, предъявленного ему на Цейлоне». На следующий день скандальная информация появилась во французском издании New York Herald. Макдоналд купил экземпляр газеты, поднялся в свой гостиничный номер и застрелился. Через два года, когда Кроули снова оказался на Цейлоне, он встретил группу шотландских священников, которые приехали с целью вернуть Макдо-налду его доброе имя. Это было нелёгким делом, потому что обвинение представило со своей стороны семьдесят семь свидетелей. Кроули несколько успокоил их, сказав, что не стал бы доверять ни одному из свидетелей, и добавив, что «чем больше среди свидетелей никому не известных личностей, тем более велика вероятность, что это нанятые за деньги лжецы».

В апреле Кроули покинул Париж и отправился в Лондон, где встретился с Экенштайном, после чего оба они, не теряя времени, сели в поезд, шедший в Инвернесс, и наконец приехали в Болескин. Кроули забыл свой бумажник со 150 фунтами стерлингов под подушкой в спальном вагоне и был не склонен за ними возвращаться. Однако Экенштайн был непреклонен. Они вернулись на станцию, их провели в маневровый парк, и бумажник был найден. Если бы не Экенштайн, этот эпизод стал бы для Кроули подтверждением того — как он сам объяснил бы это, — что нельзя допускать, чтобы материальные соображения определяли жизнь и поступки.

За время отсутствия Кроули Болескин приобрёл у соседей определённую репутацию. «Я почти не сомневаюсь, — утверждал Кроули, — что демоны Абрамелина, кем бы они ни были, устроили себе в доме неплохую резиденцию и посвящали некоторое количество своего свободного времени запугиванию местных жителей». Это обстоятельство в совокупности с тем фактом, что, как считалось, дом нередко посещала отрубленная голова Саймона Фрэзера, лорда Ловата, который был казнён в 1747 году за то, что встал на сторону Миляги принца Чарли9, заставляло местных жителей вдвойне трепетать перед домом и обходить его стороной. Те, кому случалось вечером проезжать по дороге, идущей вдоль озера, предпочитали сворачивать на пролегающую более высоко пустынную дорогу через Гленн-Лиат, чем ехать мимо Болес-кина. Кроули утверждал, что слышал, как голова лорда катится по коридорам дома, а однажды сообщил, что она

9 Кличка Карла Марии Стюарта, одного из шотландских претендентов на британский престол, появилась на поверхности бильярдного стола, но всё это маловероятно. Болескин действительно был построен как охотничий дом для одного из членов семьи Ловат, и в течение некоторого времени после того, как Ловат был обезглавлен, за домом, видимо, следили. Кроули же лишь достраивал свой мистический ореол и немного шутил.

Какое-то время они с Экенштайном рыбачили и совершали восхождения на близлежащие горы, но, как только Экенштайн уехал, Кроули вновь овладела скука, разгоняемая только случайными визитами управляющего семейства Кроули, Льюиса Чарлза Ричарда Данкомба Джуэла, сына одного из «плимутских братьев» и знакомого Кроули по Стритхэму. Джуэл отрёкся от веры своей семьи ради католицизма, и этот факт привёл Кроули в восхищение, после чего он пригласил Джуэла в гости и предложил ему упомянутую должность. Джуэл, который называл себя Людовиком Камероном, носил шотландку, был завзятым спортсменом и якобитом, с радостью согласился.

Как правило, при отсутствии посетителей всё свободное время Кроули было занято магией, но теперь даже она неспособна была пробудить его энтузиазм. Вместо того чтобы заниматься магией, он читал, ходил на рыбалку и потешался над Обществом бдительности. Основанное в Лондоне, это общество представляло собой в отношении прелюбодеяния то же самое, чем было Общество трезвенности в отношении алкоголя. Кроули написал секретарю общества письмо, жалуясь на то, что в крошечном городке Фойерс, в миле с небольшим от Болес-кина, очень остро стоит проблема проституции. Общество исследовало этот вопрос и доложило, что не обнаружило никаких вопиющих признаков проституции в указанном населённом пункте. На это Кроули саркастически ответил: «Вопиющим является её отсутствие, глупцы».

В течение месяца с 16 июня по 12 июля 1903 года Кроули вёл растительную жизнь. У него отсутствовала всякая «движущая сила и полностью исчез какой-либо энтузиазм». Он даже не писал стихов, считая, что «источник лирики совсем пересох».

Однако он был на пороге резкого и совершенно неожиданного поворота своей жизни.

Тринадцатого июля Кроули отправился в Эдинбург, чтобы пополнить винный погреб Болескина, «нанять себе кого-нибудь в экономки» и встретиться с Джеральдом Келли, которого он собирался сопроводить на курорт Стратпеффер, находившийся в сорока милях от Болескина, где мать Келли в это время проходила лечение. В Эдинбурге Кроули вновь посетила муза, и он написал короткую пьесу под названием «Пожиратель богов».

Кроули предложил Келли заехать в Болескин, и тот принял приглашение. До Инвернесса они добрались на поезде, а затем на лодке доплыли по Лох-Нессудо местечка Фойерс. Нотут, несмотря на присутствие Келли, скука возобновилась. Экономка, которую Кроули в автобиографии называет «рыжая Арабелла», ещё не прибыла из Эдинбурга, чтобы занять свой пост, поэтому пока не могла удовлетворить хозяйственные и сексуальные нужды Кроули. (Она должна была воплощать его представле-ния об идеальной женщине, такой, которую можно «достать с полки, когда нужно, и относительно которой можно быть уверенным, что она не покинет своей полки, если этого не требуется».) Чтобы разогнать скуку, Кроули пробовал заниматься буддийской медитацией, но это не возымело почти никакого эффекта. Он приободрился только тогда, когда Келли пригласил его к себе, на курорт Стратпеффер. Отправляясь в путь, Кроули облачился во все свои шотландские регалии и выглядел настоящим шотландским помещиком.

На курорте Кроули встретил Келли, его мать Бланш, сестру Роуз и средних лет адвоката по фамилии Хилл, который пытался ухаживать за Роуз и который представлял собой, по мнению Кроули, «самое скучное и самое тупое человеческое существо из всех, кого он когда-либо встречал». Через несколько дней, 11 августа, у Кроули состоялся разговор с Роуз, которая призналась ему, что находится в очень затруднительном положении.

Превосходя Кроули по возрасту примерно на год с небольшим, Роуз была вдовой. Два года она прожила на юге Африки со своим мужем, майором Медицинского корпуса Королевской армии по фамилии Скеррит, но он умер в 1897 году. В этом браке не хватало какой-то живой искры. В настоящий момент она была обручена с американцем по фамилии Хауэлл, который учился с Джеральдом Келли в Кембридже. Предстоящая женитьба была в значительной степени устроена усилиями её матери. Тем временем она состояла в любовной связи с женатым человеком по имени Фрэнк Саммерс. Её семья подозревала это, потому что Роуз, нуждаясь в деньгах, солгала матери, сказав, что она беременна, чтобы получить сорок фунтов на аборт. Деньги были потрачены на украшения.

Роуз легко завоёвывала мужчин: она была не только привлекательной женщиной, но и кокеткой. Кроули писал о ней: «Физически и духовно Роуз производила на мужчин такое завораживающее впечатление, подобного которому я не наблюдал раньше нигде. Она была похожа на героиню романтического романа, Елену Троянскую или Клеопатру, однако в ней было больше страсти, и она не сулила гибели. В сущности, это была очень хорошая женщина». Кроули писал, что у неё была идеальная фигура, в меру полная и в меру стройная, миловидное лицо без всякой смазливости. В ней не хватало только Красоты с большой буквы, того, что Гёте называл «налётом странности». Это была яркая индивидуальность, способная притягивать к себе; интеллекту неё отсутствовал, но она обладала способностью адаптироваться в любой компании настолько, чтобы всегда к месту произносить ничего не значащие вещи. Очарование, грация, энергия, такт, манеры — всё это необычайно захватывало».

Выслушав историю Роуз, Кроули был возмущён. Ему самому довелось испытать на себе семейный диктат, поэтому он понимал её. Кроме того, он если и не влюбился в неё, то, во всяком случае, оказался под воздействием чар её кокетливого обаяния. Предложенный им выход из её затруднительного положения был прост и типичен для его импульсивной натуры. Она выйдет за него замуж, и, как только они будут связаны узами брака, он вернётся в Бо-лескин, а она отправится в объятия Саммерса и никогда больше не увидит Кроули. Это было по меньшей мере странное решение, но Роуз согласилась на него. Кроули рассказал об этом плане Келли, который принял его за очередную несерьёзную выходку Кроули. Но он ошибался.

Кроули выяснил, что если они с Роуз явятся к шерифу графства и выразят обоюдное желание вступить в брак, то он сможет поженить их тут же, на месте. Позднее Кроули писал об этом моменте, что у него возникло «естественное для молодого человека интуитивное чувство, что он принимает важное и твёрдое решение, что он, поступая так, вызывает неких неведомых богов». Никем не сдерживаемый, он решил, что должен пройти через это, и наследующее утро, 12 августа — по иронии судьбы первый день сезона охоты на шотландских куропаток, — он и Роуз ещё до рассвета отправились в контору шерифа в Дингуолл.

Во время недолгого путешествия на поезде оба чувствовали себя несколько неестественно. Даже Кроули вынужден был признать, что в их отношениях «появилось нечто странное, когда всё было уже сказано и сделано», однако его успокаивала мысль, что ему «не придётся жить с ней. Всё, что требовалось, — это сделать её свободной».

Приехав в Дингуолл, они разыскали дом шерифа. Шериф ещё не встал с постели, но его служанка сообщила им, что необходимую процедуру может провести любой юрист, и указала, где найти одного из них. Ранним утром, ещё до завтрака, перед лицом юриста Александра Росса, чья контора располагалась на Таллоч-стрит, в Дингуолле, они дали согласие на вступление в брак и были объявлены мужем и женой. Росс и его секретарь были свидетелями. В документах Кроули значился как Алистер Кроули Мак-Грегор, землевладелец (холостяк); Роуз была записана как РоузСкерритМак-Грегор (вдова). Кроули, одетый в шотландку и имевший при себе шотландскую кожаную сумку с мехом, вынул из ножен кинжал и поцеловал его, тем самым скрепив свой обет. Дело было сделано.

В это время Келли, обнаружив, что Роуз, судя по всему, сбежала с Кроули, поехал вслед за ними следующим же поездом, чтобы помешать происходящему. Но он опоздал. К моменту его прибытия оставалось только сообщить о заключении брака шерифу.

После завершения церемонии невеста и жених расстались. Роуз вернулась на курорт Стратпеффер, а Кроули сел на первый же лох-несский пароход, идущий в Фой-ерс. Во время пути Кроули, вероятно, был в смятении. У него определённо были серьёзные опасения относительно последствий того, что он сделал. Прежде, какому бы внезапному импульсу он ни поддавался, это не имело никакого серьёзного продолжения и не связывало его юридически. И вот менее чем за двадцать четыре часа он из беззаботного холостяка превратился в мужа, пусть, согласно договорённости, и заочного.

Вернувшись на курорт Стратпеффер, Роуз попала в кипящий котёл. Её мать была в ярости, Джеральд Келли был взбешён. Претендовавший на её руку адвокат Хилл пытался аннулировать брак между Кроули и Роуз. Из Болескина в качестве посредника был прислан Данкомб Джуэл. Действительно, хотя брак был законным, процедура не считалась завершённой до момента регистрации. Как Кроули, так и Роуз имели возможность передумать. Но этого не произошло, и вот 17 августа Алекс Дьюар, заместитель судьи графства Росс, Кромарти и Сазерленд, выписал свидетельство о браке в Дингуолле.

Когда всё это было сделано, молодожёны, далёкие от мысли о медовом месяце, каждый со своей стороны приехали поездом в город Кайл-оф-Лохалш, что на западном берегу Шотландии, и поселились в привокзальной гостинице, чтобы всё обсудить. Кроули «пошёл взглянуть на море и надеялся, что в нём будет не слишком холодно топиться», утешил себя шампанским, нацарапал стихотворение на листочке меню и отправился к Роуз в их номер на двоих. Кроме того, он чувствовал, что влюбляется. Имела ли место в этой гостиничной комнате их первая брачная ночь, осталось неизвестным, но велика вероятность, что это произошло. Кроули был не из тех, кто упускает случай лишний раз заняться сексом, а Роуз, в характере которой присутствовали черты мазохизма, не стала бы ему препятствовать. Потом они отправились в Болес-кин, где Кроули пришлось предпринимать срочные действия, чтобы не допустить появления рыжей Арабеллы. В конце концов, её присутствие было теперь излишним.

Обжившись в Болескине, Кроули написал своей матери:

Жаль, что Вы не присутствовали на бракосочетании, — это была потрясающая церемония, пышный катафалк и вся похоронная процессия напоминали восхитительные похоронные процессии тридцатилетней давности. Преподобный Ф. Ф. Келли прочёл такую красивую проповедь над открытой могилой. Он прочёл 44-й стих 44-й главы Книги Исайи — «И Господь воззвал к Моисею, и он восстал и поразил его». 36 волынщиков сыграли «голоса, что летают над Эдемом» — как напоминание об Уистлере, которым так восхищается её брат. Когда бренные останки были благоговейно засыпаны землёй при помощи 12 дюжих профессоров эсперанто, таксидермистов и нескольких миссионеров-мормонов (вместе с двумя очень милыми ангелами смерти), облегчающие душу рыдания вырвались из груди собравшихся, слёзы горькой радости заструились из их глаз в таком изобилии, что мы смогли начать свой медовый месяц с путешествия на каноэ. Мы совершили это путешествие со скоростью пушечного ядра за поразительно короткое время, равное 2 часам 43 минутам и 21 1/25 секунды. Далее мы проследовали к морям горячей радости и счастья, где сейчас и находимся и где, слава Богу и Небесам, нас всегда можно найти.

Остаётся только догадываться, как Эмили Кроули отреагировала на это ироническое, почти в духе «Монти Пайтона», послание.

Постепенно семейство Келли смирилось со всей этой ситуацией, хотя Фредерик Фестус Келли пытался заставить Кроули положить 10 тысяч фунтов стерлингов на имя Роуз. Разумеется, он не добился успеха. Что касается Кроули, то он проникался глубоким чувством к своей жене. Он описывал её как «одну из самых красивых и обворожительных женщин в мире». Однако через некоторое время он начал превращать её в собственный идеал женщины: «Однажды в первые три недели нашей совместной жизни Роуз начала вести себя чересчур свободно; я быстро заметил это и отшлёпал её. С тех пор качества идеальной любовницы она дополнила качествами идеальной жены. Женщины, как все существа, недостаточно развитые в духовном отношении, ведут себя хорошо только тогда, когда с ними обращаются твёрдо, доброжелательно и справедливо. Они всегда начеку и сразу замечают нерешительность или раздражение в хозяине; и тогда их единственным желанием становится высказать вам свою обиду». Вскоре Роуз поняла, где её место. Между тем женитьба пагубно сказалась на творческой продуктивности Кроули. В условиях, когда любовь и секс всегда были под рукой, его «жизнь превратилась в сплошную высокую поэзию, [но она] не оставляла никакой избыточной энергии, которую можно было бы выразить в словах. Я не писал ничего».

Когда шумиха вокруг их женитьбы улеглась, Кроули решил, что они должны устроить настоящий медовый месяц, а именно поехать на Цейлон поохотиться, а затем в Рангун — навестить Аллана Беннета. По его мнению, уехать надо было в любом случае: ведь в Болескине ничего не происходило. Блаженное состояние счастливого супруга оказало на Кроули сильное влияние. Его поэзия иссякла, и то же самое произошло с занятиями магией и медитацией. Заехав в Лондон супруги направились затем в Париж, где Кроули помирился с Джеральдом Келли, написав ему перед встречей и прося впредь обращаться к нему в письмах как к лорду Болескину. По его словам, отныне он собирался использовать имя Алистер Кроули только в качестве литературного псевдонима.

В Париже у Кроули произошла мимолётная встреча с собственным прошлым. Идя по мосту Александра III, он столкнулся с Мойной Мазере. Кроули утверждал, что она выглядела как уличная проститутка, с толстым слоем косметики на лице и грязной кожей. Из этого он сделал вывод, что у Мазерса настали тяжёлые времена, поэтому, как не преминул предположить Кроули, он якобы отправлял свою жену позировать обнажённой в убогих кабаре на Монмартре, а чёрная магия, которой вроде бы занимался Мазере, оказалась убыточным занятием. Возможно, Кроули выдумал эту историю, чтобы отомстить Мазерсу, потому что, по другим данным, Мойна оставалась привлекательной в течение по меньшей мере ещё десяти лет.

Из Парижа Кроули и Роуз на поезде отправились в Марсель и сели на корабль, шедший в Неаполь, а затем в Каир, где они провели ночь в Королевском зале Великой пирамиды в Гизе. Мотивом для этого приключения послужило желание Кроули сделать «жест самца, похваляющегося своим оперением». «Я хотел, — писал Кроули, — чтобы моя жена увидела, какой я великий маг». Купив арабские халаты — алый для Кроули и голубой для Роуз — и взяв с собой книгу заклинаний, они зажгли в пирамиде одну-единственную свечу, и Кроули начал читать соответствующее случаю заклинание. По мере того как он произносил слова заклинания, комната наполнялась бледно-фиолетовым астральным фосфоресцирующим светом, интенсивность которого росла до тех пор, пока не достигла интенсивности яркого лунного света. К утру Роуз была без сил, а Кроули ликовал. По его собственным словам, он был «просто молодец, раз ему удалось добиться такого замечательного эффекта столь малыми усилиями». Но даже этот успех не вдохновил его на возвращение к занятиям магией.

В декабре они были уже на Цейлоне, путешествовали постране, занимаясь охотой. Охота как занятие приносила Кроули удовлетворение. Его волновал момент убийства, наступающий после томительного ожидания и слежки. Охота определяла режим его жизни, представляя собой длительные периоды, наполненные сравнительно медленными и сосредоточенными действиями и чередующиеся с резкими выбросами адреналина. Он презирал манеру охотиться верхом на слоне или с так называемого мачана (площадки для охоты, спрятанной среди ветвей дерева). Он предпочитал стоять ногами на земле и при помощи собственного ума стараться победить преследуемого им зверя. К ужасу носильщиков, которых он нанимал среди местного населения, Кроули нередко отправлялся на охоту в одиночку, вооружённый или двуствольным ружьем десятого калибра «Парадокс», или «Экспрессом». Оба вида оружия были в состоянии ранить крупное животное, но Кроули понадобилось девятнадцать пуль, чтобы уложить дикого бизона, считающегося очень опасным животным. Кроули не был хорошим стрелком и охотился, как, впрочем, и занимался альпинизмом, для того, чтобы доказать себе и окружающим собственную мужественность. Садистская сторона его характера наслаждалась процессом убийства, и то, что он стрелял в животных, не заставляло его страдать отугрызений совести, хотя временами он и сознавал, что мало чем отличается от убийцы.

Когда они жили у озера в хижине носильщиков, Кроули заметил колониюлетающихлисиц, представляющих собой разновидность плодовой летучей мыши. Они сидели на ветвях деревьев, росших на берегу. Эти существа славились мягким мехом, покрывавшим их животы, и Кроули задумал настрелять такое количество этих созданий, чтобы их меха хватило на жилет для него и на шляпку для его жены. Такой головной убор идеально подошёл бы для холодных зим в Болескине. То, что для этого ему придётся убить по меньшей мере три дюжины животных, казалось, не пришло ему в голову. Кроули и Роуз сели в плоскодонку и отплыли от берега, но лишь только Кроули сделал первый выстрел, вся стая поднялась в воздух. Кроули продолжал стрелять. Одно из раненых животных упало на Роуз и не на шутку напугало её. На следующую ночь Кроули был разбужен криком раненой летучей мыши. Когда он зажёг свечу, он увидел, что Роуз в обнажённом виде висит на манер летучей мыши на деревянной конструкции, к которой крепилась сетка от москитов. Кроули с трудом спустил её оттуда. Очутившись в его руках, Роуз царапалась, плевалась и била его так, как будто в неё вселилась летучая мышь. Кроули пришёл в восторг от этого происшествия. Его жена была не только хороша собой, она явно имела склонность впадать в состояние одержимости, а значит, у неё были оккультные способности.

Кроули допускал и другое объяснение этого события. Роуз была беременна, и её ночной кошмар мог быть следствием инстинктивного и подсознательного стремления защитить своего ещё не рождённого ребёнка.

В свете нового положения Роуз было решено не ехать в Бирму, а вернуться в Болескин. Это решение ещё более утвердилось 7 января 1904 года, когда у Роуз поднялась температура. Пока она лежала в испарине, Кроули вновь посетила муза, и он написал стихотворение под названием «Rosa Mundi» («Роза Мира»). Это было первое из четырёх стихотворений, посвященных Роуз и считающихся одними из самых значительных произведений в литературном наследии Кроули. Равно наделённое и художественными, и техническими достоинствами, оно написано в духе лирики рубежа веков, но корни его — в поэзии конца девятнадцатого века. В этом стихотворении XIX строк. Оно достаточно длинное и пронзительное, как это видно из строк 12 и 13.

Роза мира

Эй, трусливый и малодушный поэт, продолжай писать!

Ты не более опасен для Любви, чем серая змея,

Которая в сумерки крадётся сквозь чащу

За босоногим деревенским мальчиком, для Солнца, Владыки жизни.

Любовница и Жена,

Неуязвимая, непорочная, невозмутимая.

Слушайте, люди,

И да поразит вас великий страх.

Остальное не имеет значения.

Я видел бессмертных богов,

Сидящих, подобных звёздам, в Древнем Египте, на берегах Нила;

Одна и та же спокойная поза, одна и та же загадочная,

слабая улыбка, У каждого на обеих губах.

Время не имеет над ними власти.

Они остаются в веках, они пережили всё.

У них древние имена.

Они не вмешиваются в жизнь, им неведома усталость.

Для них, так же, как и для нас,

Жизнь есть Любовь.

Они это знают, и мы это знаем.

Так пусть же пишущие продолжают писать,

О том, что в действительности невозможно что-либо знать.

Об этом первом из посвященных жене четырёх стихотворений Кроули позднее написал: «Я пою для неё, вспоминаю об обстоятельствах, при которых родилась наша любовь, намекаю на ожидаемый плод этой любви и сплетаю всё это в яркую ткань восторга. Так родился новый ритм, новая поэзия. Это был большой шаг вперёд по сравнению со всеми предыдущими примерами описания возвышенных состояний». Даже Экенштайн, которому нравилась Роуз, но который в целом считал поэзию Кроули не более чем скверными виршами, признал, что это исключительное стихотворение о любви. Когда оно вместе с другими стихами, посвященными Роуз, было напечатано под псевдонимом «Д. Г. Карр», Экенштайн пришёл в негодование. Он считал это произведение слишком личным для того, чтобы быть опубликованным при жизни поэта.

Женитьба не избавила Кроули от влечения к другим женщинам. Как и в прошлом — достаточно вспомнить Мехико, — его тянуло к чрезвычайно непривлекательным женщинам. Остановившись вместе с Роуз в отеле «Галь Фэйс» в Коломбо, Кроули познакомился с двумя отвратительными англичанками, матерью и дочерью. Это были нахальные, шумные и хвастливые женщины. У дочери была бриллиантовая брошь в форме короны с её собственным именем (Мейбл), что побудило Кроули записать в дневнике, что он «никогда не встречался с таким отсутствием вкуса». «Даже дрессированную блоху я никогда не назвал бы именем Мейбл, если бы я хорошо относился к этому насекомому», — писал он. Однако, как он писал всё в том же дневнике, «сила испытываемого мною отвращения заставляет меня предположить, что я хотел заняться с ней любовью и раздражён тем, что уже влюблён в другую. Евангелие не сообщает нам о том, бывают ли у человека, владеющего драгоценной жемчужиной, моменты сожаления об утраченной подделке. Человек склонен подсознательно связывать отвратительных женщин, которые выставляют напоказ своё бессердечие и фригидность, с возможностью некоего высшего извращённого наслаждения самой мерзостью этих женщин».

Отменив планы посещения Бирмы и встречи с Алланом Беннетом, Кроули и Роуз 28 января отплыли из Коломбо в Каир. Кроули не мог знать этого заранее, но следующим трём месяцам предстояло стать преддверием «того единственного события моей жизни, ради которого стоило жить».

ГЛАВА 8. Явление Айвасса

Восьмого февраля 1904 года Кроули и Роуз прибыли в Порт-Саид, а наследующий день добрались до Каира. Тщеславие Кроули вместе с его любовью к розыгрышам и ко всему экзотическому в очередной раз дали о себе знать. Супруги зарегистрировались в отеле под вымышленными именами князя и княгини ЧиоаХан. Выдавая себя за персидского князя с прекрасной женой-англичанкой, Кроули выбрал себе имя, которое звучало какХива, что, по его мнению, означало Зверь на древнееврейском. Что касается слова Хан, то это всего лишь титул, принятый на Среднем Востоке. Он потакал своему самолюбию, с напыщенным видом разъезжая по городу в усыпанном бриллиантами тюрбане и саблей на боку, в то время как двое слуг расчищали дорогу перед его каретой.

Чтобы предотвратить любые сомнения в подлинности своего титула, он объявил, что получил его от некоего (имени он не называл) восточного властителя. Напечатав специальные уведомления, оповещающие о его новом сане, Кроули послал одно из них родителям Роуз вместе; сопроводительным письмом, в котором просил их впредь присылать письма им с Роуз с указанием новых имен и титулов. Как отнёсся к этому письму кэмбервельский викарий, можно только догадываться, но Бланш Келли уступила, хотя однажды, в шутку, надписывая конверт, обратилась к дочери: «Княгиня Чиоа Хан!» Восклицательного знака оказалось достаточно, чтобы Кроули, не распечатывая, вернул конверт отправителю.

Обосновавшись в Каире, Кроули стал ласково именовать Роуз Уардой (что по-арабски означает «роза»), начал изучать Коран и нанял араба, чтобы тот учил его арабскому языку и основам мусульманской веры. Всё это он делал не просто так: Кроули подумывал о путешествии в Мекку в переодетом виде, какое в своё время совершил его герой Бертон. Однако нанятый араб сделал для Кроули даже больше, чем тот от него ожидал. Он оказался сведущим в мусульманском мистицизме и дал Кроули несколько книг, посвященных этому предмету. Словно в противовес этим своим занятиям, Кроули возобновил увлечение игрой в гольф и ходил на охоту за голубями и перепёлками.

Кроули жилось хорошо, а его женитьба была до сей поры, по его собственному выражению, «непрерывным праздником секса». Скоро ему, однако, суждено было прерваться.

После того как они с Роуз около месяца прожили в отеле, осматривая Хелван, большое древнее захоронение, относящееся к З-му тыс. до н. э., Кроули снял квартиру в доме, расположенном на центральном городском перекрёстке, неподалёку от музея Булак. Они въехали в квартиру 14 марта. Комнату, выходящую окнами на север, Кроули приспособил под храм, в котором после многих месяцев магического бездействия он начал вызывать разных древнеегипетских богов, в том числе Тота, Изиду, Апо-фиса и Озириса. Через два дня Кроули почти нехотя провёл ту же церемонию, что он совершил когда-то в Великой пирамиде в Гизе. Он стремился вызвать сильфов, существ, обитающих в стихии воздуха, чтобы Роуз смогла их увидеть. Но произошло нечто неожиданное.

Согласно записям Кроули, Роуз «была в состоянии оцепенения; возможно, она была пьяна; возможно, из-за беременности у неё началась истерия. Она не смогла ничего увидеть, но она услышала». Находясь в таком состоянии, Роуз не переставая бормотала: «Они ждут тебя». Сначала это раздражало Кроули. Он считал Роуз, как и всех женщин, существами с более низкой, чем у мужчин, интеллектуальной организацией, а следовательно, неспособными к магии. На самом деле всё было наоборот. Роуз была не только привлекательной, но и умной женщиной, хотя её и нельзя было отнести к интеллектуалам. С другой стороны, Кроули мог в своём описании преуменьшать её возможности, с тем чтобы дальнейшее выглядело более впечатляюще.

На следующий день Кроули повторил церемонию с тем же результатом. 18 марта Роуз объявила, что Гор ожидает Кроули. Это вернуло Кроули к его магическим целям: когда он спросил Роуз, оказалось, что она понятия не имеет о том, кто такой Гор. Ещё через два дня, 20 марта, Кроули получил через Роуз сообщение о том, что «наступило Равноденствие Богов. Это означало наступление новой эпохи. Мне предстояло стать звеном между солнечно-духовной силой и человечеством».

На другой день, 21 марта, произошло первое ошеломляющее событие. Роуз повела Кроули в музей, находившийся на другом конце улицы, на которой они жили. Равнодушно пройдя мимо нескольких статуй, она указала Кроули на витрину, где была выставлена раскрашенная деревянная погребальная доска 26-й династии, испещрённая иероглифами и посвященная жрецу Анкх-эф-нэ-Кхонсу. На ней был изображён египетский бог Гор в облике Ра-Хоор-Кхуит. Стоя на таком расстоянии от экспоната, с которого невозможно было прочитать музейную табличку, Роуз объявила, что на доске изображён тот самый, кто ожидает Кроули. От Кроули не ускользнул и тот факт, что номер этого экспоната в музейном каталоге был 666.

Внезапное духовное пробуждение Роуз озадачивало многих комментаторов. Некоторые утверждают, что она транслировала полученные телепатическим путём подсознательные желания Кроули. Другим кажется, что она от природы обладала экстрасенсорными способностями. Третьи считают, что она читала заметки о магии в записных книжках Кроули и просто повторяла то, что слышала в разговорах своего мужа. Разумеется, Кроули посвящал её как в обычные, так и в магические свои дела. Что касается состояния оцепенения, она могла войти в него благодаря употреблению наркотиков. Известно, что в это время Кроули употреблял — пробовал на предмет использования в магических целях — определённые вещества, а торговля гашишем была широко распространена в Каире. Тот факт, что Роуз была беременна, мог и не приниматься в расчёт. О вреде, приносимом наркотиками ребёнку, находящемуся в материнской утробе, тогда ещё мало знали, а может быть, просто не относились к этой опасности всерьёз.

Обнаружив новые способности, Роуз сделалась не просто женой Кроули. Она стала его первой Алой Женщиной.

Алая Женщина — это термин, использовавшийся для обозначения женщины-медиума, способной вступать в непосредственный контакт с богами. Кроме того, в облике Вавилонской блудницы она являлась духовной спутницей Зверя 666, на спине которого восседала. Она могла пребывать в мире в человеческом облике, который считался одним из низших её воплощений. В своём высочайшем проявлении она была Шакти, спутницей индуистского бога Шивы, с которым была слита в вечно длящемся соитии, а от их непрекращающегося оргазма образовался мир и всё, что в нём. Говоря кратко, она была любовницей владык мира, то есть Тайных Учителей.

Кроули верил, что через его жену Тайные Учителя дают ему сигнал занять место, прежде принадлежавшее Мазерсу.

Роуз сообщила Кроули, который не сомневался в подлинности её мистических контактов, что тот, кто говорил с ней и через неё, был не Гор и не Ра-Хоор-Кхуит, но посланник Гора. Его звали Айвасс, и он был Тайным Учителем очень высокого ранга.

Чтобы понять как можно больше, Кроули заказал одному из сотрудников музея Булак французский перевод надписей на погребальной доске. Но вскоре после того как перевод был закончен, Роуз сказала Кроули, что ему следует войти в свой храм ровно в полдень 8, 9 и 10 апреля и записывать всё, что он услышит, пока не наступит ровно час дня, когда ему следует покинуть храм.

Кроули повиновался. В назначенное время 8 апреля со своей ручкой и стопкой почтовой бумаги под рукой он сидел за столом. Как только наступил полдень, он услышал голос, доносившийся из-за его левого плеча. «Голос, — как потом записывал Кроули, — имел глубокий тембр, был мелодичным и выразительным, звуки его были то торжественными, то чувственными, то нежными, то агрессивными, то какими-либо ещё в зависимости от содержания каждого конкретного высказывания. Это не был бас — скорее, низкий тенор или баритон». Кроули записывал то, что диктовал ему дух по имени Айвасс, хотя успеть за ним было нелегко. Ровно в час дня голос умолк, и Кроули отложил ручку. К концу третьего дня Кроули записал все три части произведения, названного им «Книгой Закона».

Во время записи под диктовку Кроули не разрешалось смотреть на Айвасса, но всё же он украдкой бросил на него взгляд. Его Ангел-хранитель, которым, по предположению Кроули, и был Айвасс, парил на лёгком облаке, похожем на клубы дыма. Это был, «казалось, высокий темноволосый мужчина тридцати с чем-то лет, хорошо сложенный, энергичный и сильный с лицом жестокого короля и закрытыми глазами, взгляд которых способен разрушить то, на что он направлен». Этот мощный образ был «одной из разновидностей визуализации воображаемого». По словам Кроули и, ему и прежде случалось «получать сообщения таким образом».

Само имя Айвасса имело большое значение. Дух не сообщил, как оно пишется, но Кроули использовал на письме два варианта: Aiwass — во время магических опытов, Aiwaz — для всего, что связано с мистикой. Каждому варианту соответствовала определённая численная интерпретация. Помимо всего прочего, Айвасс являлся посланником Хоор-Паар-Краата, известного также под именем Сета, бога разрушения и смерти, кровожадного брата убитого им Озириса. Среди других его имён значится имя Шайтан, арабский корень, от которого происходит слово «сатана». Говоря кратко, Ангел-хранитель Кроули был, судя по всему, не кем иным, как посланником самого дьявола, и Кроули, кажется, признавал это. Много лет спустя, в 1920 году, он писал: «И Её [Вавилонской блудницы] Предвестие будет сладостным в нашем слиянии, Таинство, данное благодаря Айвазу, нашему Господу Богу Дьяволу». Вопрос об именах довольно загадочен. Откуда происходит имя Айвасс? Роуз могла услышать его от богов, но с таким же успехом она могла сконструировать его из псевдонима, которым пользовался тогда Кроули. Имя Чиоа (или Хива) легко могло быть преобразовано в имя Айвасс. Не исключено также, что Роуз использовала — пусть подсознательно — своё временное «королевское» имя. С другой стороны, если подходить к вопросу скептически, то можно считать появление Айвасса свидетельство того, насколько Роуз была умна. К тому времени она могла уже догадаться, что если не подыграть самолюбию Кроули мага, он отвернётся от неё или бросит, поэтому она решила себя подстраховать.

«Книга Закона», называемая также «Liber Legis», на самом деле представляла собой поэму в прозе, состоящую из трёх частей и возвещавшую наступление новой эпохи, Эры Гора, которая должна была начаться в 1904 году. Кроули должен был стать провозвестником новой эпохи и её религии, которой якобы суждено ниспровергнуть все традиционные вероучения, где боги порабощают верующих в них людей. Главная идея этой религии основывалась на стремлении к полной самореализации и на той предпосылке, что «каждый мужчина и каждая женщина — это звезда», то есть каждый индивидуум уникален и обладает священным правом развивать себя так, как он считает нужным.

В определенном отношении новое произведение Кроули напоминало книгу Ницше «Так говорил Заратустра», поскольку тоже предлагало новую философию. В некоторых местах оно было неоригинальным и даже подражательным. Джон Ди, живший вXVI веке математик, маг, алхимик и фаворит Елизаветы I, написал: «Делай то, что при-носиттебе наибольшее удовольствие», тогда как в XV веке сатирик и монах-бенедиктинец Франсуа Рабле прославился своим изречением «Fay ce que vouldras». (делай что желаешь!) Сходство с Рабле заключалось и ещё в одной детали. Рабле писал о вымышленном Аббатстве Телемы, расположенном на берегах реки Луары, где любое проявление лицемерия или ханжества подвергалось осуждению и осмеянию.

Закон, изложенный в книге Кроули, прост и в целом известен под названием Закона Телемы, thelema же по-гречески означает «желание». Во время приготовления к Операции Абрамелина всем членам «Золотой Зари» предписывалось стремиться к успешному проведению этого обряда, но именно Кроули добился наибольшего успеха. Когда же это произошло, Кроули оказался достаточно подготовленным для того, чтобы распознать наступление новой эпохи: как будто его магические достижения инициировали её наступление. Предыдущая эпоха была эпохой Озириса и характеризовалась умирающими богами, такими, как Иисус Христос. Но наступало новое время, время Гора, бога солнца, и это время должно было стать символом бессмертия человеческой личности.

В книге присутствовала одна фраза, благодаря которой Кроули стал — и остаётся — известной или, напротив, непопулярной личностью, в зависимости от точки зрения. Речь идёт о раблезианском лозунге «Делай что желаешь, таков весь закон». Кроули объяснял смысл этого изречения, говоря, что «всё, что угодно, абсолютно логично можно вывести из единственного принципа «Делай что желаешь, таков весь закон». Или, иными словами, «Нет иного закона, кроме как делать то, что желаешь»… Или «У тебя нет иных прав, кроме как делать что желаешь». Суть теории заключается втом, что каждый мужчина и каждая женщина обладают определёнными качествами, направленность которых в совокупности с окружением и обстоятельствами в каждом конкретном случае диктует определённую тактику поведения. Следовать этой тактике означает исполнять законную волю. «Делай так, и никто не посмеет запретить тебе»». Другими словами, каждый индивидуум имеет право на независимость, право развиваться так, как ему кажется правильным, искать образ жизни, согласующийся с его самыми фундаментальными представлениями и самыми искренними желаниями и при этом гармонирующий с его окружением. Человек имеет право развивать себя, духовно и интеллектуально, до предела своих возможностей. Последнее утверждение является основным принципом современной британской системы образования и записано в Законе об образовании за 1944 год. Итак, некоторые из идей Кроули не только опережали своё время, но в конце концов стали частью государственной политики.

По мнению Кроули, никто и ничто не имеет права отнимать у человека это фундаментальное право, и фраза о том, что каждый человек — это «звезда», означает, что любое человеческое существо — это индивидуальность, а не серийное изделие, что личность нельзя подчинять мелкой тирании, источниками которой являются в том числе традиционные вероучения и законодательная система. Человек, который обнаружил и осознал свои истинные желания, в терминологии Кроули является «гением», чья жизнь не подчиняется законам повседневной механической жизни в индустриализированном, организованном и строго упорядоченном обществе. Но главное, чего Кроули не принимал и никогда не мог бы принять, — это те ограничения, которых требовало от человека общество. Он всю жизнь боролся с этой разновидностью деспотизма, освобождая человечество от тех, кого он именовал Глупыми Богами и Дурацкими Дьяволами.

Фраза Кроули «Делай что желаешь…» дополнялась другой фразой: «Любовь — это закон; любовь по доброй воле». Это было развитием известной идеи, которой придерживался Кроули, однако многие критики склонны неверно истолковывать оба эти лозунга как призыв к нравственной вседозволенности. Однако следует признать, что в иные времена Кроули и сам был склонен интерпретировать их именно таким образом.

Происхождение «Книги Закона» не раз становилось поводом для многочисленных предположений. Многие считают, что Кроули написал её сознательно, а история её написания выдумана им, чтобы придать всему этому магический смысл. Сторонники этой версии указывают на стилистическое сходство книги с другими произведениями Кроули, а также с идеями и учением «Золотой Зари». Нечего и говорить, что сам Кроули это опровергал. Согласно другому мнению, при написании книги сработало подсознание Кроули, активизировавшееся под влиянием занятий медитацией, употребления наркотиков или по велению души. Существует также мнение, которого придерживался и сам Кроули, что книга была дарована ему Тайными Учителями посредством Айвасса. По большому счёту это и не имеет значения: важно, что книга была написана и что она возвещала новую философию, новую религию, основой которых являлась; Кроули же выступал в роли верховного пророка этого учения. Следует добавить, что, не напиши Кроули этой книги, он не представлял бы собой с магической точки зрения ничего особенного. Закон Телемы стал тем самым, что выделяет Кроули среди его современников-оккультистов.

Закончив книгу, он, что было нехарактерно для него, не поспешил её опубликовать. Он нанял машинистку, чтобы та перепечатала рукопись, и написал Экенштайну, Бен-нету, Джоунсу и Мазерсу, что намеревается вскоре объявить о рассвете новой эпохи, — но это было всё, что он предпринял. На самом деле Кроули был возмущён содержанием книги. Провозглашаемые ею идеи находились в противоречии с его собственными принципами. «Я даже не испытывал гордости по поводу того, что выбор Тайных Учителей пал на меня, — писал он, — я слишком хорошо осознавал собственную ограниченность и вялость». Возложенная на него ответственность публичного провозглашения самых сокровенных тайн вызывала у него одновременно страх и отторжение. Отчасти он чувствовал себя недостойным и в то же время с опаской относился к изданию столь откровенного, как он считал, трактата. Весьма вероятно также, что он боялся не столько своей невероятной ответственности перед Тайными Учителями, сколько людского осмеяния за то, что посмел объявить себя голосом новой религии, а также нападок со стороны «Золотой Зари», Мазерса и ему подобных за разглашение секретного знания Тайных Учителей, которое, какему всегда внушали, ни в коем случае не должно стать достоянием непосвящённых.

Недовольный книгой, отчасти из-за того, что её идеи шли вразрез с несколько размытыми буддистскими принципами, которых он придерживался в это время, Кроули отложил книгу в сторону сразу после того, как она была отпечатана. Многие годы он пренебрегал ею, потерял рукопись (которая позднее обнаружилась на чердаке в Бо-ескине) и делал вид, что книги не существует. Однако по прошествии нескольких лет он вернулся к ней, и её смысл казал решающее влияние на его жизнь.

Нет сомнений, что книга послужила одной простой цели: она доказала Кроули, что он находится в непосредственном контакте с Тайными Учителями. Это, во-первых, ставило его выше Мазерса, который, по мнению Кроули, утратил способность к таким контактам, а во-вторых, означало, что при поддержке Тайных Учителей Кроули по крайней мере получал возможность основать своё соб-.твенное магическое сообщество.

В начале лета 1904 года Кроули и его Алая Женщина оставили Египет и направились домой через Париж. По пути Кроули написал Мазерсу. Основная мысль письма заключалась в том, что Тайные Учителя покинули Мазерса и теперь будут помогать ему, Кроули, который является носителем их идеи о Телеме, что делает его главой любого ордена или сообщества. Он также решил, что новая эра, Эпоха Гора, началась с момента начала записи «Книги Закона», то есть 8 апреля. Поэтому отныне мотоисчисление следует вести не от Рождества Христо-|а, а от 1904 года, аббревиатура же AD (Anno Domini, «от Р X.») будет заменена аббревиатурой EV(EraVulgaris, то есть Эра Непосвящённых). Кажется, Мазере не обратил на всё это никакого внимания.

На короткое время остановившись в Париже, Кроули и Роуз направились в Болескин, где хозяйство теперь вела тётка Кроули, Энни, проживая в Браун-Лодж в качестве экономки. Поскольку рождение ребёнка было не за горами, Кроули нанял акушера, доктора Персиваля Ботта, который должен был жить в доме и, когда понадобится, принять ребёнка. Ещё один врач, хирург по имени Айвор Бек, также приехал в дом Кроули. Он был старым кембриджским товарищем Келли и Кроули; потом они встретили его в Париже и близко сошлись с ним во время совместных посещений «Белой кошки». Нетрудно догадаться, как Кроули ладил с Беком, если в жизни последнего было всего два интереса: гольф и разговоры.

Остаток лета Кроули провёл принимая самых разнообразных гостей. Несмотря на то что Кроули неохотно открывал свой кошелёк для общественных нужд, в частной жизни он неизменно проявлял себя как щедрый хозяин, и его домашние вечеринки представляли собой «потрясающее времяпрепровождение в Болескине. Благодаря лососям, оленине, моему винному погребу, бильярду, скалолазанию, хорошей компании и отличной летней погоде, жизнь протекала как волшебный сон».

Помимо развлечений и удовольствий, Кроули занимался обустройством Болескина. Он велел выкопать пруд в самой высокой части своих владений, под каменистым склоном. Пруд пополнялся водой из источника и обеспечивал водой весь дом. Сам ручей, окружённый камнями и растениями, был сделан священным местом. На соседнем лугу Кроули начал обустраивать площадку для гольфа, в то время как водопроводчик оборудовал в доме систему центрального отопления, которая прослужила вплоть до 1990-х, когда она подверглась капитальному ремонту.

Не планируя в ближайшем будущем заморских путешествий, Кроули направил свою энергию на издательские дела, сотрудничая с такими издателями, как Кеган Пол и Чарльз Уотс & К0, а также пользуясь услугами таких высококачественных типографий, как Chiswick Press.

Сказать, что Кроули был бездарным бизнесменом, — ничего не сказать. Он понятия не имел о том, как распространять собственные книги и как извлекать прибыль от их продажи. Честно говоря, это и не было его главной целью. Он считал своей обязанностью сделать эти книги доступными публике, скорее для приобретения ими известности, чем для собственного обогащения. Очевидно, что такое поведение было очень самоуверенным. Однако если бы он задумывался об эффективности своего бизнеса, то распространял бы свои книги более широко, и большее число людей прочло бы их, что в дальнейшем облегчило бы его заботы. Разумеется, среди его произведений было много таких, которые не стоили затрачиваемых на них денег, но было достаточное количество и других, которые могли бы завоевать ему литературную репутацию.

Кроули не скупился на издание своих книг и следил за каждым этапом подготовки книги к печати, выбирая гарнитуру шрифта, бумагу и материалы для переплёта, всегда стремясь, чтобы они были лучшими из возможных. Его книги в такой же степени являлись произведениями издательского искусства, как и произведениями литературы. Определяя издательские характеристики книги, Кроули определял также её будущую цену и дату печати. В качестве последней он, как правило, выбирал равноденствие или солнцестояние. Каждый том произведений Кроули можно рассматривать как отражение его личности, его пристрастий, человеческих и магических. Цвет бумаги и переплёта, формат книги, даже её розничная цена обычно имели эзотерический смысл.

В период между 1898 и 1905 годами Кроули выпустил семнадцать книг. Все они вышли ограниченными тиражами и в финансовом отношении были недоступны большинству читателей. Малое количество экземпляров было продано: из нескольких изданий удалось продать менее чем по двадцать экземпляров, что же касается «Воззвания к Американской Республике» и «Трагедии матери», то из тиражей этих книг не продали ни одного экземпляра. Даже дешёвое, ценой в шиллинг, издание под названием «Звезда и Подвязка» потерпело провал.

Причиной этих неудач являлось отчасти малое количество усилий, прилагаемое издателями, с которыми сотрудничал Кроули: поскольку издатели не вкладывали в публикацию его книг ни пенни, их не заботила и та прибыль, которую эти книги могли принести. В результате Кроули решил основать своё собственное издательство, назвав его «Обществом распространения правды о религии» (SPRT): это название являлось шутливой переделкой «Общества англиканской церкви по распространению христианского знания». В качестве юридического адреса компании значился Болескин. Зарегистрировав издательство, Кроули принялся за реализацию честолюбивой издательской программы, выпустив в 1904 году «Аргонавтов», «Песнь как меч», «Книги о Гоэтии царя Соломона», «Почему Иисус плакал» и «В доме», а на следующий год — «Оракулов», «Орфея», «Розу мира» и первый том своего собрания сочинений. Кроме того, он забрал у своих предыдущих издателей нераспроданные книги и вставил в них листы, отпечатанные в издательстве SPRT. В этом внезапно обрушившемся потоке книга «Песнь как меч» (или, более правильно, «Песнь как меч, называемая христианами Книгой зверя») представляла наибольший интерес.

Великолепно изданная в Париже и вышедшая ограниченным тиражом в пятьсот экземпляров с обложкой, оформленной таким образом, что в неё причудливо вплеталось число 666, эта книга по сей день считается одним из лучших образчиков печатного дела начала XX века и одной из самых популярных книг Кроули. Однако в то время, когда она вышла в свет, несмотря на похвалы, которыми наградил её Г.-К. Честертон в довольно обстоятельном обзоре, напечатанном в Daily News под заголовком «Мистер Кроули и верования», её прочитали немногие: из-за того, что она вышла ограниченным тиражом, её просто трудно было найти.

Это было досадно. На тот момент книга представляла собой лучшее из произведений Кроули. Поэзия этой книги — зрелая, необычная, сардоническая, пленительная. Содержание сносок — намеренно и характерно для Кроули вызывающее: «Итон — школа, известная тем, что она воспитывает хамов…» или «Христос возносится — и я говорю вам откровенно, что, если он не вернётся к тому моменту, как я закончу читать эти обвинения в его адрес, я отрекусь от него». После того как книга была издана, Кроули послал по одному экземпляру каждому, кто в ней упоминался (кроме, разумеется, Христа, хотя Кроули послал бы книгу и ему, если бы это было возможно), с приложением письма следующего содержания:

Письма и телеграммы присылать по адресу: БОЛЕСКИН, ФОЙЕРС.

Для счетов, исков, судебных повесток и т. д.: ЛАГЕРЬ XI, ЛЕДНИК БАЛТОРО, БЕЛУДЖИСТАН.

О, Миллионер! Господин Редактор! Дорогая миссис Эдди, Ваше Святейшество Папа! Ваше Величество Император! Ваше Величество! Ваше Королевское Высочество! Дорогая мисс Корелли,

Ваша Светлость! Господин Кардинал, Господин Архиепископ, Господин Герцог, Господин Маркиз, Господин Виконт, Господин Граф, Господин,

Господин Епископ, Пёс!

Многоуважаемый сэр, Господин Конгрессмен,

Сэр, Господин Сенатор,

Приятель, Господин Президент,

(а также их производные женского рода), — нужное подчеркнуть, согласно Вашему выбору. Ввиду того что на страницах моего шедевра, книги «Песнь как меч», которая при сём прилагается, я

(a) отдаю должное Вашей гениальности

(b) нападаю на Ваши (1)политические

(2) нравственные

(3) общественные

(4) интеллектуальные

(5) физические принципы

(c) выражаю уважение к Вашему величию

(d) ссылаюсь на Ваш авторитет

(e) взываю к Вашим лучшим чувствам

я считаю своим долгом дать Вам возможность защититься, возразив на мои чудовищные суждения, поблагодарить меня за рекламу или — просто ответить мне так, как это покажется Вам подходящим. Ваш покорный слуга, Алистер Кроули

Совершив эту злую выходку, Кроули повеселился на славу: под миссис Эдди имелась в виду Мэри Бейкер Эдди, основательница «Общества христианской науки», а под мисс Корелли — известная писательница, прославившаяся своими моралистическими произведениями и жеманным стилем. Она была любимым автором королевы Виктории.

Не все критики разделяли восхищение Честертона. Literary Guide приветствовала книгу как шедевр сатирического жанра и свидетельство большой образованности автора, тогда как Yorkshire Post отмечала, что она «явно, хотя и напрасно создана с расчётом на то, чтобы досадить не только христианам, которым она непосредственно и адресована, но любому серьёзному, мыслящему человеку, какую бы религию он ни исповедовал». Вероятно, Кроули был польщён.

Второе место занимала книга «Почему Иисус плакал», которую Кроули отчасти посвятил Христу, отчасти — Честертону и отчасти — ребёнку в утробе Роуз. Она также вышла ограниченным тиражом в сто экземпляров. Это была сатирическая пьеса, изображающая жизнь английского общества, идея которой родилась во время встречи Кроули с отвратительными матерью и дочерью в отеле «Галь Фэйс» в Коломбо. Поставленный перед необходимостью распространять свои книги, Кроули приготовил несколько рекламных объявлений. Для него это был ещё один повод потренировать собственное чувство юмора. Вот, к примеру, одно из таких объявлений:

Уникальная возможность. — Спешите купить, если хотите избежать Армагеддона! «Почему Иисус плакал» — книга АЛИСТЕРА КРОУЛИ (который тоже плачет). Исследование, посвященное устройству общества и Божьей Милости. Ограниченный тираж. Один экземпляр — 1 фунт и 1 шиллинг. Выглядит так же, как «Песнь как меч», но абсолютно чёрная… Вы молодая, мягкосердечная девушка? П.И.П. доставит Вам удовольствие и наполнит Ваш ум прекрасными мыслями. Вы увлечённый Мистик? П.И.П. — это ключ к Блаженству. Вы вечно спешащий бизнесмен? П.И.П. укрепит Вашу уставшую нервную систему. Вы поэт? П.И.П. не станет стричь Ваши волосы, но заставит их встать дыбом. Вы собаковод? Читайте П.И.П., и темпы собачьего размножения превзойдут все Ваши ожидания. Вы теолог? П.И.П. доказывает, что Христос был неплаксивым истеричным ипохондриком, но человеком, чьи жалобы были искренними… [Завершалось объявление так: ] Печатный орган Общества христианской науки «Милуокский Томагавк» рапортует: «Теперь мы знаем почему». Католическая пресса единодушна в своём восхищении. Общество ничтожеств заявляет: «Под улыбающейся маской Анжелы мы узнаём зловещие, нарумяненные черты Леди С…» «Божья Милость», к которой присоединяются «Дела Духовные», газета общества Благочестивых Старцев, пишет: «Святая кровь вновь разрушает козни Вельзевула». Я говорю: «Покупайте! Покупайте сейчас! Спешите! Спешите!» Мой ещё не рождённый ребёнок кричит: «Покупайте!»

Как будто находя этот текст недостаточно шокирующим, Кроули включил в книгу письмо своей матери, которая просила его: «Отвернись от лукавого врага твоей души». Ещё одно объявление рекламировало это нововведение: «Издание со специально включённым призывом Мамы Поэта». Сноска внизу страницы гласила: «Ребята, рассудите сами! Христос может прийти в любой момент. Он будет недоволен, если окажется, что вы не читали книгу о Его слезах».

Отзывы прессы по поводу внезапных литературных излияний Кроули были неоднозначными, но в целом мнение критики сводилось к изумлению и восхищению, которые смешивались со смущением, вызванным нестандартной позицией Кроули. Короче говоря, Кроули нуждался в редакторе.

До некоторой степени таковым являлся Айвор Бек. Перед ним стояла задача скомпоновать собрание сочинений Кроули, произведений которого, несмотря на тридцатилетний возраст автора, было достаточно для издания трёх полноценных томов; их планировалось выпускать по одному в год, начиная с 1905-го. Последний том содержал подробную библиографию, составленную Дан-комбом Джуэлом, однако относящуюся только к книгам, написанным до 1905 года, и не содержащую ни одного упоминания о книге «Белые пятна». Когда вышел первый том полного собрания сочинений, Кроули объявил о вознаграждении размером в 100 фунтов стерлингов за критическую статью о его литературном творчестве. Тогда ещё не появилось желающих делать это добровольно.

Невозможно подсчитать, сколько именно Кроули потратил на издание своих книг до 1905 года, но несомненно, что эти траты значительно сократили размеры его состояния. Кроме того, в результате он оказался обладателем большого бумажного состояния — в виде книг — при отсутствии шансов когда-либо превратить их в наличные. Впоследствии в течение многих лет он пытался отдавать книгами долги. Его кредиторы, как правило, отказывались от такой формы оплаты. В наши дни стоимость этих книг во много раз превышает их первоначальную цену.

Как будто неудовлетворённый рекламой своего собственного имени, Кроули печатался также анонимно и под псевдонимом. Одним из изданных таким образом произведений была «Александра: Ода ко дню рождения», под заголовком стояло: «Аннотированные фрагменты из Оды английской королеве. Частное издание для знатных персон. Пять долларов». Якобы напечатанная в Шанхае и принадлежащая перу «Офелии Кокс (урождённой миссис Хант)» — двусмысленное выражение, которое Кроули использовал и прежде, — эта книга вышла в 1906 году и была благоразумно напечатана в Париже: содержание её было непристойным. Считается, что те экземпляры этой книги, которые Кроули пытался переправить в Великобританию, были конфискованы таможней.

Помимо издательских дел, в начале лета 1904 года Кроули возобновил в Болескине свои занятия магией. Он считал, что подвергается «магическому воздействию» со стороны Мазерса, который, как казалось Кроули, был взбешён письмом, возвещавшим о его низложении, и направил против Кроули демонов Абрамелина. Результаты этого воздействия выражались в смерти нескольких собак Кроули — в это время он держал свору ищеек в конурах, располагавшихся перед сараем для карет и колясок, а также в том, что у него часто болели слуги. Воззвав к Вельзевулу и сорока девяти его прислужникам, Кроули начал оказывать сопротивление, поддерживаемый Ниморупом (уродливым гномом), Номинионом (духом, имеющим облик медузы) и Холестри (большим розовым насекомым), а также другими оккультными силами. Вдобавок ко всему рабочий, занимавшийся установкой системы отопления, сошёл с ума и напал на Роуз: Кроули и в этом усмотрел дело рук Мазерса. Бросившись на помощь Роуз, Кроули ударил рабочего багром для лососей, вместе с Беком перетащил в отдельную комнату и запер его вплоть до прибытия полиции. Никаких обвинений со стороны полиции не последовало. Вскоре Кроули обнаружил в ванной какого-то жука. В течение следующей недели сотни их появились в окрестностях Болескина. Кроули послал одного в Лондонский музей естествознания, но тамошним учёным, судя по всему, не удалось определить вид жука. Кроули расценил нашествие жуков как ещё одно проявление магии, которой он занимался.

Время от времени Кроули и Роуз пытались вызвать Айвасса и с этой целью занимались изготовлением благовоний и так называемых Пирожных Света, инструкции по приготовлению которых Кроули получил в «Книге Закона». Представляя собой некую разновидность печенья, эти пирожные использовались как гостии для магической евхаристии. Рецепт их приготовления в идеале включал в себя менструальную кровь, а при отсутствии оной — кровь ребёнка или священника или кого-либо из прихожан, на худой конец — кровь животного. Кроули делал свои пирожные из муки грубого помола, мёда, вина и цыплячьей крови.

Двадцать восьмого июля 1904 года Ботт принял младенца, которого родила Роуз. Это была девочка. Согласно местной легенде, сильно преувеличенной с течением времени, во время родов Роуз Кроули магическими средствами пытался сделать так, чтобы она родила чудовище. В первые месяцы её беременности он завесил её спальню чёрными занавесками и устраивал ритуалы, долженствовавшие обеспечить его выдающимся отпрыском. Последнее вполне может быть правдой: Кроули верил, что можно оказывать влияние на душу ребёнка, находящегося в материнской утробе. Тем самым он на многие годы опередил научную идею о том, что звуки, которые слышит ребёнок в период своего внутриутробного развития, могут влиять на формирование его личности.

К чему бы ни стремился Кроули в отношении ребёнка, его старания не увенчались успехом. Ребёнок был самым обыкновенным во всех отношениях, кроме своего имени. Кроули и Роуз назвали свою дочь Нюи Ма Ахатхор Геката Сапфо Иезавель Лилит. Это имя восходило к египетским богиням неба, правды, справедливости, любви и красоты соответственно, затем шло имя Гекаты как дань силам ада, имя Сапфо как дань уважения музам, Иезавель, потому что она была любимым библейским персонажем Кроули, и, наконец, имя Лилит, сладострастной, пожирающей детей и питающейся кровью женщины-демона из иудейской мифологии, ведущей своё происхождения от ассирийского демона бури Л ил иту. К счастью для девочки, впоследствии её звали просто Лилит. В том, что касалось детских имён, Кроули значительно опередил своё время. Только в 1960-х рок-звёзды и хиппи начали давать своим отпрыскам необычные имена.

Для Роуз рождение ребёнка стало переломным моментом, после которого в её жизни наступила пустота.

Она не любила читать, не имела склонности ни к музыке, ни к другим искусствам и даже не умела, по словам своего мужа, играть в карты, не считая самых простых игр. Чтобы развлечь её и поднять ей настроение, Кроули решил написать для неё книгу, желательно в жанре, который (как ему казалось) будет ей близок. Он имел в виду порнографию. Он также надеялся, что книга вернёт её мысли к сексуальным удовольствиям, которых она был а л пшена в период вынужденного воздержания перед родами. Кроули писал по одной главе в день, а вечерами читал написанное вслух жене и гостям после того, как его тётушка удалялась к себе. Поскольку книга получилась удачной, Кроули, Бек и Келли решили присоединить к ней эротические стихотворения Кроули, некоторые из его прозаических произведений в том же жанре и издать всё вместе. В результате получилась книга, иронически озаглавленная «Подснежники из сада викария».

Написанная в духе викторианской эротической литературы, она начинается с биографии автора, К., чья рукопись была якобы украдена издателем. К., как говорится в биографии, «родился около 1860 года, в одном из охотничьих графств Англии. Его родители принадлежа ли к мелкопоместному дворянству и не очень-то стремились выделяться на фоне других. Они в достаточной мере обладали чувством собственного достоинства, чтобы жить так, как считали нужным». Это описание могло бы относиться к Эдварду и Эмили Кроули. К. принимает духовный сан, и его назначают на высокооплачиваемую должность священника в Париже, он сочиняет книгу гимнов, но всё свободное время проводит, общаясь с парижскими интеллектуалами в ресторане «У рыжей собаки». Он лишается девственности в результате отношений с «капитаном парохода, плавающего по Сене», женится на молодой красивой англичанке, и молодожёны проводят свой медовый месяц в Каире. Там они посещали «скандально известный Клуб «Т…», где распутные офицеры оккупационных войск, купцы, портовые грузчики, сутенёры, словом, все сливки египетского общества собирались каждую среду вечером, чтобы устраивать ужасные оргии». Здесь появляется характерный для викторианской порнографии элемент сюжета: К. смотрит, как его жена подвергается групповому изнасилованию. За биографией следует собственно текст книги, те самые «подснежники», о которых возвещает название. Среди них — новелла в духе де Сада, повествующая об архиепископе, а также ряд непристойных стихотворений и пародий, среди которых «Rosa Mystica», ода, посвященная Роуз.

Когда наступила осень, вечеринки в Болескине прекратились, и Кроули решил перезимовать в Сент-Мори-це. С октября по март в Болескине было слишком холодно и уныло. В октябре Кроули был уже во Франции. Роуз, оставив младенца с няней у своих родителей, присоединилась к нему на следующий месяц. Сняв номер в отеле «Кюльм» под именем лорда и леди Локи, они провели зиму, катаясь на лыжах и на коньках и, к большому удовольствию Роуз, вращаясь в обществе отдыхающих. Кроули, кроме всего прочего, спустился на санях по спуску Креста, а затем внёс некоторые предложения по улучшению техники безопасности в этом виде спорта. К его предложениям не прислушались. В автобиографии Кроули удовлетворённо записал, что несколько человек разбились, катаясь на санях, из-за того, что к его советам не отнеслись всерьёз.

Во время пребывания на курорте Кроули познакомился с восемнадцатилетним англичанином по имени Клиффорд Бэкс, который впоследствии подробно написал о Кроули в своих мемуарах, вышедших несколькими томами. Они дают лучшее описание Кроули в этот период его жизни:

Ко мне подошёл могучий человек с чёрными глазами и гипнотическим взглядом. На нём был вельветовый пиджак с горностаевыми лацканами, яркий жилет, шёлковые бриджи и чёрные шёлковые чулки. Он курил колоссальных размеров пенковую трубку. Он сказал: «Меня зовут Алистер Кроули. Я поэт и маг…» Каждый вечер мы играли с ним в шахматы, а игра в шахматы позволяет определить интеллектуальную силу партнёра. Я понял: сильный и творческий ум управлял фигурами на противоположной стороне доски. Более того, этот человек был прекрасным конькобежцем, великолепным скалолазом, а в разговорах демонстрировал глубокое знание литературы, оккультизма и жизни восточных народов. Кроме того, я не сомневаюсь, что какой-то частью своей души он верил в собственное мессианское предназначение. Вечером накануне моего отъезда в Англию, после того, как мы сыграли нашу последнюю партию в шахматы, он стал убеждать меня посвятить себя изучению и практике магии. Я понял его так, что он готов обучать меня. «Очень любезно с вашей стороны, — заикаясь, сказал я, — но, вообще-то, знаете ли, я, вероятно, не вполне готов к этому. Мне следовало бы сначала побольше прочесть об этом». — «Чтение, — произнёс он, — это для детей. Мужчина должен экспериментировать. Постигать то, что дали нам боги. Откажитесь от моего предложения, и скоро вас невозможно будет отличить от всех этих идиотов, которые нас окружают». Он замолчал на какое-то время, а потом неожиданно спросил: «Какое сегодня число?» — «Двадцать третье января», — ответил я. «А какой год, согласно христианскому летоисчислению?» — «Тысяча девятьсот пятый». «Правильно, — сказал Кроули, — и через тысячу лет, начиная с этого момента, мир всё ещё будет находиться на закате кроулианства».

Если Бэкс точен в передаче слов Кроули, то, вероятно, последний здесь оговорился: должно быть, он хотел сказать «рассвет», а не «закат», поскольку верил, что его религия (подобно христианству) будет существовать два тысячелетия. С другой стороны, Бэкса могла подвести память: едва ли в то время Кроули уже использовал термин «кроулианство», и «Книга Закона» ещё не оказала на него своего решающего влияния. Хотя как посмотреть…

Весной 1905 года супруги Кроули вернулись в Великобританию и навестили родителей Роуз, которые жили в Бурнемуте. У Роуз была ложная беременность, она пошла к врачу, подпольно делавшему аборты, и он дал ей сильную дозу ржаной спорыньи, провоцирующей выкидыши, но ничего, разумеется, не произошло. Тогда врач удвоил дозу. Когда в результате этого у неё начался острый токсикоз, Кроули срочно увёз её в Лондон, где она находилась под присмотром Ботта и Бека.

Когда волнения остались позади, Кроули и Роуз вернулись домой в Болескин и продолжили в том же духе, в каком закончили прошлой осенью. К ним начали приезжать гости — Джеральд Келли, мать Роуз, Айвор Бек, Оскар Экенштайн, атакже «известный мазохист по имени полковник Гормли (который всегда был и навсегда остался мёртвым человеком)»; Кроули всегда считал его непереносимо скучным и лишённым чувства юмора. Гормли, в прошлом военный врач, служивший и на Дальнем Востоке, и в Южной Африке и утверждавший, что ему довелось быть избитым более чем двумя тысячами женщин, был знаком с Роуз ещё до её первого брака. С тех самых пор он преследовал её.

Этот период биографии Кроули с наибольшим правом можно назвать нормальной семейной жизнью. Он писал стихи, занимался издательской деятельностью, совершал горные восхождения, ловил рыбу и играл роль отца семейства. Всё было прекрасно. Вино для его дома покупалось у лучших виноторговцев Лондона и Эдинбурга, одежда его была сшита лучшими лондонскими портными. Он был признанным поэтом (благодаря Честертону) и магом. Перед ним открывалось многообещающее будущее.

Вместе со своими гостями Кроули устраивал множество проделок и шуток. На поле, располагавшемся ниже Болескина, он установил табличку, на которой было написано: «Это дорога к обиталищу Кулумулумавлока (не кусается)». Вероятно, какое-то животное (которое не удавалось выследить) досаждало жителям окрестностей Фой-ерса, где и без того ходила старая легенда о лох-несском чудовище. Кроули утверждал, что владелец гостиницы в Фойерсе впоследствии пытался выследить и застрелить это животное. Кроме того, Кроули установил таблички, гласившие: «Остерегайтесь ихтиозавра» и «Сегодня день выгула динотериев». В глазах простодушных, искренне верующих местных жителей такое поведение казалось одновременно странным и опасным, и мнение это подкреплялось ещё одной шуткой, которую Кроули сыграл над ними при помощи нескольких своих гостей. Где бы он ни оказывался во время своих заграничных путешествий, Кроули всюду покупал шкуры экзотических животных, чтобы разбрасывать их в окрестностях Болескина. Однажды в воскресенье, завернувшись в такие шкуры, Кроули и его друзья притаились в кустах у дороги, ведущей в церковь Фойерса. Когда богобоязненные местные жители приблизились, Кроули и компания выскочили на них, и те в страхе за свою жизнь обратились в бегство. Нечего и говорить, что подобные выходки отнюдь не располагали к нему местных жителей и способствовали только ухудшению его репутации в окрестностях Болескина.

Но вероятно, самую смешную шутку Кроули сыграл над одним из своих гостей. 27 апреля к нему приехал Гийярмо. Он очень хотел выследить оленя и настрелять шотландских куропаток, однако не учёл, что охотничий сезон уже закрылся. Кроули увидел в этом повод для шалости. Когда Гийярмо абсолютно невинно спросил, что такое хаггис (шотландское блюдо, представляющее собой телячий рубец с потрохами и приправой), Кроули ответил, что это редкий вид свирепой дикой овцы, когда-то одомашненной, но снова одичавшей после восстания 1745 года12 и считающейся очень опасной. Затем Кроули купил у местного фермера старого барана и поместил его на Гленн-Лиат, снабдив достаточным количеством пищи. Двумя днями позже Кроули подговорил своего слугу Хью Гиллиса вбежать в бильярдную с сообщением, что он видел хаггис на холме над Болескином.

Бросившись к шкафу с оружием, Кроули вооружил Гийярмо ружьём десятого калибра, заряженным стальными пулями, а сам взял двуствольный «Экспресс». Любого из этих видов оружия было достаточно, чтобы уложить слона. После этого Гиллис, Роуз, Айвор Бек и Кроули проводили Гийярмо на охоту. Сначала охотники осторожно прокрались через итальянский сад, который Кроули разбил около Болескина, затем обогнули теннисный корт и вброд перешли пруд. Это нужно, как пояснил Кроули, для того, чтобы смыть все запахи. Объяснение звучало неубедительно, потому что в это время шёл дождь, но Гийярмо вполне им удовлетворился. После трудного восхождения по склону горы, располагавшейся за Болескином, они наконец достигли долины, где ползком передвигались от укрытия к укрытию, пока Гиллис не «нашёл» хаггис. Животное находилось не более чем в пятидесяти ярдах от них. Гийярмо поднял своё ружьё и нажал на оба курка. Пули разнесли на куски всю заднюю часть бараньей туши. На следующий день «хаг-гис» приготовили и подали к столу. Гийярмо послал свой охотничий трофей, баранью голову, таксидермисту, чтобы тот сделал из неё чучело.

Была, однако, и более серьёзная причина для визита Гийярмо в Болескин. Они с Кроули строили планы новой экспедиции в Гималаи. Целью экспедиции должна была стать Канченджанга, третья по высоте вершина мира.

ГЛАВА 9. Пять снежных сокровищ

Когда планы нового восхождения приобрели достаточно чёткие очертания, Кроули обратился к Гаю Ноулзу и Оскару Экенштайну с предложением присоединиться к нему в экспедиции на Канченджангу, но те отказались. Ноулз решил, что с него хватит и одной экспедиции в компании с Кроули, а Экенштайн был не расположен играть роль лидера при Кроули и сказал Келли, что, посомневавшись, рассудил, что риск слишком велик. Кроули, по его мнению, был слишком большим индивидуалистом. Экенштайн также не мог допустить участия в чём-либо совместно с Гийярмо, которого он не любил и считал слишком неопытным для такого восхождения альпинистом, советуя Кроули с ним не связываться.

Восхождение на Канченджангу представляло собой достаточно сложную задачу. Эта гора высотой в 28 208 футов была лишь на 42 фута ниже, чем К2, и располагалась на границе Сиккима и Непала. Она имела пять вершин, её уже исследовали, но ни одной серьёзной попытки покорить её предпринято пока не было. В 1883 году альпинист У.-У. Грэхем совершал восхождения в окрестностях этой горы, а в 1899 году экспедиция под предводительством Дугласа Фрешфилда и Витторио Селлы произвела на ней некоторые замеры и сфотографировала её. Один из участников этой экспедиции, картограф профессор Э. Гарвуд, постарался, насколько было возможно, составить карту горы. До того времени, помимо названных, мало кто из европейцев когда-либо видел эту гору.

По мере того как Кроули утверждался в своих намерениях, он начал изучать фотографии Селлы и карты Гарвуда. Первые представляли собой захватывающее зрелище. Последние же — как вынужден был признать Кроули — оказались очень неточными, хотя пользующийся международной известностью альпинист Ф.-С. Смит, предпринявший попытку восхождения на эту же гору в 1930 году, придерживался другого мнения и считал эти карты невероятно точными, учитывая те трудности, с которыми не мог не сталкиваться Гарвуд, составляя их. Как бы то ни было, когда много лет спустя Кроули корректировал некоторые оценки, данные им в автобиографии, он, вероятно, поразмыслив, смягчил свою критику и заменил часть предложения «Всё, что я могу сказать о карте профессора Гарвуда, это то, что она ошибочна во многих важных местах» на «в некоторых важных местах». Однако этот вариант его отзыва о карте так никогда и не был напечатан.

Экенштайн проявлял всё большее беспокойство по поводу подготовки экспедиции и сказал Кроули, что сама её идея в высшей степени безрассудна. Восхождение на Канченджангу обещало быть более трудным, чем восхождение на К2. Гийярмо был недостаточно подготовлен. По мнению Экенштайна, весь план экспедиции был верным путём к катастрофе и провалу. Кроули, как это было ему свойственно, не обращал внимания на предостережения друга.

Кроули отчаянно стремился покорить Канченджангу. Он мечтал установить рекорд по высоте восхождения.

Подобно тому как он начинал считать себя признанным поэтом, он хотел признания и в кругу альпинистов. Добиваться этого он, казалось, готов был любой ценой и не обращал внимания на все предостережения и препятствия. Он благополучно забыл даже те уроки, которые судьба ему уже преподнесла. Например, то, как отвратительно вёл себя Гийярмо на К2, бросив в беде носильщика, который соскользнул в расщелину на леднике Балто-ро. Этот факт, когда-то вызвавший такое отвращение, Кроули теперь даже не вспоминал. В автобиографии Кроули утверждает, что у него есть «роковая слабость, которая заключается в склонности думать о людях только самое лучшее». «Перед лицом самой очевидности, — пишет он, — я не могу поверить в обман или злой умысел и вечно пытаюсь выстроить что-то из явно прогнившего материала». Задним числом Кроули пришлось признать, что одной большой ошибкой, допущенной им, было партнёрство с Гийярмо, которого в автобиографии он постоянно называетТартареном, впамятьоТартаренеизТараскона, герое юмористических произведений Альфонса Доде, втом числе книги «Тартарен в Альпах». Тартарен (по-французски это слово означает «хвастун») был, надо сказать, не оченьспособным альпинистом. Правда, тем не менее, заключается в том, что, хотя Кроули слабо разбирался в человеческих характерах, он не потерпел бы, чтобы кто-либо встал на пути его надменного и всепоглощающего честолюбия.

Приготовления делались в спешке. Гийярмо вернулся в Швейцарию, чтобы закупить снаряжение и завербовать по меньшей мере двоих — было желательно троих — ал ь-пинистов для экспедиции. Кроули предстояло отправиться в Индию и на месте начать готовить почву для экспедиции. Прежде чем уехать, он посчитал необходимым на всякий случай оставить свои пожелания по поводу собственных похорон.

В случае моей смерти Джордж Сесиль Джоунс должен действовать согласно следующим инструкциям. Бальзамировать тело. Одеть его в белую мантию Тау, красно-золотую тунику Абрамелина с поясом, Короной и Жезлом. В гроб положить большой красный меч. Все магические украшения похоронить вместе с телом. Приготовить надгробный камень и построить склеп для размещения там гроба и могилы, но внутри него не должно быть никаких дат. Использовать белый камень. На надгробии написать только «Пердурабо». Замуровать вход в подвал, тщательно скрыв место захоронения от человеческих глаз. Избавиться от любых упоминаний об этом месте. В склеп поместить книги со всеми моими произведениями в герметичной упаковке. Место должно быть выбрано Джорджем Сесилем Джоунсом, и знать о нём должен только он один. Склеп должен размещаться в благословлённой им земле.

Покинув Болескин 6 мая и прихватив с собой своё личное альпинистское снаряжение, Кроули через шесть дней сел на пассажирский лайнер компании Р & Q «Мармора». Он сделал остановку в Каире и 9 июня прибыл в Бомбей. Добравшись поездом до Калькутты, Кроули навестил Эдварда Торнтона и направился на север, в Дарджилинг. Путешествие привело его в приподнятое состояние духа, и в автобиографии он описывал свою дорогу в стиле бывалого путешественника.

Путешествие началось, как он писал,

с однообразной тряской дороги по абсолютно плоской бенгальской равнине, и вдруг, доехав до Сара-Гат, мы неожиданно очутились на берегу Ганга. Мне уже доводилось видеть эту реку, выше по течению, и там она не представляла собой ничего особенного, но здесь она, мощно разлившись, текла через бескрайнюю пустошь. Был закат, и мутная вода отсвечивала агрессивными красными и оранжевыми бликами. Зловещий медный блеск можно было видеть на спокойной поверхности реки. Её ширина уже сама по себе наводила ужас; она походила на адскую реку. Она простиралась далеко и вправо и влево. В обе стороны ничто не закрывало горизонта. Пустынные воды реки напоминали об океане, но безбрежность открытого моря обычно подразумевает ощущение свободы. Но эта река навевала мысли о тщете и горькой зависимости. Ветра не было, и от Ганга исходил запах разложения. И это было не просто зловоние гниющих растений. Казалось, что разлагается сама земля. Прежде мне не доводилось наблюдать более фантастического и более ужасающего зрелища.

Кроули пересёк Ганг на пароходе, где ему подали отвратительный ужин, и продолжил путешествие в поезде, который шёл вдоль противоположного берега реки. Наконец,

добравшись до подножия гор, путешественник пересаживается на игрушечную железную дорогу, которая взбирается на шесть тысяч с лишним футов вверх до самого Дарджилинга, прихотливо извиваясь и петляя по пути. Подъём происходит быстро; пейзаж постепенно меняется; у путешественника появляется возможность оценить ландшафт страны в целом. Тропическая растительность вокруг необыкновенно пышна и разнообразна. Появление прохлады и тени, влажность воздуха воодушевляют, и мысль о том, что это Тераи, самое заражённое лихорадкой место во всём мире, вызывает шок. К обеду характер растительности значительно меняется. Смешанная природа долин сменяется бодрящим горным пейзажем, но вскоре он скрывается из вида. Вы попадаете в область практически непрекращающегося тумана. На улице тепло, и всё же вас пробирает до костей. Вас охватывает радость, когда вы выходите из поезда на горном гребне в Гуме и обнаруживаете, что поезд начинает спускаться. Это значит, что вы подъезжаете к Дарджилингу.

Приближаясь к пункту назначения, Кроули бросил первый взгляд на гору, которую надеялся покорить, «она выглядела бледно-розовой, бледно-голубой и ярко-белой в рассветных лучах».

Сам Дарджилинг не произвёл на Кроули впечатления. Он обратил внимание разве что на то, что кули были способны переносить тяжёлые грузы — одна молодая женщина донесла его огромный пароходный кофр от вокзала до гостиницы «Вудлендс», где у него был забронирован номер. Но вряд ли что-то ещё могло его здесь порадовать. В городе повсюду витал запах плесени. Если какую-нибудь кожаную вещь оставляли на ночь на улице, к утру она покрывалась зелёным налётом. Большинство местных жителей, как казалось Кроули, составляли «потрёпанные модницы, которых никто не берёт замуж». Это место «кишело молодыми девушками, для которых игра на пианино была единственным способом найти мужа. Но естественно, что при таком климате, пианино не могло оставаться настроенным и пяти минут, даже если кому-то удавалось его настроить». Гостиница была убогой, а еда «такой же заплесневелой, как и местные девушки». От тумана, смешанного с дымом, у Кроули начался кашель, а от влажности — ревматизм. Однако местные власти с готовностью оказывали ему разного рода содействие. Он посетил церемонию масонской ложи и познакомился там с человеком, который впоследствии имел для него значение и оказался ему полезен.

Майор Уайт, транспортный служащий, договорился о том, чтобы 8 тысяч фунтов экспедиционного оборудования и припасов были принесены к подножию ледника Ялунг, однако некоторая часть этого груза была разворована по дороге. Белуджи, как отмечал Кроули, были не такими надёжными и преданными, как кашмирцы, услугами которых он пользовался на К2 и большое количество которых постарался выписать в Непал для участия в новой экспедиции.

Переехав из отеля «Вудлендс» в отель «Драм Друид», Кроули повстречался с итальянцем-управляющим по имени Алцести Риго де Риги, который предложил себя для участия в экспедиции в качестве надсмотрщика за перевозкой припасов и оборудования. Кроули принял предложение. Де Риги умел говорить на языках непали и хинди, а также на тибетском языке, но он никогда не занимался альпинизмом. Как Кроули, так и де Риги предстояло горько пожалеть об этом.

В течение первых трёх недель пребывания Кроули в Дарджилинге город был окутан туманом. Кроме того, всё это время периодически шёл дождь. Наконец 9 июля прояснилось, и Кроули изучил Канченджангу в бинокль, придя к выводу, что её вершины «легко будет достичь, если начинать подъём от седловины, расположенной с западной стороны горы, добраться же до седловины, без сомнения, не составит никакого труда». Трудно было бы быть более далёким от истины. Через четыре дня Кроу-ли вернулся в Калькутту, чтобы докупить кое-что из запасов, не учтённых Гийярмо по причине (как думал Кроули) его жадности. В Калькутте Кроули получил от Гийярмо телеграфное сообщение о том, что он вместе с остальными членами экспедиции потерпел кораблекрушение на Красном море.

Наконец 31 июля все участники экспедиции собрались в Дарджилинге. Гийярмо привёз с собой лишь двоих альпинистов. Первым из них оказался Алексис Паш, 31-летний швейцарец, лейтенант кавалерии; вторым — также офицер швейцарской армии, Шарль Реймон. Оба они были опытными альпийскими скалолазами. Кроули нашёл Реймона слишком суровым, но не лишённым здравого смысла человеком. К Пашу же он сразу проникся симпатией. Как и перед экспедицией на К2, Кроули составил контракт на французском языке, с условиями которого все участники были согласны. Швейцарцы сделали взнос в размере 15 тысяч швейцарских франков: Кроули внёс 5 тысяч швейцарских франков. Участие в восхождении совместно с Кроули явно рассматривалось, по крайней мере им самим, как честь, достойная того, чтобы платить за неё наличными. Лидерство Кроули узаконивалось пунктом договора, в котором категорически утверждалось, что во время восхождения он является главным арбитром во всех вопросах и что все обязаны ему подчиняться. Кроме того, все члены экспедиции обязались на время её отказаться от общения с женщинами. 4 августа контракт был подписан всеми, включая де Риги.

Разрешения на вступление в пограничную область между Индией и Непалом, где и располагалась Канченджанга, пришлось некоторое время дожидаться. Кроули, которому наскучил Дарджилинг, занялся журналистикой и написал две статьи о восхождении на К2 для газеты Pioneer Mail, выходившей в Аллахабаде. Вечный любитель поспорить, в первой из этих статей Кроули критиковал альпийских проводников, которые «страдают некомпетентностью и слишком часто на поверку оказываются трусливой и пьяной деревенщиной». Это утверждение вызвало резкие возражения со стороны мистера Салливана из Лакноу, который выступил в их защиту, охарактеризовав проводников как «храбрых, непьющих и умных людей». Вторая статья стремилась уязвить Альпийский клуб и вызвала острый критический отзыв в газетном номере за 5 августа. Эта анонимная критика содержала пророческую фразу: «Несомненно, альпинизм не понесёт никакого урона, если Канченджанга сотрёт с лица земли этого самодовольного человека».

Было шестнадцать минут одиннадцатого утра 8 августа, когда под проливным дождём отряд вышел из Дар-джилинга. Кроули не терпелось пуститься в путь, и они отправились, не получив разрешения на пересечение границы с Непалом, однако в пограничной деревне КангЛа (нынешней Гаракхет) разрешение было выдано. Экспедиция оказалась многочисленной. Помимо Кроули и его коллег-альпинистов, отряд включал трёх кашмирцев, которые участвовали в восхождении на К2, в том числе Са-ламу Тантру, надсмотрщика за работой носильщиков, шестерых слуг и семьдесят девять носильщиков. Все вместе они несли более семи тонн припасов и оборудования.

Несмотря на то что Канченджанга находится менее чем в пятидесяти милях от Дарджилинга, предгорья Гималаев, отделяющие этот город от Канченджанги, изобилуют крутыми склонами, следующими цепью, один за другим. Чтобы преодолеть это расстояние, экспедиции пришлось прошагать более двухсот миль. Сначала идти было легко. Первые 156 миль, составлявших путь до деревни Чабань-онг, они шли по хорошей дороге, а на ночлег располагались в хижинах для носильщиков. Но за Чабаньонгом им пришлось прокладывать себе путь через густые заросли рододендронов. Дождь шёл почти непрерывно, и все кусты вокруг кишели пиявками, только и ждавшими, как бы присосаться к любому теплокровному существу. Некоторые, согласно записям Кроули, достигали семи дюймов в длину и, напившись крови, весили около двух фунтов. Отрывать присосавшуюся к телу пиявку было нельзя: рана вскоре начинала гноиться. Единственным способом избавиться от них была зажжённая сигарета или огонь. Но и курить было практически невозможно, потому что всё немедленно отсыревало. Не спасали даже непромокаемые плащи: влага проникала через любую щель и любое отверстие.

К 21 августа они достигли высоты в 15 тысяч футов, пройдя вдоль хребта Сингалила до прохода Чумбаб, а затем поднявшись вверх по долине Ялунг к леднику Ялунг С этой точки Кроули планировал начать восхождение по юго-западному склону Канченджанги и, полный оптимизма, отправился на разведку.

В своей книге «Канченджанга: Рискованная авантюра» Смит предупреждал, что, вероятно, ни на какой другой горе в мире альпинист не подвергается столь серьёзной опасности. «То, что невооружённому глазу видится как беспорядочно разбросанные по склону тонкие белые нити, — писал он, — на самом деле представляет собой ужасающие ледяные ущелья, в которые с грохотом срываются камни и куски льда, откалывающиеся от скал и ледников». Экспедиция, в которой принимал участие Смит, без колебаний отвергла маршрут, проходящий по юго-западному склону горы и начинавшийся от ледника Ялунг. Даже с далёкого расстояния было понятно, что это слишком опасно. Однако Кроули выбрал именно этот путь.

Юго-западный склон Канченджанги очень крут и состоит из непрерывно следующих друг за другом гранитных обрывов с покрытыми снегом уступами, поднявшись по которым можно попасть на горный хребет, который, в свою очередь, ведёт к третьей по высоте вершине из пяти пиков Канченджанги. Именно эту уступчатую часть Кроули разглядел из Дарджилинга, что и заставило его недооценить сложность восхождения. Однако и от горного хребта до самой высокой вершины ещё очень далеко. Кроме того, ведущий к хребту уступчатый склон невероятно опасен, поскольку располагается с юго-западной — а значит, более нагреваемой солнцем — стороны горы, что является причиной частых камнепадов, а также снежных и ледяных обвалов. Кроули, рвавшийся вперёд, или неверно оценил особенности горы, или сознательно проигнорировал очевидные трудности восхождения.

Особенности горы были не единственной проблемой. Оказались ненадёжными носильщики. Часть из них дезертировала, и утверждение Кроули о том, что он «в своих странствиях никогда не имел трудностей с местными жителями, слугами, собаками и женщинами», вскоре было опровергнуто. Хотя Кроули и заявлял, что относится к местным жителям с пониманием, на самом деле он всегда ощущал своё превосходство над ними вплоть до того, что порой вёл себя как колонизатор. Это правда, что он не перегружал их работой без надобности и, по его словам, пользовался любовью этих людей, поскольку они знали, что он не допустит никакой несправедливости по отношению к ним. Однако он требовал, чтобы к нему обращал ись Бурра Сахиб, что значит Великий господин. Что же касается понимания, то здесь Кроули проявил полную несостоятельность. Причины бегства носильщиков и других связанных с ними проблем заключались не столько втом, как Кроули с ними обращался, сколько в том, что он игнорировал их культуру и верования. Они боялись не Кроули и не опасностей пути, а бога, который обитал на горе Пяти Снежных Сокровищ, как называлась Канченджанга на местных наречиях. Восхождение на гору вызывало гнев бога, который, как верили местные жители, управляет жизнями всех, кто обитает в окрестностях горы. Первым из всех именно Кроули должен был бы догадаться об этом.

С этого момента экспедиция начала неумолимо разваливаться. За те три дня, в течение которых экспедиция добиралась до места, подходящего для начала восхождения, враждебность, давно нараставшая в отношениях между Кроули и Гийярмо, прорвалась наружу. Гийярмо обвинил Кроули в том, что он не выставляет знаки, чтобы разметить дорогу для носильщиков. Кроули, в свою очередь, обвинил Гийярмо в том, что тот устраивает лагеря не там, где он ему указывает. Вина Кроули в данном случае не вызывает сомнений: он слишком торопился, чтобы как следует размечать дорогу, в результате чего Гийярмо сбивался с пути и разбивал лагерь там, где мог. Гийярмо разозлился на Кроули ещё и за его равнодушие к нуждам носильщиков. Многие из них шли босыми. Кроули утверждал, что они прячут ботинки среди вещей, которые несут, и что они сами предпочли совершать восхождение босиком, но едва ли это правда. Ведь экспедиция шла по льду. Мало того, что носильщикам было холодно, отсутствие обуви на ногах добавляло ещё одну трудность: люди всё время скользили.

Затем Реймон нарушил правила, отклонившись от курса, чтобы найти более лёгкую дорогу для своих носильщиков, но это ему не удалось, и в результате он был вынужден вырубать во льду ступени при помощи альпинистского топорика. Кроули вернулся, чтобы посмотреть, что случилось с Реймоном, и помог вырубать ступени, но был очень недоволен этим случаем неповиновения. Когда несколько носильщиков заболели, кто от кислородного голодания, а кто от снежной слепоты, Кроули отнёсся к этому слишком беззаботно. Со времён восхождения на К2 он был убеждён, что высота не может являться причиной болезни, и все симптомы объяснял усталостью людей. Тех же, кто страдал от снежной слепоты, которая, t по словам Кроули, была просто временной реакцией на яркий свет, лечили неправильно, глазными каплями с атропином. Вдобавок к этим несчастьям де Риги перестал справляться с управлением таким большим отрядом носильщиков. Он утратил авторитет и контроль над ними до такой степени, что Паш вынужден был спуститься к нему и взять часть его обязанностей на себя.

Однажды Гийярмо повёл своих носильщиков в обход вершины ледника, отклонившись от маршрута, назначенного Кроули. С каждым шагом он всё более отчаивался. По мере продвижения вверх, глядя на вершину горы, возвышавшуюся над ним и окутанную туманом, Гийярмо постепенно терял всякую надежду на то, что выбранный ими маршрут приведёт их к вершине, а заодно и доверие к Кроули. Что же касается Кроули, то, с его точки зрения, экспедиция трещала по швам потому, что остальные отказывались ему повиноваться.

На высоте около 18 тысяч футов они основали Лагерь III, а затем сделали рывок, основав Лагерь IV на высоте примерно 19 тысяч футов. Здесь Реймон и Паш упали от изнеможения, хотя Кроули, по его собственным словам, чувствовал себя «свежим, как краска, и настроенным, как скрипка». Он расценил состояние остальных членов экспедиции всего лишь как результат физического и психического перенапряжения, а также теплового удара, хотя и признал, что они серьёзно больны. Тем временем даже у него возникли проблемы со здоровьем. Солнце светило так сильно, что кожа Кроули на открытых участках начала трескаться и шелушиться, вызывая боль.

На следующий день появился Паш со своими носильщиками. В это время Гийярмо пребывал в скверном настроении, а Реймон начал паниковать: в результате Кроули поссорился с обоими. Альпинисты осыпали друг друга взаимными обвинениями, а запасы провизии начали истощаться. Когда все, кроме де Риги, собрались в одном лагере, хватило нескольких часов, чтобы парафин закончился, а еды осталось в обрез. А ниже по склону горы носильщики де Риги были на грани мятежа. Один из носильщиков Паша бежал, сорвался со скалы и погиб, унеся с собой вьюк с вещами Паша.

Кроули приказал Гийярмо взять с собой нескольких носильщиков и спуститься вниз, чтобы разыскать тело и вещи, атакже пополнить запасы провизии. На островке обнажённой породы, на 1 500 футов ниже лагеря, Гийярмо нашёл погибшего человека. Остальных носильщиков эта первая смерть, казалось, не удивила: бог горы получил свою жертву, и тело похоронили. Но друга погибшего носильщика охватил страх, и он бежал, бросив постель Паша в снег. Оставшиеся носильщики были деморализованы. Тогда Кроули взял задачу подъёма боевого духа на себя. В своём романе «Дневник наркомана», опубликованном в 1922 году, он описывает, что он для этого сделал: «Несколько лет назад я руководил экспедицией в Гималаях; кули боялись идти по снежному склону, который нависал над ужасной пропастью. Я крикнул, чтобы они смотрели на меня, быстро вскарабкался на вершину склона, затем соскользнул вниз, как мешок овса, и вскочил на ноги лишь на самом краю обрыва. Пока я возвращался к ним, они пребывали в оцепенении от благоговейного изумления».

Двадцать девятого августа Кроули, Паш и Реймон пустились в путь вместе с дюжиной носильщиков, чтобы основать Лагерь V на высоте около 21 тысячи футов. Это был стремительный бросок. При малом количестве оставшейся провизии они подвергались риску. Их опасения оправдались. В течение двух дней им пришлось ждать подкрепления с запасами еды, но никто так и не появился. Тогда Кроули послал в Лагерь IV Паша с короткой запиской. В ней он обвинял де Риги в неспособности справиться со своими обязанностями и просил Гийярмо подняться к нему как можно скорее. Однако, не дождавшись ответа, он продолжил восхождение.

Вместе с несколькими носильщиками Кроули двинулся вперёд и принялся вырубать во льду ступени, чтобы остальная часть экспедиции могла продвинуться выше. Если ему и не удастся покорить гору, он, чёрт возьми, должен суметь подняться выше максимальной высоты, равной 21 653 футам, которой достигла экспедиция на К2. Местами лёд был хрупким, и передвижения отряда вызвали небольшую лавину. У одного из носильщиков, напуганного близостью горного бога, началась истерика, и он отвязал себя от общей верёвки. Чтобы привести носильщика в чувство, Кроули ударил его ледовым топориком. Это ещё сильнее ослабило дух носильщиков. По возвращении в Лагерь V они начали роптать, кроме того, их охватил ещё более сильный страх перед богом. Ночью несколько человек бежало. Они добрались до Лагеря IV и пожаловались Гийярмо на то, что их бьют. Затем они спустились в Лагерь III, где де Риги убедил их не покидать экспедиции, обещав, что больше их никто не тронет. Он не мог позволить себе потерять ещё несколько человек в придачу к тем, которые уже ушли.

На следующий день, 1 сентября, Гийярмо и де Риги с большим отрядом носильщиков поднялись в Лагерь V, но не принесли с собой никаких припасов. Вновь прибывшие встали в оппозицию Кроули, оспаривая его лидерство и предъявив ему целый список обвинений, включая его обращение с носильщиками. Разгорелась ссора. Кроули отверг все обвинения.

По мере приближения ночи экспедиция оказалась перед лицом серьёзных трудностей. Лагерь V был слишком мал, чтобы все могли разместиться на ночлег. Кроме того, ненадёжность снежного покрова заставляла опасаться, что он не выдержит веса расположившихся на нём людей. Тогда Кроули велел носильщикам спуститься в Лагерь IV и укрыться там под скалами. Они повиновались. Гийярмо и де Риги, чьи претензии на лидерство потерпели полный крах, решили вернуться в Лагерь III и пустились в путь. Некоторое время спустя Паш изъявил желание последовать за ними: с тех пор как он утратил свои постельные принадлежности, ему приходилось спать на ледяном полу своей палатки, и он больше не мог выносить холода, постоянных ссор и деспотизма Кроули. Кроули приложил все усилия, чтобы отговорить его, но безрезультатно.

Когда солнце начало садиться, Паш вышел из Лагеря V. Он не рассчитал риска, на который шёл. После целого дня под палящим солнцем снежная толща «прогрелась» и легко могла поползти. Спустя тридцать минут Кроули и Реймон услышали крики, которые, как им показалось, принадлежали Гийярмо и де Риги. Реймон, несмотря на возражения Кроули, отправился узнать, в чём дело. Стало темно. Реймон не звал Кроули на подмогу и не возвращался. Это невероятно, но Кроули не предпринял ничего. Он остался в своей палатке и в положенное время отправился спать. Нет сомнений: он был уязвлён тем, что никто не слушался ни его приказов, ни советов.

Когда рассвело, Кроули проснулся и пошёл посмотреть, что же всё-таки случилось. Несколько ниже Лагеря V двадцатифутовый отрезок проложенной ими тропы был снесён лавиной вниз примерно на 250 футов. Кроули огляделся, но никого не увидел. То, что здесь произошло, было позднее описано Гийярмо в эссе «На Канченджанге. Путешествие и научные исследования, проведённые во время путешествия в Гималаи на границу Сиккима и Непала», опубликованном в журнале «Альпийское эхо» в 1914 году.

После того как Гийярмо и де Риги ушли, Паш нагнал их. Обвязав одной страховочной верёвкой себя и ещё троих носильщиков, альпинисты начали спуск. Гийярмо шёл, первым, за ним — де Риги, за которым следовали Паш и носильщики. Носильщик, шедший следом за Пашем, поскользнулся: у европейцев на ногах были кошки, тогда как носильщики были лишены такого подспорья, хотя некоторые из них к тому времени уже обулись в обыкновенные ботинки. Падая, этот человек увлёк за собой носильщика, шедшего пятым. Паш, несмотря на то что был в кошках, не смог удержать их и тоже упал. Замыкающий всей цепочки, третий носильщик сорвался вместе с ними. Они соскользнули мимо Гийярмо и де Риги и своим падением вызвали лавину. Последние двое не могли сделать ничего, поэтому их тоже увлекло лавиной. Гийярмо изо всех сил старался удержаться на поверхности снежной толщи, но соскользнул в расселину. Де Риги потерял сознание, ударившись о выступ скалы. Гийярмо, держась за верёвку, выбрался из расселины к де Риги, привёл итальянца в чувство и освободил де Риги от опутавшей его верёвки. Ни носильщики, ни Паш не подавали никаких сигналов. Гийярмо и де Риги позвали на помощь. Через некоторое время появился Реймон, и все трое принялись копать снег в поисках пропавших людей. После часа таких поисков они оставили попытки. Никто не мог выжить, будучи погребённым под лавиной в течение такого долгого времени.

Как только рассвело, выжившие приступили к печальной обязанности по отысканию тел погибших. Вскоре они увидели Кроули, спускавшегося с горы. Как могло случиться так, что они видели его, а он их не видел, остаётся загадкой. Ему кричали, но он не ответил.

Начиная с этого момента описания событий в значительной степени расходятся. По словам Кроули, когда он оказался поблизости от Лагеря IV, он слышал крики и отозвался на них, но не получил ответа. Подумав, что голоса могут быть галлюцинацией, Кроули добрался до лагеря и забрал носильщиков, которые ночевали там. В Лагере III он обнаружил только носильщиков и стал ждать. Наконец появились Гийярмо и остальные. К счастью, они получили лишь незначительные травмы. Хотя Кроули заметил, что де Риги старался держаться достойно, он всё же с досадой упоминает о его «нытье и постоянных воплях». Затем Кроули, судя по всему, приказал де Риги послать носильщиков в Лагерь V, чтобы разобрать лагерь, забрать оборудование и свести вниз Саламу Тантру и остальных оставшихся там людей. Де Риги не мог заставить носильщиков повиноваться, но Кроули это удалось. Затем он якобы приказал выкопать из снега тела погибших и 3 сентября воздвиг над ними памятник в виде пирамиды из камней. После погребения Кроули отказался от продолжения экспедиции. Его спутники нарушили контракт, не подчинялись его приказам, оспаривали его власть, вели себя (по его мнению) безрассудно и непрофессионально, и ему больше нечего было здесь делать. Взяв с собой нескольких носильщиков, он пустился в дальний путь до Дарджилинга.

Не связываемые больше никакими обязательствами, Гийярмо, Реймон и де Риги тоже направились в Дарджилинг. Гийярмо кипел от гнева. Согласно его версии произошедшего, Кроули бросил их в беде. По свидетельству Гийярмо, последний раз перед встречей в Дарджилинге он видел Кроули, когда тот миновал место недавно сошедшей лавины и даже не побеспокоился выяснить, что произошло. Гийярмо утверждал, что Кроули не принял никакого участия ни в поиске мёртвых тел, ни в погребении. По словам Гийярмо, тела были обнаружены 4 сентября, похороны же устроили 6-го, когда была построена пирамида из камней.

Когда именно Кроули добрался до Дарджилинга, точно не известно, однако известно, что он предпринял прежде всего, когда оказался в городе. Он телеграфом послал свой несправедливый отчёт об экспедиции в редакцию. Daily Mail в Лондон. Сделав это, он принялся писать другие статьи, где во всех несчастьях обвинял Гийярмо. Когда 20 сентября остальные члены экспедиции прибыли в Дарджил инг, оказалось, что всё произошедшее уже предано гласности, причём в версии Кроули. Если до этого Гийярмо сердился, то теперь он был просто взбешён. Он полагал, что Кроули будет помалкивать о том, что случилось. Вместо этого он обнаружил всю историю экспедиции в печати. И ответственность за всё лежала на нём. Есть даже основания предполагать, что первую из своих статей Кроули написал ещё в палатке в Лагере V, после того как ушёл Реймон.

В последней статье, напечатанной в Pioneer Mail 15 сентября, Кроули оправдывал свои действия во время схода лавины. Он писал:

И ещё несколько слов в порядке объяснения того, почему я не спустился вниз во время этого происшествия. В момент первого крика я был уже в постели и заваривал себе чай после двенадцати часов, проведённых в снегу без еды; мне понадобилось бы десять минут только на то, чтобы собраться. На Реймоне были его ботинки и одежда, поэтому он готов был выйти немедленно. Я попросил его позвать меня, когда он выяснит, в чём дело, и в том случае, если ему понадобится какая-то помощь. Он не позвал меня. Те, кто не был там, не имеют права судить об обстоятельствах произошедшего; и я являюсь единственным человеком, который был там и который знает всё об этой горе.

Далее по тексту следуют впечатления Кроули об отеле «Драм Друид», где он снова поселился.

Де Риги было дано право на ответное слово. Он критиковал по существу, очертив основные проблемы, возникшие у членов экспедиции со своим лидером, начиная от высоких взносов за участие и заканчивая замечанием Кроули о том, что де Риги не является настоящим джентльменом, как остальные альпинисты, но может оказаться полезным во время переговоров с носильщиками и поставщиками по поводу грузов и цен на их перевозку. Закончил де Риги заявлением, что если Кроули являет собой пример джентльмена, то он, де Риги, чрезвычайно рад, что таковым не является.

Гийярмо и Кроули встретились для обсуждения экспедиции 26 сентября: встреча эта не закончилась ничем определённым, но во время неё Гийярмо просил Кроули больше не писать для прессы. На самом деле это было не что иное, как применение тактики проволочек, поскольку на следующий день Гийярмо написал Кроули угрожающее письмо. В письме он обвинял Кроули в подлом поведении, в присвоении общественных денег экспедиции, требовал выплаты причитающихся ему денег — бюджет экс-педиции находился в банке Дарджилинга — и угрожал Кроули в случае, если тот не выполнит этого требования, послать экземпляр «Подснежников из сада викария» в такое место, что Кроули вряд ли будет этому рад. Поскольку книга была написана в непристойно эротическом жанре, Гийярмо, возможно, видел в ней некий рычаг для шантажа Кроули. Но он не знал, с кем связался: Кроули был в высшей степени рад любой рекламе.

Перед лицом тех затрат, которые повлекла бы за собой подача на Кроули в суд, Гийярмо отступил. Кроули со своей стороны решил прекратить шантаж и клевету, направленные на Гийярмо. Это было мудрое решение. Если бы он продолжил в том же духе, то перегнул бы палку и сам подвергся бы опасности. Вместо этого он остался в отеле в компании молодой непальской девушки по имени Тенгуфт.

Любопытно, что, как и в случае с картами Гарвуда, Кроули позднее, на какое-то мгновение, склонился к тому, чтобы признать некоторые из обвинений Гийярмо. В заметках Кроули на черновике автобиографии читаем: «Надо привести отчёт Гийярмо… это будет честным завершением истории». Это замечание, правда, зачеркнуто. Кроули решил, что так будет лучше.

Хотя Кроули и сожалел о погибших, в сущности, он не чувствовал никакого раскаяния. У него давно уже оформилась позиция, согласно которой раз уж кто-то умер, то больше не о чем говорить. Поиск тел погибших он считал напрасной тратой сил. Самым большим его разочарованием было то, что он не сумел покорить Канченджангу. Кроули считал, что поднялся до высоты 25 тысяч футов, но тем самым он принимал желаемое за действительное, и, вероятнее всего, самой высокой точкой, которой он достиг, были 22 тысячи футов. В письме Экенштайну он предложил ему на следующий год попробовать ещё раз, вместе, но предложение было отвергнуто. Канченджанга окончательно не была покорена вплоть до 1955 года, когда командир экспедиции сэр Чарльз Эванс решил не посягать на самый высокий пик горы из уважения к религии местного населения. С тех пор все другие экспедиции поступали так же. На самую большую вершину горы нога человека не ступала до сих пор.

Главный критический аргумент, который Кроули выдвигал против Гийярмо, заключался в том, что тот поставил слишком много людей на одну страховочную верёвку и, кроме того, шёл первым, вместо того чтобы быть замыкающим и предпринять необходимые действия в случае, если бы его спутники сорвались. Это был веский аргумент в пользу Кроули, и его справедливость впоследствии подтвердилась. В 1922 году во время попытки покорения Эвереста одной страховочной верёвкой оказались связаны семь носильщиков. Все они сорвались и погибли.

Из-за плачевных результатов экспедиции пострадала репутация Кроули. В февральском номере журнала Альпийского клуба за 1906 год поспешили сообщить, что Кроули не является членом этого клуба. Когда стало широко известно, что Кроули не пришёл на помощь своим товарищам, его авторитет в альпинистских кругах резко упал. Его заявление в одной из статей, что он вовсе не был «очень уж озабочен оказанием помощи при тех обстоятельствах» потому, что «подобные несчастные случаи в горах [он имел в виду несчастья из-за глупого поведения] относятся к тому роду происшествий, к которым я не испытываю сострадания», едва ли помогло ему чем-либо. Не пошло ему на пользу и замечание о том, что Гийярмо был достаточно взрослым и опытным, чтобы спастись самому, а спасать де Риги всё равно никому не пришло бы в голову.

Шли споры по поводу того, что в ту ночь в палатке в Лагере V Кроули испытал не что иное, как приступ страха. Сорок лет спустя, как написал в книге «Великий Зверь» Джон Симондс, он наблюдал, как Кроули трясущимися руками в отчаянии записывал размер своей дневной дозы наркотика, к которому у него уже давно возникло привыкание. У Кроули было своё название для такого состояния. Он называл его «страх Канченджанги».

ГЛАВА 10. Путешествие в старый Катай

Выехав из Дарджилинга 28 сентября и направившись в Калькутту, Кроули пребывал в плохом расположении духа. Как бы он ни бравировал своим равнодушием к факту гибели Паша, это событие не могло не затронуть его, хотя бы потому, что он знал: такие вещи способны погубить его репутацию альпиниста. Он должен был придать новое направление своей жизни.

Прибыв в Калькутту несколькими днями позже, Кроули связался с Эдвардом Торнтоном и остановился в одном из отелей в ожидании приезда Роуз с ребёнком, которые, согласно договорённости, должны были присоединиться к нему по окончании экспедиции на Канченджангу. В голове его теснились тяжёлые мысли. В письме к Джеральду Келли Кроули предстаёт лишённым своей обычной дерзкой самоуверенности: «По прошествии пяти лет безумия и слабостей, неверно именуемых вежливостью, тактом, осмотрительностью, заботой о чувствах ближнего, я устал от всего этого. Сегодня я говорю: к чёрту христианство, рационализм, буддизм, весь этот вековой хлам. Я несу с собой нечто позитивное и первозданное, называемое Магией; она создаст для меня новые Небеса и новую Землю. Я не нуждаюсь ни в вашем несмелом одобрении, ни в вашем робком осуждении. Я хочу богохульства, убийства, насилия, революции — чего угодно, хорошего или плохого, но действенного».

Неделю похандрив, Кроули получил приглашение, которое пришлось как нельзя более кстати. Магараджа Мо-харбханж позвал его поохотиться в Ориссе, в своих владениях, которые раскинулись по лесистым холмам, вздымающимся ввысь до 5 тысяч футов, и долинам на западном краю поймы Ганга. Кроули с готовностью согласился и сел на поезд, чтобы преодолеть 150 миль, отделявших его от Баласора, где его встретили и отвезли в Барипаду.

Кроули понравились как пейзаж, так и местные жители — особенно женщины. «Они, — писал он, — миниатюрны и хорошо сложены. Даже после рождения детей фигуры этих женщин не теряют свою форму. Грудь остаётся упругой и смотрит вверх». В сравнении с такой грудью, заключал он, «грудь европейской женщины являет собой пример ужасного уродства. Даже у самых красивых женщин она портит линию тела и наводит вас на мысль о ко-. ровьем вымени». Прибыв на место назначения, Кроули нашёл в лице магараджи щедрого и любезного хозяина, и это подняло его настроение. На него снизошло некое умиротворение во дворце и охотничьем доме махараджи, некий покой, позволивший емуотрешиться оттраги-ческих событий последнего времени.

Помимо охоты вместе с отрядом магараджи, Кроули ходил на медведя и тигра в компании с лесничим д’Эльб-ру, которого когда-то сильно покалечил медведь. Однажды ночью они затаились в укрытии на дереве у соляного источника в ожидании большого тигра, который нередко сюда наведывался. Когда стемнело, джунгли наполнились шумом насекомых и звуками невидимых животных, тайно крадущихся по лесу. В отдалении зарычал тигр. Каждый нерв Кроули был натянут, как струна. Когда взошла луна, площадка вокруг источника «внезапно ожила гигантскими таинственными тенями». Появилось стадо диких слонов. «Я притаился и всю ночь наблюдал за слонами, за их обычной ночной жизнью. Это было самое захватывающее зрелище из всех, какие мне доводилось видеть в реальности».

Реальность не была единственной областью, в которой обитал Кроули. Ожидая Роуз, он медитировал и возобновил астральные путешествия, чтобы поддержать свои магические навыки. Во время этих путешествий он установил астральный контакте Элен Симпсон, жившей в Гонконге. Они нередко посещали друг друга в астральном плане. Кроули писал, что её астральное тело было на пять дюймов выше, чем физическое, «оно излучает свет и полупрозрачно; так, что я мог видеть то, что находилось позади неё, как будто сквозь занавес из муслина». Во время одной из таких встреч Кроули с удивлением заметил, что Элен явилась в сопровождении одного из Тайных Учителей в образе золотого ястреба. Тогда он понял, что Тайные Учителя желают, чтобы он продолжил служить им, после чего обсудил этот вопрос с Элен. При этом любые высказываемые им сомнения отметались обнадёживающим голосом Айвасса.

Как будто неудовлетворённый только этой деятельностью, Кроули написал также несколько стихотворений, возродил свой интерес к буддизму и нанял наставника, чтобы тот учил его персидскому, поскольку Кроули намеревался вернуться в Европу по суше через Тегеран. Кроме того, он начал писать ещё одно порнографическое произведение. Это была остроумная мистификация, представлявшая собой сборник из сорока двух стихотворений, каждое из которых было написано в форме газели, стиля, характерного для персидской поэзии. Учитель помог Кроули точно соблюсти эту стихотворную форму. Озаглавленное «Благовонный сад Абдуллы, насмешника из Шираза», это произведение отчасти восходило к сделанному сэром Ричардом Бертоном переводу книги XV века под названием «Благоуханный сад». Книга Кроули была написана якобы Абдуллой аль Хаджи из Шираза и переведена вымышленным офицером индийской армии майором Льюти, впоследствии будто бы убитым в бурской войне, чей перевод был посмертно издан и аннотирован христианским священником. Несмотря на то что книга была непристойной, Кроули утверждал, что

она представляет собой полный курс мистицизма, выраженный в символах, предписываемых персидским благочестием. Здесь описываются отношения между Богом и человеком, объясняется, как последний лишается своей изначальной невинности, обманутый иллюзией реальности. Его религия перестаёт быть истинной и становится формальностью; он впадает в грех и вынужден нести наказание. Но Бог приготовил ему путь спасения. Дорогой стыда и печали он приводит его к раскаянию, создавая тем самым мистический союз, в рамках которого человек возвращает себе свои исконные привилегии: свободу воли, бессмертие, чувство истины и так далее.

Книга была опубликована издательством Probsthain & Company в 1910 году и продавалась только по частной подписке. Поступи она в открытую продажу, к ней неизбежно применили бы закон о порнографии. Кроули утверждал, что его «подделка» была настолько мастерской, что ввела в заблуждение персидских учёных.

Некоторые из вошедших в книгу стихотворений имели гомосексуальную направленность. Многие из них содержали скрытые криптограммы, например в виде имён Кроули или Поллита. Это было характерно для поэзии Кроули. Он часто «прятал» слова, особенно непристойные, в текстах отнюдь не порнографических. Вместе с подделкой рукописей и их авторов всё это было проявлением своеобразного чувства юмора Кроули.

Между тем 27октября с Кроули произошло нечто совсем не смешное. По своему обыкновению, он посвящал часть своего времени исследованию Калькутты на предмет сексуальных приключений. В тот вечер он в одиночку отправился в местный квартал публичных домов. Ночь была тёмной, но в этот момент бурно отмечался какой-то религиозный праздник, поэтому улицы были запружены гуляющим народом, и вокруг то и дело вспыхивали фейерверки. Идя своей дорогой по узким улочкам, Кроули почувствовал, что его преследуют. Внезапно в одном из переулков его окружило около полудюжины мужчин. Один из них скрутил ему руки, в то время как другие начали шарить по его карманам. Ещё один стал угрожать ему ножом. Будучи любителем приключений, по примеру сэра Бертона Кроули носил в кармане револьвер. Ему удалось выхватить оружие и не целясь выстрелить в преступников. В узком пространстве улицы выстрел прозвучал оглушительно. Нападавшие отступили, причём один из них закричал. На шум сбежалась толпа людей.

Кроули, как он писал позднее, давно и напряжённо работал над обретением способности становиться невидимым. Он не добился полного успеха, однако научился низводить уровень своего телесного присутствия до дрожащего расплывчатого образа. Теперь же, в момент опасности, ему удалось стать полностью невидимым, и он ушёл никем не замеченный. Дойдя до ближайшей оживлённой улицы, он окликнул проезжавший наёмный экипаж и добрался на нём до дома Торнтона. Он испытал прилив адреналина и был в восторге от собственной смелости.

За последнее время в Калькутте зафиксировали уже несколько случаев нападения на европейцев с целью ограбления, но он справился с головорезами безо всякого ущерба для себя, если не считать четырёх рупий и восьми анн.

Торнтон посоветовал Кроули лечь спать, а наутро встретиться с кем-нибудь из юристов. Так и было сделано. Кроули был представлен адвокату, который предложил ему обратиться в полицию, но предупредил, что в свете текущего пробенгальского настроя политиков его могут обвинить в попытке разбойного нападения. 29 октября, когда Роуз сошла с трапа корабля, Кроули встретил её обескураживающим и мелодраматическим заявлением, что она явилась как раз вовремя, чтобы посмотреть, как его будут вешать.

Торнтон выяснил, что пуля Кроули, пущенная из пистолета в упор, прошла сквозь живот одного из преступников и застряла в позвоночнике другого. Оба они были госпитализированы и признались в попытке нападения с целью ограбления. Эта история достигла прессы, и за поимку стрелявшего, как предполагали, некоего моряка, было назначено вознаграждение. Полицейские обыскивали корабли, пришвартованные в порту, и вскоре, как сказал Торнтон, собирались начать осматривать гостиницы. Он посоветовал Кроули при первой же возможности уехать из Индии.

Вынужденный принять решение об отъезде, Кроули спросил Роуз, по какой стране она предпочла бы путешествовать: по Персии или по Китаю? Роуз выбрала Китай.

Наняв «уродливую, грубую и ненадёжную» индийскую женщину в качестве айя (няньки) для ребёнка и по-прежнему пользуясь услугами Саламы Тантры («Единственное честное человеческое существо в отряде. Старая верная и преданная собака!»), который ещё не вернулся в Кашмир после неудачи на Канченджанге, Кроули сели на первый же подвернувшийся им корабль, шедший в Рангун.

Как только они прибыли в Бирму, Кроули оставил семью в отеле, а сам уехал натри дня, чтобы навестить Аллана Беннета, который жил в это время в монастыре в окрестностях Рангуна. Теперь Беннет был окружён ещё большим почтением, чем прежде, но здоровье его ослабло, он страдал как от недоедания, так и от целого набора тропических болезней. Кроули, который нуждался в духовном наставнике и советчике, спросил Беннета, как достичь самадхи, состояния наивысшего экстаза, наступающего в результате занятий йогой. Беннет ответил, что Кроули не сможет достичь этого состояния, пока его карма — судьба — не свершится до конца. Вместо этого он предложил Кроули сконцентрироваться на исполнении своей кармы путём стремления к обретению магической памяти, которая в буддизме называется саммасати. Для этого следовало или тренировать память путём медитативного «вспоминания» в поисках изначальной цели жизни человека, или размышлять над настоящим, чтобы определить, что явилось причиной текущего положения вещей. В сущности, Беннет говорил Кроули о необходимости осознать свою истинную волю, что и составляло суть «Книги Закона». Расставшись с Беннетом, Кроули был готов к тому, чтобы начать следовать совету друга.

Отправляясь в Китай, Кроули очень хотелось попасть в глубь провинции Юньнань и добраться до места, где реки Янцзы, Меконг и Салуин текут параллельно на очень небольшом расстоянии друг от друга через горную цепь Ню-Шань. И это было не просто любопытство. Неудавшийся альпинист Кроули постепенно превратился в Кроули — исследователя и путешественника.

Я поехал в Китай [писал он], и кровь моя кипела от огромного наслаждения, какого я никогда ещё не испытывал. Я пылал любовью к неизведанному… Романтике и приключениям.

Направляясь в Китай, Кроули воплощал то, что являлось основой значительной части его жизни. Он собирался не просто исследовать, но получить новый опыт, удо-влетворить и обуздать беспокойство своей души, в одно мгновение отбросить то отвращение, которое он испытывал от всего банального, мирского, заурядного.

Из Рангуна на речном судне вверх по Ирравади Кроули направились в Мандалай, куда и прибыли 21 ноября. Затем они поехали в Бамо и оказались там ещё через десять дней. Здесь они задержались на одну ночь, ожидая разрешения на въезд в Китай. Во время ожидания Кроули доставил себе удовольствие, выместив раздражение на несколько апатичном — как Кроули охарактеризовал его — «помощнике служащего», который затягивал оформление бумаг Кроули: британское представительство в Бирме надеялось, что задержка заставит Кроули отказаться от продолжения пути, ведь с ним были жена и ребёнок. Эта ситуация дала проказнику Кроули возможность проявить себя с соответствующей стороны. Кроме всего прочего, Кроули невзлюбил этого человека, который был евразийцем — «я не сноб и не пуританин, но всё-таки евразийцы действуют мне на нервы», — и написал. ему письмо, где в том числе были следующие строки: «Я считаю себя обязанным рассыпаться в подобающих случаю изъявлениях благодарности за те неутомимые заботы в отношении моей персоны, которые вы добровольно взяли на себя, и выразить надежду, что такие неустанные усилия не нанесли никакого ущерба вашему здоровью. Я уверен, что вы вполне удовлетворены: ведь добродетель сама является собственной наградой. Я убеждён также, что не могу высказать вам более сердечного пожелания, как то, чтобы судьба вскоре послала вам другого белого человека, который обошёлся бы с вами так же, как вы обошлись со мной…»

Он подписался: «Святой Э.-А. Кроули».

Однако излишне заботливые бюрократы представляли собой наименьшую из трудностей Кроули. Его семье предстояло углубиться в горный район Китая, который действительно был и до сих пор является одним из самых глухих уголков мира. Хотя и существовали карты некоторых участков этой территории, но они были ненадёжны. Европейцы редко отваживались проникнуть в эту часть Китая. Даже миссионеров здесь было немного. Нет никаких сомнений втом, что Роуз не представляла себе, что ждёт их впереди, и без преувеличения можно сказать, что брать в такую дорогу ребёнка было в высшей степени безответственно как со стороны Кроули, так и со стороны Роуз.

Из Бамо они отправились в Тенгюэ (ныне известный как Денгюэ), британский порт для внешней торговли, основанный прямо на границе в 1902 году. Здесь они остались на три ночи, а на четвёртый день пересекли границу и оказались в Китае. Их отъезд был по обыкновению спешным. Кроули рвался вперёд, несмотря на то что ему ещё не вернули паспорт с разрешением на переход границы. Большую часть пути Кроули преодолел верхом на пони, тогда как Роуз, ребёнок и часть походной библиотеки Кроули ехали в паланкине. Они двигались по главной из ведущих в Китай дорог, и всё же она была немногим шире, чем горная тропинка. Пони, на котором ехал Кроули, оступился и увлёк наездника и груз на сорок футов вниз. Вьючный мул, нагруженный провиантом и багажом, больно лягнул Кроули в бедро. Незадолго до прибытия в Тенгюэ няня сбежала с одним из погонщиков мулов.

Британский консул в Тенгюэ, человек по фамилии Лит-тон, ужаснулся, услышав о путешествии Кроули. Он писал Кроули: «Скажу вам откровенно: я и не подозревал, что миссис Кроули и ребёнок поедут вместе с вами, и, следовательно, вам нет никакого резона не ехать в Юнь-наньфу по главной дороге. В противном случае, я боюсь, им придётся всю дорогу претерпевать серьёзные неудобства от любопытства и наглого поведения китайцев, которые будут испытывать ваше терпение. Я также посоветовал бы вам одеться по-китайски, и если миссис Кроули не станет возражать против ношения китайского женского верхнего покрывала или жакета, она будет привлекать к себе меньше внимания, и ей будут меньше досаждать». Кроули расценил позицию Литтона как проявление типичной британской ограниченности, но, встретив Литтона неподалёку от границы, где тот выступал судьёй в каком-то местном споре, Кроули сразу полюбил этого человека, в котором узнал такого же искателя приключений, как и он сам. Более того, в сравнении с Л итто-ном Кроули в этом качестве был дилетантом. Литтон представлял собой настоящего искателя приключений, он был настоящим синологом и синофилом, женатым на китаянке и владеющим несколькими диалектами китайского языка. Он разбирался в мировоззрении, религии и обычаях китайцев и пережил восстание боксёров. Согласно утверждению Кроули, этот человек даже раскрыл план восставших захватить штаб британской дипломатической миссии в Пекине в 1900 году, но начальство Литтона проигнорировало его предупреждения. Вероятнее всего, этот случай представляет собой пример преувеличения, которое Кроули использовал, чтобы приукрасить всю историю, а также изобразить собственные приключения в более романтическом виде.

В Тенгюэ Кроули получили приглашение остановиться ужены Литтона (которая растила пятерых детей), ожидая, пока их не нагонит паспорт Кроули, надлежащим образом подписанный и содержащий официальную визу, разрешающую въезд в Китай. Порт представлял собой не что иное, как маленький город, где жило несколько иностранных коммерсантов, в основном британцев. Они были заняты обычными торговыми делами, в том числе торговлей нефритом, добыча которого активно велась в этих местах. Кроули характерным для него образом отнёсся к ним как к светскому сброду, но оказалось, что у жены Литтона остановился ещё один гость, ботаник по имени Джордж Форрест, к которому Кроули сразу же испытал симпатию.

Семья Кроули пробыла в Тенгюэ двадцать пять дней в ожидании своих путевых документов, слушая некоторые вызывающие беспокойство новости. До них дошли слухи о восстании в Шанхае, во время которого было якобы убито несколько иностранцев. Со времён восстания боксёров, имевшего место в 1899–1900 годах, в Китае по-прежнему было распространено неприятие иностранцев, и в некоторых районах страны европейцам находиться было очень рискованно. Это не остановило Кроули. Он уже принял решение и намеревался, невзирая ни на что, пересечь юг Китая вместе с женой и ребёнком.

Опасность, в которой они все находились, материализовалась в ночь на 10 января 1906 года. Во время ужина явился гонец, чтобы сообщить, что Литтон исчез. Кроули, Форрест и врач-бенгалец по имени Рам Лал Сиркар верхом отправились на его поиски. Ночью разразилась непогода и большую часть времени они шли пешком. Только лишь рассвело, они встретили группу китайцев, которые несли на носилках тело Литтона. Кроули хотел лично засвидетельствовать смерть: если она наступила в результате насилия, необходимо было расследование, а если, что ещё хуже, причиной смерти явилось инфекционное заболевание, нужно было принять меры, чтобы предотвратить его распространение. По словам Кроули, врач-бенгалец (которого Кроули недолюбливал, поскольку тот был «толстым и лоснящимся, с маленькими свиными предательскими глазками») при виде тела сбежал. По возвращении в Тенгюэ Кроули ударами кнута заставил врача обследовать тело. Врач, который позднее подал на Кроули официальную жалобу, обвинив его в разбойном нападении, провёл обследование и подписал свидетельство о смерти, в котором говорилось, что Литтон умер от рожи, незаразного инфекционного кожного заболевания. Едва ли это заболевание могло быль причиной смерти, хотя оно способно вызывать такие осложнения, как заражение крови или менингит. Из-за этого смерть Литтона казалась несколько подозрительной, но Кроули был удовлетворён.

Поскольку путевые документы Кроули были наконец в порядке, ничто не мешало его семье пуститься в путь, однако одним из условий разрешения на въезд в Китай было предписание нанять переводчика. Кроули выбрал обученного миссионерами человека, китайца из Мандалая, который звал себя Джонни Уайт, но чьё обиходное китайское имя, к большому изумлению Кроули, звучало как Ах Син. Английским он владел очень плохо и большую часть времени, по крайней мере так утверждал Кроули, был невменяем благодаря употреблению рисовой водки и опиума. Тем не менее Кроули не прогнал его даже после того, как китаец попытался удрать верхом на принадлежащем Кроули пони.

Восемнадцатого января они вышли из Тенгюэ, перешли реку Салуин неподалёку от того места, где сейчас, располагается Хуэйжэньцяо, по мосту, окружённому статуями речных богов, и через пять дней прибыли в Юнг-чан (ныне Баошань). Это был тяжёлый переход. Серебряные китайские монеты было трудно достать, и вместо них Кроули пришлось взять медные деньги, которые в общей сложности весили более сорока килограммов. Как и предсказывал покойный Литтон, Кроули и его спутники на каждом шагу привлекали к себе большое внимание.

В Юнгчане Кроули нанёс визит вежливости местному мандарину в его официальной резиденции, совмещённой с офисом. Это место он впоследствии описывал как «благоуханный рай красоты и наслаждений, где все элементы искусства и природы гармонично переплетены друг с другом и как будто стремятся отобразить мелодию души мандарина». Во время визита мандарин пригласил Кроули на банкет, который продлился двенадцать часов. Высокое качество и внешний вид кушаний изумили Кроули; как будто заранее выступая критиком европейских ресторанов китайской кухни, которые станут распространены на Западе лишь полвека спустя, он писал, что «современные европейцы не более способны оценить китайское блюдо, чем насладиться египетской сигаретой».

В Юнгчане Кроули надеялся пополнить запасы провизии, но обнаружил, что, хотя здесь и можно было купить домашнюю птицу и яйца, свежего молока достать было нельзя, однако, что удивительно, продавалось сгущённое молоко в консервных банках. К счастью, в запасах Кроули было довольно большое количество консервов, закупленных в Рангуне. Зелёный чай в брикетах из Юньнаня продавался в изобилии, и Кроули закупил его не только для употребления в пути, но и для того, чтобы прихватить его с собой в Британию, заметив, что этот чай, будучи крепко заваренным, может служить сильным слабительным.

Двадцать пятого января праздновался китайский Новый год. Кроули веселился на празднике. «На длинных бамбуковых столбах гроздьями висели хлопушки, а пёстрые гирлянды из цветной бумаги радовали глаз, тогда как ухо наслаждалось разнообразной инструментальной музыкой и пением. Необычные изысканные пирожные и сласти дарили радости вкуса, а лёгкие ароматы волновали обоняние. Ветер дышал сладостью от горящего сандала: едва уловимой примесью запаха пота танцующих». На следующий день отряд пересёк реку Меконг неподалёку от Юнпина, где река течёт сквозь ущелье с камнями, на которых высечены надписи, и вышел на дорогу, ведшую в Тали (ныне Дали), населённый пункт, расположенный на южном берегу озера Эр-Хай. Несколько скупая земля горной цепи Ню-Шань постепенно переходила в лесистый горный массив Циншуйлан-Шань. На ночь отряд расположился в палатках.

Где-то на этом отрезке путешествия Кроули встретил ребёнка, слепого на один глаз, и записал в своём дневнике: «Видел ребёнка, спасшегося от миссионеров (у него нет одного глаза), похоже, что его ослепили». В автобиографии Кроули объясняет эту заметку: миссионеры-медики в отдалённых районах, по утверждению Кроули, из-за своей невыносимо скучной жизни нередко впадали в состояние садистского помешательства, и тогда, пользуясь своим служебным положением, подвергали вивисекции бедняков. Кроули никогда не упускал случая нанести удар по репутации христианских священников. Однако его обвинение было полностью сфабрикованным: ослепление детей представляло собой слух, пущенный китайцами, противниками христианства, а Кроули, когда этот слух дошёл до него, принял его за истину, поскольку он соответствовал его собственному мнению.

Пройдя сквозь величественное ущелье и преодолев переход по природному каменному мосту, путешественники 1 февраля прибыли в Тали, где их встретил один из мнимых вивисекторов, врач-миссионер по фамилии Кларк. Кроули охарактеризовал этого человека как искреннего, но «настолько уверенного, что та ветвь христианства, к которой он принадлежал, обладает истиной в её самом чистом и полном виде, что не мог допустить в китайцах даже простой способности думать. Причину отказа китайцев обратиться в его веру он видел в смешении их полнейшей тупости с абсолютной порочностью».

Где-то на пути из Тенгюэ в Тали Кроули купил опиумную трубку вместе с небольшим запасом опиума и научился её курить. Опиум был распространён в этой местности, где обитатели горных районов выращивали его и курили. Познакомившись с Кларком, Кроули расспросил его о воздействии опиума на организм. К тому времени Кроули уже доводилось принимать опиумсодержащие вещества в качестве медикаментов, в Канди он экспериментировал с настойкой опия, в Бирме он употреблял опиум в виде порошка, что вызвало у него рвоту. Курение же опиума было, по его мнению, неэффективным. Он выкурил двадцать пять трубок опиума за пять часов безо всякого эффекта. Потом оказалось, что он неправильно вдыхал дым.

Кларк просветил Кроули относительно опасностей привыкания, а также того вреда, который опиум нанёс Китаю. Кроули пропустил его замечания мимо ушей и, посетив устроенную Кларком больницу, обратил внимание на отсутствие среди больных жертв этого наркотика. И в самом деле, на протяжении всего путешествия, по наблюдениям Кроули, он не встретил ни одного человека, который бы по-настоящему страдал от употребления опиума. Кули, которые несли паланкин Роуз, по словам Кроули, курили опиум и всё же были в состоянии нести тяжёлый деревянный стул с его женой и ребёнком, преодолевая при этом по восемь миль каждые два часа. Разумеется, Кроули предпочёл не обратить внимания на тот факт, что именно опиум устранял мышечную боль носильщиков и делал возможным столь быстрое их передвижение.

Точку зрения Кроули на приём наркотиков в целом и опиума в частности не следует осуждать. Мнение, что опиум не является таким опасным, было тогда широко распространено, и Кларк со своей осторожностью в отношении опиума находился в меньшинстве. И когда Кроули утверждал, что детально изучил вопрос употребления наркотиков, и высказывал предположение о том, что «склонный к философствованию и флегматичный китайский темперамент благожелательно реагирует на опиум», он лишь отражал общее мнение той эпохи. Даже другое его заявление о том, что «опиум очень по-разному действует на подвижных, нервных, скупых, малодушных французов, на англичан с их врождённым чувством вины и на американцев с их склонностью ко всему экстремальному», было вполне в русле всеобщего мнения: считалось, что национальные и даже половые различия делают одних людей более подверженными вредному воздействию опиума, чем других.

Шестого февраля семья Кроули покинула Тали и направилась в Юньнаньфу (ныне Куньмин). Сначала местность была гористой с поросшими лесом склонами и маленькими озёрами, но вскоре превратилась в равнину, на взгляд Кроули, слишком однообразную. Дорога, по которой они передвигались теперь, была гораздо лучше, чем прежняя. Тот район Китая, который они в данный момент пересекали, мало изменился за последнюю тысячу лет. Женщины ездили на рынок в ручных тележках, напоминающих тачки; орошение полей производилось при помощи водяного колеса с ножным приводом; пшеничные поля стояли пустыми, а рисовые ещё небыли засеяны; кули переносили грузы на своих плечах; бедные были одеты в лохмотья, тогда как богатые передвигались в паланки-. нах. Немногие населённые пункты, которые встречались им на пути, такие как Чусюн, состояли из зданий с резными фронтонами, буддийских и даосских храмов, над которыми курился дым благовоний, мусульманских мечетей и придорожных лотков. На ночь отряд останавливался на постоялых дворах или разбивал палатки под открытым небом. После одной из таких ночных стоянок Кроули заболел и болел три дня, в течение которых, по его собственному утверждению, мало интересовался окружающим. Большая потеря для любознательного искателя приключений.

Двадцатого февраля отряд прибыл в Юньнаньфу. У.-Г. Уилкинсон, британский генеральный консул, получил от своего начальства распоряжение не предоставлять жилья членам экспедиции. Жалоба врача-бенгальца на попытку разбойного нападения со стороны Кроули на время превратила последнего в persona поп grata. Так Кроули стали гостями доктора Барбезьё, остановившись в больнице французской миссии в Китае. Они провели в городе десять дней, причём Кроули очень дёшево купил множество старинных рукописей, посетив «миссионера, настолько фанатичного и настолько глупого, что в это было трудно поверить», а также осмотрел наиболее значительные из местных достопримечательностей, большинство которых, судя по всему, не произвело на него впечатления. Он ничего не пишет о Юньнаньфу за исключением замечания о том, что этот город представляет собой «средоточие вековой и неописуемой грязи». Древний буддийский храм в Яньтуне и пагоды династии Тан не удостоились ни одного упоминания в биографии Кроули, равно как и древние пагоды Тали и окружающие этот город горные пики, покрытые снегом. Тот факт, что Кроули прошёл через самое знаменитое месторождение нефрита, центр вековой торговли этим камнем, был абсолютно им не замечен. Тем не менее он не забыл упомянуть о своей охоте на перелётных птиц. Добыча оказалась скудной, мясо журавлей на вкус отдавало рыбой, но гусиное было вполне приемлемым. Очевидно, несмотря на весь свой интерес к религии, мифологии, магии и буддизму, это путешествие Кроули не принадлежало к разряду культурно-познавательных, и он не стремился к открытиям и расширению своего кругозора.

Когда отряд добрался до Юньнаньфу, Кроули пришла в голову идея продолжить путешествие водным путём, вниз по Янцзы. В этом случае им пришлось бы проплыть несколько тысяч миль — маршрут, и по сей день считающийся одним изсамыхдлинныхвмире. Однако он отказался от своего замысла. Обвинив британскую бюрократию в том, что она своими проволочками ломает график его путешествия, он заявил, что пора возвращаться в Англию, чтобы он смог начать планировать следующую попытку покорения Канченджанги на 1907 год. Дело же было в том, что Кроули постепенно овладевали скука и беспокойство. С него было достаточно путешествий по разбитым дорогам, а его страсть к приключениям постепенно сходила на нет. То, что изначально было задумано как попытка пересечь Китай, провалилось.

Второго марта, в жестокий холод, Кроули покинули Юньнаньфу и направились в Тонкий, ныне расположенный на территории Северного Вьетнама, а в то время бывший французской колонией. Перед отъездом Кроули Уилкин-сон предупредил его, чтобы он не бил никого из кули, поскольку в свете антиевропейских настроений, царивших тогда в Китае, последствия могли быть самыми нежелательными: несомненно, молва о поведении Кроули дошла до Уилкинсона раньше, чем появился сам Кроули. Кроули дал слово, что будет держать себя в руках.

Отряд шёл быстро, и через восемь дней Кроули достигли французской концессии Мэнцзе. Здесь они пробыли три дня, остановившись у британского инспектора китайской таможни Брюитта Тейлора, который, увидев. Кроули, с трудом поверил, что перед ним англичанин. Кроули писал: «Путешествие превратило мою одежду в лохмотья: за всё время пути у меня не было возможности помыться или подстричь бороду; кожа на моём лице шелушилась от ветра». Нечего и говорить о состоянии Роуз и ребёнка.

Следующий этап путешествия привёл их на берега реки Юаньцзян, куда они попали, двигаясь по дороге, соединяющей Пинбянь и Маньхао. Здесь Кроули нанял лодку, которая должна была доставить отряд в Хешу, на границу с Тонкином. Кроули не остановило даже то, что на реке были пороги. Прежде чем отправиться в плавание, Кроули решил дать расчёт команде кули, которые несли весь багаж, а также его семью от самого Тенгюэ. Кроме того, Кроули решил отомстить носильщикам, один из которых, как он утверждал, ударил его ребёнка.

Когда все отплывающие сели в лодку, Кроули выплатил заработную плату носильщиков главному кули, но удержал некоторое количество денег в качестве штрафа, не объяснив причин. Кули, разумеется, пришли в ярость. Разыгралась отвратительная сцена. Кроули достал из футляра своё охотничье ружьё, приказав Саламе Тантре вброд дойти до берега и отдать швартовы. Индиец не имел ни малейшего желания возвращаться на берег, поэтому Кроули велел своей «верной и преданной старой собаке» делать как приказано или стать первым среди убитых. Зная нрав своего хозяина, индиец повиновался, затем пробился обратно к лодке, и через минуту или две лодка с пассажирами уже стремительно неслась вниз по течению, чтобы 18 марта прибыть в Хекоу, где Кроули вместе со случайно встреченным им английским коммерсантом «крепко напились, празднуя успешно завершённое путешествие, которое, с точки зрения людей разумных, представляло собой безумную выходку, с самого начала обречённую на печальный конец…Приключение, при одной мысли о нём повергающее в трепет, оказалось таким же безопасным, как автобусная поездка из Бэнка в Баттерси».

Тот факт, что они избежали несчастного случая, скорее можно счесть везением, чем следствием проницательности Кроули. В течение четырёх зимних месяцев они путешествовали по Китаю, климат которого в это время даже в субтропической, южной части страны характеризуется резким холодом. У них не было украдено ничего ценного, на них не пытались напасть, им не угрожали. Они счастливо отделались от разгневанных кули, и единственными болезнями, которые они перенесли в пути, были расстройство желудка у Кроули, слегка поднявшаяся температура у Роуз, а также недолгая простуда и несварение, случившиеся у ребёнка во время остановки в Юньнаньфу. Хотя в описании самого путешествия Кроули уделяет Роуз мало внимания, в конце этого отрывка она удостоилась большой похвалы от своего мужа. Она показала себя, — писал он,—

идеальной спутницей. После побега няньки некому было помочь Роуз в уходе за ребёнком. Кроме того, многие обязанности по ведению лагерного хозяйства были возложены на неё. Нередко мы проводили в пути более двенадцати часов в день, и условия были по-настоящему тяжёлыми. Мы сталкивались с множеством трудностей — усталостью, холодом, нехваткой еды и общим отсутствием комфорта. Роуз никогда не сдавалась, не жаловалась, никогда не отказывалась от работы, превышающей её собственные обязанности, и не допустила ни одной ошибки. Она была прекрасным, незаменимым товарищем. Даже Экенштайн не проявлял такой потрясающей осведомлённости обо всём на свете и таких превосходных качеств в любом деле. Более четырёх месяцев мы находились вдали от цивилизации, и она не просто стойко выдержала это испытание, но даже расцвела от него. Когда мы начали жить вместе, она была довольно легкомысленной, ветреной женщиной, но, несмотря на хорошее здоровье, физически крепкой всё же не была. Теперь же её душа пробудилась благодаря близкому контакту с живой природой. Её фигура выглядела прямой и гибкой безо всяких корсетов. У неё были гибкие руки и стройные ноги; её глаза блестели жаждой жизни; её лицо светилось радостью и здоровьем, а сердце её ликовало, ожидая появления нового знака нашей нежности друг к другу уже в конце года.

Позднее он добавлял, что Роуз представляла собой «совершенство как Поэтический Идеал, Любовница, Жена, Мать, Хозяйка, Няня, Друг и Товарищ». Это большая похвала. Однако Кроули написал и о том, что Роуз не ценила, а возможно, не была способна понять его магические занятия. По дороге в Юньнаньфу он отметил в своём дневнике: «Р. — мой постоянный оппонент во всех духовных делах. Стоит мне подумать о чём-нибудь подобном, она устраивает скандал». Вполне вероятно, что Роуз была рассержена не столько на его занятия магией, сколько на тот факт, что ей приходилось одной ухаживать за ребёнком где-то в китайской глубинке. Она считала, что Кроули мог бы и отложить на время поклонение своим идолам, а вместо этого помочь ей чем-нибудь как муж.

Из Хекоу семья Кроули на поезде добралась до Ханоя, затем до Хайфона, где поселилась в «Отель дю Коммерс». Кроули купил билеты на «грязный грузовой пароход», нагруженный крупным рогатым скотом и идущий в Гонконг. Дорога была не из приятных. На море штормило, капитан оказался алкоголиком, двигатели корабля вышли из строя, и он дрейфовал до первого порта захода под названием Хоухай, что на полуострове Лэйчжоу. На этом корабле Салама Тантра подвергался расистским нападкам, а от свиней и домашней птицы исходило зловоние.

После суровых условий последних месяцев Гонконг казался уголком роскоши. Кроули поселились в престижном «Гонконг-отеле» на углу Куин-роуд и Де-Вёроуд и начали строить планы. Было решено, что Роуз с ребёнком вернётся в Англию через Калькутту, где заодно заберёт багаж, не взятый с собой в путешествие по Китаю. Вместе с ней в Индию вернётся Салама Тантра. Тем временем Кроули пересечёт Тихий океан и прибудете Калифорнию, откуда поездом доберётся до Нью-Йорка, В Нью-Йорке же он надеялся получить денежную ссуду для ещё одной попытки восхождения на Канченджангу. Гора была, как он считал, «у него в кармане. Средней силы отряд альпинистов настолько же легко может дойти до вершины, как прогуляться по берегу моря». Он рассуждал так, как будто его прошлой неудачи и временной утраты уверенности, отразившейся в письме к Джеральду Келли, не было и в помине.

Когда 3 апреля Кроули снова сел на корабль (на этот раз это было судно «Ниппон-Мару», идущее в Шанхай), у него был тайный план. В Шанхае теперь жила Элен Симп-сон. По прошествии месяцев астральных встреч он хотел увидеть её во плоти.

На протяжении всего путешествия по Китаю Кроули обдумывал совет Беннета по поводу приобретения магической памяти. Кроме того, он был занят переоценкой своего отношения к тем религиозно-философским направлениям, которые изучал. Чем больше он читал, тем больше приходил к убеждению, что любая цепь доводов или аргументов представляет собой замкнутый круг. Дневниковая запись за 19 ноября предыдущего года, которая отражает скорее события магической жизни, чем повседневные события, выдаёт его растерянность:

Я ощущаю в себе полную неспособность разумно рассуждать и жестоко страдаю от этого. Я похож на того, кто годами гордился силой и скоростью своей любимой лошади и вдруг обнаружил, что не только её скорость и сила были иллюзией, но и сама лошадь была игрушечной. Нет никакого выхода — никакого мыслимого выхода из того страшного отчаяния, в которое повергает меня эта ужасная проблема, отчаяния, которое можно вытерпеть лишь потому, что всё, что было до него, — это Тьма Перехода. Однако сейчас дела обстоят хуже, чем когда-либо раньше; я хочу переместиться из А в В, но при этом не только я представляю собой калеку, но и самого пространства не существует. Я должен в полночь явиться на встречу, но не только часы мои остановились: отсутствует самое время… Но несомненно, в свои тридцать лет я ещё не мёртв!

Позднее он так подвёл итог своему растерянному состоянию: «Я проехал вокруг света за восемьдесят дней и, подобно Финеасу Фоггу и Омару Хайяму, вернулся через ту же дверь, из которой вышел. Решение должно быть практическим, а не теоретическим, реальным, а не умозрительным».

Отчасти растерянное состояние Кроули было следствием всего того, что произошло в его жизни со времени неудачной попытки покорения Канченджанги. Эти события повлияли не только на самолюбие Кроули, но и на его философию. Он по-прежнему волновался из-за того, что Тайные Учителя избрали его своим представителем, его беспокоили поиски смысла жизни и необходимость понять, в чём же заключается его судьба. Единственным якорем в этом бушующем море мыслей был для него Айвасс.

Примерно в то же самое время, когда Кроули купил трубку для курения опиума, по дороге из Тали в Юньнань, он пришёл к некоторому разрешению своей ситуации, возможно, благодаря наркотику и, уж без сомнения, под влиянием чтения «Египетских мистерий» Ямвлиха, философа-неоплатоника, жившего в III веке н. э. Достигнутому им состоянию духа он дал название «Аугоэйдес», что по-гречески означает «рассвет». Это состояние он превратил в некую разновидность заклинания, проделываемого им в уме по нескольку раз в день в надежде достичь просветления. Когда это удавалось, Кроули ощущал нечто оде внутреннего освобождения, напоминающего катарсис. Личность Кроули как будто обновилась. Он писал:

Я обнаружил себя в китайской глубинке вместе с женой и ребёнком. Я больше не испытывал любви к ним, мне больше не было интересно заботиться о них так, как я это делал прежде; однако существовал человек, Алистер Кроули, муж и отец, определённого рода-племени, с определённым опытом путешествий по отдалённым уголкам мира; и это была его обязанность дать женщине и ребёнку максимальное количество любви, заботы и защиты. Теперь, когда я осознавал, что он делает, он мог делать это гораздо более эффективно, чем прежде, вследствие чего у него появилась склонность переигрывать, исполняя свою роль.

Начиная с этого момента Кроули посвятит себя той работе, которая была ему поручена: его существование расколется на две части, человеческую и духовную, которую можно также назвать магической.

С несколько прояснившимся умом Кроули принял возложенную на него ответственность распространять учение, полученное им через своего Ангела-хранителя, и всю вторую половину путешествия по Китаю он готовился уединиться для магических занятий. В то же самое время, он снова начал совершать приготовления к проведению. Операции Абрамелина.

Было и ещё одно событие, которое оказало влияние на Кроули. Неизвестно, когда именно это произошло. Возможно, это случилось в конце экспедиции на Канченджангу, сразу, как только он спустился с горы, или во время путешествия по Китаю. Событие заключалось в получении им сообщения от Тайных Учителей посредством Саламы Тантры. Сообщением был сон, который Салама Тантра увидел и пересказал Кроули. В этом сне Кроули принимал меч из рук прекрасной женщины, плывущей в лодке по озеру. Кроули истолковал этот сон в том смысле, что это Айвасс говорит через Саламу, признавая Кроули избранным выполнять приказы Тайных Учителей.

В Шанхае Кроули встретился с Элен Симпсон и посвятил её во все произошедшие с ним события. В первый раз он рассказал ей о том, что случилось с ним в Каире, об Айвассе и о «Книге Закона». Элен, чей интерес к подобным вопросам, судя по всему, возродился, выразила убеждение, что всё это правда, отчасти, к огорчению Кроули, который втайне надеялся, что она отнесётся ко всему скептически и тем самым освободит его от чувства ответственности. В течение двенадцати дней они разговаривали и вместе занимались магией, вызывая Айвасса и разговаривая с ним. Айвасс велел Кроули возвращаться в Египет, но не брать с собой Элен Симпсон, которую он называл Сестрой Фиделис. Точные слова Айвасса, как Кроули записал их, были следующими: «Мне не нравятся ваши отношения; прекратите их! Если вы не сделаете этого, вам придётся служить другим богам. Однако я посоветовал бы вам предаться физической любви, чтобы ваш союз обрёл совершенную форму. Фиделис не станет этого делать, поэтому она бесполезна. Если бы она согласилась, то смогла бы принести пользу». Они решили расстаться, поскольку Элен была влюблена в своего мужа, а Кроули такие же отношения связывали с Роуз.

С чувством некоторого облегчения Кроули покинул Шанхай 21 апреля на борту лайнера «Царица Индии», идущего в Ванкувер через Японию. Путешествие было ничем не примечательно, и Кроули провёл много времени в своей каюте, занимаясь магией. Ванкувер, когда Кроули прибыл туда, не впечатлил его. Скалистые горы показались ему бесформенными; еда оказалась несъедобной; поведение канадцев было «грубым и оскорбительным», а город Торонто представлял собой «преднамеренное преступление против устремлений души и волнений сердца». Во время посещения Ниагары толпа журналистов по ошибке приняла Кроули за кого-то другого, но он всё же насладился красотой и величием водопада. Затем он провёл десять дней в Нью-Йорке, покутив на славу перед отплытием в Ливерпуль на судне «Кампания». Судя по всему, он мало сделал для того, чтобы раздобыть деньги на новую альпинистскую экспедицию или заинтересовать кого-нибудь этим замыслом. 2 июня он достиг берегов Англии, проведя значительную часть трансатлантического путешествия за написанием поэмы под названием «Rosa Coeli» (Роза небес).

Как только корабль причалил, Кроули передали два пи�