Книга II Подмостки Храма Царя Соломона и десять великих Опор, которые установлены между Колоннами Смерти и Жизни.

КОЛОННА МРАКА

Одержимый химерой разума, затерявшийся в лабиринтах своего воображения, человек блуждает в порожденных им мечтах, лениво принимая либо пылко отвергая их, но всегда в поиске недосягаемой свободы, силы, которая бы освободила его от оков глупости и невежества мыслей.

Ничто не удовлетворяет его, ничто не доставляет удовольствия; если он не плачет – он смеётся, если он не смеётся – он плачет; он жалуется и восхищается, презирает и, наоборот, оскорбляет и обливает грязью, любит и ненавидит – всё у него изменчиво. Все дальше от стабильности он воет на луну – как собака в басне, глядя на своё отражение в реке иллюзий, теряет всё, чем обладает, тщетно пытаясь постичь.

Раб своей тирании, пронзительно крича под ударами своей плети, всё выше он воздвигает мрачные стены своей тюрьмы, всё громче он кричит «свобода»: свобода – когда он страстно желает, скорбит и борется – свобода совершить прыжок в ядовитое болото и погрязнуть. Если он землевладелец, он хочет всё больше полей; если он врач – всё больше пациентов; если священник – спасти больше душ; если солдат – больше стран завоевать; если судья – повесить больше презренных. Если он получает «больше», он жалуется – потому что этого «слишком много»; если он не получает это, он продолжает ворчать и жаловаться. И чем больше он ворчит и жалуется, тем больше он становится рабом, считая себя более свободным.

Родившись, он был бережно пеленован в лохмотья Обычая, убаюкан в колыбели Общины и вскормлен кислым молоком вероучения. И как с человеком, так и с нацией, с одним или с множеством, все обучены следовать по пути внутри жёлоба, подобно воде в канализации или водосточной канаве, которая течёт неприметно между рыбацкой лодкой и дном, незаметно исчезая.

Иногда жёлоб засоряется, накапливается слишком много нечистот, отвергаются все принятые способы очистки. Тогда начинается потоп – революция – грязный беспредел; но вскоре нечистоты вымываются и покорно стекают в обычную водосточную канаву тем же старым простым способом, между той же рыбацкой лодкой и дном до тех пор, пока новые нечистоты не засорят жёлоб и не принесут еще больший вред. «Так бегут мои мечты», и современный человек рисует в своей канализации картины Бога в тихой и всемогущей Сточной Трубе, где Бог вечно ходит с лопатой, ковшом и граблями, поддерживая чистоту водосточной канавы и безопасные условия в канализации. Когда же случается, что водосточная канава засоряется и канализация издает зловоние, вольнодумец смеется и говорит: «Ты глупец, там нет такого человека»; в то же время Верующий кричит: «Мой бедный, находящийся во тьме, брат, Бог – как огонь очищения, как превосходное мыло».

Сопоставимая с современным человеком вода, которая стекает в канализацию, свирепствующая как горный поток, прорезает свой путь среди холмов и мчится необузданно, но благоразумно к морю. Несомненно, с точки зрения санитарной инженерии канализация более полезна, более разумна, более правильна, чем свирепый поток. Но это грубый утилитаризм морали, утрирование, сливки философии, праздничный пирог религии, и все это полпенни-экономия прожорливой воздержанности, которая должна быть попрана ногами, как тараканы ада, прежде чем Свобода, пусть даже протоплазменная, сможет воплотиться в жизнь.

Лучше быть дикарем, одноногим готтентотом, лучше быть кем угодно, чем воспитанным евнухом, женщиной-плакальщицей в траурной повязке, скорбящей о «покойном муже», пока она может считать полпенни, которые он оставил в карманах своих штанов. Если назревает потоп, позволь ему стать великим, тифоническим, смертельным; не давай возможность другим проходить мимо и восклицать: «В самом деле, мой дорогой, что за нездоровый запах!»

Ребенок дикарей познает мифы своего племени, чистые и красивые; цивилизованный ребенок познает мифы своей нации, испорченные и стадные, в той же степени грубые, в какой они гибкие в племени дикарей. Первобытная молодость проходит через одно великое испытание – борьбу с Природой; цивилизованная – через борьбу с Разумом. Один учится на героических сказаниях своих предков, второй проходит школьные программы, которые, к счастью, всегда на порядок позади идей, которые появились во время его рождения.

Мало из нас кто помнит какие-либо события, случившиеся с нами во время первых двух лет нашего существования, и очень мало – во время последующих двух; значит промежуток нашей жизни от 2-х до 4-х лет – пробел. Возможно в эти годы небытия мы видели вещи, как они есть; однако цивилизация касается нас, и мы всё забываем. Начинается подготовка к серьёзной жизни. Нам дают книги и большая широкая дорога удивительного приводит к узкому правильному пути, который привилегирован и почитаем. Если мы дики – мы непослушны; если легкомысленны – безнравственны; в невинности на материнских коленях мы лепечем десять заповедей, и только сойдя с них мы действительно понимаем, что они значат. Потом приходят зрелость и ответственность, супружество с его удовольствиями и сорока тысячами наказаний, как говорит Гейне.

Наше рождение – знак закона или случая – равнозначные символы Непознанного; рождение, окружение, обстоятельство, положение, условие, образование – всё это в их проявлениях предъявляет свои права на нас, душит нас в своих животных поцелуях. Всё ещё как потоки и водосточные канавы, канализации и реки мы течем, вопим, стремимся вперёд к такому же непознанному морю, из которого мы вышли. Иногда Эволюция насмехается над Этикой – и у нас наводнения, землетрясения и извержения вулканов; иногда Этика насмехается над Эволюцией, и мы превращаемся в искусственный пруд и служащий украшением Серпантин; в другие времена это определяет наше направление и даёт нам хорошее фаянсовое облачение для плавания; тем не менее, каждый из нас когда-либо станет слезой или Мертвым морем, рано или поздно мы возвратимся к вечно неспокойному океану; и там нас вновь будут искать яркие лучи Солнца, безжалостного Бога, который в свирепом соитии вновь и вновь заманивает нас как земных наложниц на своё небесное ложе, чтобы мы оказались вновь разделенными злобным ветрами и нас оплакивали ураганы. Так колесо времени проходит рождение, смерть и перерождение; принимая это, мы приходим в отчаяние и наши слезы омрачают дальнейший путь тучами.

Какая польза делать что-то, если мы как капли воды, разбрызганные между изменчивой властью Солнца, Ветра и Океана? – но, действительно, пути Господни неисповедимы и исконно отыскиваются. Недоступное искушает нас, а крохотные части Бога, видимые нам, становятся для нас самыми свирепыми и – самыми ужасными собакообразными Демонами, которые сбивают нас с Пути. Он всегда рядом, нашёптывая, искушая, насмехаясь, советуя и помогая нам; Он рядом, чтобы привести нас в отчаяние, когда мы сделали всё надлежащим образом; Он надменен, когда мы ошиблись; Он – тот, кто встает перед нами подобно туману, омрачая наш путь или восхваляя нашу цель; но Он не только туча, но и то, что провоцирует огонь – если мы сможем понять Его как Он Есть; О! Мои братья, это ВЕЛИКОЕ ДЕЛАНИЕ.

Почему он делает это и то, если он может делать то и это? – спрашивает Скептик. Потому что у Него есть власть выбирать, — отвечает Верующий. Но человек с Сердцем Бога не думает и не спорит об этом, он чувствует, не делая и не выбирая, он видит, что оба глупца, думая что мудры и обладают совершенным кругом внутри, имеют лишь малые части одного большого круга, и что каждый вообразил себе свою часть как совершенный круг.

Теперь Мистик раскрывает, что его круг, содержащий в себе части, лишь часть большего круга, что он существует в огромном туманном пространстве мириад и мириад малых сфер, которые он ощущает в Реальности одним Великим Океаном, если он может представить их единым целым.

Каждый уровень над ним – его Наивысшая цель всего существования.

Обладая одной малой сферой, его цель – объединить ее с другой или другую с его; не две других, не в одно целое, но только в Одну Другую. За время бытия, пусть это появится как если бы было инициацией всё время, Одна Другая – Бог, а Истинный Бог – Омега своего желания, а всё другое – демоны, которые искушают и обольщают.

Прежде чем ты станешь Богом, ты станешь Богом Самого Себя, который в Реальности – Искуситель, Сатана и Принц Тьмы. Он, облекаясь в блестящие одежды Времени и Пространства, шепчет тебе на ухо: «Миллионы и миллионы и миллионы вечностей – как ничто для меня; тогда как ты, ты, малая пылинка, танцующая в моем сиянии глаз, надеешься познать меня?». Так Бог в начале приходит к нам и подобно старой ведьме в «Золушке» рассыпает перед нами бесчисленные зерна чечевицы, чтобы мы сосчитали, — приступай! и вскоре ты обнаружишь, что оставил кухню мира позади себя и вошёл в околдованный Дворец «По ту сторону».

Это очень трудно и сложно в начале; это весьма схоже с человеком, который выходит незнакомой дорогой в столицу своей страны и приходит к высокой горе, где собирает всё на бесконечных её склонах.

«Слишком высоко взбираться», — скажет маленький человек; «это очень красиво, но я вернусь и найду другую дорогу».

«Я уверен, что это слишком долгое путешествие», — скажет второй; «я не могу позволить себе этого. Я тоже вернусь».

«Здесь нет проводников», — скажет третий; «как глупо покорять такую вершину!»

«Я недостаточно силен», — скажет четвертый. «У меня нет карты»… «Моя работа не позволяет мне»… «Моя жена против»…

Так Бог входит в сердце человека в тысяче различных форм и нашёптывает, как он нашёптывал Еве в Райском Саду и Аврааму в Мории.

Но сильный человек пополняет свой кошелёк; наполняет пороховницу, надевает бурдюк, берёт трость и выходит в Великое путешествие к Вершине Горы Бога, любопытно коснуться и ужасно рассказать – на всем протяжении волшебного пути Сатана следует за ним в виде собаки-ищейки, нашёптывая ему с правой стороны.

Сейчас его одолевает одиночество, он замёрз, он голоден, его мучает жажда; на горизонте он заметил вершину – это только хребет, и с него он видит хребет за хребтом в их бесконечной последовательности. Он старается, вновь вершина – нет! только другой хребет и мириады других за ним. Тысяча бесов вселяется в него, тысяча собак-ищеек упрашивают его вернуться – комфорт, дом, дети, жена; тогда он говорит себе: «Какой я глупец!».

Такие люди говорят громко и бьют в барабаны собственной значимости в ушах всего человечества. Далее многие возвращаются и сползают в долину иллюзий разума, куда более благонадёжную, где гораздо интереснее читать о восхождениях на горы, чем достигать их, большинство погибает на обратном пути: чем выше ты поднялся на великую гору, тем труднее вернуться.

Пробирайся, а когда твои ноги трясутся и подгибаются, ползи, ползи на четвереньках, сожми зубы и скажи «Я ЖЕЛАЮ!»; только выше, и выше, и выше! И позади тебя неутолимо следует старая серая собака, дышащая соблазном; наполненная ловкостью, хитростью и обманом, страстно желая сбить тебя с пути, она готова сопровождать тебя обратно. И сейчас так сильно давит одиночество Горы, что общество собаки становится соблазном для тебя, ты чувствуешь доброжелательность, сопротивляясь ей, горя надеждой, что собака продолжит соблазнять тебя, что ее соблазн и ее фальшивые слова лучше, чем молчание. Это случается только высоко-высоко на горном склоне, некоторые говорят, что не так далеко от вершины; но осторожность! на каждом переходе – великая пропасть, и те, кто оглядывается на собаку, могут случайно оступиться и сорваться, а дно пропасти – долина, из которой они вышли.

Отсюда всё – мрак, и нет дорог, ведущих странников, и ищейка не заметна, потому что ночные тени скрывают все. И как может кто написать о том, что дальше? Те, кто поднялся так высоко и вернулся, потому что во мраке ничего не видно, хранят молчание. Но есть одна притча, которая рассказывает как собака, нашёптывая человеку на протяжении всего его рискованного путешествия, уничтожила его на вершине Мистической Горы; и как эта Древняя Собака (DOG) была в действительности Богом Самого Себя (GOD).

СЛУЖИТЕЛЬ

Прежде чем перейти к событиям Великого путешествия Брат П., в течение 6 лет которого он путешествовал по свету в поиске тайных знаний, необходимо упомянуть, пусть и кратко, обстоятельства, которые привели его к Ордену А.А.

Потомок древнего рода, который появился на свет несколько дней спустя 56 Равноденствия и перед Равноденствием Богов, он был взращён и воспитан в вере Христа одной из самых строгих сект из множества направлений Христианской Церкви. Не успел он произнести даже самые первые звуки детства, как начались его мучения.

С детства он боролся с холодным мраком своего окружения; в юности, когда он рос, развивался, несправедливость грубого обращения необузданной и жесткой рукой обрушилась на его голову. Потом пришла молодость, и имя Бога превратилось в проклятие, и силуэт Иисуса во мраке Голгофы превратился в холодный и отвратительный ужас, который подобно вампиру высосал радость молодости; когда внезапно одной летней ночью он вырвался от вампиров, терзавших его, отбрасывая подлые условности жизни, отвергая законы его земли, сомневаясь в угасающей религии детства; он разломал, подобно сгнившей ветке, червивые условности бесплодной и лицемерной цивилизации, в которой он вырос и устремился в дикую и красивую страну, расположенную спутанным клубком, подобно голове с взъерошенными волосами, к северу и северо-западу Англии. Там он узнал в шепоте ветра и у мечтающих звезд, что жизнь не была всецело проклятием, и что каждую ночь она умирает в руках зари.

Но его свобода была не продолжительна; и, хотя он был вновь заключен в тюрьму, из которой бежал, он познал свою силу; новая жизнь влилась в него подобно великому пенящемуся морю и опьянила его красным вином свободы и бунта – канул вызов его молодости, отныне он будет бороться за свою зрелость, да! И за зрелость Мира!

Тогда раздались звуки трубы; битва действительно началась! Борясь решительно, он сорвал с себя саван испорченной веры, как гнилые полотна мумии. С дрожью на губах и глухим от негодования к неправде мира голосом, он проклял имя Христа и шёл к вратам Ада, выпустив злых духов преисподней; именно так человечество могло узнать, что сострадание не умерло.

Но сумасшествие прошло – как тёмные тучи перед дыханием пробуждающейся зари; осознание своей собственной правоты, зрелости, силы, целеустремленности было наполнено бьющими амбициями молодости. Мы обнаружили его с неосознанно вложенным в ножны кроваво-красным мечом и раздувающим пламя и дым от треножника жизни, метающим перед покровами и ужасами Незнания стрелы разума, старательно отыскивая предзнаменование и знаки в пыльных томах прошлого и в древней премудрости давно забытых дней.

Углубившись в поэзию, философию и науку, вдали от общего жребия и уже поэт сияющей надежды, он внезапно является из темноты, подобно непознанной пророческой звезде и, переворачивая столы и стулья школы, сопротивляясь их учительским наставлениям, совершает побег из глупой обители запятнанного учения и диалектических догм; он ищет то, что ещё не отыскал в свободе, которая в юношеском рвении заставляет его жить, но уже вдали от лабиринтов и остроконечных крыш города педантов – его школы, дома, тюрьмы.

Затем пришло великое пробуждение. Приближался полуночный час последнего дня года, когда старый сменяется новым. Он ехал верхом, восхищаясь в темноте покровом невыразимых словами мыслей. Звон отдаленной колокольни отбивал последнюю четверть уходящего года; рассыпчатый снег, вздымаемый дыханием пронзительного морозного ветра, подобно змее проползая сквозь ограды и деревья, призрачно кружился в дрожащем, серебряном лунном сиянии.

Но мрачными были его мысли, так как мир покинул его. Свобода, которую он искал, была совсем не та, которую он обрёл. Кровь струилась из его глаз и катилась капля за каплей на белый снег, где вырисовывала на чистой поверхности имя Христа. Около него пролетали огромные летучие мыши и ястребы, чьи лысые головы были покрыты запекшейся кровью. «О, мир, мир… слабость мира». И амбровый свет клубился вокруг него, полный страха покров мучительных мыслей раздирал на части, голоса ангелов пели ему. «Мастер!» – кричал он. «Я нашел Тебя… О серебряный Христос…»

И всё обратилось в Ничто… ничто…. ничто… ничто…; и сумасшедшая лошадь понесла его в ночь.

И он решил достичь своей мистической цели, которую он видел и которая казалась ему столь близкой; и которая оказалась такой далёкой.

В первом томе дневника мы видим его глубоко погруженным в изучение Философии Алхимиков. Углубляясь в Парацельса, Бенедикта Фигулуса, Евгемия и Эвенаеуса Филалета, он искал Алхимический Азот, Католикон, Сперму Мира, Универсальный Эликсир, включающий в себя все лекарства и первопричины всех веществ. В агонии и радости он пытался связать летучесть и непостоянство, трансмутировать бесформенный человеческий род в двойственного ребенка Креста Света, чтобы создать Совершенного человека. Фладд, Бонавентура, Луллий, Валентин, Фламель, Джебер, Плотин, Аммоний, Ямвлих и Дионисий – все были уничтожены жадностью и голодом, порождёнными молодостью; но это был не конец.

«Сейчас же, мастер, передохни немного» – не кто-то иной!
(Предосторожность усилена, с каждым шагом путь становится всё более узким!)
Уже не разум в беспокойстве возобновит изучение, но (разум) – более новый чем сперва,
Свирепый как дракон,
Он (с текучей душой в тайной жажде)
Присосался к графину… «

Погружаясь в мрак трансцендентальной физики, он искал великое пресуществление; наугад, в излишестве энтузиазма, он оставил широкую дорогу долины и пробивался по горной тропе к самой последней вершине, сверкающей камнем мудрости, к открытию «Сокрытого Ока» – разрушителя Тьмы.

Он, кто поимел двухпенсовой клизмой Парацельса или шестипенсовый репринт Раймонда Луллия, не глупец, нет, нет; ничего возвышенного; но попросту вошь, которая, потворствуя сама себе, ползает в седой бороде Геккеля и в скудных волосах Спенсера, всасывая псевдонаучную кровь со страниц ежемесячных журналов и декларируя всё за пределы рациональной кучи дерьма вши, чтобы выглядеть странно и невероятно.

Алхимик хорошо знал различие между кухонной печкой и Гераклитовой печью, между водой в его ванне и «водой, в которой не намокают руки». Правда, много «болтовни» было написано о бальзамах, эликсирах и крови, которая легко может быть впитана разве что только новичками в Алхимии из самых пылких работ, равно как и бартовские студенты могут подчеркнуть волосоукрепляющие памфлеты и угревыводители в лекциях и эссе Листера и Мюллера.

Таким образом в безумии, в возрасте 22 лет, П. пустился на Поиски Философского Камня.

Visita Interiora Terrae Rectificando Invenies Occultam Lapidem Veram Medicinam (Посетив внутренности Земли и очистившись, обретёшь Тайный Камень, истинное Лекарство); это и есть настоящее лекарство душ; так П. отыскал универсальный растворитель VITRIOLUM, и уравнял семь букв в VITRIOL, SULPHUR (Сульфур, Сера) и MERCURY (Меркурий, Ртуть) с алхимическими силами семи планет; низвергая в осадок СОЛЬ четырех элементов – Subtilis, Aqua, Lux, Terra; и смешивая Flatus, Ignis, Aqua и Terra, воспламенил их крестом Сокрытой Тайны и воскликнул «Да будет Свет!»

Молодость нетерпеливо сделала шаг, и к лету 1898 года мы нашли
П., погружённого в полемику с мистиками и пьющего из белой тайной чаши мистерий вместе со св. Джоном, Бёме, Таулером, Экхартом, Молиносом, Леви и Блейком:

«Ринтра ревёт и колеблет его огни в тяжёлом воздухе,
Голодные тучи качаются в глубине…»

Ненасытный, он продолжал, жаждая знаний непознанного; и в его борьбе за миллион он упускает единство, и переполняется хаосом во мраке Иллюзии. С безоблачного неба Мистицизма он бросается в адский мрак на крыльях мысли: «Огненные края, горящие волосы, воспламенились подобно погружающемуся солнцу в западное море», и сейчас мы находим его в Гоэтическом королевстве чародейства, колдовства и адской некромантии. Летучие мыши пролетают мимо нас так близко, что мы слышим их безумные крики к свету и знанию: «Духовный гид», и «Керубический странник», раздаётся в стороне «Арбатель» и «Семь тайных молитв». Поспешно переворачивающий страницы, сжигающий множество свечей и… — Ключ Соломона на время отложен в сторону, вместе с Гримуарами и ритуалами, талисманами и девственными пергаментами; древние книги Каббалы лежат открытые перед ним; вспышка бриллиантового огня, подобно серебряной рыбе, перепрыгивающей из темных вод моря в звёздный свет, будоражит его и исчезает; ибо он открыл «Книгу Скрытой Тайны» и прочитал:

«В начале там был равновесный лик, созерцавший не лик»

Слова: «Yehi Aour» трепетали на его губах; хаос бытия, казалось, сотрясал себя в форму – огромную и ужасную; но время не подошло, и дыхание зарождающегося нового мира выхватило эти слова из его полуоткрытого рта и возвратило во мрак, откуда они были провибрированы. (В это время П. следует жизни отшельника на швейцарском глэтчере вместе с тем, хотя он тогда и не знал, кому было предназначено то и дело передавать ему мудрость Великого Белого Братства. Его мы встретим далее под инициалами Д.А.)

С середины лета до начала осени дневники молчали, исключая одно вступление «Встретил некоторого Мистера Б. – алхимика (далее упоминается как Брат Ц.С.), который хоть и не был особо важным сам по себе, был предназначен привести к другой встрече, которая изменила все направление движения П., и ускорило его продвижение к Храму, который до настоящего времени находился в чёрной земле исканий – в горах хаоса, что были вокруг».

Огромная кладовая кабалистического учения Кнорра фон Розенрота, казалось, держала П. до осеннего равноденствия, когда Мистер Б. представил его мистеру Ц. (далее, как мы его увидим, Брата В.Н. Ордена Золотой Зари). Эта встреча оказалась крайне важной (что будет описано в следующей главе). Под влиянием С. П. отдалился от фон Розенрота и погрузился в «Книгу Священной Магии мага Абра-Мелина».

Время перерождения приближалось, духовное возрождение почти свершилось, и так мало удивительного, что мы находим П., подобно Св. Августину, оплакивающего свои плотские поиски и рыдающего: Я, Господь, блуждал подобно заблудшей овце, тревожа Сознание в поисках Тебя во вне, когда Ты был внутри меня. Я измучил сам себя, отыскивая Тебя вовне, а Твоя обитель во мне, если только я желаю Тебя, жажду Тебя. Я обошел Улицы и Площади города этого Мира, отыскивая Тебя; и я не нашел Тебя, потому что напрасно я искал вовне Того, кто был внутри меня.

© Перевод — Sr. Lux, редактура — fra Aumgn, 2006.