1

Дщери Серафима водили кругом
Свои золотые стада,
Все кроме младшей: Бледная,
Искала она сокровенного воздуха,
Чтоб увянуть, подобно утренней ясности,
Уйти от смертного дня своего.
Вниз по реке Адоне
Слышится нежный голос её,
И как капли рассветные, капли росы,
Упадает тихая жалоба.
«О, жизнь вот этого Ключа,
Жизнь нашего Источника.
Для чего увядает водный лотос?
Для чего увядают эти чада Источника,
Рождённые только затем,
Чтоб улыбнуться и пропасть?
А! Тэль — как взнесённая влагою радуга,
И как уходящее облако,
Как отражение в зеркале,
Как тени в воде,
Как детские сны, как улыбка на детском лице,
Как голос тоскующей горлицы,
Как день преходящий, как музыка в воздухе.
А! если б хоть лечь мне тихонько,
Головою тихонько припасть,
И спать так, дремать,
Сном тихим, сном смерти,
И слушать тихонько голос Того,
Кто ходит в саду в вечернее время».

Дыша меж смиренных трав,
Скромная Лилия Долины
Отвечала кроткой девственнице так: —
«Я водная поросль, произрастение,
И такая я малая,
И люблю я быть в низких долинах,
Такая я слабая,
Что едва мотылёк золотистый
На главе моей может присесть.
Но меня Небеса посетили,
И Тот, Кто взирает с улыбкой на всё,
Проходя по долине,
Каждое утро,
Длань надо мною Свою простирает,
И мне говорит: —
Радуйся, травка смиренная,
Новорождённый лилейный цветок,
Кроткая дева долин молчаливых и скромных ключей;
Ибо ты будешь одета в сияние,
И будешь напитана манною утра,
Пока летний зной не растопит тебя,
Близ ручьёв и ключей, чтоб ты расцвела
В бессмертных долинах».
«О чём же печалится Тэль?
О чём же вздыхать владычице Гарских долин?»
Она умолкла, в слезах улыбнулась,
И замкнулась в своём серебристом святилище.

И ответила Тэль: —
«О, смиренная дева мирной долины,
Дары свои тем отдающая, кто не может потребовать,
Безгласным, усталым; дыханье твоё
Питает ягнёнка невинного,
Он вдыхает воздух одежд твоих млечных,
Он срезает твои цветы,
А ты глядишь, улыбаешься прямо ему в лицо,
Стирая с его кротко-мягкого рта
Заразительность пятен.
Твоё вино очищает
Золотистый мёд;
Твоё благовонье, которое ты рассыпаешь
По каждому малому листику возникающих трав,
Оживляет тучных коров,
Укрощает коней огнедышащих.
А Тэль — как неверное облако,
Зажжённое солнцем встающим: —
Я исчезаю,
Я оставляю престол свой жемчужный,
И кто моё место найдёт?»
«Царица долин», отвечала ей Лилия,
«Вопроси вон то нежное облако,
Почему оно искрится в утреннем небе,
Почему развевает по влажному воздуху
Блестящесть своей красоты.
Снизойди, о, малое облачко,
И помедли пред взорами Тэль».
Облачко вниз опустилось;
А Лилия кротко склонила главу,
И в мыслях заботам своим отдалась,
Многочисленным,
Среди зеленеющих трав.

2

«О, малое Облако»,
Промолвила девственная,
«Скажи мне, скажи, отчего ты не жалуешься,
Ведь ты увядаешь в единый час,
Мы поищем тебя — и вот, не найдём.
А! Тэль подобна тебе,
Я прохожу — но я сетую,
И мой голос не слышит никто.»

Открыло тут облако
Свою золотую главу,
И его лучезарная форма
Скользнула, мелькнула, и, блистая по воздуху,
Предстала пред взорами Тэль.
«О, девственная, ты, значит, не знаешь,
Что пьют наши кони из тех златоструйных источников,
Где Люва сменяет своих лошадей?
Ты смотришь на юность мою и боишься,
Потому что вот я исчезаю,
И больше не видно меня?
Не остается ничто.
О, дева! Но я говорю тебе: —
Я, уходя, ухожу к жизни удесятерённой,
К миру, к любви, к святым восхищениям.
Незримо сходя, тяготеют
Бестелесные крылья мои
Над бальзамическим ликом цветов,
К Росе светлоглазой ласкаются,
Чтоб впустила меня она в свой золотистый шатёр: —
Дева в слезах преклоняется с трепетом
Пред восходящим Солнцем,
Пока мы не встанем, соединённые,
Золотая сольёт нас перевязь,
И никогда уже не разлучимся,
Блуждаем, соединённые,
Питая все кроткие наши цветы».

«Правда, о, малое Облако?
Я боюсь, что мы не похожи;
Потому что я прохожу по Гарским долинам,
И вдыхаю дыханье нежнейших цветов,
Но не питаю я малых цветов;
Щебетание птиц слышу я, но их не питаю,
Они улетают и сами находят свой корм.
Но Тэль им уж больше не радуется,
Ибо я увядаю.
И все скажут: «Без пользы жила
Эта блестящая женщина.
Не жила ли она лишь затем,
Чтобы в смерти быть пищей червям?»

Облако нежно склонилось
На своём воздушном престоле,
И так отвечало: «О, дева небес,
Если ты пища червям,
Как велико это, как велико благословенье твоё.
Всё, что живёт, живёт не одно, не для себя одного.
Не бойся, Червя воззову я бессильного
С низкого ложа его,
И ты его голос услышишь.
Приди, о, Червь безмолвной долины,
К царице задумавшейся».

Беспомощный Червь поднялся,
И на лилейном листке поместился,
А блестящее Облако дальше поплыло, вперёд.
Чтоб найти подругу в долине.

3

Тогда Тэль, удивлённая,
На Червя посмотрела,
Меж тем как раскинулся он на росистом ложе своём.
«Неужели ты — Червь, образ слабости?
Я вижу тебя как ребёнка,
Закутанным в нежный лилейный листок.
О, не плачь, малый голос;
Говорить ты не можешь, но можешь ты плакать.
Это — Червь?
Я вижу тебя, ты лежишь, обнажённый, беспомощный,
В слезах, и никто не ответит тебе,
Приласкать тебя некому
С материнской улыбкой».

Глыба Земли услышала голос Червя,
И, проникнувшись жалостью,
Главу подняла свою,
Над ребёнком заплакавшим нежно склонилась она,
Млечною нежностью жизнь её тайно дохнула,
Потом устремила на Тэль она пристальный взгляд
Смиренных очей своих.

«О, красота этих Гарских долин,
Не для себя самих мы живём.
Ты видишь, кажусь я и скудной и низкой такою.
Я и есть такова.
Сама по себе, грудь моя холодна,
Темна моя грудь, сама по себе;
Но Тот, Кто любит всех скудных,
На главу мою миро своё изливает,
И целует меня, и обвязывает
Перевязь свадебную
Вкруг груди моей, сам говоря: —
Мать детей моих, Я полюбил тебя,
И венец тебе дам, тот венец
Никто не возможет отнять.
Но как это, нежная дева, —
Я просто не знаю,
Как могу это знать я?
Размышляю над этим и всё ж размышлять не могу,
Но вот я живу и люблю».

Дщерь Красоты отёрла
Глаза свои скорбные белым покровом своим,
И молвила: «Ах, я не знала этого,
Потому я и плакала.
Бог любит Червя,
Он накажет ту злую стопу, что умышленно
Будет давить беззащитную форму.
Это я знала;
Но что в пищу ему Он даёт млеко и миро,
Этого я никогда не слыхала, не знала — и плакала.
И в воздухе кротком я жаловалась,
Ибо я увядаю,
И ложусь на холодное лоно твоё,
Свой блестящий удел покидаю».

«Царица Долины», ответила ей праматерь Земля,
«Я слышала вздохи твои,
И все твои жалобы
Над кровлей моей пролетали,
Но я позвала их вниз.
Хочешь ли ты, о, царица, войти в мой дом?
Дано тебе в дом мой войти и вновь возвратиться;
Не бойся же здесь ничего,
Да вступишь сюда, о, девственная».

4

Страшный Привратник вечных врат
Поднял северный засов;
Тэль вошла и увидела тайны страны неведомой.
Она увидала постели мёртвых и те места,
Где волокнистый корень каждого сердца
Глубоко на земле отпечатывает
Изгибы свои ненасытные;
Увидала страну печали и слёз,
Где никогда не бывало улыбки.
Блуждала она в крае туч,
В стране, где долины тёмные,
Слушала вопли и жалобы,
Вдруг останавливалась,
Плакала возле росистых могил.
Она стояла в молчании,
Вникала она в голоса глубин,
Меж могил пришла к своей собственной,
Там села она, и услышала
Голос скорби, примчавшийся,
Как вздох, из пустой и глубокой ямы.
«Почему слух не может закрыться
Для собственной гибели?
Или блистающий глаз
Для отравы улыбки?
Почему наполнены веки стрелами,
Остриями, готовыми то́тчас убить?
Там тысяча, смерть приносящих, воителей
В засаде лежит, —
Или глаз даров, глаз щедрот, устремляющий
Дождь плодов и чеканного золота.
Зачем заклеймён наш язык
Мёдом от каждого ветра?
Зачем слух, этот водоворот,
Свирепо в себя вбирающий сеть мирозданий?
Зачем ноздри, широко вдыхающие ужас,
Дрожащие, ноздри испуганные?
Зачем узда щекочущая
На пламенном юноше?
Зачем низкая эта завеса —
Тело на ложе наших желаний?»

Тэль вскочила, и с криком назад побежала,
Беспрепятственно,
Пока не достигла знакомых Гарских долин.

Пер. К. Бальмонта