Повествование об Атлантиде: ее нравах и обычаях, магических ритуалах и умонастроениях ее жителей, а также достоверный рассказ о так называемой катастрофе, что привела к ее исчезновению.

*   *   *

Множество других стихотворений, эссе и рассказов было написано тем летом [1913 г.]. Особняком среди них стоит «Утраченный континент» — что-то вроде романа, повествующего о цивилизации Атлантиды. Мне иногда кажется, что ему недостает художественной цельности. Временами мне видится в нем фантастическая рапсодия, живописующая мой идеал утопического общества; однако некоторые пассажи представляют собой сатиру на положение дел в нашей текущей цивилизации, в то время как другие содержат намеки на некоторые глубокие магические тайны или предвидения грядущих научных открытий.

«Исповедь Алистера Кроули»

*   *   *

LIBER LI. УТРАЧЕННЫЙ КОНТИНЕНТ

В прошлом году я был избран наследовать достопочтенному К.З.¹, вознамерившемуся умереть, то есть присоединиться к Тем, кто уже на Венере, — в качестве одного из Семи Наследников Атлантиды. Мне было назначено возвестить — в той мере, в какой это будет сочтено возможным, — правду об этой таинственной и утраченной ныне земле. Конечно, ни единому из Семи никогда не доверялось более одной седьмой части мудрости; Семеро же встречались на совете лишь раз в тридцать три года. Однако сохранность этой мудрости обеспечивали связанные взаимно системы «из грезы в истину» и «подготовки через антимоний²». Первая почти что говорит сама за себя; вторая практически непостижима для обычного человека. Суть ее в том, чтобы научить человека быть чем угодно, обучая его быть противоположностью этого. В итоге своем, — мыслят они, — что угодно превращается в свою противоположность, и таким образом противоположность эта достигается незапятнанной трудами ученика и безо всяких ложных о ней представлений, обычно навязываемых на раннем этапе учения.
Я, к примеру, неведомо для себя учился фиксировать все эти наблюдения, ведя беспечную жизнь мотылька. Все впечатления врезались в мягчайший воск моего разума, не доставляя мне ни малейшего беспокойства: ведь бороздка на воске ни в малейшей степени не походит на представляемый ею звук.  Иными словами, я идеально наблюдал, ибо не имел и малейшего понятия, что занят наблюдением. Так, если сосредоточить внимание на своем сердце, оно может внезапно забиться сильнее.
Однако я перейду к описанию нашей страны.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. О РАВНИНАХ У ПОДНОЖИЯ АТЛАСА И О РАСЕ РАБОВ³

Атлас — вот настоящее имя этого архипелага. Называть его континентом совершенно неверно, ибо каждый «дом», или горный пик, на нем был отрезан от своих соплеменников естественными, хотя местами и совсем узкими водными протоками. Африканские Атласские горы — боковой отводок этого хребта. То был подлинный, исконный Атлас, укреплявший весь древний мир своей моральной и магической силой, откуда и произошло имя мифического держателя земного шара. Корень этого слова — лемурийский «тла» или «тлас», то есть «черный», причины чему станут вам ясны в свое время. «А» — приставка женского рода, произведенная от формы, которую принимает рот при произнесении этого звука. Таким образом, «черная женщина» — самый точный перевод, возможный для английского языка; в латыни есть аналог и поближе.
Горы отрезаны не только друг от друга — этими морскими протоками, но и от равнин у их подножия — утесами естественного или искусственного происхождения, сглаженными и подрубленными по меньшей мере футов на тридцать⁴ с каждой стороны, чтобы взобраться на них было невозможно.
Многие поколения труда сгладили эти равнины и сделали их совершенно плоскими. Виноградные лозы и фруктовые деревья растут лишь на верхних склонах, сами же равнины отведены в основном под зерно и под травяные пастбища для стад атласских амфибий. Зерно это принадлежало к виду, ныне уже неизвестному: оно вызревало в морской воде, так что периодические приливы играли там ту же роль, что и разливы Нила в Египте. Деревни стояли на огромных плавучих платформах из пористого камня — нигде на равнинах не росло ни единого дерева, так что древесины там не знали. Населял их тип людей, близкий к современной белой расе. Им не дозволена была никакая пища господ — ни зерно, ни моллюски, водившиеся у берегов в изобилии; питались они лишь тем, что называли «хлебом небесным», который на деле спускали им с гор — это были всевозможные отбросы. Все население обречено было непрерывному и тяжкому труду. Молодые и деятельные ходили за амфибиями, выращивали зерно, собирали моллюсков и — для своих старших — «хлеб небесный», а также обязаны были плодить себе подобных. К двадцати годам они уже считались достаточно сильными, чтобы трудиться на предприятии, где работали бригадами на механизме, сочетавшем черты нашего насоса и топчака, по шестнадцать часов в сутки. Механизм этот снабжал Атлас «ЗРО» ⁵, или «силой», о которой я сейчас расскажу. Любой рабочий, выказавший хотя бы временную слабость, переводился на фосфорную фабрику, где неизбежно умирал в течение нескольких месяцев. Фосфор был для Атласа первейшей необходимостью, но ни в красной, ни в желтой своей форме не использовался, а лишь в третьем аллотропе — сине-черной, или, вернее, фиолетово-черной субстанции, встречающейся только в виде порошка, тоньше осажденного золота и тверже алмаза, в одиннадцать раз тяжелее желтого фосфора, совершенно огнестойком и настолько невероятно ядовитом, что, невзирая ни на какие предосторожности, каждая унция его стоила жизни в среднем двумстам пятидесяти человекам. О свойствах его я поведаю позднее.
Люди эти держатся в совершенно рабском и невежественном состоянии по мудрому совету первого из философов Атласа, написавшего некогда: «Пустой мозг — угроза для общества». В связи с этим он учредил систему умственной культуры, состоящую из двух частей:

1. Масса бесполезных и никак не связанных друг с другом фактов в качестве базиса.
2. Надстройка из лжи.

Пункт первый имел принудительный характер; после него люди принимали второй безо всяких протестов⁶. Язык равнин был простым, но емким. Существительных в нем было немного, глаголов — еще того меньше. «Опять работать» (для просто «работать» особого слова не было), «опять спать», «опять есть», «нарушать закон» (для «опять нарушать закон» тоже не было слова), «прийти снаружи», «найти свет» (то есть, пойти работать на фосфорную фабрику) — вот почти и все глаголы, употреблявшиеся среди взрослых. У молодых людей глагольный запас был еще проще и, вдобавок,   отличался примитивной грубостью. Зато все пользовались необычайно разнообразными прилагательными (как правило, никак не связанными с существительными и потому совершенно бессмысленными) и великим множеством абстрактных существительных наподобие «Свобода» или «Прогресс», без которых ни один высокоразвитый человек не счел бы предложение законченным. Их вставляли в обсуждение самых материальных вещей. «Бессмертный нос картошкой», «непрогрессивные зубы», «сластолюбивая музыка», «реакционные брови» — такие словосочетания были обычны для всех. «Опять есть, опять спать, опять работать, найти свет — вот Свобода, вот Прогресс» — такую пословицу можно было услышать от каждого.
Религией этого народа было протестантское христианство во всей его красе, но с еще большей зависимостью человека от Бога. Они утверждали его догматы в манере одновременно почтительной и страстной, но не сообщая словам никакого смысла. Сексуальная жизнь была для рабочих под полнейшим запретом, любое нарушение каралось высылкой на фосфорную фабрику.
На каждом поле стояла, однако, громадная каменная скрижаль, на одной стороне которой были вырезаны изображения трех стадий жизни — поля, предприятия по добыче Зро и фосфорной фабрики, а на другой — следующие слова: «Чтобы взойти на Атлас — лети!» Под ними серия искусных гравюр наглядно показывала, как овладеть искусством полета. Известно, что за всю историю Атласа ни один человек этими инструкциями воспользоваться не сумел.
Главным страхом этих людей было какое бы то ни было отклонение от привычного. Обозначали его одним-единственным словом, хотя от века к веку слово это менялось. «Колдовство», «ересь», «безумие», «невоспитанность», «половые извращения», «черная магия» — вот основные формы, которое оно приобретало за последние четыре тысячи лет владычества Атласа.
Чихание, безделье, улыбка считались крайне подозрительными. Любое прекращение речи, даже на мгновение, потребное для вдоха, — чрезвычайно опасным. Но хуже всего было желание побыть одному. Соседи тотчас хватали правонарушителя и либо убивали на месте, либо отводили на фосфорную фабрику, откуда выхода уже не было.
Обычаи их были невообразимо отвратительны. Основными способами отдыха им служили изобразительное искусство, музыка и театр, в которых они демонстрировали достижения, не уступающие шедеврам Генри Артура Джонса, Пинеро, Легара, Джорджа Дэнса, Люка Филдса и Томаса Сиднея Купера⁷.
О медицине они самым счастливым образом не имели понятия. Жизнь на свежем воздухе в этом ровном климате давала породу сильных юношей и дев, а первые же симптомы болезни у рабочего считались угрозой его эффективности и определяли его на фосфорную фабрику. Заработная плата была неизменно высокой, а поскольку никакой торговли не было, даже алкоголем, на который налагался строжайший запрет, каждый экономил все свои средства и умирал чрезвычайно богатым. По смерти все сбережения возвращались обществу, и в налогах, следовательно, не было никакой надобности. В одежде никто не нуждался и не знал ее, а «хлеб небесный» был «бесплатным Божьим даром». Мертвецов бросали амфибиям. Каждый строил себе хижину из изобиловавшего на равнинах пористого камня. Само слово «дом»⁸ было в ходу лишь на Атласе; рабская раса именовала свои обиталища «ххоклост» (аналог английского слова «home»⁹). Недовольство было совершенно неведомо. В запрете на сношения с иностранными государствами не было никакой необходимости, поскольку их обитатели все равно считались дикими варварами. Людей, высадившихся с корабля, тотчас же перебили бы всех до единого, если бы Атлас допустил их на свои берега. Впрочем, у него были безотказные воспрепятствовать подобным высадкам, что он и делал, — и объяснялось это совершенно иными соображениями, суть которых станет предметом одной из последующих глав.
Такова жизнь на равнинах у подошвы Атласа, и таков характер рабской расы.

ГЛАВА ВТОРАЯ.  О РАСЕ АТЛАСА

В городе, или «доме», который образовывала вершина каждой горы, обитала раса, не слишком превосходившая ростом нашу собственную, но обладавшая не в пример более мощным сложением. Уместным сравнением для низших классов были бы размеры и сила медведя; высший же обладал огромной грудной клеткой и плечами льва и его же поджарыми лядвиями. Подобная сила давала непогрешимую красоту, из которой самый их неумолимый закон делал уродство. Состоял он в том, что любое дитя, в первые семь лет жизни не проявившее каких-нибудь особых черт внешности, отдавали в жертву Богам. Такой особой чертой мог быть сочтен, к примеру, нос выдающегося размера, ладони и запястья неимоверной силы, достойная гориллы челюсть, слоновьи уши — все это гарантировало обладателю жизнь¹⁰, ибо во всех подобных отклонениях от нормы они видели возможность развития расы. И мужчины, и женщины были волосаты, как орангутанги, и чисто выбриты от макушки до пяток. Считалось, что это повышает чувствительность осязания, а, кроме того, служит знаком почтения к «живой Атле», но о последней — в свое время.
Низший класс был малочислен. В задачи его входило надзирать за рабской расой, доставлять яства в пиршественные залы детей и уносить остатки, устанавливать «световые экраны» и обеспечивать продолжение рода посредством вынашивания, рождения и воспитания детей.
Жречество занималось дальнейшим приготовлением Зро, поставляемого заводами, и насыщением его фосфором. Этот класс не имел недостатка в досуге для «работы», о чем речь пойдет позже.
Верховные Жрецы и Верховные Жрицы ограничивались в числе до одиннадцатижды тридцати трех в каждом «доме». Им доверялись величайшие тайны Атласа, а также проведение экспериментов, на которые были направлены усилия каждой воли¹¹.
Цветом кожи атланты разнились чрезвычайно, хотя волосы их неизменно были огненно-каштанового оттенка с синими отблесками. Женщины встречались и белее Афродиты; и смуглые, как Клеопатра; и желтые, как Дацзи¹²; иные — странно синие, словно татуированные лица китаянок; прочие же — красные, как медь. Зеленый, впрочем, был запретным цветом для женщин, а красный не приветствовался у мужчин. Фиолетовый случался редко, хотя ценился высоко: дети этого цвета пользовались особым покровительством Верховной Жрицы.
Но одной частью тела все женщины были черны — той чернотой, с которой ни один негр не сравнится; это обстоятельство и дало имя Атласу. Некоторые авторы абсурднейшим образом относят это на счет избытка фосфора в Зро. Я же замечу лишь, что отметина эта существовала задолго до открытия черного фосфора. Совершенно очевидно, что это признак расы. Именно рождение девочки без этой отметины возвело ее мать в ранг богини и положило конец земным приключениям атлантов, как станет ясно в свое время.
Об этике этого народа достаточно сообщить лишь немногое. Понятие «правильный» они обозначали словом «фф», для произнесения которого воздух выдувался изо рта с одновременным резким движением челюсти слева направо; таким образом, оно подразумевало «спиральную жизнь, противоположную ходу солнца» и, попросту говоря, приравнивалось к понятию «противоположный». «Все сущее неправильно» — таков, по всей видимости, был их главный принцип. Ноги «неправильны», так как носят вас со скоростью всего лишь пяти миль в час; давайте же откажемся от пешей ходьбы; давайте будем ездить верхом. Лошадь тоже «неправильна» в сравнении с поездом и автомобилем; а те, в свою очередь, — в сравнении с «аэропланом». Если бы скорость была главной заботой атлантов, они сочли бы «неправильными» и аэропланы, и все прочее с ними, пока не сумели бы превзойти скорость света.
Любопытнейшие остатки этих законов обнаруживаются в древнееврейской версии египетского свода законов, каковые — естественным для рабской расы образом — были облечены в форму афоризмов.
«Не сотвори себе кумира». Каждое дитя мужского пола по достижении мужества получало себе кумир для поклонения, чудотворного идола, на котором ему затем предстояло вырезaть свидетельства главных свершений этого кумира.
«Помни день субботний, чтобы святить его». Один день из семи всякий атлант отводил для дел, не связанных с главной своей задачей.
«Не прелюбодействуй». Хотя атланты женились, единственным, что им воспрещалось, было соитие с женой.
«Почитай отца своего и мать свою».  Напротив, те почитали детей своих, словно бы возглашая: «Се Бог, сотворил я его по образу своему, по подобию своему» ¹³.
Точно так же было одно и лишь одно-единственное исключение для правила молчания. То было изречение «Имени», произнесение которого — смерть. Слово это постоянно было у них на устах — «Зкрра», схожее со звуком полоскаемого горла. Отсюда, возможно, произошли гэльское «scurr» («говорить») и английское «scour»¹⁴ или «scar», что в ходу в Йоркшире и Пеннинах. «Зкрра» — еще и название «Высокого Дома» и того самого идола, о котором шла речь выше.
Прочие следы можно отыскать в фольклоре, некоторые — в виде суеверий. Так, правильное число участников пиршества — тринадцать: ведь если бы в зодиаке было на один знак больше, год оказался бы на месяц длиннее, а, значит, стало бы больше времени для «работы». Впрочем, возможно, это уже выродившееся толкование, предложенное египтянами. Атланты лучше кого бы то ни было знали, что зодиак — лишь условная схема. Тем не менее, можно утверждать, что Атласа никогда не страшило невозможное. И если бы кто-нибудь сказал: «Дважды два — четыре», — мысль его при этом была бы: «Ну, да, черт его раздери!».
Теперь я дам разъяснения относительно языка атлантов. Третий и величайший из их философов постиг, что речь причиняет больше вреда, чем пользы, и учредил в итоге особый обряд. С тех пор избирали двоих человек из множества для сохранения языка, который, кстати сказать, состоял исключительно из односложных слов, число коих было двести и четырнадцать и каждому из которых соответствовало диакритическое телодвижение, обычно идеографического характера.
Так, чтобы выразить понятие «неправильное», произносили «фф» с движением челюсти справа налево. «Фф» с потиранием лба означало «горячий»; с прикрыванием рта руками — «огонь»; с ударом по горлу — «умереть». Таким образом, каждому «корень» могли сопутствовать сотни жестов-деривативов. Грамматики у атлантов почти что не было: они и без нее схватывали все на лету.
Те два человека удалялись в пещеру на склоне горы, расположенную над самым обрывом, и оставались там целый год, говоря на языке и вырезая свою речь символически на камне. На исходе года они возвращались; старшего приносили в жертву, а младший снова уходил туда вместе с добровольцем, обычно из числа тех, кто желал искупить какую-либо вину, и учил его языку. Во время визита «в дом» он смотрел, не нуждается ли какой-нибудь новый объект в названии, и в случае нужды изобретал таковое и добавлял к языку. Обычай этот сохранялся до самого конца. Остальное население вовсе отказалось от использования речи. Чтобы избавиться от корней, хватило лишь несколько лет практики. Далее они попробовали обходиться без жестов и за восемь поколений успешно преодолели это затруднение, освоив телепатию ¹⁵. Дальнейшие исследования были направлены на овладение действием без размышления; об этом речь пойдет подробно в должном месте. Имелись также и особый «слухачи»: три человека по очереди сидели на самой высокой горе, над «световыми экранами», и поднимали тревогу, если какой-нибудь шум нарушал покой Атласа. По их докладу Верховный Жрец, наделенный исполнительной властью, принимал меры по обнаружению и уничтожению причины шума.
«Световые экраны», о которых шла речь, представляли собой хитрую конструкцию из тонких пластин некоего шпата, полностью отсекавших свет и тепло солнца, но не за счет непрозрачности, а благодаря тому, что мы называем интерференцией. По этой причине прочие излучения солнца, считавшиеся необходимыми для жизни, все же попадали «в дом». Они вызывали величайшие споры. Некоторые считали, что сами по себе эти лучи вредоносны и не должны допускаться внутрь. Другие ратовали за то, чтобы экраны работали и при лунном свете, а не закрывались, как было принято, на закате. Впрочем, воплотить это новшество в жизнь даже не пытались, поскольку слишком многие из атлантов почитали луну. Третьи жаждали солнечного света, так как цель Атласа (считали они) состоит в том, чтобы достичь Солнца. Однако эта теория противоречила главной аксиоме о достижении чего бы то ни было через его противоположность; ее придерживались лишь низшие классы, в данную доктрину не посвященные.
«Дома» Атласа были высечены прямо в скалах при помощи Зро седьмой ступени. Стены их, невероятно прочные, были высоки и глаже стекла, а полы — весьма грубы и почти повсеместно разбиты (по причине, раскрывать которую мне не дозволено). Коридоры же везде были настолько узкими, что в них не удалось бы разойтись даже двоим. Когда двое встречались, было законом приветствовать друг друга, объединившись в «работе», а затем разойтись обоим по своим частным делам или же одному пройти над другим. Делалось это намеренно, чтобы при встрече с кем-то из сограждан всякий тотчас вспоминал о своем долге перед Атласом.
Пиршественный зал детей был обычно очень велик. Привезенная еще первыми колонистами мебель, которой взрослые постепенно отучались пользоваться, не нуждалась в ремонте. Широкий дверной проем распахивался к северу на склон горы, покрытый виноградниками, фруктовыми садами, полями и лугами, где дети проводили время. Ребенка кормили грудью всего три месяца, после чего он уже был в состоянии питаться самостоятельно хлебом и вином, а также мясом домашних амфибий, которых существовало несколько видов: свиноподобные звери, мясом напоминавшие дикую утку; нечто наподобие ламантинов, на вкус как лосось (жир их во всем, кроме текстуры, был подобен черной икре и служил лекарством от всех детских хворей). Третий, предок наших гиппопотамов, был приручен и использовался рабами для подготовки почвы под посевы: он топал по полям, покрытым морской водой, и оставлял глубокие ямы, в которые затем и сажалось зерно. Мясо его напоминало медвежатину, но было нежнее. Упомянем также о великом множестве черепах, о гигантских устрицах и огромных морских крабах, о некоей разновидности осьминогов, из которых получался питательный и изысканный суп, и о бесчисленных моллюсках, тоже попадавших на стол. В протоках кишели косяки мелкой ядовитой рыбы¹⁶ , укус которой приводил к немедленной смерти человека. Из-за этого сообщение между островами любым путем, кроме как по воздуху, оставалось невозможным, поскольку гиппопотамоподобный зверь, хотя и был невосприимчив к яду, плавать не умел.
О спальных палатах я расскажу подробнее, когда речь пойдет о Зро.

Перевод: Алекс Осипов