ПРЕЛЮДИЯ

Видит Уртоны дщерь тенистая Орка в крови.
Носит ему еду четырнадцать пламенных солнц.
Кормит она его: в железном кувшине питье,
В чаше железной яства; косы царевны темны;
Пламенем полн колчан — в руке у нее, под рукой —
Лук окаянной ночи, стрелы смертельны — и все!
Большего ей не надо! Неуязвима она,
Хоть и нагая, — тучи ластятся к чреслам ея;
Тьмою стоит безмолвной, звука не ведал язык;
Пробил постыдный час — жаждет объятия Орк!

«Темная Дева, — рек власатый, — отец твой сковал
Цепи великие телу — но дух мой парит
В небе орлом свободным, рыскает яростным львом
В горных ущельях, мчится мощным китом в глубину.
Волнами всхлестнут, змием вьюсь я к Уртоне в чертог,
Члены твои нагие лаской дерзаю обвить
В мыслях! Канадских пустынь пленник, я сохну, пленен,
Властны ли цепи Дух мой страсти лишить? Чуть придешь,
Жадно реву, кровавым взором тебя познаю —
Тщетно! Ты, в тучах скрыта, ложа бежишь моего».

Молча, как страсть безумья, грозно, как ревность миров,
Дикие плечи цепи сбросили — подлинна мощь!
Чудные чресла рознял, к лону, ликуя, припал —
Радостно лоно, пышет жаром, и тучи ушли —
Огненный взор его прожег их молчащую глубь.
Девственный крик ответил яростной страсти самца:
«Знаю тебя, нашла тебя, никогда не уйду!
Детище божье, жилец Африки вечно ночной,
Пал ты, даруя мне жизнь в темной юдоли смертей!
Ярость я чую, злость, Америки схватку и стон,
Горесть корней, сцепивших руки в подземной борьбе.
Вижу я Змия днесь, в Канаде он слюбит меня!
В Мексике схватит Гриф! И Лев похотливый — в Перу!
Вижу Кита у брега, душу мне выпьет до дна!
О, что за боль! Мой мороз в пламени стаял твоем!
Боль и позор навеки — в бороздах молний твоих!
Вот она, Смерть, настала! Вот он, предсказанный гнев!»

Строгий Певец умолкнул, песни своей устыдясь, в бешенстве бросил он
Арфу свою навстречу звукам ее — к вершинам, а затем преломил
Пламенный остов ее о руины колонны и, молча насупясь,
Прочь зашагал в больных и страшных своих печалях по Кентскому долу.

ПРОРОЧЕСТВО

Князь пламенеет, Страж, у врат Альбиона в шатре;
Пламя пылает; гроз в Америке гром загремел,
Души взрывая бдящих битвы мужей, а не спят
Вашингтон, Франклин, Пейн, Уоррен, Гэйтс, Хэнкок и Грин;
Бреги кровавы Князь с высот Альбиона слепит.

Вашингтон молвил, хмур: «Отечество, взор за моря
Кинь: в небе лук натянут и виснет тяжкая цепь;
Звеньев и звеньев ржавь со скал Альбиона сюда
Вьется: вязать народ Америки, души сушить,
Нурить главы, немоту несть, обездоливать дух,
Очи и ноги жечь, ремни сыромятны рукам,
Рабство — сынам и внукам, рабства и правнукам гнет!»

Молвил могучий, смолк, и ветр завихренный взвился,
Туча Востока вклочь, сам Князь Альбиона, со скал,
Гневен, глядит драконом, ждет, пробудившись во тьме,
Камнем ведет небесным власти пылающий круг;
Взор его, космы, плеч бугры, устрашающий глас
В ужас повергнуть чают Нового Света жильцов.

Тяжкие дыбит волны море меж наций войны,
Красные тучи, смерчи пламени мечет оно.
Недуг постиг Альбион. Обморок — Новый Свет! Огнь
Пышет в Зените Неба! Кровь из артерий Судьбы.
Крови колеса — тучи — катятся чрез океан,
В тучах кровавых Чудо явлено гордое днесь:
Яростно! голо! Огнь, победно зажженный людьми!
Жаркий брусок железа — в кузне рожден Человек.
Гнев — его члены, страх — дыханье, неволя — купель,
Может он сжечь дотла — не несущий света Огонь!

Мрачен Король Английский, Запад пугает его.

Англии Ангел, в Нише Ночи таящийся, зрит:
Ужас кометой высь объял, разрастаясь, — верней,
Красной планетой, попавшей под жернова комет.
Марс, ты был центр системы, в пленницы ты залучил
Три планеты, покуда Солнце не оторвалось
От твоей красной мощи, Спектра огня, — и тогда
В красных лучах заалел Храм и загрохотал Глас:
«Утро восходит, ночь уходит, и Стражи бегут,
Треснули гробы, ладан высох и саван истлел.
Голые кости, прах, поникший, казалось, навек,
Вспряли, проснувшись, — Жизнь дыханьем опять в них вошла,
Сбросив победно цепи, узы и ядра тюрьмы.
Фабрик рабы, спешите — воля и поле вас ждут!
Небо очам откройте — воздух, и смех, и простор!
Сердцу велите (вздохи ведомы Горя ему,
За тридцать лет ни разу не улыбнулись уста)
Вскрыться навстречу жизни, где нет ни Врат, ни Цепей,
Детям и женам чтоб надсмотрщика бич не грозил.
Пусть их не верят. Вера позже придет: не во сне
Все это. Песнь восторга грянет: «Исходом из тьмы
Солнце взошло, луна сияет в блаженной ночи,
Власть изошла — теперь не будет ни Волка, ни Льва!»
В грома раскатах смолк. Но Англии Ангел, взбешен,
В Нише Ночной горит, рыча изгладавшимся львом;
Вечный воитель кличет Змия: «Чудовищный Орк!
Ты ли раздор посеял, чая младенцев пожрать
Матери Энитармон? Бес, Антихрист, Бунтарь,
Смуты Самец, Растлитель, Скот, Богомерзкая Тварь.
Ангелу смеешь, Орк, в обличье ужасном предстать?»

Ужас Живой в ответ: «Я змий, цепью скованный Орк,
С древом обвенчан. Век тот кончился, этот — будь мой!
Огненный смех Уризен в заповеди превратил —
В десять своих заветов, — звезды в пустыню впустив.
Ныне скрижаль сотру, религию брошу ветрам
Книжицей драной! Ха! никто не подымет листов:
Скрошатся те в песке, бесследно потонут в морях,
Цветом пойдут пустыни, моря омелеют в ручьи,
Радость в огне родится, крыша миров затрещит;
Будет святошам тяжко, Девственность вздумай искать,
Кроме как в шлюхе, — срам девичий утратить спешит
Дочь в колыбели, — ночью темной, безоблачным днем.
Ибо Живое свято, и жизни желает Жизнь,
Скверны в Веселье нету, в Счастье сама Чистота:
Пламя планету жрет, но смертный — и тут невредим,
Пламя ему потеха, бронзовой стала пята,
Бедра — из серебра, глава золотою и грудь!»

«Гряньте, фанфары! в бой, тринадцати ангелов сонм!
Вечный Волчище взвыл! Взъярившийся Лев возревел!
Демоны дерзки, чуя новый Америки чин,
Воют из бездн, трепещут — кожа в дубильне ветров.
Нив не пожечь им, злаки тучные не засушить,
Плуг и мотыгу в порчь волшбой не ввести им и в ржавь.
Град не построить им, не вырыть под миром рва,
Сорным побегом хмеля поле не опустошить.
Ибо стоят на бреге страшные трое — я зрю —
Вашингтон, Пейн, Уоррен — в длинных одеждах своих
Чада от молний пряча, — гневно пытают Восток.
Тучи мой взор затмили. Горе мне! — старческий взор!
Гряньте, фанфары! в бой, тринадцати ангелов сонм!
Тучи мой взор затмили! Смут Предводитель сожрет
Небо Востока! Дьявол! Новорожденный! И Он,
В тучах и в тучах, брег Америки сгложет огнем,
Корчась в мученьях. О, ублюдок кровавый, не зря
Смерти очами зришь: Блудницыно лоно опять
Кругом пошло — теперь не попусту — вспять времена!
Жрешь ты Отца, но здесь к тебе подбирается боль.
Гряньте, фанфары! в бой, тринадцати ангелов сонм!
Мерзостный! Грязь рождена! Грех!
Где слеза хоть одна?
Млеко грудное где? Лишь пасть, да каменья зубей,
Губы в крови; небесна ночь — колыбель Сатаны;
В тучах ты высишься, мать — простерта на берегу.
Гряньте, фанфары! в бой, тринадцати ангелов сонм!
Вечный Волчище взвыл! Взъярившийся Лев возревел!»

Плакал так Ангел. Гром фанфар был ответом ему,
Голос тревоги рос, Атлантики тяжкая глубь
Заколыхалась. Молча внемлет Америка, спит,
Уху колоний глухо эхом волненья звуча.
Англию с Новым Светом связала гряда холмов;
Ныне над нею — Море, только вершины видны.
С этих вершин взойдешь в Атлантов Златую Страну,
В древний дворец — прообраз могучих земных держав.
Башни бессмертны ввысь вознеслись (таковы Аристон,
Царь Красоты, похищенной деве в память возвел).

Здесь, в волшебном дворце, — тринадцати ангелов сонм.
Мрачно сидят — под своды тучи вползают, черны.

Гневно восстали все, и гром загремел тяжело
Над берегами, пламя Орка которые жрет;
Бостона Ангел рек в полете над миром ночным:

«Честность отвергнуть, — вскричал, — чтобы убийце польстить?
Чтобы убийца бежал от покаянья сюда?
Благо забыть ли? Отдать радость разбойной чуме,
Чтоб не дразнить ее? Кто — Бог, повелевший сие?
Благо скрыть от познанья, чтоб время дать неблагим
Силы природных энергий пакостно извратить?
Чтоб куплей-продажей любовь стала, и Благо — злом?
Чтоб человек богател, над совестию глумясь?
Кто же тот Бог, о мире твердящ и несущ грозу?
Кто же тот Ангел, слез алчущ и вздохов земных?
Кто воздержанье смеет славить, блаженствуя сам
В масле, в жиру? Довольно! Больше я вам не слуга!»

Так он вскричал, раздрав одежды и скипетр уронив.
Страх Альбион объял — тринадцати ангелов сонм
Скинул, раздрав, одежды, скиптры свои побросал.
Наземь упало пламя. Ангелы пали на брег,
Страшные, страшной клятвой ныне объединены.
Голое пламя — так их лики горели во тьме.
Вашингтон, Пейн, Уоррен готовы встретить гостей.
Вскинулось пламя ночью, рыкая кровью чумы,
Демон горел вдали, Америку страхом стращал;
Пламя на пламя, дым на дым, громыханье на гром
В схватке сошлись: задымлен брег с Океана, с Земли,
Кузней страна пылает — Север, и Юг, и Восток.
В Бернарда дом меж тем тринадцать Губернских Владык
Англии входят, бдят, боятся и держат совет.
В страхе великом — огнь повсюду — они не вольны,
Вашингтон, пасть к ногам твоим и пощады просить.
Стелются, плачут, лежа ползают, войско же их
Громче громов ревет — тринадцати штатам на смех, —
Наземь мечи и мушкеты в страхе бросив свои,
Заперлись в крепость, тщась спасение там обрести;
Ярость и Призрак Орка гонят назад, а вперед —
Англии Ангел, шлющий тайные тучи беды
С Юга на Север, жгущий, гнева простерши крыла,
Небо Востока, спрятав Солнце в их черной тени.
Войско встает ползком — Атлантики горы и брег,
Ангелы, люди — все, кого Альбион снарядил.
Трубы, фанфары — в бой! Америку — в бездну, на дно!
Сорок мильонов было Запада войско — народ.

Огненным оком видят войско небесно в огне
Вашингтон, Франклин, Пейн, Уоррен, Гэйтс, Аллен и Ли.
Англии Ангел кинул полчищам клич боевой;
Верные вихри вспряли, тучи беды полились
Новым потопом — смять Америку в море, сгубить, —
Так вот зерно восково слижет пожар и пожрет.
Тьма в небесах, внизу — Земля холодна и тверда;
Вихрем чумным сметает людей и зверей с земли,
Землетрясенья смерчи за день над миром прошлись.
Злоба! вражда! безумье! вгрызлись Америке в кровь.
Орка пылало пламя! пламя ревело! рвалось!
Бреги объяв убийством, рознью, раздором, резней!
Житель Нью-Йорка запер шкаф и Писанье на ключ,
Бостонский кормчий груза на борт баркаса не брал,
Стряпчий из Дельфи вылил склянку конторских чернил,
Бросил виргинский плотник полудостроенный дом.

Так бы и сгинуть ей, Америке, в лютом огне,
И бесконечность Земли стала б чуть меньше тогда, —
Дерзкой не будь отваги! Ярости гневной не будь!
Пламени молний! Силы! — силы отвадить чуму,
Поворотить из Англии гостью в Англию вспять:
Стражам — бубоны! язвы — Англии детищам! хворь —
Йорку, Бристолю! лепру — Лондону! морок — войскам!
Взвыли мильоны, латы сбросили, ржавь их раздрав,
Сабли и копья прочь; предстали нагою толпой.
Страж Альбиона, скрючась, скорчась, крича и рыча,
Сильным стеная стоном, в кровь скрежеща челюстьми,
Дрожью дрожа, суча ногами, задавленный, зрит:
Хвори Лондон крутят и древний епископский Йорк —
Главы гниют в предгорьях, тело в долине гниет, —
Гневом и гневом веет Орк и пожаром на них;
Армии грозны Ночь Америки сжала в кулак —
Скоттов крушить и рушить, саксов, ирландцев, Уэльс.
Те, несчастливцы, с фронта — жалок раздранный — бегут;
Знамя поникло, гложет Ад лоскуты на ветру;
Вечный пещерник, гордый Бард Альбиона, познав
Ужас, оброс кулями сала, хвостом, чешуей;
Все в чешуе предстали ангелы, Звезд Срамота,
Брака врата разверзлись, Пастырь порос чешуей,
Сжавшись рептилией жалкой, лишь бы Орка не зреть, —
Пламенем пляшет тот, пылающей похотью жжет —
Жены нагие рдеют, кинуты навзничь скоттом.
Ибо бессмертны Духи-Девы, религии Ад
Ныне покинув и узы сбросив, алым цветут,
Полнят победой похоть юности, жажду веков,
Бледные ноги стали пенны, как чаши вина.

Грады, и веси, холмы, долы и дали — в огне,
Плавится небо, каплет пламенем, плавится сам
Вечный Уризен, плачет, прячет проказу в дыму,
Криком кричит, потопом плачет, печалится: Мир
Чуть шевелится — снегом, призраком Зла, заметен;
Гром оглушительный грянул, криков ревнивых дитя.
Жалко унижен, вниз Уризен сошел, вопия:
Войско разбито, слезы блещут, смятенье и хлад.
Снег он согреб, железные вытряс, стеная, гроба
Над Атлантидой — бездна мрачно глотала дары.
Болен проказой, дряхл Уризен — землисто глядит,
Дико ревя, хоронит демона битвы во склеп —
Американцы, строги, смотрят во склеп, к мертвецам.
Ангел и Слабость правят — Сила двенадцать лет спит,
Слабость свести — взойдет во Франции Демон Огня.
Троны небес трясутся! Немец, испанец, француз
Видят гибель в мученьях мощи английской былой —
Прахом она пошла, чумой умерла изнутри.
Прочь поспешили все — спасти Небеса, запереть
Храм пятивратный, Веру, грезы дурные прогнать,
Ржу отчаянья смыть… Но с Орком не сладят они,
Врат не уберегут — ведь в огне растекся засов.
Дикое пламя Небо, Землю и Душу пожрет.

Перевод В. Л. Топорова