Из переписки

Гильберту Эллиоту Минто

Дорогой сэр, из образца (sample), который я Вам переслал, Вы должны понять, что героем «Диалогов» я сделал Клеанта. Что бы Вы ни придумали, дабы усилить данную сторону аргументации, меня это вполне устроит Любой склонностью, которая, по Вашему мнению, у меня имеется к другой стороне, я проникся вопреки своей воле. А не так давно я сжег старую рукопись книги, написанную мной, когда мне не было еще двадцати лет; в этой книге страница за страницей отражалось постепенное развитие моих мыслей по данному вопросу. Началось это с тревожных поисков аргументации для подтверждения общепринятого мнения. Сомнения возникали и рассеивались, вновь возникали и вновь рассеивались; это была непрекращающаяся борьба неустанного воображения со склонностью и, может быть, с разумом.

Я часто думал, что лучшим способом сочинить «Диалоги» был бы тот, при котором два лица, имеющие различные мнения по какому-либо из важных вопросов, попеременно описывали бы разные позиции в споре и давали ответы друг другу. Таким путем можно избежать той грубой ошибки, когда в уста противника не вкладывается ничего, кроме вздора, и в то же время сохранить различие в характере и духе, благодаря чему весь спор должен выглядеть более естественным и ненарочитым Если бы мне посчастливилось жить недалеко от Вас, я взял бы на себя в «Диалогах» роль Филона, которую, по Вашему признанию, мог бы исполнить довольно естественно. А Вы бы не отказались сыграть роль Клеанта. Полагаю также, что мы оба могли бы прекрасно владеть собой, но только Вы не достигли полной философской беспристрастности по этим вопросам. Какая же опасность может возникнуть когда-либо от умения аргументировать и ставить вопросы? Наихудший спекулятивный скептик, которого я когда-либо знал, был куда лучше самого набожного святоши и фанатика. Я должен также сказать Вам, что такого же образа мышления по данному вопросу придерживались и древние. Если человек делал своим призванием философию, то, какой бы ни была его секта, в его жизни и нравах всегда рассчитывали найти больше праведности, нежели в нравах невежественных и необразованных людей. Кстати, у Аппиана2 имеется замечательный отрывок по данному поводу. Историк отмечает, что, несмотря на установившееся благоприятное отношение к образованию, кое-какие философы, которым была вверена неограниченная власть, все же очень сильно злоупотребляли ею; и он приводит в качестве примера Крития, самого зверского из тридцати [тиранов], и Аристона, который правил Афинами во времена Суллы. Но по выяснении вопроса я обнаруживаю, что Критий был явным атеистом, а Аристон эпикурейцем, что составляет очень небольшую разницу или вовсе никакой. И все же Аппиан удивляется их коррупции, как если бы они были стоиками или платониками. Современный фанатик полагал бы, что коррупция [здесь] неизбежна.

Я бы хотел, чтобы аргументация Клеанта3 могла быть исследована так, чтобы она предстала как вполне соответствующая правилам и систематическая. Я боюсь, что склонность ума к ней, за исключением того случая, когда бы она была столь же сильной и всеобщей, как склонность верить в наши чувства и опыт, все же сочли бы сомнительной основой. Здесь я хотел бы прибегнуть к Вашей помощи: мы должны постараться доказать, что эта склонность в какой-то мере отличается от нашей склонности видеть в облаках сходство с человеческими фигурами, в Луне находить сходство с человеческим лицом и обнаруживать человеческие аффекты и чувства даже в неживой природе. Такую склонность можно и должно контролировать, и она никогда не способна составить законное основание для согласия.

Примеры, которые я выбрал для Клеанта, я считаю довольно удачными, и замешательство, в котором я представляю себе этого скептика, кажется мне естественным. Но si quid novisti rectius, etc 4.

Вы спрашиваете меня, если идея причины и действия является не чем иным, как идеей близости (Вы хотели сказать: постоянной близости или постоянной связи), то хотелось бы знать, откуда берется та дальнейшая идея причинности, против которой Вы возражаете?

Этот вопрос уместен. Но полагаю, что ответил на него. После постоянного соединения мы ощущаем легкий переход от одной идеи к другой и связь в воображении. И так как для нас является обычным делом переносить наши собственные ощущения на объекты, от которых они зависят, то мы прилагаем это внутреннее чувство к внешним объектам.

Если ни в одном примере причины и действия не обнаруживается никакой связи, но лишь повторение подобного, то Вам придется вновь обратиться к помощи данной теории.

Мне жаль, что наша переписка должна была привести нас к этим абстрактным рассуждениям. Последнее время я очень мало думал, читал и писал об этих старых вопросах. Все мое время занимали темы морали, политики и литературы, и все же я должен признать, что другие темы более интересны, важны, занимательны и полезны, чем какая-либо геометрия, которая более сложна, чем Эвклидова. Если для того, чтобы дать ответ на возникшие сомнения, следует создавать новые философские принципы, то не являются ли сами эти сомнения весьма полезными? Не следует ли их предпочесть согласию, вытекающему из слепоты и невежества? Надеюсь, я смогу разрешить свои собственные сомнения. Но если бы я не смог сделать это, нужно ли этому удивляться?

Желая придать себе важный вид и высказаться напыщенно, не мог ли бы я заметить, что Колумб не завоевал империй и не основал колоний? Если я не так хорошо распутал узловой вопрос в тех последних бумагах, которые я Вам послал, как это, может быть, я сделал в предыдущих, то уверяю Вас, что так произошло не по недостатку доброй воли: просто-напросто одни предметы легче, чем другие. В одни времена исследования и изыскания удаются лучше, чем в другие. Все же я могу прибегнуть к si quid novisti rectius. Это не для того, чтобы сказать Вам комплимент, но из действительного философского сомнения и любопытства […]

Ваш самым искренним образом Д. Юм. Найнуэллс под Бервиком, 10 марта 1751 г.

Ρ S. Если Вы согласитесь помочь мне поддержать [позицию] Клеанта, то я думаю, что Вам не следует идти далее 3-й части. В самом деле, во 2-й части он признает, что все наши заключения основаны на сходстве действий природы с обычными действиями ума. В противном случае они должны представляться сплошным хаосом. Единственное затруднение составляет вопрос, почему другие несходства не ослабляют этого довода. Действительно, из опыта и ощущений вытекает, кажется, то, что они не приводят к такому ослаблению упомянутого довода, какого мы естественно могли бы ожидать.

Чтобы разрешить эту трудность, очень желательно было бы иметь соответствующую теорию […]

[Джону Стюарту}

[…] Позвольте сказать Вам, что я никогда не утверждал столь нелепого положения, а именно что какая-либо вещь может возникнуть без причиныв; я утверждал лишь, что наша уверенность в ошибочности такого положения исходит не от интуиции и не от демонстрации, а из другого источника. Ибо я утверждаю, что такие положения, как Цезарь существовал, • существует такой остров, как Сицилия, не имеют ни демонстративного, ни интуитивного доказательства. Сделаете ли Вы вывод, что я отрицаю их истинность и даже несомненность? Существует множество разных видов достоверности (certainty), и некоторые из них удовлетворяют ум, хотя, может быть, и не так регулярно, как демонстративный вид.

Когда здравомыслящий человек неверно понимает то, что я имею в виду, я, признаться, сержусь, но лишь на самого себя за то, что выразил свою мысль столь неудачно, что дал повод для этого ошибочного понимания.

Чтобы Вы видели, что я никоим образом не стесняюсь признать свои ошибки в аргументации, я признаю (а это несравненно более существенно) очень большую ошибку и в поступке, а именно в том, что я вообще опубликовал «Трактат о человеческой природе», книгу, посредством которой я стремился внести новое во все самые высокие области философии и которую я создал, когда мне не было еще 25 лет. Прежде всего позитивный дух, который преобладает в этой книге и который можно приписать главным образом пылу юности, настолько мне неприятен, что у меня [теперь] не хватает терпения ее пересмотреть (review). Но какой успех могут иметь те же доктрины, лучше поясненные на. примерах и лучше выраженные, ad hue sub judice lis est7.

Эти доводы были изложены, перед миром, и некоторые философы к ним прислушались. Я готов поучиться у общественности, хотя человеческая жизнь столь коротка, что я потерял надежду когда-либо увидеть решение вопроса. Я хотел бы всегда ограничиваться более простыми областями знания, но избавьте меня от подчинения избитым решениям, будь они выражены хоть на древнегреческом […]

Февраль 1754 г, Адаму Смиту9

[…] Полагаю, что я уже писал Вам о книге Гельвеция «Oe 1’Esprit». Она стоит того, чтобы Вы ее прочитали, однако не ради ее философии, которую я ценю невысоко, но как приятное литературное произведение. На днях я получил от него письмо, в котором он сообщил, что мое имя: у. него в рукописи упоминалось значительно чаще, но цензор книги в Париже заставил его вычеркнуть 9.

Вольтер недавно опубликовал небольшое произведение под названием «Candide, ou I’Optimisme». Оно преисполнено веселой нечестивости и по сути дела представляет собой сатиру на провидение под видом критики системы Лейбница 10. Подробности о ней я еще Сообщу Вам […]

Царство умного человека — его собственная душа. И если когда-либо он обращает внимание на что-либо еще, дан это на

Суждения лишь немногих избранных людей, свободных от предрассудков и способных изучить его труд.

Ничто поистине не может служить более сильным доказательством ошибочности мнения, чем одобрение со стороны многих (multitude); Фокион «, как Вам известно, всегда подозревал себя в какой-то ошибке, когда ему рукоплескало простонародье […]

Лондон, 12 апреля 1759 г.

[Бенджамину Франклину]

Дорогой сэр, приношу огромную благодарность за то, что Вы были столь любезны и не забыли мою просьбу, а также за точное описание Вашего способа защиты зданий от молнии.

С Вашего позволения я сообщил его нашему Философскому обществу 13. Оно поручило мне обратиться к Вам с просьбой предоставить этот материал в его распоряжение, с тем чтобы обогатить им первый же сборник, который предполагается опубликовать. Согласно установленному в обществе порядку, после того как документ всеми прочтен, он передается одному из членов общества, который на следующем заседании должен зачитать свои замечания в связи с этим документом. Ваш материал был передан нашему коллеге м-ру Расселу14, не отличающемуся быстротой в выполнении дел; только на этой неделе он дал свои замечания. Это и послужило причиной того, что я с таким запозданием выражаю свою признательность в ответ на Вашу любезность. В замечаниях м-ра Рассела помимо заслуженной похвалы по адресу Вашего изобретения были высказаны лишь два предложения по его усовершенствованию. Одно из них состоит в том, чтобы в домах, где дождевая вода стекает с крыши через свинцовую трубу, использовать этот металлический предмет в качестве проводника к электрическому огню и тем самым сократить расходы на изготовление нового устройства. Другое — в том, чтобы протянуть проволоку вниз к фундаменту дома и оттуда отвести ее под землю на глубину, необходимую для обеспечения большей безопасности от несчастных случаев. Я счел нужным передать Вам обе идеи этого столь изобретательного человека, с тем чтобы Вы могли воспользоваться ими в случае, если найдете их достаточно обоснованными.

Письмо Ваше я отправил лорду Марешалу1В; он также сочтет себя весьма обязанным Вам. В настоящее время Его Светлость сильно занят улаживанием спора о вечности адских мучений, который привел в смятение маленькую республику Невшатель 1в. Я осмелился рекомендовать Его Светлости по возможности сократить эти муки и позволил себе выразить данную просьбу, воспользовавшись Вашим именем и говоря от него, как и от своего. Я сообщил ему, что поскольку мы приложили так много стараний, чтобы защитить его самого и его подданных от небесного огня, то они должны по меньшей мере оградить нас от адского огня. Милорд, будучи в Англии, рассказал мне, что прусского короля сначала нельзя было убедить счесть этот теологический спор важным делом, но вскоре, учтя поднявшуюся там неразбериху, тот пришел к заключению, что такими делами пренебрегать не следует.

Воистину никогда еще святой синод не выглядел более смешным, чем теперь, когда его члены терзают друг друга, имея судьями спора прусского короля и лорда Марешала, который будет осмеивать все то, что этим святым людям кажется заслуживающим рвения, страсти и вражды (animosity).

Я весьма сожалею, что Вы намерены скоро покинуть наше полушарие. Америка посылала нам много хороших вещей: золото, серебро, сахар, табак, индиго и т. д. Но Вы первый философ и воистину первый великий писатель, за которого мы выражаем ей свою признательность. Это наша оплошность, что мы не удержали такого человека. Это свидетельствует о том, что мы не согласны с Соломоном, считавшим, что мудрость дороже золота, ведь мы стараемся никогда не возвращать ни унции золота, которая однажды попала в наши руки.

Вчера я виделся с нашим другом сэром Александром Диком 17. Он просил меня передать Вам свой привет. Все мы с большой досадой думаем о том, что вы перебираетесь в Америку, и, быть может, нам никогда не придется увидеться с Вами вновь.

Но никто, дорогой сэр, не сожалеет об этом больше, чем Ваш самый любящий и покорный слуга.

Давид Юм. Эдинбург, 10 мая 1762 г.

Об авторе Дэвид Юм

(англ. David Hume; 7 мая (26 апреля по старому стилю), 1711 года Эдинбург — 25 августа 1776 года, там же) — шотландский философ, представитель эмпиризма и агностицизма, предшественник позитивизма, экономист и историк, публицист, один из крупнейших деятелей шотландского Просвещения.